Текст книги "Вечный бой"

Автор книги: Леонид Семенов-Спасский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Опыты Николая Лунина

Ничего не менялось в старинном островерхом городе Дерпте, утопающем в зелени. По узким улочкам и аллеям Домского холма, совсем как во времена Пирогова и Даля, бродили веселыми толпами студенты в цветных корпорантских шапочках. Молодые люди шумно беседовали и перекликались друг с другом. Днем студенты посещали лекции в университете, а ночью бражничали и устраивали дуэли. На дуэлях никого не убивали. Противники наносили по семи ударов и, обменявшись дружескими рукопожатиями, расходились по домам. Над кроватью каждого мало-мальски уважающего себя студента висели скрещенные шпаги и эспадроны. Со всей Европы съезжались в Дерпт молодые люди, чтобы получить диплом доктора наук и, если повезет, богатую невесту в придачу.

Пасмурным апрельским днем 1880 года из кондитерской Штенгейзера, славящейся бутербродами и свежим пивом, вышел молодой человек в потертом сюртуке и направился в сторону университета.

– Герр Лунин! – окликнули его. – Герр Лунин!

Человек в сюртуке остановился, оглянулся и всплеснул руками.

– Гуннар?! Да вы ли это? Целую вечность не видел вас!

– А кто виноват? – шутливо погрозил пальцем крепыш в зеленой корпорантской шапочке и с перевязью через плечо и широко улыбнулся. – Вы совсем забыли старых друзей, герр Лунин! Хорошо ли это?

Молодой человек смутился.

– Увы, вы правы, – пробормотал он. – Как всегда, правы, Гуннар. Но у меня есть оправдания: последние месяцы я почти не выходил из своей лаборатории и только сегодня...

– ...и только сегодня мы с вами, дорогой мой, наконец-то встретились, и я вас никуда не отпущу.

– Но... – начал было тот, но крепыш в корпорантской шапочке прервал его:

– Ни слова протеста! Сегодня я наконец-то познакомлю вас со своей невестой, фрейлейн Матильдой. Да, дорогой герр Лунин, я женюсь, и, кажется, по любви.

Он приосанился, покрутил кончики коротких усов.

– Перед вами жених, герр Лунин, – произнес он как можно торжественнее. – Моя невеста – дочь профессора Карла Родьке. Да, того самого!

– Однако, вы шустры.

– Каждому свое, герр Лунин! Одним – диплом доктора наук, другим – невеста из профессорской семьи, и, право, я не знаю, что лучше. Наверное, все-таки второе, – прищелкнул он пальцами, – потому что за вторым непременно последует первое.

– А знаете, Гуннар, может быть, сначала заглянем ко мне в лабораторию и я вам покажу, чем занимаюсь все эти месяцы?

– Можно и так.

– Вот и отлично!

Лаборатория Лунина размещалась в крохотной комнатенке при кафедре физиологии. Вплотную к окну был придвинут стол. Вдоль стен шли стеллажи с ретортами, колбами, клетками, штативами с пробиркам».

Увидев Лунина, мыши в клетках засуетились. Они привстали на задних лапах, просовывали сквозь проволочные прутья клеток остренькие мордочки.

– О! Да вы мышиный король! Мышиный король Николай Первый. Кстати, почему в качестве подопытных животных вы выбрали белых мышей?

– С мелкими животными удобнее экспериментировать, Гуннар. Да и потом, мыши – существа всеядные и полный цикл их жизни недолог – два года.

– Тема вашей диссертации?

– «О значении неорганических солей в питании животных».

Гость хмыкнул, закурил папиросу.

– Совсем невыигрышная тема. Вы непрактичный человек, Николя. Любой другой на вашем месте наверняка бы отказался от такой работы. Ну скажите, пожалуйста, что нового можно выудить из физиологии питания?

Он стряхнул с папиросы пепел, пожал плечами.

– У вас не сложились отношения с заведующим кафедрой?

– Да нет, пожалуй. Кажется, я хожу в любимчиках у нашего профессора и даже иногда бываю у него дома.

– Тогда почему же он подсунул вам явно недиссертабельную тему?

Лунин задумался.

– Действительно, Гуннар, в физиологии питания сделано все, но ведь моя работа и не претендует на сенсационные выводы. Задача моей диссертации проста: экспериментально подтвердить еще раз истину о том, что для правильного развития животного организма, помимо жиров, белков и углеводов, необходимы и минеральные соединения – соли.

– Позвольте полюбопытствовать: кому это нужно? Физиологам? Практическим врачам? Это нужно только вам и только для того, чтобы получить диплом доктора наук!

– Не кипятитесь, Гуннар.

– В один прекрасный день вы взойдете на кафедру в нашем конференц-зале и скажете: «Глубокоуважаемый господин председатель! Глубокоуважаемые господа члены научного совета! Нами под руководством профессора Александра Шмидта на кафедре физиологии выполнена работа...»

Лунин улыбнулся, а крепыш продолжал, воодушевляясь:

– «Нами выполнена работа на тему «О значении солей в питании животных». До нас такая работа была проделана уже сто двадцать раз, но мы тем не менее взяли на себя смелость и доказали в сто двадцать первый раз всем вам хорошо известную истину, ставшую давным-давно аксиомой, о том, что животным, белым мышкам в частности, необходимы для жизни не только белки, не только жиры, не только углеводы, но и неорганические соединения – соли». И тут тишину конференц-зала расколют бурные аплодисменты и все закричат: «Браво, герр Лунин! Браво!» И дня через два-три вам непременно предложат место ректора нашего университета. Так оно и будет! Прошу вас, не забудьте обо мне, герр Лунин, – плаксиво закончил он.

– Хе-хе... – смеялся Лунин, вытирая глаза носовым платком. – Веселый вы, однако, господин Гуннар! Давно так не смеялся. Однако, к делу! – Лицо Лунина сделалось серьезным.

– Есть что-нибудь интересное в ваших опытах? Лунин спрятал носовой платок в карман.

– Скорее, непонятное. Вот именно, непонятное, – повторил он. – Противоречащее известным законам физиологии питания... Н-да!

– Не испытывайте моего любопытства. Расскажите.

– В качестве основного продукта питания, – начал Лунин, присаживаясь на краешек стола, – моих подопытных животных я избрал молоко. Разложил его на белок – казеин – и жиры.

– А углеводы?

– К белкам и жирам, полученным из молока, я добавил тростниковый сахар. Пили мыши дистиллированную воду. Как видите, наличие солей в их диете исключалось полностью. Все пять мышей первого опыта погибли в сроки от одиннадцати до двенадцати дней. Логично? – спросил Лунин и тут же ответил себе: – Вполне! Всем живым существам, помимо жиров, углеводов и белков, необходимы неорганические соединения – соли. Это истина, и она не требует доказательств. Опыт второй: к смеси жиров, белков и углеводов, котором питались мыши первого опыта, я добавил соль – углекислый натр. Мыши погибли. Первая – на шестнадцатый день после начала эксперимента, последняя – на тридцатый.

– Естественно! Живому организму нужен не только углекислый натр.

– Естественно, Гуннар. И поэтому мыши следующего эксперимента получали, помимо синтетической диеты, состоящей из белков, жиров и углеводов, абсолютно все неорганические соединения, содержащиеся в цельном коровьем молоке.

– И все мыши живы и здоровы, не так ли?

– Увы, если бы!.. Последняя мышь умерла сегодня, на тридцатый день опыта.

– Почему?

– Вот именно: почему? Этот вопрос и не дает мне покоя.

Лунин прошелся по лаборатории, потер ладонью высокий лоб.

– Может быть, все дело в условиях жизни и однообразном питании? Подопытные животные питались только молоком, вернее, всеми его компонентами.

– Вы сообщили о результатах опытов профессору Шмидту?

– Пока нет. Я задумал еще один эксперимент. Теперь мои мыши будут питаться цельным молоком, и если причина гибели животных предыдущего опыта – условия жизни и однообразие питания, то в новом эксперименте животные должны погибнуть тоже.

Гуннар щелкнул крышкой карманных часов, спросил:

– А если нет, что тогда?

Лунин развел руками, растерянно улыбнулся.

– Герр Лунин! Через полчаса меня ждут в доме профессора Родьке. Давайте отправимся вместе. Матильда будет рада знакомству с вами.

– Как-нибудь в следующий раз, Гуннар. Пора готовить эксперимент...

В новом эксперименте Лунина все мыши выжили. Они были подвижны, бодры и даже прибавили в весе.

«В чем же дело? – думал Лунин. – Мыши предыдущего опыта получали абсолютно все вещества, содержащиеся в молоке, но – погибли. Может

быть, в цельном молоке – продукте, созданном самой природой, – есть нечто неизвестное, без чего невозможна жизнь? Но что это?»

И снова ставились опыты. И снова мыши, получающие синтетическую диету, гибли, а цельное молоко – выживали.

Лунин твердо знал: любому живому существу, помимо белков, жиров, углеводов и солей, необходимо что-то еще, неизвестное пока науке.

18 сентября 1880 года ученым советом медицинского факультета Дерптского университета Николаю Ивановичу Лунину была присуждена степень доктора наук. Было ему в то время всего двадцать шесть лет.

Диссертация Лунина заканчивалась следующими словами: «...в молоке кроме казеина, жира, молочного сахара и солей должны содержаться еще вещества, которые совершенно необходимы для жизни».

Более чем через тридцать лет эти вещества были найдены и названы витаминами.

Работа Лунина осталась незамеченной современниками, впрочем, такое случалось нередко с научными открытиями русских ученых.

В родном городе Дерпте молодой доктор наук не нашел работу и переехал в Петербург. В столице ему повезло: в Елизаветинской больнице оказалось вакантным место ординатора – палатного врача.

Приоритет Николая Ивановича Лунина в открытии витаминов, который долгое время приписывали Эйкману и Функу, в сущности повторившим опыты нашего соотечественника, был установлен спустя полвека, в начале 30-х годов. Сделали это советские врачи и историки медицины.

Умер Лунин в Ленинграде в 1937 году.

Загадка бери-бери

Едва большой трехтрубный броненосный крейсер «Хиэй» – гордость японского военного флота – отдал якорь на внешнем рейде Иокогамской морской базы, к его высокому борту подвалил юркий катерок под карантинным флагом.

Первым на корабль поднялся невысокий коренастый человек средних лет. Это был доктор Такаки – главный санитарный инспектор японского военного флота. Он сдержанно поздоровался с вахтенным офицером, встретившим его у трапа, и направился на ют, где размещался судовой лазарет.

По унылому лицу корабельного врача Ахаро Сато, по его виноватой улыбке инспектор сразу же понял, что на флагмане не все благополучно. На всех двадцати трех судах, вернувшихся накануне из длительного похода, были крупные вспышки бери-бери.

Такаки по-европейски обменялся рукопожатием с врачом, тихо спросил:

– Бери-бери?

– Сорок девять случаев со смертельным исходом, сэнсей (Сэнсей (японск.) – учитель. Вежливое обращение к старшим по возрасту и должности.) Такаки, – так же тихо ответил врач, прикладывая к груди руки и почтительно склоняя голову.

– И это за неполных четыре месяца плавания?!

– Да, сэнсей Такаки. Я прошу у вас отставки. Мой рапорт вы получите, как только нам позволят сойти на берег. Там, где поселилась бери-бери, врачу делать нечего.

Инспектор доверительно коснулся плеча судового врача.

– О вашей отставке потом, Ахаро-сан. Сколько сейчас больных на броненосце?

– Сто двадцать человек.

– И всё бери-бери?

– Да, сэнсей Такаки. Других болезней, как вам известно, на японском флоте нет.

Они стояли на кормовой палубе в тени орудийной башни главного калибра.

Было раннее майское утро 1881 года. По сонной глади Токийского залива скользили рыбачьи кавасаки. Вдали угадывался большой город, подернутый прозрачной сиреневой дымкой. Восходящее солнце освещало белую вершину священной горы Фудзи. Легкий ветерок с берега доносил запах цветущей сакуры. В такое утро невозможно было поверить в смерть, затаившуюся за переборками лазарета.

– Вы правы, Ахаро-сан. Других болезней на японском флоте нет. Наш флот теряет от бери-бери треть личного состава. Какая жуткая статистика! Вдумайтесь, коллега.

В руках Ахаро Сато блеснула табакерка.

– Военные флоты мира в сражениях теряют меньше. Бери-бери – вечное проклятие, нависшее над нашей желтой расой! За что бог карает нас?!

Инспектор промолчал, уставившись на солнечный зайчик, отбрасываемый табакеркой на деревянный настил палубы.

– В судовом лазарете, – продолжал корабельный врач, – только безнадежные больные. Под временные лазареты оборудованы два матросских кубрика под полубаком. Больных офицеров я счел возможным госпитализировать в своих каютах... И ваш сын болен, сэнсей. У юноши понижена чувствительность со стороны периферических нервов нижних конечностей.

– Н-да, – мрачно уронил инспектор, не отрывая взгляда от вздрагивающего на палубе солнечного зайчика. – Это первый симптом бери-бери. Вчера Macao исполнилось девятнадцать лет, – проговорил он тихо. – Бедный мой мальчик...

– Простите, сэнсей, что я вынужден сообщить вам эту черную весть.

Исчез с палубы солнечный зайчик. Внезапный порыв ветра шумно развернул поникшее на кормовом флагштоке полотнище флага.

– Чтобы не травмировать психику, я не освободил Macao Такаки от несения вахт.

– И правильно сделали, Ахаро-сан. Пускай пока мальчик остается в счастливом неведении... Что же я скажу сегодня его матери?..

Корабельный врач щелкнул табакеркой, и солнечный зайчик снова заплясал на палубе.

– Счастлив японец, отдавший свою жизнь за священного императора, – задумчиво проговорил Такаки, – но смерть от бери-бери... – Нахмурившись, он оборвал фразу. – Однако, осмотрим лазаретных больных, коллега. И бога ради, не думайте, Ахаро-сан, что я не доверяю вам как диагносту. Бери-бери ни с чем невозможно спутать.

Ахаро Сато почтительно склонил голову.

Судовой лазарет был переполнен. Люди лежали на носилках, на циновках, в подвесных парусиновых койках. Яркое солнце, рвущееся сквозь иллюминаторы, освещало их серые, изнуренные лица. Кто-то стонал. Кто-то бредил. Кто-то говорил с богом. Кто-то сдавленно всхлипывал.

Такаки опустился на корточки перед пожилым матросом с отечным синюшным лицом.

Корабельный врач раскрыл свою записную книжку.

– Сигнальщик Масахиро Ивабути, двадцати трех лет, – сообщил он тусклым голосом. – К параличу верхних и нижних конечностей присоединились явления быстро нарастающей сердечно-легочной недостаточности.

– Мне нельзя умирать, доктор, – борясь с одышкой, сипел матрос. – Я единственный кормилец в семье... Помогите мне, доктор...

Такаки посмотрел на его истонченные ноги, обтянутые прозрачной пергаментной кожей, на кривые черные ногти, качнул головой и, отвернувшись в сторону, тихо проговорил так, чтобы слышал только Ахаро Сато:

– Exitus... (Exitus (пат,) – конец, исход, выход.)

– Мне нельзя умирать, доктор...

Обход был недолгим. Главному санитарному инспектору японского военно-морского флота хватило полчаса, чтобы убедиться в полной безнадежности лазаретных больных броненосца «Хиэй»: их всех ожидала скорая смерть.

Они разместились на циновках в тесной каюте врача при лазарете. Вестовой внес чайный столик и, беспрестанно кланяясь, бесшумно удалился.

Такаки был хмур. Его левая бровь изредка вздрагивала.

– Вы настаиваете на отставке? – неожиданно спросил он.

– Да, сэнсей Такаки, – не сразу ответил Ахаро Сато. – Профессия врача на флоте теряет свой смысл. Если я не могу никому помочь, к чему мои знания, мой опыт?

Инспектор понимающе кивнул.

– Если врач бессилен, он уже не врач. Тут я согласен с вами и тем не менее не могу принять вашей отставки, и вы, надеюсь, поймете меня. – Он задумался, держа в широкой ладони крохотную чашечку с чаем. – Давайте вместе, дорогой Ахаро-сан, порассуждаем о бери-бери, против которой бессильны все пушки японского флота, – предложил он. – Что мы знаем об этом заболевании?

Корабельный врач развел руками.

– Нам известны только симптомы этого заболевания и его зловещий прогноз.

– Не только, Ахаро-сан. Еще нам известны границы распространения этого заболевания: Япония, Китай, Индия, Корея, Ява, Суматра... Ни одного случая бери-бери не зарегистрировано ни в Европе, ни в Америке, ни в Африке, ни в Австралии. Вы не задумывались почему?

– Задумывался, но не находил ответа.

Пьянящий аромат свежезаваренного чая заполнял каюту, тесня все другие корабельные запахи.

– Все мы считаем бери-бери заболеванием инфекционным, – неторопливо продолжал Такаки. – Стоит заболеть одному человеку, как вскоре заболевают и другие. Следовательно, болезнь передается от человека к человеку, но как?

– Очевидно, с помощью возбудителей таких мелких, что их невозможно разглядеть в микроскоп.

– Логично. Но почему же в таком случае не болеют европейцы, живущие среди нас?

– Бери-бери – вечное проклятие, нависшее над желтой расой, – сурово повторил Ахаро Сато слова, сказанные им час назад на палубе.

– Но почему же в таком случае представители желтой расы – те же китайцы, индусы, – живущие в других странах, не знают, что такое бери-бери? Над этим вам никогда не приходилось задумываться, Ахаро-сан?

В каюте было тихо. Издалека доносился мягкий плеск волн о корпус броненосца и шорох флага на корме.

Инспектор оставил чашку с недопитым чаем, коснулся ладонью чайника, разрисованного голубыми драконами.

– Самые крупные вспышки бери-бери случаются в армии и на флоте, где люди находятся в абсолютно одинаковых жизненных условиях.

Корабельный врач кивнул.

– А не могут ли сами жизненные условия быть источником возникновения бери-бери? – спросил Такаки.

– Что-то новое... Я, как большинство врачей, убежден в инфекционной природе бери-бери, но ваши рассуждения, сэнсей, кажутся мне любопытными.

Инспектор улыбнулся.

– А вы попробуйте возразить мне. В спорах, говорили древние, рождается истина.

– Ну, – вздохнув, начал Ахаро Сато, разглядывая иероглифы на переборках своей каюты, – как известно, скученность – наиблагоприятнейшее условие распространения инфекции. И в армии, и тем более на флоте люди живут очень тесно. Их контакты постоянны. И стоит заболеть одному...

– Это одно из главных подтверждений инфекционной теории бери-бери. Здесь я согласен с вами, Ахаро-сан.

– Среди гражданского населения то же самое: стоит заболеть одному в семье, как вскоре заболевают и остальные.

– Верно! – подтвердил инспектор. – Продолжайте, пожалуйста.

– Разве этого недостаточно, сэнсей Такаки, чтобы всерьез думать об инфекционной природе бери-бери?

– Врач всегда должен сомневаться, сталкиваясь с такими загадочными болезнями, как бери-бери. Размышляя, я неожиданно пришел к другому толкованию этой патологии. Разумеется, это всего лишь мои теоретические предположения.

Ахаро Сато достал из кармана табакерку.

– Весьма любопытно. В своей многолетней практике я очень часто сталкивался с бери-бери и, поверьте мне, ломал голову над ее загадочностью и всегда упирался в тупик неизвестности. – Он щелкнул табакеркой, поднес ее к носу.

– Я уже говорил вам об одинаковых жизненных условиях, в которых находятся люди, заболевшие бери-бери.

– Да, но это только флот и армия, – живо возразил Ахаро Сато, отрываясь от табакерки.

– Не только. В качестве подтверждения инфекционного характера бери-бери вы, Ахаро-сан, привели пример с семьей, живущей в одной фанзе. Но почему же семья, живущая в соседней фанзе, не заболевает? Ведь соседи всегда общаются, и, бывает, в день по многу раз. Если бы бери-бери была заболеванием заразным, эпидемия охватила бы всю деревню, не так ли?

Вестовой, неслышно появившийся в каюте, заменил чайный столик.

Корабельный врач задумался, обхватив ладонью лоб.

– Мне нечего возразить вам, – медленно выговорил он. – Действительно, каждая семья имеет свои жизненные условия, отличные от другой семьи. Но что же конкретно подразумевается под этим словосочетанием – «жизненные условия»?

– Прежде всего, пищевой рацион.

– Ну, помилуйте, сэнсей Такаки. бери-бери одинаково часто болеют как бедняки, так и богачи, имеющие неограниченные запасы риса.

– Вот именно, рис! – воскликнул инспектор.

– Но рис – основная пища японцев.

– И китайцев, и индусов, и корейцев, и малайцев!

Инспектор вскочил с циновки, нервно прошелся по каюте.

– И бери-бери – основная болезнь этих народов.

– Вы хотите сказать, что в самом рисе таится источник бери-бери?

– Я не хочу этого сказать. Я этого не знаю.

Успокоившись, инспектор снова опустился на циновку.

– Мне кажется, что одного риса для нормального функционирования человеческого организма недостаточно.

– Рис – традиционная пища всей желтой расы.

– И бери-бери – традиционная болезнь всей желтой расы, – в тон корабельному врачу ответил Такаки. – Чем кроме риса в течение четырех месяцев питался экипаж броненосца?

– В Гонконге нам удалось закупить свежую буйволятину, и у нас к столу дважды, а то и трижды был немс (Немс – фаршированное мясо, завернутое в рисовое тесто).

– И это за четыре месяца?! Вы не задумывались, Ахаро-сан, почему так редки вспышки бери-бери в прибрежных деревнях? – спросил Такаки и сам же ответил: – Потому что почти половину пищевого рациона жителей составляют продукты моря. Я знаю это. Я вырос в рыбачьей деревне на Хоккайдо.

– Это недоказуемо. Вы слишком просто решаете тайну бери-бери, над которой все желтые врачеватели бьются тысячелетиями.

– Дорогой Ахаро-сан, это всего лишь мои предположения, хотя строю я их не на слепой интуиции, а на последних работах европейских физиологов. Мне думается, бери-бери – болезнь белковой недостаточности в организме.

– Нечто новое в медицинской терминологии, – вскользь заметил корабельный врач и спрятал под усами улыбку.

Такаки продолжал:

– Для нормального функционирования человеческого организма необходимы три компонента: белки, жиры и углеводы. В нашей традиционной пище рис – источник углеводов, растительное масло – источник жиров. Но где же животные белки, необходимые для построения клеток нашего тела?

– Неубедительно, – вяло возразил Ахаро Сато. – Наши дети питаются рисом и прекрасно развиваются. Здесь что-то другое.

– Уважаемый Ахаро-сан, – улыбнулся инспектор, – это всего лишь мои предположения, которыми я поделился с вами. А теперь о вашей отставке.

Ахаро Сато уперся плечом в переборку, насторожился.

– Адмиралтейство разрешило провести мне эксперимент в масштабах всего японского военно-морского флота. С завтрашнего дня на нашем флоте меняется пищевой рацион. Моряки, помимо риса, будут питаться сушеной рыбой, овощами, яйцами, фруктами, морской капустой и другими дарами моря, поддающимися длительному хранению, солониной.

– Но какое отношение все это имеет к моей отставке, сэнсей Такаки?

– Эксперимент рассчитан на год, и для его проведения мне нужны на судах такие опытные врачи, как вы, Ахаро-сан. Ровно через год, вне зависимости от результатов эксперимента, я гарантирую вам отставку...

Ровно через год бери-бери навсегда исчезла с кораблей японского военно-морского флота, но работы доктора Такаки (Работы Такаки стали известны в Европе только в начале XX века), опубликованные в 1882 году, не получили признания. Он не смог обосновать их теоретически. Большинство врачей продолжали считать бери-бери инфекционным заболеванием.