Текст книги "Волчьи ягоды. Сборник"

Автор книги: Леонид Залата

Соавторы: Василий Кохан,Иван Кирий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

4

Уже вечером, накупавшись в море и отдохнув с дороги, я спросил Евгения:

– Значит, в третий раз ты ей поверил?

– А ты знаешь – поверил, что наконец она рассказала всю правду.

– Ее, конечно, за растрату судили? И сколько же дали? – поинтересовался я.

– Нет, до суда еще далеко, – ответил Евгений.

Меня это удивило.

– Как так далеко?

– Вот так. Ведь следствие еще не закончилось. Именно по делу Гай я и приехал в Одессу. Надо все, что она мне рассказала, проверить, подтвердить свидетельскими показаниями людей, причастных к ее делу, документами. А может, и экспертизой, как это пришлось уже сделать в Киеве.

Я вопросительно посмотрел на Евгения: не говори, мол, загадками.

Он прошелся по комнате.

– Не понимаешь? Ну так слушай дальше, ведь на том, где я остановился, дело Ирины Гай не закончилось. Оно, собственно, еще продолжается.

…Рассказав свою историю с детьми, с одесситом-шантажистом и растратой государственных денег, Гай еще раз заверила меня, что это сущая правда, что она готова поклясться. Я попросил ее изложить свой рассказ на бумаге. Написала и подписалась, одновременно пояснив, что ее предыдущие показания ложные и она от них отказывается.

Как я уже сказал тебе – поверил Гай, но закон требует: проверить, подтвердить показания подследственного. Начал с того, что решил отправить Гай на гинекологическое обследование, которое бы засвидетельствовало – рожала она детей или нет, а если не детоспособна, то почему. Деликатно, чтобы не обидеть, сказал ей об этом. Не стала возражать, наоборот – сразу согласилась.

Но представь себе мое положение, когда гинеколог специализированной клинической больницы, куда была направлена Гай, документально заверила, что та рожала детей.

Гай в слезы:

– Что же теперь будет, Евгений Владимирович?

Я тоже расстроился. И правда, как быть?

На другой день поехал к районному прокурору и уговорил его вынести постановление о назначении повторной судебно-медицинской экспертизы. Прокурор согласился, отметив в постановлении: поручить проведение экспертизы Киевскому областному бюро судмедэкспертиз.

Экспертиза была проведена через неделю под наблюдением доктора медицинских наук, заведующей гинекологическим отделением и установила, что Гай Ирина Степановна, такого-то года рождения, физически здорова, детей не рожала и не может рожать.

Первая гора с моих плеч свалилась. Подколов документ судмедэкспертизы к последнему письменному признанию Гай в деле, я просидел в своем кабинете целый вечер. Записал в рабочем блокноте множество вопросов, которые должен решить в Одессе, и отбыл в командировку, которая началась встречей с тобой. Вот теперь пока что все, – закончил Евгений. – Вопросы будут?..

В первую очередь я поинтересовался шантажистом. Ведь его надо немедленно разыскать и судить. Сколько он задал горя бедной женщине?

– А если Гай придумала его? – остудил мой запал Евгений. – Нет, я пока что буду искать подтверждение достоверности того, как она приобрела детей, проверю другие ее показания.

– Но ведь прошло же столько лет, – выразил я сомнение. – Удастся ли все подтвердить?

– Если я этого не сумею сделать, грош мне цена как следователю, – дружески похлопал меня по плечу Евгений и предложил сходить искупаться перед сном.

Вечернее море было тихое, ласковое, прогретая за день солнцем вода такой приятной, что мы барахтались в ней больше часа, не хотелось выходить.

Спать легли поздно. Евгений уснул сразу, а я еще долго думал о сложной судьбе неведомой мне Ирины Гай, над тем – виновна она или нет в том, что совершила. С одной стороны, виновна, дважды нарушила закон, с другой… совершила добро, стала неродным детям родной матерью, вырастила их, воспитала. Ведь кто знает, как бы сложилась их жизнь, если бы остались без матери в Доме ребенка.

Все же удивительно переплелись здесь понятия добра и зла, преступность и гуманность.

5

На другой день Евгений возвратился из города поздно вечером. Был усталый, не в настроении. Я заметил это сразу и не стал расспрашивать, как дела, ждал – расскажет сам.

И он не заставил себя долго ждать. Сразу после ужина, стоя на пороге веранды, пожаловался:

– Неудачный у меня сегодня день, почти ничего не сделал из запланированного.

Неудачи начались с самого утра. Поехал в городскую прокуратуру доложиться о своем прибытии и начале работы в городе, но… прокурор отбыл в срочную командировку.

Не было и заместителя прокурора, вызвали в горком партии. Поговорив несколько минут с симпатичной секретаршей, он решил взяться за дело без благословения прокурора.

По свидетельству Гай, Дом ребенка, из которого она взяла детей, находился на улице Канатной. Поехал туда, а от того дома уже и следа не осталось. Вместо него высился новый, девятиэтажный. Он расспрашивать, куда же переехал Дом ребенка. Выяснилось – в новый район, на улицу Зодчих.

Отправился туда, нашел. Но появились новые сложности – весь персонал Дома ребенка сменился, и никто ничего не мог ему рассказать. Решил найти бывшую заведующую, которая должна была помнить историю с близнецами. И не только помнить, а и помочь найти документы, которые подтвердят правдивость рассказа Гай. Взял адрес, поехал, а ее… нет дома. Только завтра вернется из отпуска.

– Так вот и приехал ни с чем, – громко вздохнул Евгений.

Мне стало жаль его, и я неожиданно для себя предложил:

– А знаешь что? Возьми меня своим помощником.

– Зачем тебе такие хлопоты? – удивился Евгений. – Пиши себе, купайся в море…

Но я загорелся своей идеей и стал переубеждать его, доказывать, что мне интересно и полезно увидеть собственными глазами, как работает следователь.

Евгений скупо усмехнулся.

– Что ж, если хочешь – поедем завтра к бывшей заведующей Домом ребенка, будешь у меня в роли практиканта. Но предупреждаю: в мой разговор не вмешиваться, ничему не удивляться, многозначительных взглядов на меня не бросать. Малейшая неуместность во время допроса свидетеля может насторожить, свернуть его не в ту сторону.

Я пообещал, что буду молчать, как рыба.

6

Дверь нам открыла еще не старая, статная женщина в пестром длинном халате. Красивая прическа, лицо чистое, без единой морщины. На левой щеке небольшая родинка.

– Я вас слушаю, – смерила нас пристальным взглядом прищуренных зеленоватых глаз.

Евгений представился ей, показал удостоверение и попросил разрешения войти: мы, мол, ненадолго, просто нужно, чтобы вы помогли в одном добром деле.

Женщина отступила с порога и, стараясь быть вежливой (я хорошо это заметил), пригласила:

– Заходите, пожалуйста.

А еще я заметил, когда Евгений назвался следователем, как в глазах женщины, где-то в самой их глубине, промелькнула тень страха.

Щелкнув дверным английским замком, женщина извинилась, что не может пригласить нас в комнату – у нее там неубрано, только вчера возвратилась из отпуска, и повела нас в кухню.

Кухня была светлая, просторная, с диваном под глухой стеной и большим круглым столом посредине, вокруг которого стояли четыре мягких стула.

– Садитесь, – предложила нам хозяйка и села сама. – По какому делу вы ко мне?

Евгений глянул мельком в мою сторону, что означало – не забывай о нашей договоренности, и тут же пояснил:

– Случилось это давно, около двадцати лет назад, а точнее, девятнадцать с половиной. Вы, Валентина Прохоровна, работали тогда заведующей Домом ребенка на Канатной, и с вашей помощью одна молодая женщина, Ирина Гай, которая сама не могла рожать детей, взяла их у другой, которая родила двух близнецов, мальчика и девочку, но отказалась от них. Теперь же, через много лет, настоящая мать разыскала их и через суд хочет восстановить свое право, то есть лишить права материнства Гай, которая вырастила детей. Вы, конечно, помните это и подтвердите письменно, что такой факт имел место?

Услышав, чего от нее хотят, Валентина Прохоровна сразу утратила к нам интерес, вперила свой взгляд в занавешенное дорогим тюлем окно и глухо сказала:

– Очень сожалею, но должна вас разочаровать. Такого факта я не могу подтвердить.

– Забыли или что-то другое? – поинтересовался Евгений.

– Нет, не забыла, – отрицательно покачала головой Валентина Прохоровна. – Просто его не было и не могло быть, такого факта. У нас все делалось по закону, оформлялось документами. Если же кто-то и делал что-то за стенами Дома ребенка, нас это не касалось.

«Вот тебе и на, – мелькнуло у меня в голове. – Вот и первая неудача».

Но Евгения этот ответ Валентины Прохоровны не смутил.

– Хорошо, – спокойно сказал он. – Не было, так не было. Тогда скажите, пожалуйста, а где хранятся документы Дома ребенка тех лет?

Валентина Прохоровна недовольно посмотрела сперва на меня, потом на Евгения, словно спрашивая: и надо вам ради этого беспокоить меня? Но все же ответила, скорее из вежливости:

– В архиве. Еще при мне все документы тех лет сдали в областной архив.

– Спасибо вам, – поднялся из-за стола Евгений. – Извините за беспокойство.

Я тоже поднялся и стал извиняться.

– Пожалуйста, пожалуйста, – скупо усмехнулась нам Валентина Прохоровна. – Я понимаю, служба. – И провела нас до дверей.

Выходя, я увидел в коридоре временную телефонную проводку, которая сквозь стеклянные декоративные двери была введена в прихожую.

– Где она работает, что ей вопреки техническим возможностям подключен телефон в этом районе новостройки? – поинтересовался я у Евгения на улице.

– Врачом-педиатром в районной больнице, – ответил Евгений и тут же похвалил меня: – А ты, брат, молодец, наблюдательный. А что еще тебе бросилось в глаза?

Я похвастался, что заметил испуг в глазах Валентины Прохоровны, когда он представился следователем.

Евгений остался довольным мною.

– Что ж, значит, я недаром взял тебя в практиканты! Кстати, я тоже заметил страх в ее глазах, и ты, наверное, обратил внимание – по-другому объяснил, зачем нам нужно ее свидетельство. Пусть она не знает правды об Ирине Гай.

Меня заинтересовало, зачем он так сделал.

– Извини, но это пока что мое предположение, и я не могу о нем говорить, – ответил Евгений.

– Хорошо, – согласился я и тут же спросил: – Как же мы установим фамилию той, настоящей матери, откуда она, где теперь?

Евгений пояснил, что это для нас не проблема. Пойдем в областной архив, и нам найдут дело о близнецах из Дома ребенка на Канатной. А в деле должны быть все данные о матери. И адрес тоже, на то время, конечно. Если же адреса нет, то есть запись, в какой больнице города она родила детей. Там адрес должен быть наверняка.

Через несколько минут мы сели в троллейбус и поехали в областной архив.

7

Вечером мы пили на веранде чай и подводили итоги своей работы за день.

В областном архиве нам сравнительно быстро нашли дело детей-близнецов, принятых в июле 1961 года в Дом ребенка на Канатной от матери-одиночки, фамилия которой и правда, как сказала Гай, была молдавской – Георгице, но не Мария, а София, по отчеству Яновна. В деле оказалось два ее заявления: одно с просьбой принять детей в Дом ребенка, а другое – вернуть. На втором заявлении стояла резолюция бывшей заведующей: «Разрешаю» и подпись «Домрина». Еще была в деле запись о том, что Георгице С.Я. родила близнецов в родильном отделении третьей городской больницы в 1961 году, шестого июня.

Мы попросили работников архива найти документы третьей больницы за тот год. Нашли книгу регистрации родильного отделения, в которой были данные Георгице. Разнорабочая железнодорожного вокзала, проживала в общежитии по улице Ковальской, двадцать, комната пять. Родила впервые. Выписалась здоровой, дети – тоже.

Дальше нам нужно было найти личное дело Георгице по месту работы, в котором обязательно отмечено, где она родилась. Ведь если она и осталась жить в Одессе, наверное, поменяла фамилию, выйдя замуж, и поиски усложнятся. Зная же адрес ее родителей, найти Софию Георгице не представлялось сложным.

В областном архиве нам сказали, что управление железной дороги имеет свой архив, и личное дело Георгице должно храниться в нем.

Сняв копию заявлений Георгице в Доме ребенка и выписав все ее данные, мы отправились в архив при управлении железной дороги.

Но оказалось, он в этот день не работал, и нам пришлось перенести посещение архива на завтра. Мы поехали на дачу.

– Ничего, – успокаивал не столько себя, сколько меня, Евгений. – Хорошо и то, что мы добыли. Начало, можно сказать, сделано, хоть закрадывается у меня сомнение, что и в этом, третьем признании Гай что-то нечисто.

– Почему ты так думаешь? – поинтересовался я.

– Давай поразмышляем, – предложил Евгений. – Запомнив адрес Дома ребенка, другие мелкие подробности, она забыла фамилию заведующей, самой матери детей, имя. Разве ей не интересно было знать, кто она, эта мать, откуда?

Тут я ему возразил.

– Молодая была, неопытная. Да и делалось это тайком, поспешно.

– А как же с врачом? – поднял на меня глаза Евгений. – Сам же слышал, что сказала: такого она в своей работе допустить не могла, то есть не пособничала Гай в незаконном присвоении детей.

– Может, просто боится или не хочет впутываться в это дело, – высказал я предположение.

– Почему? – спросил Евгений. – Ведь Гай утверждает, что деньги она от нее за услуги не взяла. Бояться ей нечего.

Правда, выходит так. Чего ей бояться? Но и зачем Гай надо было все выдумывать?

Нет, дальше я был бессилен мыслить логически, сказал, что, по-моему, обманывает врач Домрина.

– Докажи! – потребовал Евгений.

– Просто подсказывает интуиция, – ответил.

Евгений допил чай, поставил пустую чашку на стол.

– Интуицию, брат, к делу не подошьешь. Нужны факты, документально подтвержденные. Мне тоже эта Валентина Прохоровна не понравилась, но…

Я поинтересовался, какая у нее семья.

– Никакой, – ответил Евгений. – Незамужем. Живет, как видел, одна. Квартира кооперативная, модница, ежегодно ездит на курорт, несколько раз была в туристических поездках за границей.

– Откуда у тебя такая информация? – удивился я.

– Профессиональная привычка, – подморгнул мне Евгений. Выясняя в Доме ребенка адрес Домриной, одновременно поинтересовался и ее семейным положением, спросил у нынешней заведующей, не ревнивый ли у Валентины Прохоровны муж, чтоб не иметь, мол, неприятностей. Она и выложила все, что знает о своей предшественнице. Женщины, брат, всегда любят, когда их о чем-то необыденном расспрашивают мужчины.

В этом, конечно, нельзя было возразить Евгению, и я спросил, чем же ему не понравилась Домрина.

– Нечестностью, – сразу ответил он. – Еще взглянув на нее с порога, я понял: будет врать. А ведь наверняка помнит Гай. И ту же Георгице. И наверняка она их свела. Чувствую – нам с нею еще придется встретиться.

– Ты же интуицию отметаешь, – подколол я Евгения.

Но он не обиделся.

– Потому и молчу об этом, пока не подтвержу все фактами.

Я был рад случайной встрече с Евгением, интересный он человек. И работа у него интересная. Познавать человеческие характеры, раскрывать их, бороться со злом и отстаивать справедливость, как вот в данном случае с Ириной Гай. Мне хотелось хоть немного перенять от него этого умения, узнать кое-что из техники ведения следствия, может, когда-нибудь пригодится…

Раз уж речь зашла об интуиции, заодно поинтересовался у Евгения, как часто она подтверждается в его следственной практике.

– Трудно сказать, – после паузы ответил Евгений. – Случалось, что я ошибался, подводила она меня. Это зависит от многих факторов, порождающих интуитивное чувство. Иногда от какой-то мелочи: движения, слова, взгляда человека, с которым ты разговариваешь. Иногда при логическом анализе событий и фактов, собранных тобой. Да ты, я вижу, серьезно увлекся следовательской работой! Если так, скажи мне, что мы должны делать завтра после посещения архива железной дороги?

– Шутишь? – рассмеялся я. – Ты же об этом сам говорил. Как только выясним, откуда родом эта Георгице, сразу едем туда и от родителей узнаем, где она сейчас.

Евгений согласился.

– Хорошо. Приехали в такое-то село такого-то района, а родителей Георгице там нет. Выехали жить на целину или куда-то в другое место переселились. Да и живы ли они? Что тогда?

Я не ожидал такого поворота дела и вначале растерялся, а потом стукнул по лбу.

– Нет, не так, – возразил себе. – Выяснив, откуда родом Георгице, через милицию сделаем запрос – живут или не живут там ее родители, и тогда уже…

– Почти правильно, – похвалил Евгений. – Если родители ее на месте, нам скажут, где живет их дочь, и завтра же мы будем иметь адрес Софии Георгице. Не так ли? Нам туда не надо ехать, тревожить пожилых людей. А вот к ней самой поедем. Если же она в Одессе – еще лучше, хотя я в этом сомневаюсь.

– Почему?

– Очень просто, – ответил Евгений. – То, что она совершила, – преступление, а преступник всегда старается скрыться подальше. Логика подсказывает – избавившись от детей, она тоже убежала из города. От позора, от любопытства подруг – а где же дети? В конце концов, от себя самой. А ты как думаешь?

– Вполне резонно, – согласился я.

– Тогда давай отдыхать, – предложил Евгений. – Может, завтра утром придет какая-то новая мысль, недаром же говорят: утро вечера мудренее. Возражений нет?

Мы ночевали вторую ночь над морем.

8

Воистину жизнь человеческая не обходится без неожиданностей и приключений. Если бы мне перед отъездом в Одессу кто сказал, что из нее я поеду в Молдавию, я бы рассмеялся. Зачем? Что мне там делать? А вышло – поехал. Разве не странно?

Итак, на второй день вечером у нас был адрес Софии Георгице, по мужу – Унгур. Как только Евгений получил телеграммой от прокурора Киева разрешение выехать в Молдавию, мы сразу же поехали в далекое, почти у самой румынской границы, молдавское село Элишканы, в котором она жила с мужем и детьми.

Адрес Софии Унгур дал нам ее младший брат Константин Георгице, водитель автобуса одного из одесских автопарков. Узнав из личного дела Софии, которое мы нашли в архиве управления железной дороги, откуда она родом, через милицию послали туда запрос. Ответ пришел немедленно: такая-то в селе не проживает, родители ее умерли, младший брат проживает в Одессе. Нашли брата и у него взяли адрес сестры. О том, были ли у нее до замужества дети, он не знал.

…В Элишканах мы, как и надлежит, явились в сельский Совет, белый двухэтажный дом посреди села, в котором на первом этаже была контора совхоза. Отрекомендовавшись председателю сельсовета, симпатичной, средних лет женщине, сказали, по какому мы делу, попросили рассказать все о Софии Унгур.

– А что о ней рассказывать? – посмотрела на нас черными глазами председатель сельсовета. – Женщина как женщина. Живет у нас больше пятнадцати лет, с тех пор как привез ее сюда муж. Работает в совхозе на разных работах. Скромная, работящая. В семье мир и покой. Муж – механизатор. Тоже работящий и скромный. Имеют двоих детей, мальчика и девочку. Живут в достатке.

Начали совещаться, как лучше встретиться с Софией, чтобы о нашем с ней разговоре не узнал муж, да и никто из посторонних, даже работники сельсовета. Так как село есть село, какой-то неверный слух разнесется по нему с молниеносной скоростью и обрастет такими подробностями, что и предположить невозможно. Итак, пригласить Софию в сельсовет? Нет. В контору? Тоже нет. Это сразу вызовет подозрение: зачем? О чем там с тобой разговаривали приезжие? Надо было сделать это как-то неофициально. Тогда председатель сельсовета предложила такой план: отрекомендовать нас уполномоченными из райцентра по проверке работы клуба и библиотеки, заглянуть на часок туда, а потом пойти к ней домой. Она живет на одной улице с Унгурами, даже неподалеку, пригласит Софию по какому-то делу к себе, и мы с ней поговорим.

План был реальным, и мы с Евгением согласились.

Сказав секретарю сельсовета, что к ним прибыли товарищи из района по вопросу культпросветработы на селе и она будет занята с ними, председатель повела нас в сельский клуб, показала библиотеку, а потом мы зашли к ней домой.

Пока умылись и немного отдохнули с дороги, пришла София Унгур. Председатель сельсовета завела ее к нам в комнату, сказала, что вот эти товарищи, мол, хотят с ней поговорить, а она тем временем отлучится.

Несмотря на свой возраст, а ей уже было почти сорок, София, как и Гай, выглядела моложе. Высокая, стройная. Тугие щеки пламенели румянцем, а на полных губах словно выступал сок черешни. Нос небольшой, ровный, с тонкими лепестками ноздрей. Глаза темные, блестящие. Брови и косы – словно смоляные.

Признаться, я даже растерялся, когда увидел ее, не мог поверить в то, что эта красавица могла когда-то проявить такое бессердечие. Ведь говорят: красивы люди внешне – красивы и душой.

Наверное, красота этой женщины поразила и Евгения, потому что он тоже сперва словно растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Софию и, когда она села на краешек дивана, объяснил ей, кто мы и откуда.

Трудно сказать, или догадалась Ингур сразу, по какому мы делу, или просто на нее нагнало страха слово «следователь», но румянец на ее щеках исчез, и погас тот блеск, та страстность, которые излучали ее глаза минуту назад.

Евгений тоже заметил это сразу и поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь, София Яновна, наш приезд вам ничем не грозит. Мы просто хотим кое о чем у вас расспросить.

– Нет, нет, я ничего, – смутилась она. – Я… спрашивайте…

Чтобы женщина не боялась и не замкнулась в себе, Евгений предварительно заверил, что наш разговор с ней сохранится в строгой тайне, потому ей следует быть с нами откровенной.

Я записал их разговор почти дословно. Вот он, в вопросах и ответах.

– Вы жили в Одессе?

– Жила.

– Как долго? Когда? Где работали и жили? Расскажите поподробней.

– Приехав в Одессу в августе пятьдесят восьмого года, устроилась на канатный завод, снимала комнату неподалеку от завода. Поработала больше года и бросила. Работа тяжелая, а заработки маленькие. Пошла в строительно-монтажное управление. На строительстве, говорили, и заработать можно, и общежитие есть. Но так только говорили. В начале шестидесятого рассчиталась и там, пошла разнорабочей на железнодорожный вокзал. Там сразу дали место в общежитии – на Ковальской улице, двадцать. Где-то в феврале шестьдесят третьего года познакомилась с шофером Петром Унгуром. Понравились друг другу и в мае того же года решили пожениться. После свадьбы сняли квартиру, но жить было материально тяжело, и решили поехать к нему домой, вот в это село, где живем и сейчас.

– Дети у вас есть?

– Двое. Мальчик и девочка.

– А раньше были? Кроме этих двоих?

В ответ – молчание.

– Так были или нет?

После паузы:

– Были.

Унгур с грустью и болью в глазах посмотрела на Евгения. Он понял ее и снова стал успокаивать.

– Не бойтесь говорить. Мы же договорились – ваш рассказ останется тайной.

– В шестьдесят первом году, в начале июня, в Одессе я родила двойню, мальчика и девочку. В третьей городской больнице. Очень переживала, плакала, ведь была еще совсем молодая. И отца боялась, он у меня строгий, за малейшую провинность бил. А этого бы не простил. Выписалась из больницы, а куда идти с детьми – не знаю. В общежитие – стыдно перед подругами, да и кто меня примет там с двумя малышами. Решила податься в Дом ребенка, сдать их туда. Думала – временно. Сдала в третий, на Канатной улице. Неделю или больше ходила кормить. Но в какой-то день заведующая, фамилию не помню, а зовут Валентина Прохоровна, сказала, если я не буду забирать детей, то есть одна женщина, которая хочет взять, так отдай, мол, ей. Я подумала и решила отдать. Ведь и родителей боялась, и того, что никто с двойней не возьмет замуж. Написала заявление, забрала и тут же, неподалеку от дома, в сквере отдала детей молодой женщине. Кто она, откуда, фамилия – не знаю. Мне тогда было все равно – лишь бы скорей ношу с рук. Дура была. Каюсь теперь. Где сейчас дети – не знаю. Тешу себя надеждой, что попали они в добрые руки, выросли уже, живут счастливо.

– Муж ваш знает об этом?

– Нет. Я ему не призналась. Сами понимаете…

– А вам давала та женщина деньги за детей?

– Нет, что вы! Сохрани господь! Да я бы и не взяла.

– А заведующей Домом ребенка, Валентине Прохоровне, она могла дать? За услуги, так сказать. Как вы думаете?

– Не знаю. Но думаю, что нет. Она запомнилась мне порядочной женщиной.

– А теперь скажите, кто был отцом тех ваших детей?

– Он был военный. Старшина, сверхсрочник. Познакомилась с ним на танцах. Хорошо танцевал, остроумным был, красивым. Понравился, и я… доверилась ему. А когда сказала, что забеременела, он испугался, признался, что женат, советовал сделать аборт. Я побоялась и родила. Он же, пока я была в больнице, демобилизовался и уехал домой.

– Вы знаете его фамилию, адрес?

– Знаю. Малинин, Сергей Васильевич. Село Маяки Белявского района Одесской области.

– После того вы с ним не виделись, не переписывались?

– Нет.

– Какой он из себя? Брюнет, блондин? Какой рост? Особые приметы?

– Среднего роста. Худощавый, лицо продолговатое, красивое. Светлый, синеглазый.

– Вставных зубов или коронок не имел?

– Нет. Зубы красивые, ровные.

– После того как выписались с детьми из больницы и сдали их в Дом ребенка, вы возвратились в общежитие?

– Конечно.

– А как объяснили девчатам, с которыми жили в одной комнате, куда подевали детей? Ведь они знали, что вы легли в больницу рожать?

– Знали. Я им соврала, сказала, что ребенок, один, был недоношенным, родился квелым и через несколько дней умер.

– Они вас не приходили навещать в больницу?

– Нет, я им не разрешила.

– Значит, они вам поверили?

– Повесили.

– Фамилии и адреса их помните?

– Фамилии помню. Одна – Елена Григорьевна Приходько, другая – Екатерина Васильевна Шкребтий. Адреса забыла. Знаю, что обе из Одесской области. Еще помню – Елена дружила с солдатом Сашей Ивановым, из той же части, что и Малинин. Где сейчас те девочки, не знаю.

– Скажите, пожалуйста, за эти годы вы хоть раз вспоминали о тех своих детях? Где они? Что с ними?

Ответила не сразу. Низко склонила голову, всхлипнула.

– Думала, вспоминала. Не раз. И сейчас вспоминаю, мучит совесть. Но сами понимаете мое положение…

Евгений посочувствовал ей:

– Понимаю. Двое вас, безрассудных, мучитесь теперь совестью. Да вам легче, а у той, другой, беда.

Унгур вопросительно посмотрела на него.

– Что с ней? Скажите.

Я взглянул на Евгения: скажет или нет?

Рассказал. Всю драматическую историю Ирины Гай.

Унгур слушала внимательно, время от времени смахивая с глаз слезы. А когда Евгений закончил, спросила: не может ли она чем-то помочь той бедной женщине?

– Вы уже ей помогли своим признанием, – ответил Евгений. – Больше ничего не надо.

Она вытерла глаза, вздохнула и снова взглянула на Евгения:

– А дети как? Они ничего об этом не знают?

– Не знают, – ответил Евгений. – Просто переживают за мать очень, любят ее.

– Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, – едва слышно прошептала Унгур.

Евгений сказал, что делать этого не следует, пускай все будет так, как было до сих пор, и поблагодарил ее за беседу.

Тяжело поднялась женщина с краешка дивана, поправила на голове косынку.

– Мне можно идти?

– Можно, – кивнул Евгений.

Дошла до дверей, взялась за ручку, оглянулась.

– Разрешите вас попросить? – обратилась к Евгению.

– Пожалуйста.

Облизнула языком пересохшие губы.

– Вы, конечно, увидите Ирину. Передайте ей от меня большую благодарность. За детей. Пожелайте доброго здоровья и всего наилучшего. Думаю, суд будет к ней справедливым. До свидания. – Рывком открыла дверь и вышла.

Я стоял посередине комнаты, тронутый последними словами этой женщины, и думал, какой тяжелый камень унесла она в душе после нашего разговора. И будет нести еще долго. До конца жизни.