Текст книги "Таблетки"

Автор книги: Леонид Каганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

А Митю взяли под руки и потащили из кабинета прочь.

Что такое пионерлагерь и карьеры Митя не знал, но ничего хорошего сегодня уже не ждал.

В лифте он решился: как бы невзначай засунул руку в карман и потянул сверток из фольги, но его схватили за локоть и так больно сжали какую-то точку на кости, что Митя вскрикнул от боли, а пальцы разжались сами собой.

– Это мой бутерброд! – произнес Митя с отчаянием.

– Не надо, – качнул головой плечистый шофер, которого называли Павликом.

– Я только маленький кусочек откушу! – взмолился Митя.

– Не надо ничего делать, что не просили, – повторил шофер веско.

Лифт открылся, Митю снова взяли под руки, затолкали в машину и снова куда-то повезли. Он по прежнему сидел в центре на заднем сидении, но теперь место рядом с ним пустовало – Рустамчика с ними не было. По крайней мере, теперь можно было смотреть в окно. Смотреть в окно Мите никто не мешал, и от этого почему-то становилось еще страшнее.

Неожиданно пропел мобильник – пришла СМС.

– Нет, – сообщил шофер Павлик из-за руля, не оборачиваясь.

Машина выехала из центра и теперь ехала в сторону окраин. Сопровождающие не разговаривали.

– Куда меня везут? – не выдержал Митя.

Ему никто не ответил. Он думал, что ответа не дождется, но шофер Павлик вдруг произнес с каким-то даже уважением:

– Заботится о тебе босс. Чтоб не пропал ты, идиот.

А сидевший слева произнес с назиданием – то ли угрожая, то ли наоборот ободряя:

– Не в багажнике едешь.

Митя понял, что разговоры бесполезны.

В тишине пришла еще одна СМС, а за ней третья.

Джип миновал северные спальные районы, и Митя вдруг понял, что где-то здесь у Объездной его ждал китаец с билетами в аэропорт. А может… ждет до сих пор? Который час? Джип медленно затормозил и встал в очереди на железнодорожный переезд – здесь всегда была небольшая пробка.

– Выскочу сигарет возьму, – сообщил водителю охранник.

Тот кивнул, и стало слышно, как во всех дверях повернулись защелки.

Митя вдруг понял, что это последний шанс. Прежде, чем охранник слева открыл свою дверь, Митя рванулся, распахнул дверь со своей стороны и бросился прочь – перепрыгнул дорожный отбойник и понесся через заросли сухостоя, по грязи, по глине, к железной дороге.

– Стоять! – услышал он за спиной рык и топот, но продолжал нестись вперед, думая лишь, как бы не поскользнуться на мокрой глине и лужах.

Топот за спиной приближался, но вдруг затих – послышался звучный шлепок, всплеск и яростный мат. «Богородица на три года отступилась» – отрешенно подумал Митя. – «Только бы стрелять не начали».

Он глянул вдаль и понял, что бежать дальше некуда: перед ним была железнодорожная насыпь, а по ней катился товарняк. Сзади снова приближался топот – теперь, кажется, двух человек.

«Неудачный день…» – констатировал Митя.

Но вдруг сделал немыслимое: рванулся вперед из последних сил, в два прыжка оказался наверху насыпи и перепрыгнул ее за миг до тепловоза – тот успел лишь обдать Митю горячим ветром.

Теперь за спиной грохотали вагоны, путь впереди был свободен.

Митя нырнул в лабиринт гаражей, вынырнул в жилом квартале, пробежал насквозь незнакомые дворы и оказался на Северном шоссе у поворота на Объездную: именно тут, на остановке, они условились встретиться с китайцем, чтобы ехать в аэропорт.

На остановке было пустынно, стояла лишь одна машина, но подбежав поближе, Митя понял, что перед ней нервно расхаживает тот самый китаец. Он тоже увидел Митю, обрадовался и вскинул руки в приветствии. Из машины тут же вылезли поприветствовать Митю еще трое китайцев.

– Какое счастье, что вы меня дождались! – крикнул Митя, подбегая, по-русски.

– Давай-давай! – приветливо закричали китайцы, распахивая объятия.

Добежав, Митя буквально повалился на них – ноги подкосились, дыхание перехватило, сердце бешено колотилось. Он открыл рот, чтобы вдохнуть побольше воздуха, но в этот момент кто-то накинул сзади полоску скотча и деловито обмотал Мите рот. Митя вдруг увидел перед собой лицо вчерашнего китайца, но оно не было ни приветливым, ни злым – напряженным, словно тот выполнял важную рутинную работу и не укладывался в график. Затем на голову Мите накинули мешок, руки смотали за спиной скотчем, ноги ниже коленей смотали тоже. Затем без паузы Митю подняли и запихнули в багажник, железная крышка над ним сыто щелкнула, и машина тронулась с места.

Митя тщетно пытался накачать носом воздуха в легкие, но чувствовал лишь запах бензина.

* * *

Казалось, машина ехала целую вечность. Наверно, так можно доехать и до Байконура, хоть он и на дальнем краю земли. Трясло в багажнике неимоверно. Особенно досаждал домкрат или что-то похожее на домкрат – как эту штуку ни отпихивай, она все время норовила заползти под бок и на очередной рытвине оказаться прямо под ребрами. Наконец машина остановилась, послышались мелодичные голоса и яростный собачий лай. Митя вслушивался в речь и вдруг понял, что это корейский язык, а не китайский. Как он мог вообще поверить, будто это китайский космонавт? Вскоре багажник щелкнул, Митю подняли на ноги и сдернули с головы мешок.

Это был вовсе не Байконур. Хотя, наверно, так могли выглядеть его окраины, если бы они располагались в лесах, а не в степи. Место напоминало заброшенную промзону: вокруг тянулся железный забор с клубами колючей проволоки, на грунтовой площадке ржавели остовы старых автомобилей без колес и стекол, рядом торчали несколько бытовок, а между ними шатался на длиннющей цепи огромный пес – ростом с теленка, с кровавыми глазами и совершенно лютого вида. Увидев Митю, он бросился вперед, натянул цепь и встал на задние лапы, захлебываясь лаем – цепь дальше не пускала.

Митю подняли в воздух, отнесли к дальней бытовке и положили лицом на пол, а пес вокруг все не мог успокоиться: его рык и топот слышались то справа за дощатой стенкой, то слева, а однажды пасть просунулась в окно, забранное толстой решеткой, и бытовка наполнилась ревом, словно испытывали реактивный двигатель. «Чтоб тебя корейцы съели в голодный год» – мысленно пожелал ему Митя.

Кореец – кажется, это был тот самый, что представлялся космонавтом и звал Митю на Байконур – сурово орал на пса «Пдя! Пдя!» и замахивался лопатой, но пес не слушался и его. Морда исчезла из оконной решетки только после того, как кореец принялся тыкать в нее рукояткой лопаты и пару раз попал. Когда в комнате стало тише, он обратился к Мите.

– Где флешка? – спросил кореец на довольно чистом русском, почти без акцента.

Митя перевернулся лицом вверх и замычал в ответ, потому что рот его оставался замотан скотчем. Но похитителя, похоже, это не смущало.

– Флешка. Флешка Григория, – повторял он методично. – Флешка. Карта памяти. Мемори стик. Где?

Митя снова замычал и помотал головой.

– Ты должен подумать обо всем очень хорошо, – предупредил кореец. – Скоро за тобой приедет Зан.

Он еще раз недоверчиво покосился на прическу Мити и вышел. А за ним вышли остальные. Снаружи лязгнул навесной замок, и Митя остался один.

Он извернулся, сел и огляделся. Бытовка была совершенно пуста – даже лопату корейцы унесли с собой. Зачем им лопата – об этом Митя решил просто не думать. Руки и ноги его были все так же связаны скотчем, причем пальцев на руках он уже не чувствовал. Митя с ностальгией вспомнил мягкие сидения джипа и вежливых охранников депутата, которые, похоже, и впрямь собирались его защищать от чего-то подобного.

Он тщетно катался по грязным доскам, пытаясь развязаться. Это не удалось, лишь из куртки вывалился смартфон. Митя на миг почувствовал себя спасенным – ведь можно было позвонить кому-нибудь, например, старому доброму следователю Чашечкину, попытаться что-нибудь промычать в трубку… Если вчера утром Чашечкин казался проблемой, то в аду, наступившем сегодня, он уже выглядел надеждой.

Митя перевернулся на спину, нащупал на полу смартфон онемевшими пальцами и перевернул его экраном вверх. Снова перекатился на живот, гусеницей дополз до экрана и после нескольких попыток ему удалось провести носом по полосе разблокировки.

Увы – сети здесь не было. Пришла в голову спасительная идея – набрать СМС следователю Чашечкину, и если Митю куда-то повезут, есть шанс, что в пути смартфон поймает сеть и отправит сообщение.

Выбрать абонента Чашечкина удалось довольно быстро, но дальше, сколько Митя ни бился носом в стекло экрана, набрать связный текст ему не удавалось – нос оказался совершенно не предназначен для набора текста, а словарь автоподстановок и вовсе будто издевался.

Отчаявшись, Митя заметил непрочитанные СМС. Их было ровно тринадцать, и все от Олеси. Водя носом по экрану, Митя открыл их по порядку и прочел, чувствуя, как холодеют уже не только руки:

«Проснулась… Башка болит, но вчера было невероятно круто! Спасибо за всё! Ты классный!!! Напиши, как долетишь!»

«Голова просто раскалывается… Можно я у тебя еще посплю?»

«Приходила какая-то бабка, открыла своими ключами, дико орала, велела мне (нам с тобой) до вечера собрать вещи и выметаться из квартиры. Ушла. Что делать, не знаю. Спать не могу, голова ад. Не могу найти свои контактные линзы, не помнишь, куда я их вчера положила?»

«Ааааа!!! Тварь походу забрала ключи! Я заперта!!!»

«Мне заблокировали интернет в телефоне. Какой пароль у твоего вайфая?»

«Напиши пароль плииз!!!»

«Нашарила в шкафу аспирин, съела пару таблеток. Башка прошла! Жизнь налаживается! Береги там себя!»

«Я отгадала пароль!!! Ну ты и киноман Ж))))»

«Линзы нашлись! Ключи нашлись!!!»

«Прикинь!!! Адвокат пишет, что скончался мой родственник в Сомали, оставил наследство два миллиона долларов!!!!! Еду оформлять бумаги!!!»

«Меня берут на актерское отделение во ВГИК!!!!!!»

«Меня пригласили на кинопробы в Голливуд!!!!!!!!!!!!!!»

«ТЫ НЕ ПОВЕРИШЬ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! НЕТ ВРЕМЕНИ РАССКАЗЫВАТЬ!!!!!!!! Надеюсь, у тебя тоже все чики-поки.»

Митя стиснул от бессилия зубы и несколько раз с размахом ударился головой об пол. Он принялся яростно извиваться, мычать и биться всем телом, пока не понял, что с одного боку больнее, а с другого что-то мягкое. Извернувшись, он сумел вывернуть карман куртки, и из нее вывалился бутерброд, обмотанный фольгой. Теперь он напоминал бесформенную лепешку, но это был тот самый бутерброд!

Удача была рядом – ее можно было гонять по полу как шайбу, ложиться на нее спиной и даже нащупать пальцами скрученных за спиной рук, хотя они практически ничего уже не чувствовали. Нельзя было только этот бутерброд съесть, потому что рот оставался замотан несколькими слоями крепкого прозрачного скотча.

Удача была рядом, но совершенно бесполезна. От бессилия Митя зарыдал – из глаз покатились самые настоящие слезы, а нос наполнился влагой так, что стало невозможно дышать.

Митя в бешенстве перекатился на спину, схватил бутерброд пальцами, перевернулся и встал на колени, подпрыгнул и с ревом подбросил его вверх – к самому потолку. А когда тот вернулся, яростно боднул головой – от отчаяния.

Это он сделал зря – бутерброд кувыркнулся в воздухе, обнажая трещины фольги, где виднелся бурый хлебный мякиш, плюхнулся прямо в решетку окна, замер на миг, качнулся – и вывалился наружу.

Митя окончательно смирился с тем, что сегодня не его день. Он лег на пол, закрыл глаза и перестал шевелиться.

И вдруг услышал нечто неожиданное: под окном раздался топот лап, тяжелое дыхание и позвякивание цепи, а затем возня и чавканье. «Всё пошло псу под хвост, – думал Митя отрешенно. – Этим и должно было кончиться. Так мне и надо…»

За окном тем временем что-то происходило. Митя не мог понять, что именно. Звякнуло, прокатилось кубарем по двору, и снова затихло. Следом появился запах – достаточно тошнотворный. Митя снова перевернулся, встал на колени, допрыгал до окошка, подтянулся подбородком и выглянул. За окном не было ничего – только забор с колючей проволокой. А где-то там, за забором, за территорией корейского поселка гудел грузовик и раздавались голоса.

– Коля, йоп! – орали за забором хрипло. – Сдай жопой, назад развернись! Это вообще не тот поселок! Я говорил, едь налево!

Ему столь же энергично отвечали, но голос собеседника было не разобрать.

– Коля, йоп! – надрывался бас. – Стой! Стойбль!!! Куда ты, сцука, в канаву!!!! Сдай назад! Назад сдай, я бревно подложу!!! Дави!!!!

На время голос утонул в реве мотора и визге буксующих шин, а вдогонку понесся лай пса.

– Пипец, сел на пуп… Коля, йоп! Уди! Уди на, я сказал, дай я газану!!! Держи бревно ногой!!!

Снова послышался рев мотора, и вдруг забор словно взорвался: во все стороны полетели металлические щиты, сбоку опять раздался истошный лай, и сквозь пролом в заборе въехал кузов самосвала, доверху груженный бычьими костями с лохмотьями мяса.

– Коля, йоп! – раздался истошный крик. – Ручник! Где у тебя ручник?! А, вот…

Самосвал снова взревел, окутавшись клубами дыма и рванул прямо на Митю. Тот отпрыгнул от окна, и вовремя – в окно ударило, вся стенка смялась пополам и рухнула внутрь, чудом не придавив его. А с потолка сорвалась доска с гвоздями и ударила по плечу. Прямо перед собой Митя увидел кузов с горой костей в почерневших лохмотьях гниющего мяса. В лицо ударил дикий запах, затем вагончик наполнился удушливыми клубами черного дыма и КАМАЗ все-таки отъехал обратно к забору – теперь вместо стены с окном зияло пустое пространство. Вдруг кузов начал опрокидываться, вываливая кости. За окном послышался торжествующий лай, а к нему добавился визг и многоголосые погавкивания: в дыру забора на пир толпой валили окрестные собаки – казалось, их тут десятки, может, даже сотни. И Митя был абсолютно уверен, что все они – сучки. И строго в его вкусе. Псу в этом корейском поселке сегодня везло по полной. А завтра? «Сегодня ты ешь пуговицы, а завтра едят тебя…» – подумал Митя. Впрочем, размышлять о собаках времени не было – теперь у Мити был обломок доски с гвоздем. Настоящим, почти даже не ржавым гвоздем! Которым распороть скотч на запястьях, а затем на ногах оказалось сущим пустяком.

Через минуту он был свободен – схватил мобильник, рванул из вагончика через пролом в заборе и понесся через лес, отчаянно петляя. И вовремя – за спиной слышался многоголосый лай, мат, крики на корейском, а сам вагончик, где он только что был заперт, под своим весом складывался и трещал досками.

Но Митя этого уже не слышал – он несся через чащу, изо всех сил сопя и пытаясь на ходу отодрать со рта скотч.

* * *

Олеся выглядела неважно: осунувшееся лицо, темные круги под заплаканными глазами. И пальцы ее слегка дрожали. Она не глядя брала из вазочки зубочистку, очищала от бумаги, ломала на мелкие кусочки, складывала перед собой и брала следующую. Гора обломков росла.

– Прекрати, пожалуйста! – не выдержал Митя. – Мы же все-таки в кафе, люди кругом!

– Что прекратить? – удивилась Олеся.

Митя кивнул на гору обломков перед ней.

– Мне бы твои проблемы, – огрызнулась Олеся, но ломать зубочистки перестала. – Как нам жить-то теперь?

– Не знаю, – честно ответил Митя. – Может быть, сдаться и рассказать?

– Кому?

– Следователю моему.

Олеся фыркнула.

– А флешку можно в интернет выложить, – предложил Митя. – Тогда вся эта драная корейская разведка скачает формулу синтеза, или что там, и наконец отстанет от меня.

Олеся снова потянулась за зубочисткой.

– Интересно, зачем они за этой гадостью охотятся? – поморщилась она. – Ведь понятно уже, что везения от нее не прибавляется.

– Может, им непонятно, – пожал плечами Митя. – А может… – Он вдруг замер и перешел на шепот: – А может, им как раз это и нужно! В качестве оружия! Представляешь, на Саммите ты в чай подбросил пуговицу президенту какой-нибудь этой твоей Сомали, где у тебя родственник умер с наследством… И кранты президенту Сомали! Рейтинги до небес, он небывалый герой, отец нации, икона стиля и гений экономики. А наутро – кризис, гражданская война, все его предали, и родные сыновья ведут отца сомалийского народа на эшафот… Чисто сработано! Слушай, брось эти зубочистки, бесит…

Олеся недовольно отложила недоломанную зубочистку, а горку мусора перед собой прикрыла салфеткой.

– Бесит… – передразнила она. – Меня вот бесит, что я в розыске Интерпола со вчерашнего дня. И что мастерскую отца сожгли. Вот это бесит.

– Я, знаешь ли, тоже в розыске! – напомнил Митя.

– Ты не по линии Интерпола! И даже не в федеральном! – парировала Олеся. – Ты всего лишь мелкий жулик. Стал заместителем директора прогорающей сети сотовых ларьков, подписал липовый контракт и вывел все активы в офшор. Жулик!

– Ничего себе мелкий! – обиделся Митя. – Восемь миллионов долларов как-никак!

– Дурилка картонная, – вздохнула Олеся. – О чем ты вообще думал, когда тебе предложили на один день стать замдиректора и по-быстрому подписать какую-то бумажку?

– Думал, мне повезло. Он так красиво объяснял: мол, ты такой толковый честный продавец, я настаиваю, чтобы только ты ставил подпись на нашем контракте.

– Ага, и небось перемигивались при этом, – желчно добавила Олеся.

– Не знаю, не видел, перемигивались или нет… А ты сама-то хороша! Что дедушка в Сомали, что Министерство театра, что поездка в Голливуд!

– Да уж лучше мой Голливуд, чем твой Байконур!

– Министерство театра и балета! – с чувством повторил Митя. – Это ж надо было на такое купиться! А епархия? Это же вообще катастрофа! Возраст – двадцать два, пол – девочка, опыт работы – шоу двойников в кабаке! Какой из тебя, к черту, митрополит Кемеровский и Архангельский?! Женщин вообще не берут в митрополиты!

– Да откуда я знала? – огрызнулась Олеся. – Мало ли куда сейчас женщин берут. Вот Тараскина еще вполне молодая тетка, а мэр целого нашего города!

– Да какая молодая, ей за сорок уже! А хоть бы и молода: одно дело мэр, совсем другое – митрополит… Ты б хоть для начала в Википедии прочла…

– Хватит!!! – Олеся так раздраженно стукнула ладонью по столу, что чашка с остатками кофе подпрыгнула и опрокинулась ей на платье.

Олеся закрыла лицо руками и заплакала.

– Не могу! Не могу больше! – всхлипывала она.

– Прости! – Митя торопливо помог ей разложить салфетки по залитой юбке, а затем обнял ее за плечи и начал ласково гладить. – Видишь, оно потихонечку отходит, уже на мелкие гадости перешло…

– Да мы с большими не знаем, что делать! – глухо прорыдала Олеся.

– Так надо работать! Биться! Решать проблемы по одной! А не жрать горстями чертовы пуговицы! Вот я же с наследством бабкиным всё уладил? И твое министерство балета я привел в норму: им теперь не до тебя с этими грантами…

– Еще не факт! – возразила Олеся.

– Почти факт! – уверил Митя. – И с мобильной сетью что-нибудь придумаю!

– Что ты придумаешь? – горько усмехнулась Олеся. – Тут юрист хороший нужен, а где нам его взять… – Она вдруг задумалась и принялась рыться в мобильнике: – Слушай, у меня где-то был один знакомый адвокат. Все ко мне клеился, а я его все отшивала. Надо найти его телефон и позвонить, вдруг по старой дружбе поможет?

– Оставь… – Митя поморщился. – Чем он поможет? Подпись моя, денег нет. Следствие закончено, и дело уже в суде. Я в розыске.

– Да почему дело-то в суде? – не выдержала Олеся. – Я помню, отец из-за мастерской судился, – там год тянулось следствие! А тут за три дня – и уже в суде?

Митя пожал плечами.

– Какая теперь разница? Может, они это дело год готовили, только дурачка искали. А может, это просто такое мое везение в кавычках. – Митя изобразил пальцами «кавычки». – Так что твой адвокат тоже ничем не поможет. Вернет восемь миллионов долларов в кассу из офшора? Или договор задним числом отменит? Или уговорит мэра Тараскину явиться в суд и забрать папку с моим делом?

– Тихо-тихо, вот оно! – перебила Олеся, настороженно подняв палец. А затем крепко задумалась, смешно подперев щеки кулачками: – Сколько, говоришь, Тараскиной лет? Всего сорок? Сорок – это гримом вполне можно добить… А роста она среднего, как я примерно?

– Ну, вроде, да… – Митя растерялся. – А зачем тебе?

– А чем я не Тараскина?! – вдруг заорала она резким базарным голосом, характерно глотая букву «р» – точь-в-точь как она. – Поставлю копну на голове, как у нее, наложу грим как положено, приду в суд, всех построю и папку с твоим делом унесу на проверку!

– Да ты чего, там же камеры наблюдения повсюду! – испугался Митя.

– Так это же прекрасно! Там камеры. В камерах ходит Тараскина. И кому вопросы?

Митя задумался.

– Если поймают – это мошенничество адское!

– Не такое уж и адское, – уверила Олеся. – Уж поверь человеку, которого по всему миру разыскивает Интерпол за угон самолета… – Она замолчала и губа ее обиженно дрогнула. – Причем, меня ведь даже на борту не было, эта гадина ушла на посадку с моим паспортом…

– Ну ты тоже додумалась, три пуговицы за один день слопать… – миролюбиво напомнил Митя.

– А ты бы их еще в сахарницу засунул, чтоб все жрали! – огрызнулась Олеся.

– Но это же пуговицы! Даже не таблетки! В них дырочки! Как можно было перепутать?!

– А как можно было контейнер с моими контактными линзами на пол смахнуть под раковину? – закричала Олеся. – Я что тебе, Мисс Зоркость?

– Да хватит на меня кричать, я извинился уж сто раз! – огрызнулся Митя. – Я чуть себя об стенку не расшиб, когда твои сообщения мне на мобильник начали падать! Но три пуговицы – это было на второй день, когда я уже вернулся, и ты уже всё знала! Знала, а слопала!

– Ладно. Забыли и проехали, – миролюбиво подытожила Олеся.

– Сколько их там осталось, кстати? – шепотом спросил Митя.

– До фига осталось, – тоже шепотом ответила Олеся, похлопав ладонью по сумочке.

– И все-таки?

– Шестьдесят одна.

– Шестьдесят одна! – Митя присвистнул. – Они у тебя с собой?

– Даже не думай! – сурово ответила Олеся и крепче сжала сумочку. – Договорились же выбираться!

– Я просто спросил, – обиделся Митя.

– Времени мало, нам бы успеть на строительную ярмарку, – засобиралась Олеся.

– Зачем?

– Паклю купить надо. Будем строить государственную копну на башке, как у Тараскиной.

Оба засмеялись.

– И еще напомни мне вечером адвокату позвонить, вдруг он чем-то поможет, – сказала Олеся.

– А что ты ему расскажешь-то?

– Всё и расскажу. Это мой бывший, мы с ним в дружеских отношениях остались.

– Ох, вот еще одна сегодняшняя неприятность, – вздохнул Митя.

* * *

Гримироваться оказалось делом долгим и очень нудным. Целый час Олеся трудилась над образом Мити – сперва ставила прическу и что-то выстригала машинкой, затем обклеивала лицо какими-то полосками и тут же их срывала, потом наносила пудру, краски, что-то подрисовывала тонкой кистью… Время от времени что-то шло не так, и тогда она шипела и ругалась в пространство – денек-то был неудачный.

Когда наконец Митя взглянул на себя в зеркало, оттуда смотрел вовсе не Митя Сверчков и даже не Император Хотон, а унылый клерк среднего возраста, обрюзгший и начавший лысеть, но умело это скрывающий.

– Пострашнее ничего нельзя было нарисовать?

– Нравится? – Олеся сунула ему под нос планшет. С планшета на Митю глядела та же самая унылая физиономия.

– Ты меня еще и сфоткала в этом виде, – огорчился Митя.

– Дурак! – сказала Олеся, но было видно, что она польщена. – Это оригинал. Господин Веселовский, пресс-секретарь Тараскиной. Пока я буду делать Тараскину, посмотри пару видео с ним, поучись, как он говорит. Только не вздумай теперь ни чесаться, ни сморкаться – всю мою работу сотрешь!

Митя кивнул и принялся гуглить видео с городских пресс-конференций. Тараскину из себя Олеся делала еще дольше, но в итоге получилась самая настоящая.

Митя к тому времени посмотрел все видео, что удалось найти, и понял, что голос господина Веселовского подделать довольно легко: надо слегка вытянуть губы вперед, изобразить растерянное лицо и произносить слова, не открывая рта. Получалось такое бубнение в щеки. Олеся сказала, что очень похоже, только посоветовала делать побольше паузы между словами.

В автобусе на них оборачивался народ, люди наперебой бросались уступать место, а какая-то пожилая дама принялась грузить Олесю своей квартирной проблемой. Митя вежливо оттеснил даму, пробубнив «напишите заявление в приемную, я лично возьму это на контроль». И добавил: «под мою ответственность», но Олеся незаметно наступила ему на ногу, чтоб не выходил из образа. Правда, он этого почти не почувствовал, потому что черные остроносые ботинки были на два размера больше – Олеся позаимствовала их у отца.

В суде их встретили так удачно, что Митя даже засомневался: не приняла ли Олеся новую пуговицу на всякий случай. Охрана без вопросов отдала честь и принялась тайком куда-то звонить, а Олеся протопала внутрь с решительным лицом, не удостоив их взглядом. В коридор высыпали напуганные тетки. Олеся не дала им опомниться и перешла в наступление. Она открыла рот и стала орать. Она кричала так, что у Мити закладывало уши. Она кричала что-то про сроки, про кадры, грозилась наконец навести порядок «в вашей богадельне». Каждая отдельная фраза была понятна, но суть оставалась неясна. Кроме того очевидного факта, что сюда явилась именно мэр, и мэр не в настроении.

Затем Олеся умолкла и стала ждать ответа. Одна из дам принялась с достоинством отвечать, но Олеся ее перебила и спросила, в курсе ли дама последних событий? Дама явно была не в курсе. Митя тоже. Да и Олеся не стала ничего объяснять – велела провести ее в комнату особо важных дел.

Здесь она снова устроила скандал, тыкая пальцем в пол. Пол был покрыт довольно чистым паркетом, но Олеся считала, что он может в любую минуту провалиться, и угрожала выяснить, куда ушли деньги капремонта. По мнению Мити, она переигрывала – паркет был вполне сносный, а местные судьи могли и не иметь никакого отношения к ремонту своего здания. Оборвав свой крик на полуслове, Олеся развернулась, чтобы выйти прочь, но в четко рассчитанный момент обернулась и рявкнула: «Где вообще дело этого Сверчкова?» – словно именно Сверчков и был причиной неудачного ремонта.

Чиновницы засуетились, но не могли сообразить, кто такой Сверчков, пока Олеся не объяснила, что это дело о краже фонда салонов мобильной связи. Дело тут же нашлось. Олеся распахнула папку, сделала вид, что углубилась в чтение, пролистала пару страниц в зловещей тишине, а затем строго оглядела всех поверх очков и прошипела, зловеще чеканя каждое слово:

– Я служила городу. Служу. И буду. Служить. И ради вашего ворья… – Она сурово потрясла в воздухе папкой. – Я. Лишаться должности. Не. Собираюсь. Понятно? – она снова яростно оглядела потупившихся чиновниц: – Если кто-то хочет лишиться должности из-за Сверчкова, пусть так и скажет!

В комнате настала гробовая тишина, тетки недоуменно смотрели в пол, а Митя испытывал сложные эмоции. Чиновницы напряженно пытались сообразить, что же так взбесило гостью, и что имелось в виду. Митя видел, как одна, самая молоденькая, даже украдкой набирала СМС. День выглядел удачным. И это была не просто удача, а шанс, что рано или поздно, трудом или уловками, но удастся исправить и все остальное…

И в этот момент распахнулась дверь и раздался голос.

– Я! – сказал голос. – Я лишился должности из-за Сверчкова! И я доведу это дело до конца! Мне есть что рассказать многоуважаемой Евгении Павловне и про Сверчкова, и про пуговицы, и про угрозу…

– Следователь Чашечкин?! – изумленно произнес Митя совершенно против своей воли.

– Тимур?! – ахнула Олеся тоже против воли, своим обычным голосом. – Так ты следователь, а не адвокат? А ты подонок…

Чашечкин еще ничего не понял – он стоял с недоуменным лицом и глядел на мэра города, уже понимая, что услышал что-то важное, но не в состоянии свести в уме факты. Он еще раз перевел взгляд с Тараскиной на пресс-секретаря и обратно, и тут до него дошло, кто перед ним.

– Охрана!!! – завопил Чашечкин. – Это мошенники!!!

Митя понял, что все пропало. И больше всего сейчас он боялся за Олесю. Поэтому он проворно расстегнул ее сумку, выхватил флакон с пуговицами, высыпал на ладонь целую горсть и кинул в рот сразу три. И с облегчением закрыл флакон.

Увидев это, Чашечкин исказился в лице. Словно кошка, он сделал огромный прыжок вперед – то ли пытался остановить Митю, то ли схватить флакон. Он летел как в замедленной съемке, но когда его ноги с грохотом коснулись пола, произошло непредвиденное: пол под ним хрустнул и проломился, будто ломоть хлеба. Словно под паркетом треснули какие-то невидимые балки. Чашечкин с воплем рухнул в образовавшуюся яму, пол комнаты наклонился, и вдогонку к яме поехал громоздкий письменный стол. Тетки завизжали как испуганные школьницы. Митя почувствовал, что пол уходит из-под ног. Олеся, взвизгнув, заскользила каблуками. Митя схватил ее за руку, а флакон с пуговицами, кувыркаясь, полетел в провал вслед за Чашечкиным. Впрочем, у Мити оставалась целая горсть, зажатая в кулаке.

Первой пришла в себя Олеся – все-таки она была прирожденной актрисой.

– Он назвал охрану мошенниками!!! Кто его сюда пустил?! – заорала она, тыча пальцем в яму. И не давая никому опомниться, заголосила: – Да у вас здание падает! Я ни минуты тут не останусь!

И ринулась к выходу, крепко сжав папку с делом Сверчкова. Митя бросился за ней. За спиной визжали тетки, кажется, кто-то верещал про землетрясение. Мите очень хотелось вернуться, нырнуть в яму и отобрать у Чашечкина флакон. Он почему-то был уверен, что Чашечкин теперь точно им воспользуется. А может быть, уже воспользовался…

* * *

Снова над головой ударила автоматная очередь. Митю осыпало бетонной крошкой. Снизу поднимался жар – там на могучих цепях висел исполинский котел с расплавленной сталью, напоминавший гигантский чайник с коротким носиком. Местные рабочие давно попрятались в убежище.

– Сдавайся и выходи! – снова проорал Чашечкин. – У тебя нет выхода!

– Хрен тебе! – рявкнул Митя.

Очередь ударила снова, но последний патрон как-то не удался. Он сверкнул в воздухе и взвизгнул. «Трассирующий», – догадался Митя.

– Чашечкин! – позвал он, и голос глухо раскатился по цеху: – Что-то тебе уже не так везет, да? Патрончики-то кончились?

– У меня еще целый рожок! – ответил Чашечкин и в доказательство громко постучал железом по железу. Звук раскатился по металлическим мостикам, и Митя, казалось, ощутил его подошвами.

– Нет у тебя рожка. Рожок щелкает, а не стучит. По башке себе постучи стволом!

– Есть рожок! – откликнулся Чашечкин обиженно.

– У тебя рожок, а у меня пирожок! – подразнил Митя.

Чашечкин не отвечал.

Митя полез рукой за пазуху и нащупал сверток. У него оставалась ровно одна пуговица. Но у Чашечкина, похоже, не было и этого. Митя вдруг с облегчением понял, как он рад, что пуговицы наконец закончились. Он так устал от фантастического калейдоскопа, который тянулся последние две недели… Тюремная камера и Чашечкин в чине новоиспеченного генерала МВД. Затем снова эти проклятые корейцы, которые похитили Митю из одиночки, выпилив решетку лазером, затем полет на вертолете, крушение в горах и эта дурацкая лошадь, которая сама вывозила Митю по тропам. И снова что-то такое же абсурдное и бессмысленное, и вот Митя в Омске депутат, и у него депутатская неприкосновенность, а потом он почему-то диктор ТВ, и читает новости, потом Рим, и прием у Папы Римского, куда врывается этот проклятый маршал Чашечкин, в честь которого идет парад по всему Риму. И снова гонка на автомобилях, по улицам какого-то несуразного курортного городка, кажется, Монте-Карло, и вот уже Митя получает звание Сэра от королевы Великобритании. Или это было до Папы Римского? А наутро он уже убегает от извержения вулкана и спасается от носорога, который тоже убегает от извержения. А потом эта британская подводная лодка, и прыжок с башни, и эта безумная гонка на вертолете, который для Мити оказался довольно прост в управлении. И оставалось лишь неясным, где Чашечкин научился так хорошо управлять вертолетом, что от него не удается оторваться никакими силами. Потом был Тибет. И снова плен, и самолет, и парашют, и вот теперь эта дебильная перестрелка на заводе, как символ полностью истощившейся вселенской фантазии.