Текст книги "Арсенал-Коллекция 2013 № 08 (14)"

Автор книги: Леон Арсеналь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Как был упущен «Скагеррак»

Немецкий конвой входит в Киркенес, 24 января 1943 г.

Коренной перелом в Великой Отечественной войне не произошел одномоментно в каком-то конкретном месте, будь это даже такой великий символ победы русского оружия, как Сталинград. Для того, чтобы достичь этого перелома на каждом театре военных действий предпринимались свои усилия большого и мелкого масштаба. Для моряков Северного флота это были действия на коммуникациях противника, которые в начале 1943 года было решено заметно активизировать.

С начала войны основную тяжесть борьбы на вражеских коммуникация несла бригада подводных лодок СФ. Лишь с лета 42-го к ней, сначала эпизодически, а затем на постоянной основе стали привлекаться ВВС. Накопленные за 1,5 года войны сведения позволяли довольно точно судить как об организации защиты немцами судоходства, так и о трассах и напряженности движения по ним. Главной коммуникацией на протяжении всего времени борьбы в Заполярье оставался каботажный маршрут Тромсё – Хаммерфест – Киркенес, по которому доставлялось снабжение для действовавшего на мурманском направлении немецкого горнострелкового корпуса, а в обратном направлении вывозилась добытая в шахтах под Киркенесом никелевая руда. В среднем в течение месяца по коммуникации успевали пройти от пяти до восьми пар конвоев, каждый из которых состоял из 2-4 транспортов и такого же количества сторожевых кораблей – мобилизованных рыболовных траулеров. Зачастую охранение конвоев усиливалось группой из 2-3 охотников за подводными лодками – теми же рыболовными траулерами, но с иным составом вооружения. С учетом того, что конвой находился в пути в среднем двоесуток, практически в любой день на трассе находился один из караванов, а иногда и сразу два. Хотя точные цифры тогда не были известны, современный анализ показывает, что лишь незначительная часть конвоев подвергалась нашему воздействию. Так, из 56 конвоев (144 судна), прошедших в обоих направлениях между Киркенесом и Хаммерфестом в IV квартале 1942 года, лишь восемь были атакованы нашими силами – семь авиацией и один подлодками. Ни одно из судов в результате этих нападений не было потоплено или даже сколько-нибудь серьезно повреждено, хотя имелись потери на наших минах. Несмотря на то, что командование СФ имело преувеличенное представление о результативности подчиненных – по их докладам было потоплено пять транспортов, тральщик и сторожевой корабль, – оно все равно не было удовлетворено результатами, поскольку в предыдущие кварталы они были заметно выше. Поиск путей увеличения результативности заботил не только штабы, но являлся также одной из основных тем партийных и комсомольских собраний. И все же было понятно, что единственный перспективный путь – это использование разнородных сил флота, включая надводные корабли, при соответствующем разведывательном обеспечении.

Впрочем, не исключено, что у командования Северного флота имелись и другие поводы, заставившие к концу второго года войны вспомнить о возможности использования на коммуникациях противника эскадренных миноносцев.

Еще в июле 42-го военный совет КБФ получил директиву наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова №8/144, где констатировалось резкое сокращение деятельности авиации противника на Балтике с одновременным усилением ее на Севере и Черноморском театре. Далее "в целях отвлечения части сил авиации противника с юга и севера", а также срыва якобы имевшего место сосредоточения десантных средств, нарком предписывал повысить активность "легких сил флота вплоть до канлодок и эсминцев". Несколькими месяцами позже, когда стало ясно, что авиация противника, терроризировавшая в летние месяцы ЧФ, стянута под Сталинград, аналогичные по смыслу указания получил и Черноморский флот. В начале ноября, после высадки союзников в Северной Африке, группировка люфтваффе в Северной Норвегии многократно уменьшилась, что также не осталось незамеченным нашей военно-морской разведкой. Вероятно, когда в середине декабря Н.Г. Кузнецов побывал на Северном флоте, в штабе затрагивался и вопрос о возможной активизации действий наличных сил, в том числе и ни разу не использовавшихся с этой целью с момента начала войны эсминцев. По крайней мере, в приказе командующего СФ вице-адмирала А.Г. Головко №010 от 4 января 1943 г. бригаде эсминцев впервые ставилась задача "готовить корабли к набеговым операциям, активным минным постановкам и к нанесению ударов по кораблям противника во взаимодействии с подводными лодками, авиацией и торпедными катерами, доработать одиночные и групповые торпедные атаки, а также дневные и ночные стрельбы". Еще раньше, чем была произведена эта "доработка", командование флотом решило использовать корабли для удара по вражеским коммуникациям.

Немецкий конвой у берегов Норвегии

Во второй половине дня 19 января (более точно время установить не удалось) из разведотдела в оперативный отдел штаба СФ поступила информация, что, по данным радиоразведки, в 15:00 [* Здесь и далее в тексте статьи использовано московское время.] из Тромсе курсом на восток вышел неприятельский конвой. Что послужило основой для этого доклада – до сих пор не понятно. Доподлинно известно лишь то, что в этот день никаких конвоев на восток из Тромсе, равно и из других портов, не выходило. Не выходили в это время из данного порта и какие-либо эскортные корабли, выход в эфир с которых, мог быть расценен радиоразведкой за выход конвоя. Да и не понятно, на каком основании разовый выход в эфир с какого-либо корабля (а то, что он фактически имел место так и не установлено!), радиоразведчики расценили именно как выход конвоя, да еще и с конкретным курсом!?! Подобная информация могла быть почерпнута из дешифровки вражеской радиограммы, но мы точно знаем, что немецкие военно-морские шифры, где использовалось аппаратное шифрование при помощи машинки «Энигма», на протяжении всей войны так и не были взломаны нашими криптографами.

Интересно отметить, что пока в штабе СФ организовывали ловушку для конвоя-"фантома", по трассе успешно и без какого-либо противодействия прошел вполне реальный караван. Он вышел из Киркенеса в 17:45 19 января по московскому времени и в 18:50 следующего дня прибыл в Хаммерфест. Ни одним из видов разведки СФ он замечен не был.

Вслед за разведчиками свою лепту "загадочности" в планирование набеговой операции внесли работники оперативного отдела штаба СФ. По их расчетам получалось, что при движении конвоя 7-9 узловым ходом он должен был проходить участок мыс Нордкин – Варде между 16:00 20 января и 09:00 21 января, а участок Варде – Киркенес – между 02:00 и 15:00 21 января. Формально расчет был выполнен верно, но операторам, на основании данных, поступавших ранее из разведотдела, должно было быть известно, что примерно с декабря 1942 г. в качестве пункта формирования "восточных" конвоев использовался не Тромсе, а расположенный гораздо северо-восточнее Хаммерфест. Иными словами, даже если бы суда в указанное время и вышли бы из Тромсе на восток, их конечной точкой был бы не Киркенес, а Хаммерфест, откуда часть судов со стройматериалами могла разойтись по якорным стоянкам вдоль северонорвежского побережья (немцы активно занимались строительством дорог и береговых батарей в этом регионе), а другая часть позднее составить костяк конвоя в направлении Киркенеса. По всей вероятности, в оперативном отделе все-таки усомнились в непрерывности движения немецких судов, поскольку в финальном виде приказ командующего СФ выглядел так:

а) авиации Северного флота 20-21 января уточнить движение конвоя и атаковать его на переходе;

б) Северному оборонительному району вести поиск конвоя торпедными катерами на участке Варде – Киркенес, учитывая при этом пребывание в Варангерфьорде нашей подводной лодки "Щ-402";

в) подводной лодке "Щ-404", находившейся на позиции в районе мыса Нордкап, обнаружить и донести о выходе конвоя из пролива Магерейсунн;

г) бригаде эскадренных миноносцев иметь с 12 ч. 00 м. 20 января два миноносца в Кольском заливе в походной готовности №2, чтобы выйти по приказанию для атаки конвоя на участке Сюльтефьорд – меридиан 28° ост. К весту от этого меридиана действует "Щ-404".

Дальше еще одна загадка. В отчете "по набеговой операции", подписанным командиром бригады эсминцев СФ капитаном 1 ранга П.И. Колчиным, говорилось: "Командующим Северным флотом принято решение не дожидаясь донесения авиации выслать 2 ММ из Кольского залива в 15:30 20 января, было сообщено начальником штаба СФ 19.01.43 г.". Получается, что не успел комфлотом отдать приказ, как его начальник штаба уже приказал эсминцам готовится к выходу не ожидая данных доразведки. Возможно, начальник штаба предвидел, что полеты самолетов-разведчиков на следующий день организовать не удастся – и в самом деле, 20-го ВВС флота из-за нелетной погоды боевых действий не вели. Чем именно определялась "нелетность", правда, понять не удалось. Согласно вышеупомянутому отчету, погода на момент выхода эсминцев из Кольского залива была следующей: ясно, видимость хорошая, ветер зюйд-вест 2 балла, волнение 1 балл. Судя по тому, что с кораблей наблюдали полную луну, облачности тоже не было, хотя встречались отдельные снежные заряды. Видимость составляла 60-70 кбт, а берег просматривался с дистанции более 20 миль, что для данного региона и для темного времени суток можно считать исключительно хорошими условиями. Можно, конечно, списать все на период полярной ночи, но фактически с 10 до 17 часов в этот день были сумерки, при которых в других обстоятельствах вылетали и самолеты-разведчики и торпедоносцы-"охотники". Известно, что в этот день немецкая авиация на Крайнем Севере вылеты производила, хотя и потеряла два "мессершмитта" по небоевым причинам.

Фактически доразведку удалось произвести только подлодке Щ-404, хотя из донесения ее командира капитана 3 ранга В.А. Иванова не ясно, получил ли он на то соответствующие указания. Находясь на позиции в районе мыса Нордкап, в 15:15 20 января "щука" обнаружила конвой в составе транспорта и двух сторожевых кораблей, шедших на восток. Иванов начал маневрирование для атаки, но попал в полосу тумана и потерял цель. После этого, "подвсплыв", по выражению командира лодки (не понятно, всплыла ли субмарина в надводное положение, или только показала из воды рубку), Щ-404 передала радиограмму об обнаруженном конвое. Спустя некоторое время на подлодке услышали взрывы, которые приняли за сбрасывание глубинных бомб. Доподлинно известно, что в тот день немцы наших подлодок не обнаруживали и не бомбили, так что взрывы, несомненно, имели другое объяснение. Непонятно, достигло ли переданное подлодкой сообщение штаба СФ, но в любом случае на эсминцы оно не ретранслировалось. Впрочем, как показали последующие события, нужды в этом и не было...

Минный заградитель «Скагеррак»

Мины, приготовленные к постановке у советского побережья

Но что же могло быть целью атаки Щ-404, если никаких конвоев в этот день в этом районе восточным курсом не двигалось? Ответ прост: отряд боевых кораблей.

В 09:00 20 января из Хаммерфеста в направлении Киркенеса вышел немецкий минный заградитель "Скагеррак". Его охранение образовывали тральщики М-303 и М-322. Примерно через полтора часа после того, как отряд разминулся со "щукой", между 16:41 и 16:58, минзаг выставил северо-западнее мыса Нордкин первый участок противолодочного минного поля "NW.10" – 130 мин UMB. Не исключено, что, как это часто бывало, несколько мин взорвалось вскоре после сбрасывания за борт, и именно их на подлодке приняли за взрывы бомб. В момент окончания постановки к отряду для усиления противолодочного охранения присоединились охотники UJ– 1104 и UJ-1105. Далее отряду следовало прибыть в Киркенес, принять там новую партию "рогатой смерти" и на обратном "челночном рейсе" выставить второй участок "NW.10". К началу 1943 г. подобные походы минных заградителей для постановки "фланговых" (по отношению к прибрежной трассе) заграждений уже превратились в рутину. Никаких дополнительных мер, кроме стандартного радиомолчания и усиленного противолодочного охранения не предпринималось. О наличии у советской стороны эсминцев немцы, конечно же, знали, но всерьез угрозу появления их у норвежских берегов не рассматривали – ведь ничего подобного не предпринималось с самого начала войны.

А теперь вернемся на несколько дней назад и посмотрим, как после получения приказа командующего флотом от 4 января на бригаде эсминцев готовились к "набеговым операциям и нанесению ударов по кораблям противника".

По состоянию на этот день из списочного состава бригады в восемь кораблей, в строю находились лишь три – "Разъяренный", "Гремящий" и "Валериан Куйбышев". 7 января вступил в строй "Разумный", который 27 декабря при возвращении в Кольский залив малым ходом выскочил на мыс Летинский и получил повреждения ледовой обшивки в носовой части. 8, 11 и 14-го числа, согласно квартальному отчету, "Разумный" осуществлял выходы на боевую подготовку, но скорее всего все ограничилось испытаниями механизмов на малых и средних ходах. По крайней мере, на занятия он выходил один и отрабатывать отрядную сплаванность, групповые артиллерийские и торпедные стрельбы ему было попросту не с кем. Кроме того, уже 8 января состав исправных кораблей в бригаде снова сократился до прежнего числа – эсминец "Разъяренный" при входе в Кольский залив из-за отказа электромотора рулевого управления выскочил на скалистый берег острова Сальный. Поскольку движение, в нарушение всех правил прохождения узкостей, осуществлялось 24-узловым ходом, повреждения корабля оказались весьма обширны. Из ремонта он вышел лишь в августе, практически одновременно с тем, как его бывший командир капитан-лейтенант Н.И. Никольский вернулся из штрафной роты. 17 января в текущий ремонт стал "Гремящий", а спустя два дня для мелкого ремонта на завод ушел "Куйбышев", который в любом случае к походам к берегам противника привлекать не планировалось в силу древности постройки и слабости тактико-технических характеристик. Единственным пополнением в строю стал лидер "Баку", который только 16 января покинул место у стенки судоремонтного завода в поселке Роста. В течение 16-го и 17– го он занимался ходовыми испытаниями, а затем вернулся в базу, где экипаж приступил к устранению всего того, чего не успели сделать на заводе. В частности, согласно донесению командира БЧ-2 ст. лейтенанта Измайлова, на лидере были разобраны элеваторы орудий №1 и №2 (1-й успели собрать, но работал он все равно с перебоями), не была согласована электрическая часть схемы ПУС (на заводе отсутствовала возможность дать питание на корабль от береговой сети, а на самом корабле, вероятно, боролись за сохранность механизмов), не надежно работала центральная наводка у орудия №1, не была проверена работа "воздушного хозяйства" БЧ-2, т.е. системы вентиляции. Многое из этого удалось устранить в последний момент, но проверить эти системы не успели и официально ни одна из них заводом сдана не была.

Об отработке задач БП в таких условиях заикаться не приходилось. "Уровень боевой подготовки кораблей к началу отчетного периода, – вынужденно признавалось в квартальном отчете бригады, – в целом по БЭМ не соответствовал поставленным задачам. Корабли были подготовлены к выполнению элементарных боевых задач одиночным кораблем в условиях хорошей и малой видимости. Вопросы взаимодействия однородного, а тем более маневренного соединения за исключением вопросов конвоирования – были не отработаны, т.е. совместное использование артиллерийского и торпедного оружия дивизионом ЭМ, взаимодействие с ВВС, ПЛ ПЛ и ТКА ТКА". Из вышеизложенного ясно, что ничего не изменилось в лучшую сторону и за те 16 суток, которые прошли с момента приказа комфлота быть готовыми к набеговым действиям, и фактическим выходом в первый рейд.

Командир бригады эсминцев Павел Иванович Колчин (послевоенное фото)

Начальник штаба бригады эсминцев Виктор Николаевич Обухов (послевоенное фото)

Лидер «Баку» в камуфляжной окраске, 1943 г.

Сознание неготовности кораблей БЭМ к действиям в составе маневренного соединения легко читалась и между строк «Дополнительного боевого наставления», разработанного начальником штаба бригады капитаном 3 ранга В.Н. Обуховым за несколько часов до выхода в море. Лейтмотивом в нем стали требования, чтобы ведомые мателоты (в данном конкретном случае единственный мателот) постоянно удерживали в видимости флагмана, а также описанию порядка действий, если такой отрыв все-таки произойдет. Поскольку в рассматриваемом случае этого удалось избежать, подробно останавливаться на описании мы не станем. Далее излагались рекомендации по выбору и разделению целей в бою. При наличии у противника нескольких кораблей, головной эсминец должен был внезапной торпедно-артиллерийской атакой нанести удар по цели, находившейся на более острых курсовых углах, концевой – по цели на более тупых. Не вполне ясно как это сочеталось с изложенным далее требованием уничтожать в первую очередь артогнем корабли охранения, приберегая торпеды для транспортов. Также кораблям за исключением особых случаев запрещалось стрелять по одной цели, поскольку совместные стрельбы ранее не отрабатывались. Из остальных положений стоит отметить требование при малой видимости (что именно под ней понималось – «Наставление» умалчивало) подать к двум орудиям осветительные снаряды.

"Наставление" было размножено в четырех экземплярах, два из которых были переданы командирам кораблей, один направлен в оперативный отдел штаба СФ и один остался в штабе бригады. Доведение его до командиров лидера и эсминца состоялось в 14:50 в штабе соединения. Согласно донесению командира "Баку" капитана 2 ранга Б.П. Беляева, документ был зачитан, но твердо не усвоен, к тому же некоторые положения, как, например, световая сигнализация при потере друг друга, были прописаны нечетко. "Состав конвоя и входящие в его охранение военные корабли, – указывал кавторанг, – были совершенно не освещены, что конечно, учитывая наличие береговых батарей, снизило боевое решение". Но привыкшие не задавать лишних вопросов офицеры разошлись по кораблям, где занялись подготовкой к выходу, до которого оставалось всего несколько минут. Несмотря на то, что корабли с 12 часов дня 20 января находились в походной готовности №2, о самой возможности выхода командиры боевых частей узнали за 1,5 часа, а о действительном выходе – в 14:50, по получению приказа комбрига быть готовыми к съемке с якоря в 15:30. Как следует из отчетов командиров бригады и кораблей, цели и задачи похода, содержание, в части, касаемой "Временного наставления", были доведены до командиров БЧ "Баку" и "Разумного" уже после съемки со швартовых. Это плохо вяжется с признанием ст. лейтенанта Измайлова, что "Осветительные выстрела (так в документе – прим, авт.) не подали до выхода в море и выяснения необходимости в них". Получается, о том, что в условиях малой видимости придется стрелять осветительными снарядами, командир БЧ-2 "Баку" узнал все-таки раньше, чем отшвартовался от стенки. Впрочем, это лишь один из многих примеров нестыковок в показаниях участников того боя с советской стороны.

Несколько слов об организации боевого управления. Хотя все нити руководства силами сходились в штабе флота, "командующим операцией", масштабы которой сузились до рейда двух эсминцев, был назначен комбриг П.И. Колчин. Его походный штаб, куда вошли флагштурман и флагарт соединения, разместился на "Баку". Первым заместителем и, одновременно, обеспечивающим на "Разумном" являлся начштаба Обухов, вторым заместителем – Беляев. Весьма симптоматично, что в море не вышел ни один из представителей командования или штаба СФ, если не в роли обеспечивающего, то хотя бы в роли стороннего наблюдателя, который помог бы после возвращения собрать и обобщить боевой опыт, вскрыть моменты, о которых могло бы умолчать командование бригады. Почему, ведь для решения подобной задачи корабли выходили впервые? Ответа в документах мы не найдем. А ведь этот вопрос должен был в том или ином виде возникнуть утром 20 января, когда Колчин представлял в штабе флота "Временное наставление" и утверждал у командующего маршрут движения отряда. Последний предусматривал огибание полуострова Рыбачий на расстоянии 31 мили к северу, Варде – в 19,5 милях к северу и затем подход к норвежском побережью у Сюльте-фьорда. После этого кораблям следовало, двигаясь на расстоянии 3 миль от побережья, произвести поиск вдоль берега до мыса Слетнес, но к самому мысу не походить, поскольку по данным британского Адмиралтейства, еще летом 1942 г. там было выставлено минное поле. Фактически же, будь минное поле выставлено на опасной для надводных кораблей глубине, поиск мог закончиться трагедией еще в самом начале. На подходах к Сюльтефьорду еще в мае-июне 42-го немцы выставили заграждение из 370 противолодочных мин, но поскольку все они стояли на глубине 12 метров от поверхности, для эсминцев угрозу представляли разве что плавающие мины.

Эскадренный миноносец «Разумный», 1944 г.

Командир лидера «Баку» Борис Павлович Беляев (послевоенное фото)

Командир эсминца «Разумный» Виктор Васильевич Федоров (послевоенное фото)

В 15:36 корабли отшвартовались от стенки и направились к выходу из Кольского залива. После совещаний командиры боевых частей довели задачи выхода до рядовых матросов. «Личный состав весть о выходе на боевую операцию, – вспоминал ст. лейтенант Измайлов, – принял с большим воодушевлением... Личный состав по готовности №2 нормально отдыхал и нес обычно боевую вахту. По готовности №1 личный состав вел себя бодро». Увы, как показали последующие события, впору говорить не о воодушевлении, а о возбуждении, которое бывает у всех, кто впервые идет выполнять весьма рискованную задачу. Такими, конечно же были и выходы для проводки конвоев, но моряки не могли не понимать, что поход к берегам противника несет опасность на порядок большую. Ведь в случае повреждения или даже гибели корабля в конвое, экипаж мог рассчитывать на кратковременность вражеского боевого воздействия и на длительность оказания помощи другими кораблями. У вражеского берега все получалось наоборот. Любое серьезное повреждение легко могло обернуться потоплением эсминца или даже всего отряда, а в этом случае у моряков практически не было альтернативы гибели или плену. Определенную роль, если не для рядовых краснофлотцев, то по крайней мере для офицеров играло полное незнание состава сил атакуемого конвоя, а также наличие и боевые характеристики береговых батарей в районе проводимого поиска. Ведь при хорошей видимости поиск на расстоянии 3 миль от берега почти неминуемо должен был привести к обстрелу кораблей батареями со всеми вышеописанными последствиями...

Впрочем, у возбуждения могли быть и иные причины. Морякам впервые с начала войны предоставлялась возможность вступить в настоящий морской бой и нанести врагу чувствительные потери. Чувства при этом испытываются совсем иные, чем, скажем, при вынужденном оборонительном бое с самолетами противника или при глубинном бомбометании по субмарине, в присутствии которой очень редко можно быть уверенным на все 100%. И успехи на сухопутных фронтах, и сообщения с освобожденных территорий о страданиях советских людей, а нередко и мотивы личной мести, заставляли многих матросов с удовлетворением смотреть на перспективу встречи с врагом лицом к лицу.

Выход в район проведения поиска осуществлялся с незначительными отклонениями от плана. В 16:30, по выходу из Кольского залива, корабли дали 20 узлов, а спустя 3 часа, после того, как стало понятно, что к 23:30 корабли достигнуть Сюльте-фьорда не успевают, развили 24. В 21:56 отряд вошел в снежный заряд, а спустя 10 минут – сразу после выхода из него – сигнальщик "Баку" доложил об обнаружении силуэтов транспортов. Через 5 минут напряженной подготовки к атаке выяснилось, что на самом деле силуэты принадлежат верхушкам скал у Вардё, до которых было около 20 миль. В 22:11 корабли легли на курс 306° и дали ход 24 узла. Интересно отметить, что в этот момент шум их винтов был обнаружен немецкой шумопеленгаторной станцией, но там по непонятной причине никакой тревоги не подняли. И в дальнейшем обстоятельства продолжали складываться в пользу нашего отряда, словно нарочно, чтобы нельзя было впоследствии оправдаться за неуспех.

Гёрманский тральщик типа 1940. Именно к такому типу относились участвовавшие в бою М-303 и М-322

Достигнув района поиска в 22:42, курс был изменен на 231⁰ и, одновременно, сыграна боевая тревога. Примерно в 23:11 отряд подошел к берегу на предусмотренную наставлением дистанцию (фактически она оказалась несколько больше, да и фактическое место событий отличалось от определенного штурманами) и начал поворот на параллельный побережью курс. Еще до того, как он был завершен, один из сигнальщиков лидера (согласно донесению Измайлова; согласно донесению Беляева – дальномерщик из КДП) доложил о четырех силуэтах на курсовом угле 30° левого борта на расстоянии 75 кбт.

На этот раз никакой ошибки не было, и события начали развиваться с головокружительной скоростью. В 23:13 отряд лег на курс 298°. Примерно спустя 2-3 минуты над силуэтами была замечена шапка дыма, что исключало путаницу с береговыми объектами. Сразу после этого Колчин приказал передать на "Разумный" сигнал "Рцы" (торпедно-артиллерийская атака) и лечь на курс 273°, что являлось пеленгом на цель.

Спустя три минуты с головного вражеского корабля передали ратьером сигнал "ПК", что без сомнения являлось запросом опознавательных. Колчин приказал дать какой-либо путанный ответ. Поскольку запросы продолжились, ответ повторялся три раза. Стало ясно, что в любой момент переговоры могут завершиться обстрелом наших кораблей. В этой ситуации комбриг приказал снова лечь на курс 298°, что примерно соответствовало встречно-параллельному, по отношению к противнику, курсу. Тем самым процесс сближения с неприятелем был прекращен. В интересах ускорения вхождения цели в сектора стрельбы кормовых орудий ход увеличили до 30 узлов. Одновременно по приказанию комбрига на все боевые посты по внутренней трансляции было передано: "Сближаемся с противником! В ответ за наших растерзанных женщин, отцов и детей! За Сталина!" Все это еще больше возбудило занимавшийся подготовкой к бою личный состав.

По приказанию Беляева визирщик выбрал в качестве цели третий силуэт, казавшийся наиболее крупным – силуэт транспорта. Дистанция до него и курсовой угол изменялись настолько быстро, что командир БЧ-2 Измайлов даже не усел сосчитать суда в конвое. Одновременно наведение по "транспорту" через ночной прицел левого борта начал командир БЧ-3 "Баку" лейтенант Бардин. Курсовой угол цели в тот момент составлял 30-35 градусов, что было за пределом сектора торпедной стрельбы. Бардин доложил об этом на мостик и, согласно своему отчету, "испросил разрешения на команду "товсь" и подвороте на 10 град вправо". "Баку" довернул до 308°. С этого момента курсы отрядов стали расходящимися. После доворота Бардин определил курсовой угол цели в 40– 45 градусов, выставил прицел на 47 град и стал следить за исполнением наводки – когда цель войдет в прицел. Другими параметрами стрельбы, введенными в прицел, являлись: растворение между трубами – 3 град, скорость цели – 10 узлов, скорость торпеды – 34 узла (они были установлены на режим дальности 8000 м), угол упреждения – 7 град. В последний параметр, скорее всего, вкралась опечатка, поскольку в таком случае угол встречи должен был составить около 159 град, что намного превышало максимальный угол встречи, рекомендованный для торпедной стрельбы. Часть установленных в прицел данных являлись предустановками, выполненными до боя, когда считалось, что залп будет сделан с дистанции не более 15 кбт.

Диспозиция немецкого отряда в начале боя (23:15)

Охотник за подводными лодками UJ-1105 (бывший «Вильгельм Ло»)

С момента обнаружения до начала боя прошло чуть более 10 минут. Что же происходило в этот период на кораблях немецкого отряда?

В момент встречи оба немецких тральщика шли в авангарде строем уступа с поставленными тралами: М-303 примерно в 500 м от головного М-322. Следом, в 600 метрах за М-303, двигался "Скагеррак". Его охранение по левому борту несли оба охотника: UJ-1105 на траверзе минзага на удалении 1000 м, UJ-1104 – на таком же расстоянии на левом крамболе. Скорость отряда составляла 11 узлов, курс по данным разных отчетов, 133-135 градусов.

Первым, примерно в 23:15, неясные тени заметил охотник UJ-1105. С UJ– 1104 сначала видели только одну тень по пеленгу 100°. Неизвестный корабль двигался примерным курсом 290°. С охотника тут же дали семафором запрос на "Скагеррак" – известно ли командиру отряда что-то о кораблях по левому борту? Пока шли эти переговоры, приближающиеся тени стали видны и тральщикам. М-322 оценил их размеры как довольно большие. Немедленно был произведен запрос опознавательных, на что головной корабль ответил одним длинным и 6-7 короткими сигналами. Это был неверный ответ, но с тральщиков все же повторил свой запрос, одновременно объявив тревогу. Прислуга орудий заняла свои места по боевому расписанию. К тому времени неизвестные корабли видели уже и с минзага. Как раз в этот момент незнакомцы повернули, и в лунном свете командир "Скагеррака" корветтен-капитан резерва Вундер окончательно определил, что это не немецкие корабли. Позже был найден нужный силуэт в справочнике Вейера, который соответствовал "торпедному крейсеру" класса "Ленинград". Как можно быстрее Вундер объявил тревогу и передал остальным разрешение на открытие огня. В этот момент противник открыл огонь сам.

Чуть раньше, чем загрохотали пушки, "Баку" выпустил торпеды. Это произошло около 23:22, как только цель вошла в прицел. Увы, планировавшийся восьмиторпедный залп оказался ополовинен – снаряды вышли только из аппарата №1. У аппарата №2 из-за срабатывания ординарного контакта оказалась разомкнута электрическая цепь. По-видимому, это стало результатом произошедшего несколькими секундами позже первого артиллерийского залпа лидера. В принципе на этот случай личный состав был готов выпустить торпеды, используя местное управление аппарата, но не получил на это соответствующего сигнала– "ревуна". Стоявший рядом с командиром БЧ-3 электрик после боя уверял, что он нажал кнопки обоих ревунов, но находившиеся у аппарата №2 пятеро краснофлотцев в один голос утверждали, что никакого сигнала не слышали, и в конечном итоге поверили им.