Текст книги "Туман на мосту Тольбиак"

Автор книги: Лео Мале

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава VII
Неизвестный

Ко мне домой мы приехали на такси. Из-за треволнений последних часов мне настоятельно требовалось принять ванну и переодеться. Я позвонил своей секретарше Элен, чтобы, во-первых, предупредить, что, видимо, не появлюсь еще какое-то время, и, во-вторых, поинтересоваться, не было ли для меня каких-либо сообщений, например из отдела Флоримона Фару. Прелестное дитя ответило, что все спокойно. Затем я позвонил одному знакомому эскулапу, потом другому. Выяснилось, что этим славным ребятам довелось поработать в Брока, Биша, даже в Кошене[22]22
  Названия крупных парижских больниц.– Прим. перев.


[Закрыть], но в Сальпетриер их нога даже и не ступала. Во всяком случае, они там никого не знали. Наконец я дозвонился до одного костоправа от профсоюзов. Он дал мне нужную наводку. Я должен был от его имени обратиться к некоему Форе. Этот самый Форе служил в Сальпетриер санитаром, был ловким и надежным малым. Впрочем, ничего тайного выведывать у него я не собирался. Канадку я решил не надевать и стал собираться на дело. Белита заявила, что отправится со мной. Я согласился. Среди людей, с которыми я сегодня намеревался побеседовать, были типы, которых она так или иначе знала, поэтому ее присутствие могло оказаться полезным.

Начал я с Сальпетриер. Я вошел туда один, заранее придумав причину, которую я выложу полицейским, если они там еще околачиваются (их уже не было), и спросил санитара Форе. Им оказался молодой парень с серьезным выражением лица, какое бывает у ребят, силящихся усвоить основы исторического материализма. Что ж, это похвально, и я решил играть с ним в открытую:

– Меня зовут Нестор Бюрма. Я – частный сыщик. Пришел от Рауля. Мне нужно кое-что выяснить насчет Бенуа, старьевщика, который вчера умер здесь.

– А, этого анархиста? – с улыбкой заметил он.

В дискуссию об относительных преимуществах анархизма и марксизма я решил не вдаваться – у меня не было на это времени.

– Да, насчет этого анарха,– коротко ответил я.– По моим сведениям, он знал здесь кого-то из врачей. Когда его привезли, он, возможно, спрашивал о нем. Вот это и нужно выяснить. И заодно имя врача. Сделаем?

– Можно. Но не мгновенно. В течение дня.

– Вот телефон моей конторы. Секретарша оттуда не вылезает. В любом случае позвоните, чтобы мне знать, как быть дальше.

Вместе с визитной карточкой я попытался вручить ему несколько монет – на случай, если он запаздывает с уплатой профсоюзных взносов, что, впрочем, было маловероятно. Он с достоинством отверг мое даяние.

Я вернулся к Белите. Она дожидалась меня на набережной Аустерлиц. Облокотившись о парапет, она наблюдала за маневрами судна, отваливающего от стенки. Мы отправились на улицу Интерн-Леб – некоторые гадкие шутники произносят это название как «Интерн-в-Лоб» – неподалеку от Потерн-де-Пеплие. Здесь обитал коллега Ленантэ по части тряпья и металлолома – у бывшей окружной железной дороги, которая до сих пор служит в качестве запасных путей товарной станции Ранжи. Обычный сарай из просмоленных досок, используемый заодно и как жилье, стоял на самой насыпи – на пустыре, в который упирается улица Интерн-Леб после пересечения с улицей Доктора Тюффье. Мы перелезли через дощатый забор и были встречены лаем рвавшегося с цепи пса. Лавируя между кучами всякой лежалой дряни, мы добрались до лачуги. На рельсах валялась бумага, сдутая ветром с куч. А некоторые листки явно рвались к бульвару Келлермана: он был виден сквозь решетку. Белита представила мне папашу Ансельма, владельца всех этих сокровищ, который окинул мой наряд оценивающим взглядом. Папашу Ансельма и Бенуа-Ленантэ связывали кое-какие общие дела. Я принялся заговаривать ему зубы, чтобы хоть как-то объяснить свой приход и интерес, проявляемый к его усопшему собрату. Поверил он моей брехне или нет – не знаю.

– Мужик он был хороший,– сказал папаша Ансельм о Ленантэ.– Работящий и вообще. Что там написали в газете? Что он был фальшивомонетчиком? Не знаю. За это-то его и убили, точно.

– За его старые проделки с фальшивыми деньгами?

– Нет. За то, что он был работяга.

– Ах вот как? У вас тут так принято? Всем заправляют лодыри и уничтожают работяг?

– Нет, я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что если кто-то напоролся на нож, то я знаю, чьих рук это дело.

– И чьих же?

– Иоановича.

Моя надежда приказала долго жить.

– Иоановича?

Ну а чьих еще, черт возьми? От него нашей корпорации одни неприятности, да какие! Для всех на свете Иоанович – старьевщик и миллиардер. Поэтому уйма людей воображает, что все старьевщики – миллиардеры. Или миллионеры. Короче, что у всех нас куча денег. А так как Бенуа от работы не отлынивал, его, видать, посчитали богаче других и прикончили. Но он не последний. Да вот хотя бы месяц назад Мари… Вы знаете Мари, сударь?… Ну ничего. А ты? – Он повернулся к Белите.– Ты ведь знала Мари, а?

– Нет,– ответила цыганка.

– А я думал, знала. Ну не важно. Мари знали все на свете, вот я и решил… Ну ладно. Значит, эту Мари месяц назад – чик!… – Резким и красноречивым жестом он провел ребром ладони но горлу.-…Замочили. А все потому, что люди думали, будто она купается в золоте. И вдобавок ее изнасиловали. Изнасиловали! Понимаете?– Взгляд старика сделался мечтательным.– Еще не хватало, чтобы и со мной случилось что-то в этом духе! Потому я и держу пса.

Каким же извращенцем надо быть, чтобы покуситься на изнасилование этого субъекта! Хотя кто его знает. В наше время… Мы распростились со старым пустомелей. Если все приятели Ленантэ сделаны из того же теста, что и он, то я со своим расследованием вполне могу записаться в гонки по Монмартрским холмам – самые медленные на свете, как всем известно.

Увы! Они все оказались из того же теста и к тому же еще менее симпатичными. Из того же самого теста. И тот, с которым мы повидались перед завтраком, и те двое, которыми мы угостили себя вместо трехчасовой рюмочки коньяку, когда туман, обещавший стать таким же гнусным, как и вчера, начал втихую накрывать Париж.

«Абель Бенуа? Ну разумеется! Знали его, как же, знали. Но он был не слишком-то разговорчив. В чужие дела не лез. Ну а мы не лезли в его. Стало быть, его звали Ленантэ и он делал фальшивые банкноты? – Это замечание свидетельствовало о том, что мои собеседники прочли статью Марка Кове в «Крепюскюль», которую, кстати, как я успел выяснить, перепечатали «Франс-суар» и «Пари-пресс».– И к тому же он был из анархов? Об этом можно было догадаться. А ежели случалось, он открывал рот, то такое отмачивал. Да вот, например, сударь, во время выборов… Нет, человек-то он был неплохой, даже наоборот, но с идеями.– И дальше шепотом: – Да взять хоть эту его бабенку. На черта ему сдалась цыганка? Ведь они все воровки и вообще. Разве что…– Сальная ухмылка.– Конечно, для анархистов нет ничего святого… никакого почтения…– Заявивший это был человеком крайне почтенным. Каждую фразу он орошал глотком из фугаса с какой-то дрянью цвета красных чернил и вскоре совершенно окосел. Это был единственный, кто отозвался о Ленантэ чуть ли не дурно. Еще бы: тот, во-первых, не пил. Связался с цыганкой. И возможно, даже не спал с нею. Моему собеседнику дело представлялось следующим образом: либо Ленантэ с ней спал, и тогда это был позор, учитывая разницу в возрасте, ее национальность и прочее, либо он к ней не прикасался, и тогда был просто идиотом. Я с облегчением расстался с этими прохвостами и надувалами. От всех от них исходила вонь не только давно не мытого тела, но и опаскудившейся души.

Наше не слишком обнадеживающее турне привело нас на улицу Пяти алмазов. В 13-м округе полным-полно улочек с прелестными, красочными, но, как правило, обманчивыми названиями. На улице Пяти алмазов никаких алмазов нет и в помине, на улице Замка Рантье есть лишь больница имени Никола Фламеля[23]23
  Фламель Никола – в XIV в. присяжный писец Парижского университета, автор нескольких трудов по алхимии. Основал в Париже несколько больниц.– Прим. перев.


[Закрыть], на улице Усадьбы Кюре я не встретил ни одного священника, и Французская Академия располагается не на улице Трясущейся бороды. Что же касается улицы Францисканок… м-да… или Надежды… Нет, эти названия явно не подходили для делишек Ленантэ.

Из телефонной кабинки в бистро на улице Пяти алмазов я позвонил Элен. Некий санитар по имени Форе не объявлялся? Не объявлялся.

– Пойдем взглянем на улицу Уатта, где, как он утверждал, на него напали,– предложил я Белите.– Это, разумеется, ничего не даст, но я хотя бы прибавлю к своим разочарованиям еще одно, чтобы потом не терзаться и достойно завершить день.

Мы отправились на улицу Уатта.

Чрезвычайно живописная, накрытая низкой эстакадой, она прекрасно подходила для любых нападений, особенно ночных. Начиная от пересечения с улицей Швальре над нею, почти до половины ее протяжения, проходят несколько путей Орлеанской линии и грузовой ветки. Атмосфера там, особенно в ноябрьские сумерки, достаточно зловещая. Испытываешь неприятное чувство какого-то стеснения, удушья. Уходящая вдаль череда тонких опор эстакады; то тут, то там в свете газового фонаря блеснет струйка подозрительной жидкости, сочащейся из стены узкого, сырого тоннеля. Мы шли по тротуару, снабженному перилами и приподнятому над проезжей частью примерно на метр. Над нашими головами с адским грохотом промчался поезд, от которого задрожало все вокруг.

На улице Уатта я ничего не обнаружил. Впрочем, этого и следовало ожидать. В минуту радостного подъема я загорелся надеждой, что вид одного из домов, какая-нибудь деталь, в общем, что-то в этом духе заставит раскрутиться шарики у меня в башке, но это было все равно что свято уверовать в Деда Мороза. После тоннеля от пересечения с улицей Круа-Жарри и до набережной Гар улица Уатта выглядела совершенно обычно, с домами по сторонам и небом наверху, однако безликие фасады оставались немы. Мы вернулись назад под грохот нескончаемых товарняков.

Затем мы направились вглубь, свернув на крутую улочку Кантагрель и миновав родильный дом, почему-то носящий имя Жанны д'Арк. Но подобные противоречия меня уже не трогали. Чуть дальше, после мастерских трудотерапии Армии Спасения[24]24
  Армия Спасения – религиозно-филантропическая организация, организованная евангелической церковью, по структуре напоминает армию. Основана в Лондоне в 1865 г.– Прим. перев.


[Закрыть] торчали высокие, с огромными окнами здания Сите-Рефюж, рядом с которыми административные постройки благотворительной организации, выкрашенные в светлые тона и с чем-то вроде козырьков на покосившихся столбах, смахивали на кинодекорации. У входа двое солдат Армии, мужчина и женщина, приветствовали друг друга громогласным «Аллилуйя». Армия Спасения! Я не представлял себе Ленантэ, посещающего Армию Спасения – разве только чтобы поспорить с последователями Уильяма и Эванджелины Бут[25]25
  Основатели Армии Спасения.– Прим. перев.


[Закрыть]. Но даже они не стали бы карать старика за его заносчивость ударом ножа в бок… Господь с нею, этой улицей Уатта. Я решил махнуть на нее рукой.

Уже давно пришла пора подкрепиться. Мы отправились в пивную «Розе». Прежде чем усесться за столик, я позвонил Элен.

– Ну как там Форе?

– Не объявлялся, шеф. Вообще никто не звонил. Я с ходу набрал номер Сальпетриер.

– Санитара Форе, пожалуйста. Это насчет одного больного.

– Он уже давно ушел с дежурства, сударь. Теперь будет только завтра утром… Что-что? Знаете, вы могли бы разговаривать и повежливее!

Обед прошел в молчании. Этот зазря потерянный день колом торчал у меня в желудке.

– Предлагаю сходить в кино, Белита,– сказал я, забирая сдачу.– Я видел, что в «Палас-Итали» идет детектив. Может, он натолкнет меня на свежую мысль.

Когда мы выходили из кино, мыслей у меня было не больше, чем перед сеансом. Я буркнул:

– Понимаешь, Белита, все эти придурки тряпичники, с которыми мы сегодня толковали, пустой номер. Единственный, кто мог бы – я говорю только «мог бы» – просветить меня насчет Ленантэ и помочь разобраться в этом деле, пожалуй, врач из Сальпетриер, которому старик достаточно доверял, чтобы согласиться лечиться у него. Может, это ничего и не даст, но ниточек у меня не так уж много, и эта кажется самой обнадеживающей. Я рассчитывал узнать у санитара фамилию доктора – если, конечно, Ленантэ вообще его назвал,– и у меня создалось впечатление, что этот санитар не такой чокнутый, как…

– Madre de Dios[26]26
  Матерь Божья (исп.).


[Закрыть]! Доктор! – тихонько воскликнула цыганочка.

– Что – доктор?

– Однажды он приходил его лечить. Уже давно. Года два назад. Я вдруг о нем вспомнила. Может, это тот же самый…

– Разумеется, тот же самый. Знакомых врачей у старика явно было меньше, нежели старьевщиков.

Она удрученно покачала головой:

– Но я не помню, как его звали. В том-то и дело!

– А он никакого рецепта не выписывал? У него должен быть именной бланк с адресом, телефоном и всем прочим. Ну так как: выписывал или нет?

– Конечно! Я сама в аптеку бегала. Я взял девушку за руку.

– Возвращаемся в переулок Цилиндров, querida[27]27
  Дорогая (исп.).


[Закрыть]. Если только рецепт сохранился, я его разыщу. Если понадобится, перелистаю все его книжки. На рецепт полицейские явно не обратили внимания.

В переулок мы вошли со стороны улицы Бодрикура. Там было так же уныло и пустынно, как и накануне. Туман, хоть и не такой плотный, как прошлой ночью, снова окутал квартал и не располагал к прогулкам, поэтому все вокруг уже спали. Продвигаясь вперед, я поглядывал по сторонам, на случай если Долорес или Сальвадор, несмотря на холод, где-нибудь затаились и поджидают, чтобы наброситься на нас. Эти скоты вполне способны на удар из-за угла. Все мои опасения, однако, оказались безосновательными, и мы спокойно добрались до дворика Бели-ты. Я поднял щеколду задней дверцы, но дальше все пошло по тому же сценарию, что и накануне. Дверь ни в какую не желала отворяться. Должно быть, тюк тряпья, который я бросил вчера на самый верх кучи, снова упал и не дает ей открыться. Разве только ему кто-то в этом помог… задел, когда решил порыться в доме, а быть может, этот кто-то и сейчас сидит там, захваченный врасплох во время своих разысканий… В сарае было темно, но это ничего не значит. Окна наверху нет, там темно, но ведь ночной посетитель, если таковой имелся, мог потушить электричество, услышав, что кто-то возится у двери.

– Я войду первым,– шепнул я на ухо цыганке.– Где выключатель?

Она объяснила. Держа револьвер в руке, я протиснулся сквозь щель. Споткнувшись о кучу каких-то тряпок, я без дальнейших помех добрался до выключателя и повернул его. Тусклая лампочка под потолком осветила все тот же беспорядок. Я осмотрелся. Никого. По крайней мере живых никого.

Глава VIII
Смывшийся мертвец

Двери мешал открыться не тюк тряпья. Канадка, пиджак, жилет, штаны и башмаки, которые я увидел, были еще вполне хороши, и сдавать их в утиль было рано. Я спрятал ненужную пушку, наклонился, взял труп за лодыжки и подтащил под лампу. Это был пожилой субъект, примерно ровесник Ленантэ, с маленькими, глубоко посаженными глазами, взгляд которых при жизни, надо думать, был не слишком благожелателен. На его тусклом лице застыло удивленное и недоверчивое выражение. В этот вечер он ожидал чего угодно, но только не нож в спину. В том, что его пырнули ножом, я убедился, перевернув труп. Лезвие, прорвав канадку и все, что находилось под ней, угодило прямо в сердце. Смерть была мгновенной. И убийца сработал весьма профессионально. Я услышал, как всхлипнула Белита. Она подошла ко мне, вернее, хотела подойти. Бледная, с исказившимся лицом, она едва стояла на ногах, ухватившись за кучу старья, которая грозила вот-вот рухнуть. Тело цыганки конвульсивно содрогнулось, и ее вырвало.

– Ничего,– успокоил я.– Ты знакома с Нестором Бюрма только сутки. Несколько месяцев, и ты привыкнешь и поймешь, что находки такого рода – это еще лучшее, что может со мной произойти. Ладно, хватит шутить. Будь умницей, посмотри на этого жмурика и скажи, знаешь ты его или нет.

Я перевернул убитого на спину. Преодолевая отвращение, она наклонилась над ним.

– Впервые вижу,– прошептала она, выпрямляясь и отводя глаза в сторону.

– Ладно. Посмотрим, может, у него с собой документы.

Я обшарил карманы мертвеца. Ни бумаг, ни сигарет, ни монетки – ничего. Я притворил дверь, которую мы беззаботно оставили открытой, и подошел к воротам. Они были чуть приотворены. Я осмотрел землю. Где-то здесь должен быть нож Сальвадора, который я утром отшвырнул ногой. Самое дальнее – под передними колесами старого «форда» Ленантэ. Ножа нигде не было. Ну что ж, объяснить это нетрудно.

– Похоже, Белита, сюда приходил Сальвадор,– сообщил я,– чтобы забрать свой мессер или чтобы разделаться со мной, поскольку наши шашни ранят его чувства. А может, и за тем, и за другим. Когда он потихоньку сюда залез, вдруг появляется этот тип. Из-за канадки он принял его за меня. На расстоянии и со спины можно перепутать. На расстоянии… Он, должно быть, неплохо бросает перо, да?

– Да! – испуганно прошептала Белита.

– Вот он и не промазал. Но, увидев, что обознался, разозлился и, не желая, чтоб его труд пропал даром, обчистил карманы этого типа.

Я искоса глянул на покойника. Интересно, кто этот субчик и что он здесь затевал? Я наскоро осмотрел помещение, пытаясь найти какую-нибудь зацепку, чтобы определить, куда он направлялся, когда его настигла смерть. На полу я обнаружил газету, которую мог принести сюда либо цыган, либо неизвестный. Скорее всего, неизвестный. Это был последний номер «Крепюскюль», открытый на рубрике «Происшествия» со статьей Марка Кове, посвященной Альберу Ленантэ. Получалось, что я в какой-то степени повинен в смерти этого бедолаги.

– Нельзя, чтобы легавые нашли его здесь,– сказал я.– Им совершенно незачем знать, что он интересовался нашим приятелем. Но мне нужно выяснить, кто он такой, а полиция сделает это лучше и быстрее, чем я. Немного погодя я отвезу его куда-нибудь, где он не успеет заплесневеть. Придется рискнуть. А пока поищем рецепт.

Я накрыл нашу находку наматрасником и в сопровождении Белиты пошел наверх порыться в вещах Ленантэ. Ничего я там не нашел. По-видимому, обнаружить труп, а вслед за ним еще одну зацепку было бы слишком. Нужно уметь радоваться тому, что есть.

– Пора двигаться,– объявил я, взглянув на часы.– Надеюсь, туман еще не рассеялся.

Я выглянул, чтобы убедиться, так ли это. В переулке Цилиндров царило спокойствие, ночь была тихой, туман достаточно густым. Годится.

– Интересно, эта колымага работает? Не могу же я переть его на спине.

Допотопный «форд» оказался в порядке. Я погрузил труп в кузов. Это оказалось не так-то легко. Цыганка решительно пришла мне на помощь. А когда я сел за руль, она устроилась рядом. Она снова хотела ехать со мной. Отговорить ее было невозможно. Девица она была упрямая: уж если возьмет что в голову, ничем не выбьешь.

Потушив свет в сарае Ленантэ и кое-как его закрыв, мы покатили по улице Насьональ, потом по улице Тольбиак. Я свернул налево, к набережной. На перекрестке с улицей Пате в нас чуть не врезалась какая-то припозднившаяся машина. Чертов придурок! Конечно, туман, фары «фордика» светили не на километр, а лишь на необходимые для езды несколько метров… Но все равно: какого дьявола этот идиот крутится по городу среди ночи? Неужели он не мог лечь спать, как все приличные люди? Чем ближе мы подъезжали к Сене, тем туман становился гуще, наша одежда пропиталась сыростью. Мои пальцы, сжимавшие баранку, закоченели. Однако, несмотря на это, я вспотел. Время от времени бедро Белиты прикасалось к моему, и я чувствовал, что ее трясет. Она тоже взмокла. Запах ее пота, пота брюнетки, волнами долетал до моих ноздрей. Прогулочка хоть куда! Не дай Бог, ежели кто-нибудь пожелает поинтересоваться нашим грузом. Господи, до чего же далеко эта набережная! Да и есть ли она вообще? Я уже начал сожалеть, что отправился в столь веселую поездку. Но отступать было уже поздно. Вдруг сквозь непроглядную вату до меня донесся стук колес поезда. Мост Тольбиак. Металлический мост над путями Аустерлицкого вокзала. Наконец-то! Еще немного, и мы окажемся на набережной. Я… Ах ты сучий водила! Наверно, косой в драбадан! Или англичанин. А верней всего, и то и другое. Он делал левый поворот с погашенными огнями, а когда решил, что немного света не помешает, уже был в нескольких метрах от капота нашего «форда». Падаль! Это было похоже на вспышку молнии. Прежде чем окончательно ослепнуть от света его мощных фар, я, словно во сне, успел увидеть висящие в воздухе радужные капли и блеск стальных арок моста. Я ударил по тормозам и, с грохотом вылетев на тротуар, остановился у решетки перил. Мотор заглох. Тот гад не стал дожидаться меня. Еще бы. Он резко взял вправо и был таков. Несколько секунд в голове у меня была пустота. Белита от толчка слетела с сиденья. Я помог ей подняться. Мы молчали. Я достал платок и утер лоб. Впереди сквозь туман просвечивала желтая громада холодильных складов. Высящаяся над зданием башня казалась обезглавленной. Под нами, подрагивая на стрелках, катился темный состав. Видимо, закрылся семафор. В безмолвии ночи до меня донесся глухой звук: это повернулось его крыло. Я вздрогнул. Стоять здесь нам нельзя. Я попытался завести мотор. Он молчал как проклятый. Смыться и оставить этот драндулет вместе с неизвестно чьим трупом? Конечно, простуда ему не грозит, но… Под сиденьем я нашел заводную рукоятку. Взяв ее, я вышел из кабины. Крутанул, она пошла назад и для начала чуть было не сломала мне руку. Я крутанул снова. Мотор чихнул, но не завелся. Мне уже стали мерещиться всякие звуки: рев двигателей, шаги, шорох приближающихся шин, вой сирен. Следующая попытка наконец увенчалась успехом. С нее мне и следовало бы начать. Я сел за баранку и дал газ. Теперь нужно поторапливаться. Хотелось как можно скорее избавиться от груза в каком-нибудь тихом месте, где его смогут легко обнаружить. Мы выехали на мрачную и пустынную набережную Гар. Призрачный свет электрических фонарей с трудом пробивался сквозь туман. Под ними, растянувшись на вентиляционных решетках городской системы теплоснабжения, трубы которой как раз здесь и проходят, сном праведников спали клошары, глухие к призывам аббата Пьера[28]28
  Пьер Достопочтенный (1092 или 1094–1156) – аббат бенедиктинского монастыря в Клюни, ратовавший за необычайную суровость монашеской жизни.– Прим. перев.


[Закрыть]. Ледяной саван укрыл Сену и – тем хуже для вина! – всю набережную Берси на том берегу[29]29
  На набережной Берси были расположены винные склады и велась оптовая торговля вином.– Прим. перев.


[Закрыть]. «Форд», все так же громыхая, съехал к кромке воды по первому же спуску, который попался мне на глаза. Я разглядел, что весь берег здесь усеян железяками. Ну что ж, незнакомец, который, похоже, любил всякий хлам, будет неплохо себя чувствовать на этой свалке металлолома. Я быстренько вылез из машины и устремился к кузову. Протянув руку, я попытался нащупать труп. По-видимому, из-за болтанки он сдвинулся с места. Я пощупал правее, потом левее. Как подошла Белита, я не слышал и, когда она положила мне руку на плечо, подскочил. Нервы у меня были напряжены до предела. Прошел целый век, пока я нашарил в кармане спичечный коробок. Я чиркнул спичкой. Ну что же, все нормально. Было бы странно, если бы случилось иначе. В кузове грузовичка было пусто!

– Мы его где-то посеяли,– горько усмехнулся я.– Ему не понравилось в нашей компании, а может, он не любит ездить автостопом. Теперь нам остается обратиться на улицу Морийон в Бюро находок 15-го округа и через год и один день…

Ноги у Белиты подкосились, и она рухнула бы на землю, не подхвати я ее.

– Ничего страшного,– проговорил я,– найдем себе другого.

Я помог ей залезть в машину и выжал сцепление.

– Что же нам делать? – спросила цыганка.

– Нужно поставить колымагу на место. Ей не положено раскатывать по городу. Ну и машинка! Мне следовало ехать поосторожнее, ведь заднего-то борта нет. Впрочем, теперь слезами горю не поможешь. Вот ведь дьявольщина, я думал, что мертвецы ведут себя спокойнее.

Той же дорогой мы поехали назад. Машина была уже на середине моста Тольбиак, когда в самом его конце я заметил сквозь туман что-то вроде луча сильного фонарика. Я прибавил газу, потом еще и наконец увидел то, что и ожидал. Две фигуры в пелеринах наклонились над лежащим на земле продолговатым предметом.

– Полицейский патруль,– бросил я.– Прокопайся я тогда еще немного, и они помогли бы мне завести машину. Да, в таких ситуациях волынить нельзя. А все тот остолоп, который делал левый, поворот. Должно быть, когда я по его причине изображал участника гонок с препятствиями, жмурик у нас и выскочил.

В переулок Цилиндров мы вернулись без приключений. Я поставил на место «фордик» Ленантэ и протер тряпкой все поверхности, на которых мы могли оставить пальчики. Чтобы не так привлекать к себе внимание, Белита вынула серьги из ушей, убрала волосы под платок, и мы, уповая на Всевышнего, пустились в путь по пустынным улицам. Так я и знал, что у меня все-таки будет повод прогуляться по этому кварталу на своих двоих. Мы без происшествий добрались до площади Италии, где какой-то ночной таксист-мародер согласился нас подвезти.

Дома я прежде всего схватился за бутылку виски. Мне это было просто необходимо. Я предложил выпить и Белите, но она, верная принципам, вдолбленным в нее Ленантэ, отказалась. Тогда я проглотил двойную порцию, за нее и за себя, и мы улеглись в постель.