Текст книги "Берлинские похороны"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 21

Короля можно спрятать в хорошо защищенное место.

Анди-пляж, Франция, понедельник, 14 октября

Дорогу вдоль пляжа обрамляли дюны. Солнце, лениво опускаясь за лиловато-розовые холмы, светило ярко, но как-то безжизненно. Если не считать редких собак, пляжи на многие мили были пустынны, да и собаки через какое-то время тоже исчезли, спрятавшись от холодного ветра. Казино и отели стояли с закрытыми ставнями, в ржавых потеках первых зимних дождей.

Из стеклянного ресторанчика на Морском бульваре доносилось грустное постукивание пишущей машинки. Миновав запертый на висячий замок киоск с полуоторванной вывеской «Мороженое», я вошел в стеклянную дверь. Молодая девушка в розовом халате оторвала взгляд от счетов.

Она принесла мне кофе, и я принялся разглядывать серый, чуть розовеющий в лучах заходящего солнца горизонт. На ближайшие полгода море обречено готовиться к лету, ежедневно разглаживая песок – так старая горничная суетливо и долго стелет постель.

– Постояльцы у вас есть? – спросил я лениво.

– Да. – Девушка улыбнулась с едва заметным сарказмом. – Мсье Кинг с женой.

Глава 22

Мат является основной целью каждого из играющих.

Анди-пляж, Франция, понедельник, 14 октября

В длинной столовой была накрыта дюжина столов, хотя к ужину ожидали всего троих гостей. На стойке бара стояли пепельницы «чинзано» и сверкающая утварь для приготовления коктейлей: сита, шейкеры, фруктовые ножи и палочки для размешивания напитков. За стойкой виднелись ряды бутылок, к которым с лета никто не притрагивался. Кафельный пол отражал холодный тусклый свет, было слышно, как наверху взбивали подушки – горничная готовила мне постель.

Девушка в розовом халате убрала машинку и переоделась в черное платье.

– Что будете пить? – спросила она меня.

Я выпил подряд две порции «сюзе», и мы с ней решили, что зимой сюда приезжает очень мало людей. В кухне шкворчало кипящее сало, в него что-то с шипением бросали. Приехали они вчера вечером, и Бог знает сколько они пробудут. Вторую порцию «сюзе» она выпила вместе со мной, а третью я унес с собой в номер. Когда я спустился поужинать, гости уже сидели за столом.

Валкан был одет в кашемировый плащ поверх легкого костюма из «Сэвайл Роу», кремовую шелковую рубашку дополнял галстук фирмы «Диор».

– Здравствуйте, мистер Кинг, – сказал я. – Представьте меня вашей подруге.

– Это Саманта, – сказал Джонни Валкан.

– Здравствуйте, – сказала Саманта.

Глава 23

Королевский гамбит – это дебют, в котором белые жертвуют пешку.

Анди-пляж, Франция, понедельник, 14 октября

Мы ели молча, подали треску по-баскски. Наконец Джонни спросил:

– Вы за мой следите?

– Я приехал по делу – возникло осложнение.

– Осложнение? – переспросил Валкан. Он перестал жевать треску.

– Ты что, кость проглотил? – спросил я.

– Нет, – ответил Валкан. – Какое осложнение?

– Ничего особенного, – сказал я. – Гелен настаивает на получении документов.

– Почему же вы их ему не отдаете?

– Лондон ошибся в фамилии, – сказал я. – Они подготовили документы для Брома, а должно быть...

– Я знаю, как должно быть, – почти крикнул Валкан, а потом тихо добавил: – Идиоты, кромешные идиоты.

– А ведь буква здесь важна, – сказал я.

– Конечно, важна.

* * *

– Я им все правильно написал, – сказал я.

– Знаю, знаю, – подтвердил озабоченно Валкан. – Я так и чувствовал, что все пойдет прахом.

Из кухни пришла официантка; увидев недоеденную рыбу, она спросила:

– Вам не нравится? Может, принести что-нибудь еще?

– Нет, – сказал Валкан.

– У нас есть entrecote[27]27
  Антрекот (фр).


[Закрыть] и ris de veau[28]28
  Специально приготовленная телятина (фр).


[Закрыть].

– Ris de veau, – сказала Саманта.

– Ris de veau, – сказал я.

– Ris de veau, – сказал Валкан, думая совершенно о другом.

* * *

Мы сидели в баре, пили кофе с коньяком. Саманта читала английскую газету, часть которой она дала мне. Наконец Валкан наклонился ко мне.

– Вы можете связаться с Лондоном и заказать у них новые документы?

– Конечно, Джонни, все, что ты пожелаешь. Ты же знаешь.

Валкан шлепнул меня по колену.

– Тогда именно так мы и сделаем. – Он широко улыбнулся. – Проделав большую работу, доверим Лондону все запутать.

Я пожал плечами.

– Если бы ты работал непосредственно на Лондон так долго, как я, ты бы видел и их сильные, и их слабые стороны. В конце концов, начал бы ценить, что работаешь в штате, и пустился бы транжирить деньги. – Я допил свою рюмку коньяка.

– Вы правы, – сказал Валкан. Он подозвал официантку и заказал три тройных коньяка, как бы желая показать, что он хорошо понял мою мысль.

– А как насчет денег для Стока? – спросил Валкан. – Вы же знаете, что он хочет только наличными.

– Никакого обмана, – сказал я. – Я сначала собирался всучить ему свою карточку клуба «Дайнерс».

Валкан рассмеялся и потер руки.

– Видите ли, – сказал он, – поездка в Анди связана с делами Семицы.

– Чужие секреты мне...

Валкан замахал руками.

– Нет никакой нужды держать это в секрете. Просто я привык с каждым из своих контрагентов работать отдельно. Еще с войны.

– С войны, – сказал я. – Что ты делал на войне, Джонни?

– То, что все делали, – сказал Джонни. – Выполнял приказы.

Я сказал:

– Некоторым людям приказывали делать совершенно фантастические вещи.

– Я делал многое, чем не могу гордиться, – сказал Джонни. – Одно время я служил в охране концентрационного лагеря.

– Да ну? – удивилась Саманта. – Ты мне никогда об этом не говорил.

– Отрицать это бессмысленно, – сказал Джонни. – Человеку никуда не деться от своего прошлого. Думаю, что у каждого есть свои тайны. Я никогда не делал ничего ужасного. Я никого не пытал, не убивал, никогда не был свидетелем жестокостей, но я был частью системы. Если бы не было тех, кто дежурил на вышках при страшных морозах, пил дрянной кофе и притоптывал, чтобы согреться, если бы не было таких маленьких людей, как я, то не могло бы быть всего остального. Я стыжусь той роли, которую играл, но, если быть честным, то же самое должны испытывать и фабричный рабочий, и полицейский, и железнодорожный охранник – все они были винтиками системы. Но вы, наверное, считаете, что мы должны были уничтожить систему?

Джонни посмотрел на меня с вызовом. Я промолчал, заговорила Саманта:

– Да, должны. Вместо этого вы спокойно смотрели на игры генералов. Вся нация должна была содрогнуться от ужаса, увидев то, что делалось с еврейскими лавочниками в тридцатые годы.

– Конечно, – пророкотал Джонни. – Я все время слышу, что мы должны были свергнуть Гитлера. Но говорящие так – глупцы, они ничего не понимают. Что вы имеете в виду под «уничтожением системы»? Что я, должен был прийти на дежурство и застрелить своего сержанта?

Саманта чувствовала, что Джонни выходит из себя.

– Возможно, с этого бы все и началось, – произнесла она тихо.

– Как же, – огрызнулся Джонни. – Великое начало. У сержанта была жена и шестеро детей. Сам сержант с молодости симпатизировал социал-демократам. Нацистов он ненавидел, отморозив ноги под Смоленском в 1942 году, он остался инвалидом.

– Тогда кого-нибудь другого, – сказала Саманта.

– Разумеется, – саркастически подтвердил Джонни. – Первого попавшегося, да? – И он засмеялся таким смехом, что стало ясно, проговори он хоть всю ночь напролет, нам никогда но понять, что значит быть в концентрационном лагере, особенно охранником. – А я рад, что был в лагере, – сказал Джонни зло. – Рад, слышите вы? Потому что, если бы я не служил в концлагере, то воевал бы на Восточном фронте. А в лагере была неплохая работенка. Очень неплохая. Все хотели заполучить такую. Может, вы думаете, что вся Германия мечтала сразиться с большевиками? Вам, американцам, хотелось бы так думать. Так вот, если не считать бешеных эсэсовцев, это не так. Каждый, в ком осталась хоть капля разума, старался получить работенку подальше от передовой, даже если его и тошнило от вони печей крематория.

Саманта зажала уши руками, а Джонни снова засмеялся своим прежним смехом, который был красноречивее любых его слов.

Глава 24

Рентген – это такая атака, при которой одна фигура, избегая взятия, открывает другую, на которую и обрушивается вся мощь атакующего.

Анди-пляж, Франция, понедельник, 14 октября

Мы все пошли спать в половине двенадцатого, а точнее, никто из нас не пошел спать в половине двенадцатого, хотя мы все пожелали друг другу доброй ночи и сделали вид, что идем спать Я надел непромокаемый плащ на овчинной подкладке и вышел на пляж, где вой ветра напоминал крики безумных чаек.

«Этого не может не быть», – думал я в четверть второго ночи. Дрожжевой запах океана приближался вместе с приливом.

В два часа ночи я думал то же самое, но события начались только в полчаса третьего. К парадной двери подъехали две ярких фары. Поскольку они были не желтые, я догадался, что машина пришла с той стороны границы. Это был белый «ситроен-ДС-19». Машина, затормозив, зашуршала по песку дороги. Водитель выскочил из машины и открыл для спускавшегося по ступеням Валкана заднюю дверцу. Свет над задним сиденьем выхватил из темноты еще одного пассажира – лысого мужчину лет пятидесяти, без бинокля больше ничего было не разобрать. Валкан торопливо залез в машину, бросив взгляд на окна моей спальни. Водитель тихо закрыл дверь, и они уехали.

Я вернулся в отель, думая, кто же в Испании настолько экстравагантен, чтобы позволить себе «ситроен» с сан-себастьянскими номерами и водителя, который носит темные очки в половине третьего ночи.

Тихо закрыв дверь отеля, я вошел в маленькую комнату под лестницей, в которой имелся туалет, ведро, две тряпки, четыре пачки стирального порошка «Омо», три плаща, два зонта и телефон-автомат. Мне надо было позвонить в два адреса. Первому абоненту я предложил Сен-Жанский вокзал в качестве места встречи, второй звонок касался распространения информации о сан-себастьянских номерах среди тех, для кого это действительно важно. О том, что нас тревожит, надо не только думать.

По телефону я говорил, не зажигая света.

Сверху послышался перестук каблучков по комнате. Чтобы не шуметь, я даже не повесил трубку на рычаг и осторожно миновал холл на своих резиновых подошвах.

Море освещалось луной. Волны дробили отражение лунного света и рисовали на воде мерцающий узор, луна превратилась в перевернутую банку белой краски, содержимое которой разлилось по всему морю. Обернувшись, я заметил, что парадная дверь отеля выбросила на песчаную дорожку трапецию желтого света. В пятне света мелькнула женская фигурка и заспешила вдоль пляжа.

Саманта была одета подчеркнуто тщательно. Серьги и тени на глазах говорили о том, что она не спала.

– Джонни уехал, – сказала она.

– Куда уехал? – спросил я.

Она втянула голову в плечи.

– Просто уехал, – ответила она. – Сказал, что только спустится вниз. А потом я услышала, как отъезжает машина.

Мы долго смотрели друг на друга.

– Мне холодно, – сказала она, – и страшно.

Я пошел по направлению к отелю.

– Машина Джонни все еще здесь, – сказала Саманта. Она догнала меня и пошла рядом. – То, что он рассказал вчера вечером, это правда?

– Правда, – сказал я.

– Что странного в моем вопросе? Я чувствую вашу насмешку.

– Никакой насмешки, – сказал я. – Люди редко перевирают факты. Искажают они обычно лишь свое отношение к ним. Атаку Легкой Бригады можно описать и тогда, когда вы были в первой шеренге наступающих, и в том случае, когда вы кипятили чай на другом конце долины.

– Какой же вы проницательный язва, – сказала Сам.

– Так кто же насмехается?

– Послушайте. Валкан очень талантливый человек, как бы вы к нему ни относились. Он написал исследование о струнных квартетах Бартока, которое после опубликования потрясет музыкальный мир.

– Слушай, – сказал я. – Если ты хочешь подписаться на фантазии Валкана, валяй, но я привит против лунного света. – Я шел быстро, и Саманте, чтобы не отстать, приходилось идти вприпрыжку. Она схватила меня за руку.

– Разве это не та луна, на которую мы решили отправиться вдвоем? – спросила она нежно. – Разве мы не решили?

– Решили, но я передумал. – Я вырвал свою руку и открыл стеклянную дверь. В тусклом свете желтели столы с поблескивающими тарелками и конусами салфеток. Сам догнала меня на лестнице, порылась в сумочке и, когда мы подошли к ее комнате, нашла ключ и широко распахнула дверь. На кровати лежал серый кожаный чемодан, еще один стоял около платяного шкафа. Первый был пуст. Я открыл второй. В шкафу висела одежда, и я быстро осмотрел ее, прощупывая швы и плечики и прислушиваясь, не хрустнет ли где спрятанная бумажка.

На туалетном столике стояли флаконы с одеколоном и лаком для ногтей, тюбики и коробочки с гримом, пудрой, шампунем, валялись щеточки для замши, пакеты с ватой, темные очки и сигареты. Положив пустой чемодан, я сгреб все в него. Из ящиков туалетного столика я вытащил кипы нижнего белья, туфли на низком каблуке с золотыми ремешками и шкатулку, в которой лежали два бриллиантовых кольца, серебряный браслет, наручные часы, отделанные драгоценными камнями, и несколько разрозненных дешевых бусинок. Не глядя на нее, я протянул руку.

– Сумочку, – сказал я, – и кошелек.

Она все еще держала сумочку в руках, после моих слов она открыла ее и внимательно осмотрела содержимое. Вынув две сигареты «Кэмел», она прикурила их и отдала мне и кожаную сумочку, и одну из сигарет. Я быстро перерыл ее и вынул оттуда зеленый американский паспорт на имя Саманты Стил и двадцать две новых хрустящих стофранковых банкноты. И деньги, и паспорт я сунул в свой карман.

– А я-то думала, мы чем-нибудь приятным займемся, – сказала Саманта. Теперь она выглядела ниже своих ста шестидесяти сантиметров – невинная потерянная молодая американка, преданная в большой гадкой Европе.

– У нас еще есть время, – сказал я. – Но сначала дело, давай не смешивать его с удовольствием.

– Делами я уже сыта по горло, – сказала Саманта. – Когда же начнутся удовольствия?

– Дай подумать, – сказал я с ухмылкой и заметил, как немного скривились ее губы.

– Я бы хотела, чтобы ты знал...

– Перестань, Сам, – сказал я. – Я предлагаю тебе прекрасную сделку, когда все, что мне диктует чувство долга, это поднять телефонную трубку.

Она кивнула и расстегнула «молнию» на платье. Потом сняла платье так медленно, словно позировала для учебного медицинского фильма. Глаза ее увлажнились.

– Это дым, – сказала она. – Мне не следует курить, когда я устаю. Сразу вся косметика плывет. – Она улыбнулась и затушила невыкуренную сигарету «Кэмел» в пепельнице «чинзано». Она прошла по комнате в своем черном белье, словно совершенно забыв обо мне. В шкафу неторопливо выбрала красное полосатое шерстяное платье. – Красное со мной делает чудеса, – сказала она.

– Это верно, – подтвердил я.

Она подержала платье над головой.

– Почему бы мне не выглядеть эффектно? – И резко опустила платье на голову. Потом, испугавшись, стала нервно натягивать его на себя, пока, наконец, ее голова не появилась на свету.

– Оставайся здесь, – сказал я. – Я пойду в свою комнату и оплачу оба счета.

– Ты проклятый сухарь, – сказала она без восхищения и горечи, смотря на свое отражение в зеркале и разминая лицо.

Багажа у меня не было. Я подождал внизу, чтобы убедиться, что Саманту не оставит благоразумие.

Потом вышел на крыльцо и посмотрел на дорогу. Движения на ней не было никакого, если не считать струек песка, которые морской ветер гнал под дверь. Я докурил сигарету, холодный ночной воздух выдул остатки винной тяжести из моей головы. За мысом на западе начиналась Испания. Чахлые кривые деревья вдоль пляжа убегали в том направлении.

Чемоданы я уложил на заднее сиденье «мерседеса-220». Потом включил печку, и мы тихо сидели, слушая жужжание вентилятора. Я тронул машину, и она перевалилась через бордюрный камень. Пляж был пустынен и, не считая завываний ветра, безмолвен. Свет я включил, только когда мы выехали на основную дорогу. Когда я нажал на акселератор, спидометр изменил цвет, он заметно пожелтел.

– Похоже, тебя обскакали, – сказала Саманта.

– Похоже, – согласился я.

– Тебе действительно был нужен Джонни?

– Может быть, – сказал я.

– Ты, надеюсь, не будешь предпринимать резких шагов?

– Возможно, – сказал я. Сам недовольно фыркнула и полезла за сигаретами.

– Зажигалка сразу за радиоприемником, – сказал я, – только не злись, если тушь потечет. – Долгое время мы ехали молча. Наконец Саманта сказала:

– Ты симпатичнее Валкана. – Она наклонилась и небрежно чмокнула меня в мочку уха. – Ты прелесть. Валкан же, с другой стороны... – Она говорила медленно и тихо, будто обдумывая на ходу. – Валкан – настырный, закоренелый, злобный, толстокожий ублюдок. – Она не повысила голос ни на йоту. – Но Валкан – гений. У него бриллиантовый ум, а у тебя всего лишь острый, как стекло.

– Алмаз против стекляшки, – вставил я. – Значит, мое дело гиблое?

– Что поделаешь? Победитель-то только один.

Большей похвалы для тайного агента, чем принять его за недоумка, и придумать трудно. После этого ему остается только не вести себя в соответствии с такой оценкой. Этим я и был занят в тот момент.

До Бордо нам предстояло проехать двести километров по шоссе № 10, дорога приличная, и в столь позднее время нам попадались только редкие фермерские грузовики с множеством габаритных огней или неторопливые автофургоны дальнего следования из Сан-Себастьяна на той стороне границы. Саманта проспала не меньше половины путешествия, которое заняло около трех с половиной часов; нужды ставить рекорды скорости или будить раньше времени человека, с которым я собирался встретиться, не было. После Байонна дорога через скучные Ланды стала совсем хорошей и широкой. До горизонта тянулись сеянцы и саженцы, а то и целые поля аккуратных пней. Океаны деревьев ждали топора палача, редкие черные прогалы отмечали маршруты пожаров. В окне за Самантой горела листва небольшой рощи, будто на плохо проявленной фотографии кто-то не справился с красным спектром. Заиндевевшие ветки отливали красным, пока серое не смешалось с золотом встающего солнца и силой какой-то алхимии не превратилось в ясную голубизну утра. Фары я выключил на подъезде к пригородам Бордо. На дороге стали появляться велосипедисты, в такой ранний час они вели себя с редкой дерзостью. На глухих стенах домов висели громадные выцветшие рекламные щиты с аперитивами, проволочные сетки отгораживали мощеные мостовые от тротуаров. Я подъехал к Сен-Жанскому вокзалу и остановился. Над городом нависли тучи.

Я припарковал машину за автобусной остановкой. Циклопический глаз готического вокзала показывал 7 часов, у отеля «Фейзан» плетеные стулья пьяно опирались на пластмассовые столики. Рабочие ныряли в бар «Брассьер», чтобы для согрева пропустить перед работой по стаканчику горячительного. Послышались скрип и тарахтенье мусорного фургона, старуха в черном выливала воду ведрами на мостовую и скребла ее метлой.

– Просыпайся, – сказал я. Не успев еще как следует проснуться, она уже пудрила лицо, втирала в него лосьоны и тени.

Полицейские в черной униформе, беседовавшие у отеля «Фейзан» неподалеку от своих мотоциклов, как по команде натянули свои белые перчатки с крагами, ослабили черные ремни, одернули кители и в хореографическом унисоне склонились над своими машинами, нажали на стартеры и с грациозными ужимками тронулись с места. Набирая скорость, которая отдавалась вибрацией в деревянных ставнях и дверях, они плавно вписались в поворот и оставили в холодном воздухе хвосты выхлопных газов. Саманта поежилась.

– Мы можем где-нибудь кофе выпить? – спросила она.

Я кивнул.

В маленьком баре было тесно. Дюжина мужчин в рабочих спецовках пили, говорили и наполняли маленькое пространство чесночным запахом и сигаретным дымом. Двое из них потеснились, освобождая нам место, кто-то у двери отпустил шуточку о приставании к иностранкам. Я по-английски заказал два кофе с молоком. Если подслушивание для вас не обуза, вы никогда не побрезгуете беседой грузчиков.

– Еще не поздно, – сказал я Саманте. – Даже сейчас.

– Работать на вас? – спросила она. Я кивнул. Она продекламировала:

– В день, когда его убили,

Много мыслей погубили.

Я сказал:

– Это написано на мертвом кладбищенском камне.

– Я люблю работу, которой сейчас занимаюсь. – Она отбивалась наугад, не зная, сколь много мне известно. Ей начала нравиться эта женская игра – Боюсь, что едва ли смогу бросить ее сейчас.

– А никто тебе этого и не предлагает, – заметил я с хитрецой.

Саманта негодующе фыркнула и замолчала на полминуты.

– Циничная свинья, – наконец сказала она.

Я улыбнулся и молча выпил свой кофе. Небо потемнело. Она, как обычно, сделала несколько затяжек, бросила почти целую сигарету на пол и раздавила ее каблучком.

– А теперь убирайся, – сказал я, отдавая паспорт.

– Верни деньги, приятель.

– Этого наша сделка не предусматривает, – сказал я. – У тебя остается твой багаж. Дареному коню в зубы не смотрят, персик ты мой. Отваливай.

– Не понимаю. Зачем было тащить меня сюда? Только чтобы сказать мне это?

– Отделы ДСТ[29]29
  См. Приложение 5 (примеч. авт.).


[Закрыть] по ночам не работают, но... – Я взглянул на часы. – ...мой приятель будет в своем кабинете через семнадцать минут.

– Садист.

– Ты меня совсем не понимаешь, – сказал я. – Против Франции ты преступлений не совершала. Ты для них только нежелательная иностранка, они поставят в паспорт штамп «аннулировано» и посадят на первый пароход или самолет, направляющийся в Северную Америку. Я мог бы устроить так, чтобы тебя взяли в Лондоне. Там бы с тобой покруче обошлись.

Саманта назвала меня одним выразительным невежливым словом.

– Лестью ты от меня ничего не добьешься, – сказал я. Саманта лишь повторила свое выразительное слово, не придумав ничего нового. – Позвони друзьям, может, они помогут, – сказал я. – Должен же быть у тебя поблизости кто-нибудь, кто может помочь. – Я наклонился к ней и нежно улыбнулся. – Но больше не суй свою прелестную головку в эту операцию, потому что у Хелены Рубинштейн нет ничего, что могло бы приделать голову на поврежденное место.

Саманта пошла за мной к машине. Я достал ее чемоданы с заднего сиденья и поставил их на тротуар. Мотор еще не успел остыть, и болевский карбюратор выстрелил меня прочь с огромной скоростью.

В зеркале я видел Саманту. Ее военного типа плащ из оливкового мохера был застегнут из-за холода на все пуговицы, серые шерстяные носки доходили почти до колен.

Когда я уже несся к Курс-де-ла-Мар, двое мужчин среднего возраста в подпоясанных плащах вышли из отеля «Фейзан» и направились к Саманте.