Текст книги "Берлинские похороны"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 37

Опорной фигурой называется та, которой отводится особая роль. Она часто становится объектом атаки противника.

Лондон, суббота, 26 октября

Это очень хорошо, что Джин заранее заказала столик в «Ше Соланж» – ресторан был забит. Столы украшали помидорные салаты, куски пирога и вазы с фруктами. Гренад с трудом расправлялся с изысканными французскими блюдами и вытирал лицо салфеткой.

– ... с инструментальной коробкой в положении «Страудли», – говорил он. – На всех британских железных дорогах их осталось не больше полудюжины, но мы уже наскучили мисс Джин.

– Что вы, – возразила Джин с не меньшей галантностью. – Очень интересно вас послушать.

Гренад снова промокнул губы, доедая свой палтус.

– Девица утверждала, что она американская гражданка, – сказал он. Джин сделала вид, что не слышит.

– Я вас предупреждал об этом, – сказал я.

– Она утверждала, что вы украли у нее паспорт, и требовала, чтобы ей разрешили позвонить американскому консулу.

– Шумела, да? – спросил я и опустил кусок хлеба в соус, я считал, что в буржуазном французском ресторане это допустимо.

– Она требовала, чтобы я остановил вашу машину и обыскал вас.

– Пустая трата времени, – сказал я.

– В точности мои слова, – усмехнулся Гренад. – Я ей объяснил, что если никакого паспорта вы у нее не воровали, то ничего мы и не найдем. Если же, напротив, ее утверждение верно, то вы ни в коем случае не станете разгуливать с ним в кармане.

– Она удовлетворилась объяснением? – спросил я и вылил остатки вина в свой бокал. – Многие любят ароматный рейнвейн с рыбой, я же предпочитаю настоящее сухое вино.

– Сорт «Пуйи Фюиссе» очень хорош с палтусом, – сказал Гренад. – Удовлетворилась? Нет, ее перекосило от ярости. Она сломала каблук о ногу Альберта.

– Вы бы лучше подставили ей батарею парового отопления, – сказал я. – Где она сейчас?

– Она сказала нам, что хочет уехать в Нью-Йорк, и мы написали письмо в аэрокомпанию «Пан-Америкэн»; если ее задержат в Айлвуде, мы возьмем ее обратно. Больше мы о ней ничего не слышали. Кстати, – тут Гренад стал обшаривать многочисленные карманы своего костюма. Наконец он нашел бумажник, забитый билетами, вырезками, деньгами и письмами, и извлек оттуда фотографию. – Вот это я вынул из кармана вашего друга Валкана. А потом забыл отдать ему обратно.

На фотографии было восемь человек. Один – в форме майора СС, в очках с металлической оправой, он стоял, улыбаясь и заткнув большие пальцы за ремень. Остальные семь были одеты в полосатые пижамы заключенных концлагеря. Эти не улыбались. За спинами людей виднелись два грузовика для перевозки скота и множество железнодорожных путей.

– Мор, – сказал Гренад, постукивая по офицеру СС, – у него несколько вилл в районе Сан-Себастьяна. Говорят, что очень приятный человек.

– Очень, – согласился я.

– Один из полосатых похож на вашего старого друга Валкана, согласны? – спросил Гренад.

– На этих старых грязных фотографиях все люди похожи друг на друга, – сказал я. – Человек справа немного похож на вас. – Гренад улыбнулся, я тоже, но мы оба знали, что ни его, ни меня не надуешь. – Как бы то ни было, я рад, что все обошлось. Кстати, вспомнил, у меня сейчас срочное дело. Почему бы вам вдвоем не посмотреть на поезда, а потом мы вместе попьем чаю.

– Мисс Джин не очень любит смотреть поезда, – сказал Гренад неопровержимую правду.

– Чепуха, – сказала Джин. – Я бы с удовольствием пошла с вами, но мне надо взять пальто на работе. – Я улыбнулся ей, и поскольку на нее смотрел Гренад, она мне ответила тем же.

* * *

Прямо из ресторана я отправился на станцию метро «Лестер-сквер». На ступенях лестницы сидели дети с разукрашенными лицами и били в пустые консервные банки. Каждому прохожему они скучно ныли: «Подайте пенни чучелу». Я купил у них трехпенсовик и позвонил в контору. Номер на Шарлотт-стрит сначала, как и положено, выдал сигнал «линия не работает», а потом автоматически перешел на обыкновенный вызов. Я назвал телефонистке недельный пароль:

– Мне бы хотелось знать счет последних крикетных матчей.

Телефонистка ответила:

– Вы наш подписчик?

– Да, я уже два года ваш подписчик... Мистера Доулиша, пожалуйста.

Телефонистка по небрежности не отключилась, и я услышал, как она говорит Доулишу:

– Он звонит по обычному телефону, не забывайте, пожалуйста.

Я запомнил точное время, чтобы впоследствии сообщить по команде о небрежности телефонистки. Затем послышался голос Доулиша:

– Что-то у вас рано ленч кончился, сейчас всего без четверти три.

– В «Кэприс» теперь телефоны на каждом столике, – сказал я. Наступила тишина. Доулиш пытался понять, то ли я действительно в «Кэприс», то ли посылаю ему какое то сообщение.

– В чем дело? – наконец спросил он.

– Газ и электричество в старой квартире Саманты Стил.

– Зачем?

– Так, предчувствие, – сказал я.

– Поскольку министерство внутренних дел в курсе, думаю, что последствий не предвидится, валяйте. Я позвоню Хэлламу.

– Хорошо, – сказал я. – Спасибо.

– Посмотрим, что у вас получится, – сказал Доулиш. Он всегда был осторожным человеком.

* * *

Белая машина Саманты марки «альпайн» стояла у дома. Я свернул в ворота и пошел по дорожке, усыпанной мокрыми бурыми листьями. На стене, внутри готического крыльца, висела маленькая табличка «Квартиры 1 – 5». Напротив кнопки звонка с номером четыре было написано «Стил». В нижней части металлической таблички значилось: «К смотрителю – с бокового входа». Я нажал на звонок четвертой квартиры и подождал, глядя на занавески. Ничто не шелохнулось. Обогнув дом, я подошел к боковой двери, у которой на ящике с пустыми грязными молочными бутылками спала кошка. Я нажал на звонок. К двери вышел краснолицый мужчина в цветастом свитере. Во рту он держал маленькую дешевую манильскую сигару.

– Чем могу помочь?

– Квартира четыре, – сказал я. – Мне нужен ключ.

– Да ну? – сказал он и ухмыльнулся. Потом оперся рукой о дверь и скрестил ноги, неопорная нога лишь притрагивалась носком ботинка к полу. – А кто вы такой? – Он продолжал разглядывать носок своего ботинка.

– Представитель службы аварийного ремонта электросетей. – Я вынул из кармана маленькую красную картонку, на которой был напечатан такой текст «В соответствии с актом Совета по энергетике от 1954 года податель сего имеет право входить в любые помещения, в которые поставляются газ или электричество». Откуда-то изнутри доносилось слабое мычание.

Мужчина в цветастом свитере прочитал мой документик от начала до конца.

– Вы его вверх ногами держите, – сказал я.

– Шутить любите. – Он провел по ребру карточки длинным грязным ногтем и вернул ее мне. – Ключей нет, – сказал он.

– Это не проблема, – сказал я, щелкнув пальцем по пустотелой двери. – Ничего не стоит просверлить дырку в этой коробке. Мне надо, чтобы вы подписали вот здесь, что вас поставили в известность о взломе двери в помещении.

– Ничего я подписывать не буду. – Встав на обе ноги, он уперся плечом в дверь. Дверь начала медленно закрываться.

– Может, вы хотите, чтобы я вошел и отключил электричество в вашем телевизионном дворце? – сказал я и двинулся вперед, упираясь рукой в дверь. Я...

– Ладно, – пробормотал цветастый свитер. Не надо давить. У меня есть ключи от четвертой квартиры. – Он пошел, бормоча, в глубь мрачных авгиевых конюшен своей квартиры. Здесь, в подвале, цвет лица смотрителя был не столь насыщен. В темном углу стояли покрытые паутиной старый телефон, пыльная буфетная полка и коробка из красного дерева с полосатыми табличками «1-я спальня», «2-я спальня», «Столовая», «Кабинет» и «Парадная дверь». Справа находилась комната, слабо освещенная матовым светом домашнего бара, пол был сделан из некрашеных досок, а единственной мебелью являлось пластиковое кресло с коробкой шоколадных конфет на ручке и телевизор с экраном в двадцать один дюйм, который в тот момент под аккомпанемент типичной для английских документальных фильмов музыки вещал: «...сделало его одним из самых красивых мест Шропшира». В проходе, звеня ключами, появился цветастый свитер.

– Нечего тут вынюхивать, – сказал он, – за все заплачено. – Он толкнул меня в спину, и мы прошли по дорожке, а потом по устланной коврами лестнице поднялись к четвертой квартире. Нажав на певучий звонок, он дважды повернул ключ в замке. Войдя в квартиру, я тут же направился на кухню, впрочем, стараясь не обнаружить, что уже бывал здесь раньше. Бросив взгляд на большую современную плиту, я издал глубокий вздох.

– Так я и думал, – произнес я. – У нас с ними и раньше неприятности случались. – Повернувшись к разноцветному свитеру, я продолжал: – Сходите-ка лучше за большим гаечным ключом или лучше я вам свои дам, но вам, пожалуй, стоит сходить за халатом, а то испачкаетесь. Эти плиты выглядят чистенькими, а на самом деле... – я наклонился к нему, – ...на днище они кишмя кишат. – Поскольку это произвело на него впечатление, я повторил: – Кишмя кишат. – О съеденном шоколаде он тут же забыл. Я заверил его, что в обязанности смотрителя входит помогать в таких случаях, но он ни за что не соглашался. Сославшись на какое-то неотложное дело, он ушел вниз.

Я принялся за поиски. Я внимательно осмотрел каждую комнату. Мебель на мелкие кусочки я не крушил, но каждую вещь поднял и осторожно опустил. Научного оборудования не было. Женщина совсем недавно была здесь – простыни и полотенца еще хранили запах ее духов. В кухне нашлась свежая консервная банка. В гостиной стояли не совсем завядшие цветы, и вода в вазе еще не успела нагреться. Я заглянул в почтовый ящик на двери. Там лежал маленький желтый запечатанный телеграфный конвертик; телеграмма гласила: «Подтверждаю понедельник. Захвати с собой побольше денег. Джон». Даже если речь шла о ближайшем понедельнике, когда мы намеревались заполучить Семицу, неопределенностей оставалось больше нем достаточно. Телеграмма могла относиться к любому понедельнику, да и Джонов в Берлине были сотни.

Я подошел к заднему окну и посмотрел вниз. Передо мной лежал прекрасный образчик лондонского сада – великолепная бетонная лужайка. Мусорные ящики прятались за шпалерой вьющегося кустарника. Цветастый свитер, стоя на куче песка, подвязывал ветки к решетке, правда, делал это крайне небрежно, поскольку почти все его внимание было приковано к окну, за которым я стоял. Я отпрянул от окна, задев телефон; когда я снова выглянул в садик, смотритель уже исчез. Я сел в единственное удобное кресло. Снаружи фургон с мороженым исполнял перезвон двадцатого века. Предположим, что со времени моего последнего свидания с Самантой Стил здесь никто не был. Что тогда? Краснорожий в цветастом свитере без восторга встретил мой визит в эту квартиру. Пока я в квартире, он наблюдает не за парадным, а за черным ходом. Как бы то ни было, он отрывается от своего телевизора. А потом вдруг снова возвращается в дом.

Идиот. Ну конечно. Я подошел к телефону и, проследив, куда идет провод, добрался до соединительного узла. На деревянном подрозетнике я обнаружил маленькую свежепросверленную дырочку и, когда поднимался на ноги, получил по голове удар нейлоновым чулком (размер 11/12), который предварительно набили мокрым песком. Я знал все эти подробности, поскольку, придя в сознание, обнаружил под собой и рваный чулок, и мокрый песок.

Сначала я увидел хорошо начищенный носок ботинка. Он весьма грубо толкал меня в грудь. Далее я с трудом различил расплывчатые контуры полицейского в шлеме и двоих мужчин в плащах с поясами. Начищенный ботинок сказал:

– Он приходит в себя... кем он представился? – Я не расслышал, что ответил другой голос, но Начищенный Ботинок продолжал: – Ах, вот как... придется тогда ему электрошок сделать.

Я снова закрыл глаза. Это был Кайли, офицер связи Скотланд-Ярда, любитель солдатского юмора. Когда я не пришел к чаю, Джин позвонила Доулишу. Доулиш позвонил в Скотланд-Ярд и попросил их отыскать меня.

Пока я тер ушибленную голову, двое сотрудников специальной службы взломали дверь в квартиру смотрителя. С экрана телевизора ведущий телевикторины задавал свои дурацкие вопросы.

Мне хватило голубого света, чтобы найти посторонний предмет в коробке шоколадных конфет «Блэк Мэджик». Две задние комнаты были оклеены обоями с рисунками автомобилей и гоночных касок, стояла там и кое-какая потрепанная мебель с разноцветными пластмассовыми ручками, валялось грязное белье, три пачки дешевых сигар, две бутылки «Димпл Хэйг» и один липкий стакан, открытая коробка сырного печенья, полфунта маргарина и пакет нарезанного белого хлеба фирмы «Уондерлоуф». Крохотная кухня была практически пустой, если не считать эмалированного таза с грязным бельем и двух больших пакетов мыльного порошка. В мойке среди спитого чая стояли три бутылки из-под темного эля. Сушка использовалась как книжная полка, были там и книги по ферментам.

На полке в буфете стояло чистое эмалированное ведро. Офицер Спецслужбы с начищенными ботинками – он был постарше другого – осторожно снял с полки ведро.

– Понюхайте, – сказал он. – Вот скотина.

Я опустил нос к теплой пенистой массе. На меня пахнуло сильным сладким дрожжевым запахам.

– Похоже на домашнюю пивоварню, – сказал более молодой. – Когда-то я за это многих прищучил – за варку пива без лицензии.

Начищенный Ботинок откликнулся:

– Ну, что за тип, одно пиво да грязное белье.

Тот, что помоложе, ответил на это сальной шуткой про пищеварительный тракт.

Я прошел мимо них к ванной. В розовом неоновом свете ярко блестела белая кафельная плитка. Поверх ванны лежала снятая с петель дверь, которая служила чем-то вроде стола; рядом с импровизированным столом стоял кухонный табурет.

– Скотина, – произнес Начищенный Ботинок. – Какая скотина.

Я окинул взглядом приспособления на столе – тут было все необходимое: темно-коричневая телефонная трубка, какие используют в армии США, маленький конденсатор и провод, заканчивающийся парой зажимов. Из внутреннего дворика шли стандартные телефонные провода, которые можно было присоединить к телефонной трубке и к небольшому магнитофону «Грюндиг» – как для усиления речи, так и для ее записи. Кроме того, на импровизированном столе были лампа, блокнот и четыре шариковых ручки, вставленные в пустую бутылку из-под сливок. Полный самодельный комплект для прослушивания телефонных разговоров.

– Любопытно, что же в запертой комнате, – сказал более молодой сотрудник Спецслужбы. Он снял свою шляпу и положил ее на стул.

Я сказал:

– Мне нужна копия телефонного счета, договор с телефонной компанией и, может быть, что-нибудь еще на ваше усмотрение, – на эту квартиру и на четвертую.

– В подобных случаях мы изучаем весь квартал, – ответил полицейский.

– Отлично, – сказал я.

– У нас в машине есть пластырь, – сказал он. – Вам бы лучше заклеить рану.

– В чем дело, Дейв? – спросил молодой сотрудник Спецслужбы.

– Мне не нравится его голова, – ответил Дейв.

– Мне тоже не нравится, – подтвердил более молодой. Потом они оба насмешливо посмотрели на меня. Наконец молодой человек подошел к запертой двери и уставился на стальной замок. На уровне глаз в свежевыкрашенной черной двери был глазок. Когда Дейв убедился, что с этой стороны в глазок ничего не разглядишь, он сказал молодому: «Так ничего не выйдет», и тот вынул из кармана отвертку.

Ему потребовалось не более двух минут, чтобы оторвать скобы от хилой фанерной двери.

– Домовладельцев, которые сдают такие квартиры, надо сажать, – сказал молодой. Он саданул ногой по двери и вышиб ее. Старший шагнул внутрь, включил свет и присвистнул.

Это было полуподвальное помещение. Дневной свет проникал сюда только через четыре узкие щели в одной из стен. На полу лежал неприбитый дешевый линолеум в крупную черно-белую клетку. Вдоль длинной стены стояла скамейка с двумя лампами и граммофоном. Скамейку покрывал большой красный флаг с белым кругом, в котором помещалась черная свастика. В самом центре свастики был наклеен весьма идеализированный профиль Гитлера; в комнате было несколько книг, включая «Mein Kampf», пара парадных кортиков и коробка с медалями и значками. Среди туристских брошюр валялась реклама: «Гамельн в Нижней Саксонии. Слет эсэсовцев. Организуется Ассоциацией социальной защиты бывших военнослужащих СС. Желающие участвовать должны сообщить свои данные на следующей неделе. Слет будет проходить с шести тридцати вечера в пятницу до половины восьмого утра в понедельник. Комфортабельный отель, питание, посещение ночного клуба и участие в слете: самолетом в обе стороны всего за тридцать фунтов». За патефоном стояли пластинки, выпущенные американской компанией для тех, кто желал слушать речи Гитлера и нацистские оркестры на хорошей технике, даже если не мог себе позволить истратить тридцать фунтов на эсэсовский пикник. На стене висели портреты нацистских лидеров, включая и одного из американских фюреров в сделанной на заказ форме, Вдоль стен стояло еще много армейских стульев и большая чистая доска на пюпитре. На полке лежал обрывок оберточной бумаги с запиской: «Скажи миссис Уилкинсон, что в четверг будет большое сборище. Закажи, пожалуйста, еще одну пинту молока».

– Очень мило, – сказал сотрудник Специальной службы. – Вы что-нибудь подобное ожидали увидеть?

Из соседней комнаты донесся веселый голос теледиктора: «Нет, боюсь что речь идет о письменном столе со специальными отделениями для бумаг, но благодарю вас, мистер Дагдейл из Вулвергемптона, что вы приняли участие в нашей викторине...»

– Он ударил меня со словами: «Получай, жид», – сказал я. Сотрудник Спецслужбы кивнул. Из телевизора послышались звуки фанфар и аккорды электрооргана.

Глава 38

Про игрока, который потратил два хода там, где требуется один, говорят, что он «потерял темп».

Лондон, воскресенье, 27 октября

– Пластырь у тебя на голове прекрасно смотрится, – заметила Джин.

– Квартира под колпаком? – спросил я.

– Полицейский сидит на полицейском, – ответила Джин.

– А белый «альпайн»?

– Не торопись, – сказала Джин. – У полиции достаточно дел и кроме борьбы с преступниками.

– Ты предупредила их, что это не терпит отлагательств?

– Так же, как и воскресная репетиция праздничной церемонии.

– Но если они там наткнутся на что-нибудь, введи это в систему, – сказал я. – Может оказаться важным.

Джин улыбнулась.

– Я не шучу, – сказал я.

– Знаю, – сказала Джин и снова улыбнулась. – Даже самых простых вещей не допросишься. Кайтли говорит, что ты против газетных сообщений, – сказала Джин.

– Кайтли, – подхватил я. – Он обожает газеты. А ведь иногда от них больше вреда, чем пользы, – они могут привлечь внимание к тому, что в противном случае никто и не заметил бы.

– Из этого громкое дело может получиться – нацисты и все остальное, – такие вещи любят, – сказала Джин.

– Иногда ты говоришь, как сотрудник пресс-службы, – сказал я. – Как только я закончу свое дело, они могут залепить свастиками все газеты. Может, это, в конце концов, и поможет.

– Поможет поймать человека, который очулочил тебя по голове?

– "Очулочил" – это очень хорошо сказано, – сказал я.

– Спецслужба привлечет его в соответствии с разделом 6[50]50
  Раздел 6: см. Приложение 6 (примеч. авт.).


[Закрыть].

– Хорошо, – сказал я. – Будет знать, как сдавать комнаты в поднаем.

– Кто он такой? – спросила Джин.

– Понятия не имею. Знаю только, что он не очень разборчив в том, кому сдает свою комнату.

– Что тебе известно о нем? – продолжала настаивать Джин.

– Что он агент Объединенной Арабской Республики и что он носит с собой пружинный нож.

– Откуда знаешь?

– Надо же ему чем-то намазывать маргарин на свои бутерброды, – сказал я.

– Я имею в виду ОАР.

– Догадка, – признался я. – У меня нет сомнений, что Саманта Стил работает на израильскую разведку, в какие бы личные связи с Валканом она ни вступала. Этот тип снизу весьма искусно подслушивал ее телефон в самом удобном месте, из чего я заключаю, что он убежденный антисемит, а может, и агент египетской разведки.

– Ужасное упрощение, – сказала Джин.

– Ты права, – согласился я, – но ничем другим я не располагаю.

– А что насчет неонацистов?

– Я, конечно, не специалист, но что-то не верится, будто эти ребята могут смыться, не забрав своих побрякушек.

– Остроумно, – заметила она. – Может, ты и прав. – И она бросила на меня один из своих редких восхищенных взглядов.

Глава 39

В Бирме и Японии генералом называют фигуру, которая у нас известна как ферзь, а в Китае и Корее гене ралом называют нашего короля.

Берлин, суббота, 2 ноября

Панков – это что-то вроде Хэмпстеда Восточного Берлина, район уютный и буржуазный; собаки ходят в попонках, а дети играют спокойно, без криков. Стены дома 238 были испещрены выбоинами от шрапнели, на широкой каменной лестнице меня встретили запахи Eisbein[51]51
  Свиные ножки, популярное немецкое блюдо (нем.).


[Закрыть] и жареного лука.

Квартира 20 находилась на верхнем этаже. На маленькой медной бличке готическими буквами было выведено «Борг». Здесь жил экс-генерал вермахта Борг.

Дверь открыла молодая девушка. На ней был короткий передник с оборкой, такие носили в тридцатые годы. Комната, куда меня привели, была богато украшена, но скромно меблирована. Из овальной рамы на меня свирепо, по-тигриному смотрела женщина с гладко зачесанными назад волосами. Под большой фотографией сидел генерал-полковник Эрих Борг, командир танковой группы «Борг».

Генерал Борг был высокий и худой. Он сидел в старинном низком глубоком кресле, – торчащие локти и колени делали его похожим на засушенное насекомое. Он был совершенно седой и очень морщинистый, морщины разбегались в разные стороны от глаз и рта. Под правой рукой он держал блокнот и старинную авторучку. Левой он поднес высокий стакан чая с лимоном ко рту и отхлебнул осторожно глоток почти прозрачной жидкости.

У ног Борга стоял большой поднос с песком, на котором был смоделирован рельеф центральной Бельгии. Цветные деревянные палочки и булавки образовывали аккуратные ряды. Я подошел к подносу с песком и внимательно осмотрел его.

– Четыре пятнадцать пополудни, – сказал я.

– Отлично, – сказал Борг. Девушка внимательно наблюдала за нами.

– Как раз перед тем, как английская артиллерия открыла стрельбу залпами.

– Ты слышишь, Хейди, – сказал Борг и ткнул тростью туда, где был изображен прямоугольник Угумонта. – Кавалерия Нея несется к британским пушкам, пять тысяч всадников и ни грана разума. Они кричат «Vive l'Empereur!» и надеются на случай. Подскакав к орудиям, они не знают, что делать дальше, вы согласны? – Генерал смотрит на меня испытующе. Я говорю:

– Нельзя вывести пушки из строя, если у вас нет костылей, а если нет лошадей и упряжи, то и оттащить их с позиций не удастся.

– Им ума не хватило, – сказал Борг. – Хватило бы гвоздей и молотка.

Я пожал плечами.

– Они могли бы разбить вдребезги деревянные лафеты.

Борг просиял.

– Ты слышишь, Хейди? Деревянные лафеты, это существенно.

– Об этой битве я знаю от артиллериста, – пояснил я.

– Самый надежный способ, – сказал Борг. – Артиллерия играла ключевую роль в битве. Читайте «Войну и мир». Толстой знал это.

– Наполеону тоже следовало бы знать. Он ведь артиллерист.

– Наполеон, – повторил Борг. Он ткнул тростью в ферму Россом, и красный кубик вместе со струйкой песка полетел под буфет. – Идиот, – добавил он, когда император скрылся из виду.

– Я рад, что он оказался идиотом, – сказал я. – Иначе вокзал Ватерлоо был бы в Париже.

– А вам-то что до этого? – спросил Борг.

– Я живу у вокзала Ватерлоо, – ответил я.

Борг стукнул меня тростью по колену. Я отпрянул, чтобы избежать следующего удара Борг холодно улыбнулся. Это был прусский жест дружбы. Девушка сделала для меня сиденье, положив в стопку карту центральной Польши, книгу о средневековом оружии и «Немецкий солдатский календарь» за 1956 год. Я сел.

– Странные вы люди, французы, – сказал Борг.

– Да, – согласился я. Стены мансарды наклонно сходились, большие окна имели треугольную форму. Вдоль окон стояли лоснящиеся от жары растения в горшках. Сквозь запотевшие стекла пыльные крыши выглядели причудливым импрессионистским рисунком.

– Хейди. – Голос генерала был высок и чист.

Его дочь принесла мне маленькую чашечку крепкого кофе. Она понаблюдала за тем, как я отпил глоток, и спросила, не жарко ли мне.

– Нет, – ответил я. По лбу и щекам у меня стекали капельки пота.

Она засмеялась.

– Папа все время мерзнет, – объяснила она.

– Понимаю, – сказал я и снова протер запотевшие очки.

– Что такое? – громко спросил генерал.

– Вы мерзнете, – сказал я.

– Я такой, – подтвердил генерал.

– Какой?

– Старый, – терпеливо ответил он. Девушка похлопала его по плечу, приговаривая:

– Он, конечно, не считает, что ты старый. – Потом обратилась ко мне: – Папа читает по губам; надо смотреть на него, когда с ним говорите.

– Тогда он дурак, – сказал генерал.

Я посмотрел на улицу сквозь запотевшее окно; на противоположной стороне висел транспарант: «Мир должен уметь себя защищать».

Генерал Борг сказал:

– Время похоже на поезд, идущий в одном направлении с твоим по соседней колее; когда ты молод, другой поезд идет почти одновременно с тобой. С возрастом поезд времени идет все быстрее и быстрее, пока вообще не обгоняет тебя, и ты снова видишь зеленые поля.

Я поддакнул.

– Я пытаюсь, – сказал генерал очень медленно, не отрывая от меня внимательных глаз, – я пытаюсь вспомнить вас. Может, мы воевали вместе?

– Да, – согласился я, – правда, я воевал против вас.

– Очень мудро, – сказал генерал, восхищенно глядя на меня.

– Я пришел к вам по поводу вашей коллекции полковых дневников, – сказал я.

Лицо генерала оживилось.

– Вы военный историк. Я так и думал. У нас очень большая коллекция. Вас не интересует кавалерийская форма? Я как раз пишу сейчас статью об этом.

– Нет, мне нужна простая справка. Об одном из подразделений вермахта, которое занималось эвакуацией людей из концлагеря. Я хотел бы уточнить кое-что о личном составе.

– Хейди поможет вам, – сказал генерал. – Это очень простое дело. У нас целая комната архивов отдельных частей. Верно, Хейди?

– Да, папа, – ответила она. – Я там с трудом убираюсь, так она заставлена, – добавила она, уже обращаясь ко мне. Я дал ей листок бумаги с моими вопросами.

– Уверен, что вы справитесь.

Она ушла выполнять просьбу.

Генерал отхлебнул чаю и начал рассказывать о кавалерийской форме XIX века.

– Вы пришли ко мне по совету полковника Стока? – неожиданно спросил он.

– Точно. Он сказал мне, что у вас лучшая коллекция военных документов во всей Германии.

Генерал кивнул.

– Очаровательный человек этот Сток, – сказал генерал. – Он дал мне интереснейшие материалы по истории Красной Армии. Очень добрый человек. Это редкая штука.

Я не знал, что он имеет в виду – исторические материалы или доброту Стока.

– Вы давно здесь живете? – спросил я, просто чтобы прервать наступившее молчание.

– Я родился в этом доме, – сказал генерал. – В нем же и умру. При жизни отца он весь нам принадлежал. А теперь мы хозяева только маленькой квартирки на крыше. Остальная часть дома под правительственным контролем – много людей еще вообще бездомны, что поделаешь, нечего жаловаться.

– А вы никогда не думали о том, чтобы перебраться на Запад? – спросил я.

– Да, – ответил он. – Моя мать догадалась переехать в Кельн. Это было году в 1931-м, но мы остались.

– Я имею в виду, после войны. Почему вы остались жить в Восточном Берлине после войны?

– Мои старые друзья не могут навещать меня, – сказал он.

Я уж было собрался переформулировать вопрос, но, спокойно улыбнувшись, генерал дал мне понять, что уже ответил на него.

– Вы что-нибудь для Бонна делаете? – спросил я.

– Для этих негодяев – разумеется, нет. – Он стукнул по ручке кресла так, будто его кулак был аукционным молотком. – Первые десять лет после войны я был чересчур нацистом для любого порядочного немца он ни за что не сел бы пить со мной кофе. – Слова «порядочный немец» он произнес с явной иронией. – Я за это время беседовал только с двумя полковниками из Американского института военной истории. Мы вместе прошли все бои от Буга до Волги. И, знаете ли ... – Он доверительно наклонился ко мне – ...с каждым новым разом я делал все меньше ошибок. Смею вас уверить, еще парочка визитов американских полковников, и я бы взял Сталинград. – Он засмеялся сухим невеселым смехом. – Целые десять лет я был чересчур нацистом для немецких политиков. – Он снова невесело засмеялся, будто уже устал от этой шутки. Возвратилась Хейди с кипой больших коричневых конвертов.

– Вы знакомы с полковником Стоком? – спросила она меня.

– Моя девочка увлечена им, – сказал генерал и на сей раз рассмеялся совершенно искренне.

– Не такой уж плохой выбор, – сказал я, опасаясь, что проявляю неучтивость.

– Совершенно верно, – сказал генерал.

– Вы коллега Олега Алексеевича? – спросила девушка.

– Я его деловой соперник, – ответил я.

Засмеявшись, она положила передо мной большие коричневые конверты, которые содержали новые подробности о Бруме.