Текст книги "Скверное начало"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава десятая

На этот раз Клаус был тем бодлеровским ребенком, который метался беспокойным сном на кровати, а Вайолет бодрствовала при свете луны. Весь день сироты выполняли олафовские задания и почти не общались между собой. Клаус слишком устал и пал духом, чтобы разговаривать, а Вайолет слишком глубоко ушла в свой изобретательский мир и была занята исключительно разработкой своего плана.

Когда наступила ночь, Вайолет взяла в охапку штору, служившую постелью

Солнышку, и отнесла к двери, которая вела к башенной лестнице, где на страже стоял толстый приспешник Графа Олафа, громадина – не то мужчина, не то женщина. Вайолет спросила, нельзя ли ей отнести одеяло сестре, чтобы той было поуютнее ночью, но громадное существо только тупо посмотрело на нее белесыми глазами, отрицательно покачало головой и жестом велело ей уйти.

Вайолет, конечно, понимала, что перепуганную Солнышко не утешить скомканной занавеской, но надеялась хоть на минутку прижать к себе девочку и сказать, что все будет хорошо. Кроме того, ей хотелось, как говорится в преступном мире, «прощупать обстановку». Это выражение означает – произвести осмотр определенного места перед тем, как поточнее составить некий план. Например, если вы занимаетесь ограблением банков (хотя надеюсь, что это не так), вы, вероятно, за несколько дней до задуманного ограбления сходите туда и – возможно, даже в переодетом виде – осмотритесь как следует и изучите – где и сколько там охранников, телекамер и прочих помех, чтобы сообразить, как во время ограбления избежать поимки или смерти.

Вайолет, как законопослушная гражданка, вовсе не собиралась грабить банк, а хотела спасти Солнышко и рассчитывала хоть мельком взглянуть на комнату в башне, где держали в плену сестру, – чтобы легче было разработать план спасения. Но когда оказалось, что прощупать обстановку не удастся, Вайолет в расстройстве села на пол у окна и как можно бесшумнее стала сооружать некое механическое приспособление.

Материалов у нее под рукой было для этого очень мало, а ходить ночью по дому в поисках чего-то подходящего с риском возбудить подозрения Графа Олафа и его шайки она не решалась. Но все-таки кое-какие детали для создания спасательного устройства у нее нашлись. Над окном оставался крепкий металлический прут, на котором раньше висела штора. Вайолет ухитрилась снять его. С помощью одного из булыжников, положенных в комнате Графом Олафом, она разломила прут надвое. Каждый кусок она несколько раз согнула под острым углом (и при этом слегка порезала себе ладони). Потом она сняла со стенки одно изображение глаза, висевшее, как водится, на проволочной петельке. Отцепила проволочку и соединила с ее помощью два куска прута. Получилось нечто вроде большого металлического паука.

Из картонного ящика она достала самое безобразное из платьев, купленных миссис По, – носить эту одежду бодлеровские сироты, даже доведенные до отчаяния, все равно не могли. Быстро и аккуратно она стала рвать платье на длинные узкие полосы и связывать их. Среди прочих практических талантов Вайолет обладала знанием многочисленных типов узлов. Тот узел, который она использовала сейчас, назывался «язык дьявола». Его изобрела шайка финских пираток в пятнадцатом веке и назвала «языком дьявола» потому, что петли извивались туда-сюда самым затейливым и жутким образом. Вайолет связала полосы именно этим прочным узлом, так что получилось что-то вроде веревки. За работой она вспоминала, что говорили ей родители, когда родился Клаус, и потом, когда Солнышко принесли из родильного дома. «Ты старшая из бодлеровских детей, – сказали они ласково, но твердо. – И как на старшей на тебе лежит ответственность за младших. Обещай, что ты будешь всегда начеку и не дашь их в обиду». Вайолет помнила о своем обещании, и сейчас, подумав о синяке, до сих пор украшавшем лицо Клауса, и о Солнышке, болтавшейся в клетке на башне как флаг, она заработала еще быстрее. Хотя в их последних неприятностях виноват был Граф Олаф, ей казалось, что она нарушила слово, данное родителям, и теперь поклялась себе все исправить.

В конце концов, использовав немало безобразной одежды, Вайолет сплела веревку длиной, как она надеялась, не меньше тридцати футов. Один конец она привязала к металлическому пауку, после чего осмотрела плод своих трудов. Получился крюк, так называемая кошка, какие употребляются для лазанья по отвесным стенам зданий, чаще всего с преступными намерениями. Забросив кошку на башню и зацепив ее за что-нибудь наверху, Вайолет намеревалась залезть по веревке до окна, отвязать клетку с Солнышком и спуститься с ней вниз. План был, конечно, очень рискованный, опасный вообще, а особенно потому, что она соорудила кошку сама, а не купила в специальном магазине. Но крюк было единственное, что она могла соорудить без оборудованной изобретательской лаборатории, да и время было на исходе. Клауса она ни во что не посвятила, так как не хотела обнадеживать его зря. Итак, не будя его, она взяла крюк и на цыпочках вышла из комнаты.

Очутившись на дворе, Вайолет поняла, что план ее осуществить еще труднее, чем она думала. Стояла полная тишина, а значит, следовало действовать абсолютно бесшумно. При этом дул ветерок. И когда Вайолет представила, как раскачивается на стене, цепляясь за веревку из безобразной одежды, она чуть не отказалась от своего замысла. К тому же в темноте не было видно, куда кидать и за что цеплять. Она стояла в ночной рубашке и дрожала от вечерней прохлады. И все-таки она знала, что обязана попытаться. Изо всей силы она как можно выше забросила крюк правой рукой и постояла в ожидании – зацепился ли он за что-нибудь.

Дзинь! Крюк с громким лязгом ударился о башню, но не задержался, а грохнулся на землю. Вайолет застыла на месте, сердце у нее колотилось, она ждала, что вот-вот Граф Олаф или кто-то из его сообщников явятся выяснить, в чем дело. Но никто не появился, и Вайолет, переждав несколько минут, раскрутила крюк над головой, как лассо, и забросила его во второй раз.

Дзинь, дзинь! Крюк дважды ударился о башню, падая вниз. Вайолет опять подождала, не послышатся ли шаги, но услышала лишь громкий стук своего бьющегося от страха сердца. Она решила попробовать еще раз.

Дзинь! Крюк отскочил от стены башни и снова упал, больно ударив Вайолет в плечо. Одна из лап порвала ей на плече рубашку и впилась в кожу. Прикусив кулак, чтобы не вскрикнуть, Вайолет пощупала раненое плечо – оно было мокрое, в крови. Руку дергало от боли.

На данном этапе я бы на месте Вайолет бросил это занятие, но Вайолет, уже поворачиваясь, чтобы уйти в дом, вдруг представила себе, как, должно быть, перепугана Солнышко… и, невзирая на боль в плече, еще раз забросила правой рукой крюк.

Дз… Привычный звук «дзинь» на полдороге прекратился, и в тусклом свете луны Вайолет разглядела, что крюк не падает. Она с волнением дернула веревку – и веревка выдержала рывок. Крюк сидел крепко.

Вайолет уперлась ногами в каменную кладку, сжала руками веревку, зажмурилась и стала подниматься. Она подтягивалась все выше, перебирая руками веревку и ни на минуту не забывая про свое обещание родителям и про страшные угрозы Олафа в случае, если его злодейский план удастся. По мере того как Вайолет взбиралась все выше, ночной ветер дул все сильнее, и несколько раз Вайолет приходилось останавливаться и пережидать порыв. Она боялась, что в любой момент материя порвется и она разобьется насмерть. Однако благодаря ее квалификации, что в данном случае означает «ее изобретательскому таланту», все удалось, и Вайолет вдруг ощутила под пальцами не тряпичное, а что-то металлическое. Она открыла глаза и увидела Солнышко, которая смотрела на нее сквозь прутья отчаянным взглядом и силилась сказать что-то сквозь пластырь. Вайолет добралась до верхушки башни прямо над окном, где висела связанная Солнышко!

Только Вайолет хотела схватить клетку с пленницей и начать спускаться, как вдруг увидела нечто заставившее ее замереть. Паучья лапа крюка, зацепившаяся, как думала Вайолет, за какую-то выемку в каменной стене, или за оконную раму, или далее за мебель в комнате, на самом деле зацепилась за нечто совершенно иное. Крюк Вайолет зацепился за другой крюк – за руку крюкастого типа. А второй его крюк, поблескивая в лунном свете, тянулся прямо к ней.

Глава одиннадцатая

– Как приятно, что ты решила к нам присоединиться, – приторным голосом произнес крюкастый.

Вайолет хотела сразу же скользнуть по веревке вниз, но помощник Графа Олафа оказался проворнее. Он мгновенно втащил ее в комнату и резким движением швырнул вниз спасательное устройство. Металлическая кошка со звоном ударилась о землю. Вайолет тоже попалась в капкан.

– Я рад, что ты тут, – повторил крюкастый. – Я как раз очень соскучился по твоей хорошенькой мордашке. Садись сюда.

– Что вы собираетесь со мной делать? – спросила Вайолет.

– Я сказал – сядь! – прорычал крюкастый и толкнул ее на стул.

Вайолет оглядела скудно освещенную неряшливую комнату. В течение вашей жизни вам приходилось, наверное, замечать, что людское жилье обычно отражает личность своих обитателей. В моей комнате, например, собраны самые разные предметы, которые представляют для меня особую важность. Среди них – пыльный аккордеон, на котором я могу сыграть несколько грустных мелодий, толстая пачка записей о деятельности бодлеровских сирот и давным-давно сделанная, потускневшая от времени фотография женщины по имени Беатрис. Предметы эти для меня очень ценны и дороги. Комната в башне тоже содержала вещи, которые, видимо, были важны и дороги для Графа Олафа. Но вещи эти были страшные. Обрывки бумаги, на которых неразборчивым почерком были записаны его злодейские планы; они неопрятным ворохом лежали на «Матримониальном праве», которое он отобрал у Клауса. Тут и там стояло несколько стульев и горело несколько свечей, которые отбрасывали колеблющиеся тени. По всему полу валялись пустые бутылки из-под вина и немытые тарелки. Но больше всего там было рисунков – карандашных и маслом, а также вырезанных из дерева изображений глаз – больших, маленьких, всяких: глаза на потолке, глаза, процарапанные на грязном дощатом полу, глаза, кое-как нарисованные на подоконнике, а один большой глаз красовался на круглой ручке двери, которая вела на лестницу. Жуткое место!

Крюкастый залез в карман своего засаленного пальто и вытащил рацию. С некоторым трудом он нажал на кнопку и подождал минутку.

– Босс, это я, – сказал он. – Ваша стыдливая женушка только что забралась сюда, чтобы спасти маленькую кусачую дрянь. – Он помолчал, слушая Графа Олафа. – Не знаю. По какой-то веревке.

– При помощи альпинистской кошки, – пробормотала Вайолет, отрывая рукав от ночной рубашки, чтобы перевязать себе плечо, – Я сама ее сделала.

– Говорит, с помощью альпинистской кошки, – повторил крюкастый в рацию. – Не знаю, босс. Да, босс. Да, конечно, я понимаю – она ваша. Да, босс. – Он нажал на кнопку, разъединил связь и повернулся к Вайолет. – Граф Олаф очень недоволен своей молодой женой.

– Я ему не жена, – огрызнулась Вайолет.

– Ничего, скоро будешь. – Крюкастый помахал крюком, как другие помахивают пальцем. – А пока я должен сходить за твоим братцем. Вы все трое проведете здесь взаперти следующий день до вечера. Тогда Граф Олаф сможет быть уверен, что вы не придумаете еще какую-нибудь каверзу.

С этими словами крюкастый, тяжело ступая, вышел. Вайолет услышала, как он запер за собой дверь и затопал вниз по лестнице. Едва шаги его затихли, Вайолет бросилась к Солнышку и положила руку ей на голову. Развязать ее или снять со рта пластырь она не решалась, так как боялась навлечь, проще говоря вызвать, гнев Графа Олафа. Вайолет только погладила Солнышко по волосам и прошептала, что все в порядке.

Но, естественно, ничего в порядке не было, наоборот, все было из рук вон плохо. В башенную комнату уже просачивался рассвет, а Вайолет все перебирала в уме ужасающие испытания, которые они с братом и сестрой пережили за последнее время. Внезапно и страшным образом умерли родители. Миссис По купила им уродливую одежду. Они поселились в доме Графа Олафа, где с ними обращаются отвратительно.

Мистер По отказался им помочь. Они раскрыли злодейский план своего опекуна, который хотел жениться на Вайолет, чтобы завладеть бодлеровским состоянием. Клаус попытался противостоять Графу Олафу, используя сведения, почерпнутые из книг судьи Штраус, – и потерпел неудачу. Бедную Солнышко взяли в плен. А теперь, когда Вайолет попробовала спасти Солнышко, она и сама стала пленницей. Б общем, несчастья в их жизни следовали одно за другим, и Вайолет пришлось определить их положение как глубоко прискорбное, а если сказать по-другому – «отнюдь не доставляющее удовольствия».

Шаги на лестнице прервали ее размышления, и вскоре крюкастый отпер дверь и втолкнул в комнату сонного, испуганного и сбитого с толку Клауса.

– Так, и третий тут, – объявил крюкастый. – Теперь пойду помогу Графу Олафу с последними приготовлениями к сегодняшнему спектаклю. И чтоб больше никаких фокусов, а то я вас обоих тоже свяжу и вывешу за окошко.

Он свирепо глянул на них на прощание, запер опять дверь и затопал вниз по лестнице.

Клаус заморгал и оглядел грязную комнату. Он был в пижаме.

– Что случилось? – спросил он у Вайолет. – Почему мы тут?

– Я пыталась спасти Солнышко, – ответила Вайолет, – и с помощью одного моего изобретения взобралась на башню.

Клаус подошел к окну и посмотрел вниз.

– Тут так высоко. Тебе, наверное, было очень страшно.

– Жутко страшно, – призналась Вайолет, – но не так, как выйти замуж за Графа Олафа.

– Жалко, что твое изобретение не сработало, – печально заметил Клаус.

– Оно прекрасно сработало, – возмутилась Вайолет, потирая раненое плечо. – Просто этот тип меня сцапал. И теперь мы пропали. Он пообещал держать нас здесь до вечера, а там нас ждет «Удивительная свадьба».

– А ты не можешь придумать что-нибудь еще, чтобы нам спастись бегством? – спросил Клаус.

– Попробую, – ответила Вайолет. – А почему бы тебе не порыться во всех этих книгах и бумагах? Вдруг там найдется что-нибудь полезное?

Несколько часов подряд они перебирали все в комнате и у себя в голове, пытаясь найти что-нибудь, что могло бы им помочь. Вайолет искала предметы, с помощью которых могла бы что-нибудь смастерить. Клаус просматривал бумаги и книги Графа Олафа. Время от времени они подходили к Солнышку, ободряюще улыбались ей и трепали по головке. Изредка они перебрасывались словами друг с другом, но большей частью молчали, погруженные в свои мысли.

Примерно в полдень Вайолет вдруг сказала:

– Будь у нас керосин, я бы сделала из этих бутылок коктейль Молотова.

– Коктейль Молотова? Что это такое?

– Это такие небольшие бомбочки – бутылки с зажигательной смесью, – объяснила Вайолет. – Мы бы их выбросили из окна и привлекли внимание прохожих.

– Но керосина у нас нет, – с мрачным видом подытожил Клаус.

Они молчали еще несколько часов.

– Жаль, что тебя или его нельзя обвинить в полигамии, – наконец проговорил Клаус.

– Что значит «полигамия»?

– Это если бы у тебя уже был муж или у него жена, – объяснил Клаус. – Тогда по здешним законам вы совершили бы преступление, даже если бы женились в присутствии судьи, сказали «да» и подписали бумагу как положено. Я прочел про это в «Матримониальном праве».

– Но ничего такого нет, – сокрушенно заметила Вайолет.

Прошло еще несколько часов в молчании.

– Можно бы разбить бутылки и использовать их как ножи, но, боюсь, труппа Графа Олафа нас все равно одолеет.

– Ты можешь ответить «нет» вместо «да», – предложил Клаус. – Но, боюсь,

Граф Олаф велит тогда отвязать клетку с Солнышком.

– Само собой разумеется, – раздался голос Графа Олафа, и дети вздрогнули от неожиданности.

Они так увлеклись разговором, что не слышали, как он поднялся по лестнице и отпер дверь. На нем был театральный костюм, а бровь до того натерта воском, что блестела так же сильно, как глаза. За спиной у него виднелся крюкастый, он улыбался и манил детей крюком.

– Идемте, сироты, – скомандовал Граф Олаф. – Пришло время для свершения великого события. Мой помощник останется здесь в комнате, и мы с ним будем держать связь по рации. Если во время представления что-то пойдет не так, ваша сестра разобьется насмерть. Пошли!

Глава двенадцатая

Вайолет и Клаус Бодлер, по-прежнему в пижаме и ночной рубашке, стояли за кулисами олафовского театра, находясь в состоянии раздвоения личности. В данном случае это означало, что они одновременно испытывали противоположные чувства. С одной стороны, они, естественно, содрогались от страха. Судя по приглушенным звукам голосов, доносившихся со сцены, спектакль «Удивительная свадьба» уже начался, и пытаться сорвать его было поздно. С другой стороны, они были зачарованы всем происходящим: ни разу в жизни они не бывали за кулисами во время спектакля, а там было на что посмотреть. Члены олафовской труппы бегали туда-сюда и на бодлеровских детей внимания не обращали. Три очень низеньких человечка тащили большой фанерный щит, расписанный так, будто это жилая комната. Две женщины с белыми лицами ставили цветы в вазу, которая издали казалась мраморной, но вблизи оказалась картонной. Важного вида человек, с лицом, усеянным бородавками, возился с осветительной аппаратурой. Выглянув украдкой на сцену, дети увидели, как Граф Олаф в театральном костюме произносит какие-то фразы из пьесы, но тут же занавес опустился. Занавесом управляла коротко остриженная женщина, которая тянула за длинную веревку, перекинутую через блок. Так что, как видите, страх не помешал Бодлерам с интересам наблюдать происходящее, им только хотелось, чтобы к ним это не имело прямого отношения.

Как только занавес упал, Граф Олаф вышел за кулисы и увидел детей.

– Уже конец второго действия! Почему сироты не одеты?! – прошипел он, обращаясь к женщинам с белыми лицами.

Услышав, что публика разразилась аплодисментами, Граф сменил злобное выражение лица на радостное и снова вышел на сцену. Встав в центре, он сделал знак стриженой женщине поднять занавес и, когда занавес взвился, стал раскланиваться и посылать зрителям воздушные поцелуи. Но как только занавес опустился, лицо его снова приняло злобное выражение.

– Антракт всего десять минут, – сказал он, – а дальше дети выходят на сцену. Быстро надевайте на них костюмы!

Ни слова не говоря, женщины схватили Вайолет и Клауса за руки и потащили в артистическую. Комната была пыльная, но ярко освещенная, с зеркалами и лампочками над каждым зеркалом, чтобы актерам было удобнее накладывать грим и надевать парики. Актеры переговаривались друг с другом и смеялись, переодеваясь к следующему акту. Одна из женщин с белым лицом задрала Вайолет руки вверх, сдернула с нее ночную рубашку и сунула ей грязно-белое кружевное платье. Вторая стащила с Клауса пижаму и поспешно впихнула его в синий матросский костюмчик, от которого тело у него зачесалось. В нем он стал выглядеть как малолетний ребенок.

– Ну, разве это не увлекательно? – раздался голос, и дети, обернувшись, увидели судью Штраус в судейской мантии и в напудренном парике. В руке она сжимала небольшую книжку. – Дети, вы чудесно выглядите!

– Вы тоже, – отозвался Клаус. – А что это за книжка?

– А-а, это моя роль. Граф Олаф посоветовал мне взять с собой свод законов и прочесть настоящие слова из настоящей брачной церемонии, чтобы пьеса выглядела как можно реалистичнее. Тебе, Вайолет, придется сказать только «да», но мне надо произнести целую речь. Вот будет забавно!

– Знаете, как было бы еще забавнее? – осторожно проговорила Вайолет. – Если бы вы изменили слова своей роли, так, чуть-чуть.

Клаус оживился:

– Верно. Проявите творческую инициативу, судья Штраус. Ведь необязательно придерживаться точной официальной церемонии. Это же не настоящее венчание.

Судья Штраус нахмурилась:

– Не знаю, дети, не знаю. Я думаю, лучше следовать указаниям Графа Олафа. В конце концов, он тут главный.

– Судья Штраус! – позвал кто-то. – Судья Штраус! Пожалуйста, зайдите к гримеру!

– Ох, мне наложат грим! – У судьи Штраус на лице появилось мечтательное выражение, как будто ее собирались короновать, а не перепачкать лицо пудрой и кремом. – Детки, я должна идти. Увидимся на сцене!

Судья Штраус убежала, а дети закончили переодеваться. Одна из женщин надела Вайолет на голову убор из цветов, и Вайолет вдруг с ужасом осознала, что платье на ней подвенечное. Вторая женщина надела Клаусу на голову матросскую шапочку, и, поглядевшись в зеркало, Клаус поразился, до чего нелепо он выглядит. Они встретились глазами с Вайолет в зеркале.

– Что мы можем успеть сделать? – тихонько сказал Клаус. – Притвориться больными? Тогда, возможно, спектакль отменят?

– Граф Олаф догадается, чего мы добиваемся, – мрачно возразила сестра.

– Акт третий «Удивительной свадьбы» Аль Функута начинается! – выкрикнул человек, державший в руке доску с зажимом для бумаги. – Все займите свои места!

Актеры опрометью выбежали из артистической, а женщины опять схватили детей за руки и потащили вдогонку за остальными. За кулисами творилось настоящее столпотворение, актеры и рабочие сцены суетились, производя последние приготовления. Спешивший мимо лысый с длинным носом вдруг остановился, оглядел Вайолет в ее свадебном наряде и ухмыльнулся.

– Никаких фокусов! – Он погрозил костлявым пальцем. – Помните, когда окажетесь на сцене, делайте в точности, что вам велено. Граф Олаф в течение всего акта будет держать в руке рацию. Если хоть что-нибудь себе позволите лишнее, он тут же даст знать в башню.

– Знаем, знаем, – с досадой отозвался Клаус. Ему уже надоело слушать одни и те же угрозы.

– Советую поступать как намечено, – повторил лысый.

– Не сомневаюсь, что так они и поступят, – сказал чей-то голос, и дети увидели парадно одетого мистера По в сопровождении миссис По. Он улыбнулся и подошел поздороваться с детьми.

– Мы с Полли хотели пожелать вам ни пуха ни пера. Я рад, что вы приспособились к жизни с новым отцом и принимаете участие в семейном начинании.

– Мистер По, – быстро проговорил Клаус, – мы с Вайолет хотим вам кое-что сказать. Очень важное.

– И что же вы хотите сказать? – отозвался мистер По.

– Да, дети, – вмешался возникший неизвестно откуда Граф Олаф, – что же вы такое хотите сказать мистеру По? – Блестящие глаза его пристально глядели на детей. В руке он держал рацию.

– Что мы ценим все, что вы для нас сделали, мистер По, – упавшим голосом произнес Клаус. – Вот и все, что мы хотели сказать.

– Само собой, само собой, – мистер По похлопал Клауса по спине. – Ну хорошо, нам с Полли пора занять наши места. Итак, ни пуха ни пера, Бодлеры!

И мистер По ушел. Граф Олаф подтолкнул детей в середину сцены. Там толпились актеры, разбегаясь по своим местам, отведенным им в третьем акте. Судья Штраус в уголке повторяла вслух нужные строки из свода законов. Клаус оглядел сцену, выискивая хоть кого-нибудь, кто мог бы им помочь. Лысый с длинным носом взял Клауса за руку и отвел его в сторону.

– Мы с тобой будем стоять тут весь акт. И не вздумай валять дурака.

Клаус смотрел, как его сестра в подвенечном платье встала рядом с Графом Олафом. Занавес поднялся. Из зала послышались аплодисменты, и третий акт «Удивительной свадьбы» начался.

Никакого интереса для вас нет, если бы я стал описывать, как в подробностях развертывалось действие этой пресной, в смысле скучной и глупой, пьесы Аль Функута. Пьеса никуда не годилась и для нашего повествования значения не имеет. Актеры и актрисы произносили очень вялые диалоги, передвигаясь в то же время по сцене. Клаус пытался встретиться с ними глазами, чтобы понять, можно ли ожидать от кого-нибудь помощи. Очень скоро он сообразил, что пьеса эта выбрана специально для осуществления злодейских замыслов Графа Олафа, а вовсе не за какую-то занимательность и для удовольствия публики. Клаус заметил, что зрители уже потеряли интерес к зрелищу и ерзают на стульях. Он перенес свое внимание на зал – не заметят ли оттуда, что на сцене творится что-то не то. Но человек с бородавками установил осветительную аппаратуру таким образом, что свет мешал Клаусу разглядеть лица, он видел только неясные очертания людей. Граф Олаф беспрерывно произносил очень длинные монологи, сопровождая их замысловатой жестикуляцией и гримасами. И ни один человек, судя по всему, не замечал, что все это время Граф Олаф не выпускает из руки рацию.

Наконец заговорила судья Штраус, и Клаус увидел, что она читает прямо из книги с законами. Глаза ее сверкали, лицо раскраснелось, это было ее первое в жизни театральное выступление, и в своем упоении она не замечала, что стала частью олафовского злодейского плана. Она говорила и говорила про Олафа и Вайолет, и как они будут вместе в болезни и в здоровье, в хорошие времена и в тяжелые, и всякое такое, что говорится тем, кто почему-либо решил пожениться.

Когда судья Штраус кончила читать, она повернулась к Графу Олафу и спросила:

– Согласны вы взять эту женщину в жены?

– Да, – ответил, улыбаясь, Граф Олаф. Клаус заметил, как Вайолет всю передернуло.

– А ты, согласна ты взять этого человека в мужья? – Судья Штраус повернулась к Вайолет.

– Да, – ответила Вайолет.

Клаус сжал кулаки. Его сестра сказала «да» в присутствии судьи! Как только она подпишет официальный документ, брак станет законным. И вот уже судья Штраус взяла бумагу у одного из актеров и протянула ее Вайолет, чтобы та подписала ее.

– Ни с места, – пробормотал лысый, и Клаус, думая о Солнышке, висящей на верхушке башни, замер, не смея шевельнуться, и только следил за Вайолет. Та взяла протянутое ей Графом Олафом длинное гусиное перо. Расширенными глазами она смотрела на договор, лицо ее побледнело, а левая рука, когда она подписывала бумагу, дрожала.