Текст книги "Кровожадный Карнавал"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава вторая

«Подслушивать» здесь означает «прислушиваться к интересным беседам, участвовать в которых вас не приглашали». Подслушивать – очень полезное занятие, а зачастую и приятное, но подслушивать считается невоспитанным, и, как большая часть невоспитанных поступков, подслушивание неизменно влечет за собой неприятности, если вас застигнут за этим занятием. Однако бодлеровские сироты, как вам известно, имели в этом отношении богатый опыт и научились не попадаться. Они знали, как бесшумно прокрасться на территорию Карнавала Калигари, как притаиться под окном фургона Мадам Лулу. Случись вам оказаться там в этот зловеще-синий вечер (а ничто в моих расследованиях не указывает на ваше присутствие), вы бы не услышали ни малейшего шороха, когда Бодлеры подслушивали разговоры своих врагов.

Зато Граф Олаф со своей труппой шумели вовсю.

– Мадам Лулу! – заорал Граф Олаф как раз, когда дети прижались к стенке фургона, стараясь стать как можно незаметнее в вечернем сумраке. – Мадам Лулу, налей-ка нам вина! После поджога и бегства от полиции меня всегда мучит жажда.

– А мне хочется пахтанья ( сыворотка, остающаяся при сбивании сливочного масла ) в бумажном стаканчике, – потребовала Эсме. – Это новый модный напиток.

– Пять бокалов вина и стаканчик пахтанья, сейчас, пожалуйста, – ответил женский голос со знакомым акцентом. Совсем недавно, когда Эсме Скволор была опекуншей Бодлеров, Олаф изображал человека, который плохо говорит по-английски, и для этого объяснялся с якобы иностранным акцентом, очень похожим на тот, который они услышали сейчас. Бодлеры попытались заглянуть в окно, чтобы увидеть гадалку, но занавески у Мадам Лулу были плотно сдвинуты.

– Я испытываю радость, пожалуйста, видеть тебя, мой Олаф. Добро пожаловать ко мне в фургон. Какая твоя жизнь?

– Дел по горло, – ответил крюкастый, имея в виду, что они «беспрерывно гоняются за невинными детьми». – Никак не изловить этих троих сирот.

– Не волнуйтесь про детей, пожалуйста, – успокоила гостей Мадам Лулу. – Хрустальный шар говорит: мой Олаф одолеет.

– Если это означает «прикончит невинных деток», – вмешалась одна из напудренных женщин, – то это будет самая радостная новость за сегодняшний день.

– «Одолеет» значит «победит», – отозвался Олаф, – но в данном случае слово имеет смысл «прикончит Бодлеров». Когда именно, говорит хрустальный шар, это произойдет?

– Очень скоро, пожалуйста. А какие подарки ты мне привез, мой Олаф, после путешествия?

– Хм, давай посмотрим, – ответил Олаф. – Есть премилое жемчужное ожерелье, я его украл у медсестры в больнице.

– Но ты обещал отдать его мне — перебила Эсме. – Отдай ей одну из вороньих шляп, которые ты прихватил в Городе Почитателей Ворон.

– Должен тебе сказать, Лулу, – продолжал Олаф, – ты потрясающая гадалка. Я бы нипочем не додумался, что Бодлеры скрываются в том дурацком городишке, а вот твой шар сразу сообразил.

– Магия есть магия, пожалуйста, – отозвалась Лулу. – Еще вино, мой Олаф?

– Спасибо. А теперь, Лулу, нам снова нужно, чтобы ты погадала.

– Бодлеровские отродья опять улизнули, – пояснил лысый, – вот босс и думает, не сможешь ли ты сказать, куда они делись.

– А заодно, – добавил крюкастый, – нам надо знать, где сникетовское досье.

– И еще надо знать, действительно ли остался в живых кто-то из бодлеровских родителей, – раздался голос Эсме. – Так считают сироты, но твой шар мог бы сказать наверняка, так это или нет.

– А я хочу еще вина, – добавила одна из женщин с белым лицом.

– Много просьб, пожалуйста, – проговорила Мадам Лулу. – Мадам Лулу вспоминает время раньше, тогда мой Олаф приезжал для моей компании.

– Сегодня не до того, – поспешно ответил Олаф. – Не могла бы ты поспрашивать свой хрустальный шар прямо сейчас?

– Ты знаешь правило шара, мой Олаф, – отозвалась Лулу. – Ночью хрустальный шар обязан спать в гадательной палатке, а на восходящем солнце можно спросить один вопрос.

– Значит, утром я задам первый вопрос, – распорядился Олаф. – И мы будем тут жить, пока я не получу ответы на все вопросы.

– О нет, мой Олаф, – запротестовала Мадам Лулу. – Карнавал Калигари имеет плохие времена, пожалуйста. Поместить Карнавал в Пустошах давал плохой бизнес, мало людей идет и смотрит Мадам Лулу и хрустальный шар. Фургон сегодня имеет негодные сувениры. У Мадам Лулу, пожалуйста, мало уродов для Шатра Уродов. Ты приезжаешь, мой Олаф, и твоя труппа, живете много дней, пьете мое вино и едите все закуски.

– Жареная курочка прямо восхитительна, – одобрил крюкастый.

– Мадам Лулу не имеет деньги, пожалуйста, – продолжила Лулу. – Гадать для тебя трудно, мой Олаф, Мадам Лулу такая бедная. Крыша в моем фургоне течет, Мадам Лулу необходимо много денег, пожалуйста, делать ремонт.

– Я уже тебе говорил – как только приберем к рукам бодлеровское наследство, так Карнавал получит уйму денег.

– Ты говорил так же самое про наследство Квегмайров, мой Олаф, – не сдавалась Мадам Лулу, – и про состояние Сникет. Но Мадам Лулу не видела ни один пенни. Надо думать, пожалуйста, чтобы в Карнавал Калигари ходил большой народ. Мадам Лулу думала, чтобы труппа моего Олафа сделала такой шоу вроде «Удивительная свадьба», – тогда придут много людей.

– Боссу некогда возиться театром, – заметил лысый. – Составление планов полностью занимает его время.

– А кроме того, я отошла от шоу-бизнеса, – заявила Эсме. – Теперь я хочу быть только подружкой Графа Олафа.

Последовало молчание, из фургона Лулу до детей донесся лишь хруст – кто-то грыз куриные косточки. Затем послышался долгий вздох, и Лулу произнесла тихим голосом:

– Ты не говорил, мой Олаф, что Эсме тебе подружка. Возможно, Мадам Лулу не станет разрешать тебе и твоя труппа оставаться в моем Карнавале.

– Ну, будет, будет, Лулу, – проговорил Граф Олаф, и подслушивавшие дети похолодели – Олаф заговорил тоном, который дети слышали много раз, когда он старался кого-нибудь одурачить, выдавая себя за доброго порядочного человека. Даже плотно задернутые занавески не помешали Бодлерам представить себе, как Олаф улыбается Мадам Лулу, выставив все свои зубы, и как глаза его горят ярким блеском, как будто он собирается отпустить шутку. – Рассказывал я тебе, каким образом я сделался актером?

– История увлекательная, – вставил крюкастый.

– А то как же, – подтвердил Олаф. – Налей-ка мне еще винца, и я тебе расскажу. Так вот, когда я учился в школе, я был самым красивым среди учеников, и вот один раз молодая директриса…

С Бодлеров этого хватило. Они столько времени провели в обществе этого негодяя, что знали: раз уж он начал говорить о себе, то будет продолжать вечно, что в данном случае означает «пока не кончится вино». Поэтому они отошли на цыпочках от фургона и крадучись направились обратно к машине, чтобы все обсудить, не боясь быть услышанными. В вечерней темноте длинный черный автомобиль выглядел как громадная дыра, и детям казалось, что она вот-вот засосет их. Они принялись придумывать, что делать дальше.

– Пожалуй, лучше отсюда уйти, – нерешительно проговорил Клаус. – Тут очень опасно, но куда денешься в Пустошах, ума не приложу. На мили и мили вокруг полное безлюдье, мы можем умереть от жажды или подвергнуться нападению диких зверей.

Вайолет поспешно огляделась вокруг, как будто сию минуту ждала нападения, но единственным диким зверем поблизости был нарисованный на вывеске лев.

– Даже если мы кого-нибудь встретим, – возразила она, – они, чего доброго, решат, что мы убийцы, и вызовут полицию. Да и Мадам Лулу обещала завтра утром ответить на вопросы Олафа.

– Неужели ты думаешь – хрустальный шар и вправду отвечает на вопросы? – удивился Клаус. – Мне еще ни в одной книге не попадалось никаких подтверждений, что гадание – реальная вещь.

– Но ведь Мадам Лулу все время подсказывает Графу Олафу, где нас искать, – возразила Вайолет. – Берет же она где-то информацию. Если она в самом деле способна обнаружить, где сникетовское досье, или выяснить, жив ли кто-то из наших родителей…

Она не договорила, но ей и не требовалось договаривать фразу до конца. Все трое понимали, что ради возможности выяснить, уцелел ли кто-то во время пожара, стоило рискнуть и остаться тут.

– Сандовер, – проговорила Солнышко, имея в виду «Значит, остаемся тут».

– Так и быть – на эту ночь, – сдался наконец Клаус. – А где мы спрячемся? Если где-нибудь не укрыться, нас могут узнать.

– Ургон? – вопросительно произнесла Солнышко.

– Нет! Люди в фургонах работают на Мадам Лулу, – возразил Клаус. – Кто знает, захотят ли они нам помочь?

– У меня идея. – Вайолет подошла к багажнику, подняла крышку, которая издала «кряк», и заглянула внутрь.

– Чушь! – выпалила Солнышко. Она хотела сказать «По-моему, Вайолет, это не очень здравая идея».

– Солнышко права, – поддержал ее Клаус. – Олаф со своими пособниками могут вернуться в любой момент, чтобы взять вещи из багажника. Там нельзя прятаться.

– А мы и не станем прятаться. Ведь Олаф и члены его труппы никогда не прячутся, а их все равно не узнают. Мы замаскируемся.

– Габроха? – спросила Солнышко.

– Почему не получится? – отозвалась Вайолет. – Олаф постоянно меняет обличья, и ему удается всех обмануть. Если нам удастся обмануть Мадам Лулу и она примет нас за кого-то другого, мы сможем остаться тут и получить ответы на наши вопросы.

– Рискованный план, – заметил Клаус, – но прятаться не менее рискованно. За кого мы себя выдадим?

– Давайте посмотрим, какие здесь есть костюмы, – предложила Вайолет, – может, что-то и придумаем.

– Придется не смотреть, а пробовать на ощупь, – сказал Клаус. – Что тут увидишь в такой темноте?

Бодлеры выстроились перед багажником и запустили в него руки. Как вы, на-верное, знаете сами, когда копаешься в чужих вещах, неизбежно узнаешь об их владельцах много интересного, о чем раньше не подозревал. Вы, скажем, просматриваете письма, полученные вашей сестрой в последнее время, и вдруг узнаете, что она собирается бежать с эрцгерцогом. Или вы роетесь в чемоданах, принадлежащих попутчику в поезде, и выясняете, что сосед тайно фотографировал вас последние полгода. Недавно я заглянул в холодильник одной моей недоброжелательницы и узнал, что она либо вегетарианка, либо притворяется ею, либо у нее в гостях несколько дней жила вегетарианка. Так и Бодлеры, роясь в олафовском багажнике, открыли много неприятного для себя. Вайолет нащупала часть бронзовой лампы, знакомой ей по тем временам, когда они жили с Дядей Монти, и поняла, что Олаф, мало того что убил их несчастного опекуна, еще и обокрал его. Клаус нашел большой мешок из-под покупок в модном бутике и выяснил, что Эсме Скволор все так же помешана на модной одежде, как и раньше. А Солнышко нашла пару колготок, усеянных опилками, и поняла, что Олаф так и не удосужился выстирать свой маскарадный костюм регистраторши. Но самым удручающим из всего, что узнали дети, обыскивая багажник олафовской машины, явилось невиданное обилие маскарадной одежды. Тут была и синяя шапочка, которую носил Олаф, изображая моряка, и бритва, которой он, очевидно, обрил себе голову, чтобы изобразить лаборанта. Дети обнаружили дорогие кроссовки, в которых Олаф щеголял в качестве учителя гимнастики, и спортивные туфли, которые носил, когда притворялся детективом. Но кроме того, дети нашли еще множество маскарадных костюмов, которых не видали раньше. У них создалось впечатление, что Олаф так и будет переодеваться, повсюду следуя за Бодлерами, и, появляясь в каждом новом месте в новом обличье, никогда не будет разоблачен.

– Мы можем переодеться буквально кем угодно, – сказала Вайолет. – Глядите, вот в этом парике я буду похожа на клоуна, а вот в этом – на судью.

– Да. – Клаус приподнял кверху маленький сундучок с несколькими ящичками. – Кажется, это гримировальный набор. Тут полно всяких фальшивых усов, бровей и даже парочка стеклянных глаз.

– Туичо! – Солнышко подняла длинную белую вуаль.

– Нет уж, спасибо, – сказала Вайолет. – Я один раз уже надевала эту вуаль, когда Олаф на мне чуть не женился. Больше не хочу. Да и откуда тут в Пустошах взяться невесте?

– Посмотри, какое длинное одеяние, – сказал Клаус, – оно подошло бы раввину, только вряд ли Мадам Лулу поверит, что ее среди ночи вздумал навестить раввин.

– Джинон! – провозгласила Солнышко, обматываясь с помощью своих четырех зубов спортивными брюками. Младшая из Бодлеров имела в виду что-то вроде «Все эти вещи мне очень велики». И она была права.

– Они даже длиннее, чем костюм в полоску, который тебе купила Эсме, – добавил Клаус, помогая сестре выпутаться из брюк. – Никто не поверит, будто пара спортивных штанов разгуливает сама по себе.

– Вся одежда нам велика, – заключила Вайолет. – Посмотрите на бежевое пальто. Если мне его надеть, я буду урод уродом.

– Уроды! – выкрикнул Клаус. – Вот оно!

– Оно – что? – спросила Солнышко.

– Мадам Лулу говорила, что в Шатре Уродов уродов не хватает. Если мы нарядимся во что-то уродское и скажем, что ищем работу, может, она наймет нас для участия в Карнавале?

– Но что они, собственно, делают, уроды? – поинтересовалась Вайолет.

– Я читал книжку про одного человека, его звали Джон Меррик. У него от рождения были ужасные физические недостатки и страшно уродливый вид. На од-ном карнавале его взяли и выставили напоказ в Шатре Уродов, и люди платили деньги, чтобы поглазеть на него.

– А зачем людям хочется смотреть на врожденное уродство? – проговорила Вайолет. – По-моему, это жестоко.

– Это и было жестоко, – ответил Клаус. – В мистера Меррика часто чем-нибудь кидали и всячески его обзывали. Боюсь, Шатер Уродов не очень приятный сорт развлечения.

– Казалось бы, кто-то должен положить этому конец, – сказала Вайолет. – Но и Графу Олафу тоже следовало бы положить конец, однако никто этого не делает.

– Радев. – Солнышко пугливо оглянулась. Под словом «радев» она разумела «Скоро покончат с нами, если мы поскорее не переоденемся».

Старшие мрачно кивнули в ответ.

– Вот нарядная рубашка, – сказал Клаус. – Вся в оборках и бантиках. А вот огромные штаны с меховыми манжетами.

– А мы сможем влезть в них вдвоем? – спросила Вайолет.

– Вдвоем? – удивился Клаус. – Да, наверное, сможем, если не снимать своей одежды, чтобы олафовская сидела плотнее. Каждый будет стоять на одной ноге, а другую спрячет внутрь штанины. На ходу придется прислоняться друг к другу, но может и получится.

– И с рубашкой поступим так же, – подхватила Вайолет. – По одной руке просунем в рукав, а другую прижмем под рубахой к себе.

– Но голову-то нам не спрятать, – напомнил Клаус, – и если у нас будут торчать обе головы, мы будем выглядеть как…

– …двухголовый человек, – закончила Вайолет, – а двухголовый человек – именно то, что требуется для Шатра Уродов.

– Отличная мысль, – одобрил Клаус. – Двухголового человека никто не высматривает. Но тогда нам и лица нужно изменить.

– Для этого у нас есть гримировальный набор, – ответила Вайолет. – Мама, когда она играла в той пьесе про убийцу, научила меня наводить поддельные шрамы.

– А вот банка с тальком, – сказал Клаус. – Мы можем напудрить себе волосы.

– Как ты думаешь – заметит Граф Олаф, что это вещи из его багажника? – сказала Вайолет.

– Сомневаюсь, – ответил Клаус. – Там такой беспорядок. Некоторыми костюмами он, видно, давно не пользовался. Думаю, если взять все, что нужно для двухголового человека, Олаф и не хватится.

– Бериу? – поинтересовалась Солнышко. Она хотела сказать «А как насчет меня?»

— Да, все эти костюмы сшиты на взрослых, – заметила Вайолет, – но что-нибудь тебе подберем. Может, ты поместишься в башмаке, получится голова на одной ноге. Вполне уродливо.

– Челиш, – отозвалась Солнышко, желая сказать приблизительно «В башмак я уже не помещусь».

– Верно, – согласился Клаус, – прошло то время, когда ты была величиной с башмак, ты за последнее время подросла. – Он засунул руку в глубину багажника и вытащил что-то косматое, похожее на енота. – Может, вот это подойдет. По-моему, это фальшивая борода, которую носил Олаф, когда притворялся Стефано. Борода длинная, получится короткая маскарадная одежда.

– Давайте все примерим и выясним, что получится, – предложила Вайолет, – и побыстрее.

Бодлеры устроили быструю примерку и всего за несколько минут выяснили, насколько легко превратить себя совсем в других существ. Вайолет, Клаус и Солнышко, конечно, обладали некоторым опытом по части переодеваний: Клаус и Солнышко использовали медицинские халаты, когда находились в больнице и пытались спасти Вайолет, и даже Солнышко помнила, как они все трое наряжались в разные костюмы для собственного развлечения, когда жили с родителями в своем большом особняке. Однако на сей раз Бодлеры чувствовали себя прямо-таки Графом Олафом и членами его труппы, когда быстро и бесшумно уничтожали черты своей индивидуальности. Вайолет, порывшись в гримировальном сундучке, нашла несколько карандашей, которыми обычно делают брови более выразительными, и хотя нарисовать шрамы на лице Клауса было операцией простой и безболезненной, старшей сестре показалось, что она нарушает обещание, давным-давно данное родителям, – всегда заботиться о младших брате и сестре и уберегать их от бед. Клаус помог Солнышку завернуться в фальшивую бороду Олафа, но когда увидел выглядывавшие из спутанных косм глаз и кончики зубов, ему показалось, будто он скормил свою сестричку какому-то голодному зверьку. А когда Солнышко принялась помогать своим старшим застегнуть нарядную рубашку и присыпать тальком волосы, чтобы они выглядели седыми, ей показалось, будто Клаус и Вайолет утонули в олафовской одежде. Трое Бодлеров внимательно вгляделись друг в друга, и им почудилось, будто Бодлеров теперь нет, а есть только двое незнакомцев – один с двумя головами, а другой с головой, покрытой мехом, – и они очень одиноки, одни, совсем одни.

– Мне кажется, мы совершенно неузнаваемы, – Клаус с трудом повернулся и посмотрел на старшую сестру, – может, дело в том, что я снял очки, но, по-моему, мы абсолютно непохожи на себя.

– А ты сможешь видеть без очков? – спросила Вайолет.

– Если прищурюсь, то да, – ответил Клаус и прищурился. – Читать я не смогу, но налетать на предметы не буду. Я боюсь, что в очках Граф Олаф меня узнает.

– Тогда ходи без очков, а я не стану завязывать волосы лентой.

– Голоса нам тоже надо изменить, – продолжал Клаус, – я постараюсь говорить как можно более высоким голосом, а ты, Вайолет, низким.

– Отлично, – произнесла Вайолет самым низким голосом, на какой была способна. – А тебе, Солнышко, пожалуй, лучше всего просто рычать.

– Гррр, – попробовала Солнышко.

– Очень похоже на волка, – произнесла для тренировки своим новым голосом Вайолет. – Скажем Мадам Лулу, что ты полуволк-получеловек.

– Тяжело тебе придется, – проговорил Клаус самым высоким голосом, каким сумел. – Хотя и с двумя головами справляться тоже будет не легче.

– Мы объясним Лулу, что у нас до сих пор была очень тяжелая жизнь, но теперь, если мы будем работать на Карнавале, она, как мы надеемся, изменится к лучшему. – Вайолет вздохнула. – И тут нам не придется притворяться: у нас действительно была тяжелая жизнь, и мы действительно надеемся, что теперь она изменится к лучшему. Мы уже стали почти такими же уродскими, какими притворяемся.

– Не говори так, – сказал Клаус нормальным голосом, но тут же спохватился и пропищал: – Не говори так. Мы вовсе не стали уродскими. Мы как были, так и остались Бодлерами, хоть и носим одежду Олафа.

– Да, знаю, – низким голосом произнесла Вайолет, – но как-то странно притворяться совершенно другим человеком.

– Гррр, – согласилась Солнышко.

Дети убрали ненужные им олафовские вещи назад в багажник и молча побрели к фургону Мадам Лулу. Передвигаться вдвоем в одних штанах было неудобно, а Солнышку приходилось то и дело останавливаться и отбрасывать с глаз шерсть. Было и в самом деле странно притворяться кем-то совсем другим, хотя Бодлерам давно уже не приходилось быть самими собой. Вайолет, Клаус и Солнышко не считали себя детьми, созданными для того, чтобы прятаться в багажниках автомобилей или маскироваться под кого-то другого или добиваться работы в Шатре Уродов. Но им уже и вспомнить было трудно то время, когда они жили беззаботно и занимались тем, что им больше всего нравилось. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как Вайолет могла просто сидеть и спокойно размышлять над изобретениями, вместо того чтобы лихорадочно создавать нечто, способное срочно вызволить их из неприятностей. Клаус с трудом вспоминал, какую книгу в последний раз читал просто для своего удовольствия, а не как средство изыскать способ расстроить очередной злодейский план Олафа. Солнышко же много, много раз использовала свои четыре зуба, чтобы выпутаться из трудных ситуаций, но очень давно не кусала ничего просто для своего развлечения. По мере того как дети приближались к фургону, каждый неуклюжий шаг, казалось, уводил их все дальше от их реальной жизни в качестве Бодлеров и приближал к притворной жизни карнавальных уродов. И это было в самом деле до чрезвычайности странно.

Когда Солнышко постучала в дверь, Мадам Лулу окликнула: «Кто там?» – и впервые в жизни вопрос их очень смутил.

– Мы – уроды, – ответила Вайолет своим новым, низким голосом. – Трое… то есть двое уродов. Мы ищем работу.

Дверь со скрипом открылась, и перед детьми предстала Мадам Лулу. На ней было длинное мерцающее платье, которое переливалось всеми цветами радуги, когда она двигалась, а на голове – тюрбан, очень похожий на тот, который носил Граф Олаф в бытность учителем Пруфрокской подготовительной школы. У нее были темные глаза, пронизывающий взгляд и выразительные брови, которые она вопрошающе приподняла, с подозрением оглядывая вошедших. За спиной у нее за небольшим круглым столом сидели Граф Олаф, Эсме Скволор и олафовские сотоварищи, и все они с любопытством взирали на детей. Мало того, кроме всех этих любопытствующих глаз на Бодлеров смотрел еще один глаз – стеклянный, висевший на цепочке на шее у Мадам Лулу. Глаз как две капли воды походил на тот, что был нарисован на фургоне, и на тот, что был вытатуирован на щиколотке у Графа Олафа. Именно этот глаз словно преследовал Бодлеров повсюду, затягивая их все дальше в глубину зловещей тайны, которая окутывала их жизнь.

– Зайдете, пожалуйста, – проговорила Мадам Лулу на своем странном английском, и замаскированные дети повиновались. Стараясь выглядеть как можно более уродскими, бодлеровские сироты вошли внутрь и оказались на несколько шагов ближе ко всем этим пристально глядящим на них глазам и на несколько шагов дальше от той своей жизни, которую оставляли позади.