Текст книги "Свободный и раб"

Автор книги: Лайф Эспер Андерсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 13

– Я уверен, что будет ужасный ливень, – отдуваясь, сказал Угль, когда они наконец домчались до хижины. – Помоги мне укрыть парусиной коптильную печь, а то она размокнет.

Они порядком повозились с куском парусины, пока получилась надежная покрышка для печи. Чтобы ее не сдуло ветром, пришлось края большими камнями придавить к земле. Небо полосовали ослепительные молнии, а от ударов грома у мальчиков подгибались коленки.

– Надо натаскать домой дров, – сказал Арн, стараясь перекричать раскаты грома. – И не забыть набрать тонких сучьев, чтоб у нас был хоть какой-то свет.

Сухих деревьев и хвороста вокруг хижины валялось достаточно. Правда, валежины были для костра слишком длинные, но можно ведь класть их в огонь одним концом и пододвигать, по мере того как они будут сгорать. От хвороста тепла меньше, но зато он дает яркое пламя, а смолистые сосновые ветки горят, как маленькие факелы. И мальчикам они могли сейчас очень пригодиться, потому что стало темнее, чем ночью.

Дождь еще не начался, но они все-таки ушли к себе в хижину. Несмотря на то что она была сделана всего лишь из прутьев и тростника, мальчики чувствовали себя здесь надежно защищенными от разбушевавшихся стихий. Они сидели против двери и с любопытством, хотя и не без трепета следили за сверканием молний, которые то огненными столбами соединяли небо с землей, то ударяли во фьорд, подбрасывая воду высоко в воздух.

Угль, держа в одной руке молот, а в другой – нож, выковыривал из отверстия в головке молота остатки сгоревшей рукоятки, чтобы вставить новую. Но дело почти не двигалось. Он не мог оторвать глаз от грандиозного действа, которое разыгрывалось за стенами хижины. Оно вызывало у него странное чувство: казалось, природа восстала против чего-то, бросила все свои силы на то, чтобы победить в борьбе. Ему это было так хорошо знакомо – желание восстать! Восстать против всего, что он считал несправедливым. Против своего положения раба. Это желание жило в нем давно, очень давно, но он не смел, не мог его осуществить. На такое решился бы разве что безумец. Попытка взбунтоваться наверняка стоила бы ему жизни.

Но за последнее время произошло вдруг столько перемен. Все перевернулось и стало по-иному. И в ту минуту, когда у него родилась мысль стать кузнецом, он понял с полной определенностью, что рабом он больше никогда не будет. Никогда! Отныне он свободен, и, если Арн по-прежнему думает, что у него есть раб, придется каким-то образом его вразумить, заставить его понять, что он ошибается.

Угль отложил молот и нож в сторону, подпер руками подбородок и устремил взгляд вдаль. И только при вспышках молний можно было увидеть на его лице едва приметную мечтательную улыбку.

Арну хотелось поболтать, но мешал гул и грохот грозы, да и тот единственный человек, с которым можно было поболтать, был явно к этому не расположен. Поэтому Арн молчал. Зрелище грозы захватило и его, но вместе с тем ему было немножко страшно. Впервые за много дней он вдруг по-настоящему затосковал по матери и сестре. Странно, конечно, что он так редко о них вспоминал, но ведь столько было всяких дел, что и времени не оставалось. Работать было даже увлекательно, но к вечеру он так выдыхался, что ему было не до раздумий – только бы добраться до постели.

Он снова бросил взгляд на Угля, который сидел, выделяясь в темноте совсем черным пятном, и неотрывно смотрел на фьорд. Что бы с ним было, если бы у него не было Угля?

Арн вспомнил то утро, когда Угль нашел его, испуганного и заплаканного, в малиновых кустах, но тут же отогнал эти мысли. Мало приятного об этом вспоминать. Разные другие случаи из его жизни вдвоем с Углем проносились у него в голове, и все они вызывали одно чувство: сожаление о том, что он ничего в них не может изменить, переделать. Для него это было время слишком редких побед и слишком частых поражений. Но Угль словно ничего и не замечал. Арн вынужден был признаться самому себе, что, хоть это и кажется немыслимым, он все больше привязывается к этому рабу.

Новая ослепительная вспышка молнии и небывалый по силе удар грома заставили Арна встрепенуться и оторвали его от размышлений. Поднявшись, он подбросил в костер несколько тонких веточек. Они ярко вспыхнули и на короткое время осветили хижину. После этого Арн снова сел – немного ближе к Углю, чем раньше.

Казалось, гроза никак не может вырваться из котла, образованного холмами вокруг фьорда. Она то удалялась, то возвращалась вновь, точно кто-то гонял ее по кругу, мешая в котле гигантской поварешкой. Арну становилось все страшнее. Неужели это никогда не кончится! Но вот к рокотанию грома примешался странный шелестящий шум, и фьорд, темная гладь которого до того лежала неподвижно, внезапно ожил. А уже в следующее мгновение дождь достиг хижины и обрушился на нее толстыми, как веревки, отвесными струями.

Угль нехотя поднял голову кверху и сказал, словно возвращаясь откуда-то издалека:

– Вот теперь мы проверим, насколько у нас надежная крыша. Если она выдержит этот ливень, она выдержит все.

– А что мы будем делать, сели она потечет? – спросил Арн.

– Терпеть. – Угль пожал плечами. – И следить за костром. А самим нам, наверно, скоро придется завернуться в оставшийся кусок парусины. По-моему, вот-вот задует ветер, тогда сразу похолодает.

Угль снова оказался прав. Пять лет жизни в жалкой лачуге для рабов кое-чему его научили, в погоде он разбирался неплохо. Огромные массы дождевой воды сильно охладили воздух, и вскоре первый порыв ветра рванул тростниковую крышу. Дождь, еще недавно ливший отвесно, теперь хлестал в степы, налетая косыми шквальными вихрями, и в хижине мгновенно стало холодно. Мальчики поспешно закрыли дверной проем заслонкой и прикрепили ее по углам веревками. На всякий случай они еще натянули поперек двери широкую полосу парусины, привязав ее к дверным стойкам. Теперь можно было не бояться, что ветер, опрокинув дверь, ворвется в хижину и начнет играть с пламенем костра. Стены с внутренней стороны оставались пока сухими, хотя снаружи все давно уже было мокрым-мокро.

Летняя гроза никак не кончалась, и гром, на некоторое время отдалившийся, вновь приблизился, продолжая свою пляску вокруг фьорда. В хижине было совсем темно, лишь слабо алели угли в костре, и мальчиков так и подмывало подбросить в него хворосту, чтобы от света пламени хоть немножко повеселело на душе. Но кто мог знать, сколько еще продлится непогода, топливо нужно было беречь, и они лишь изредка, когда становилось совсем невтерпеж, кидали в костер то сухой сучок, то обломок сосновой ветки.

Но вот сквозь крышу и западную стену, в которую бил ветер, стала просачиваться вода. Мальчики перетащили свои тростниковые подстилки в другой конец хижины и подбросили в костер дров. Оба они зябли и кутались в свои парусиновые одеяла, но это не спасало их от пронизывающего холода.

Время от времени, в минуты затишья, в костре слышалось мягкое «пуфф» – и затем легкое шипение. Это падали в огонь капли дождя, просочившиеся сквозь крышу. Но опасности, что костер из-за этого потухнет, не было. Крыша оказалась надежнее, чем они смели надеяться.

Вначале, когда ветер только задул, Угля охватил страх. Он понимал, что если кто-нибудь из них небрежно затянул хоть один узел, когда они, сооружая крышу, привязывали пучки тростника к жердям, то под напором ветра крыша прорвется. И стоит ей прорваться в одном месте, как вся она, а возможно, также и стены будут унесены в один миг. Но узлы выдержали. И уважение Угля к Арну возросло.

– Я замерз, – сказал Арн, стуча зубами.

Это были первые слова, произнесенные после долгого, долгого молчания.

– Я тоже, – отозвался Угль.

Оба сидели у самого костра, но та часть тела, которая была дальше от огня, оставалась холодной, как лед.

– Давай развернем парус, – сказал Арн, вставая, – и вместе в него замотаемся.

Не так-то просто было расстелить кусок, оставшийся от огромного паруса, в крохотной хижине, следя, чтобы он не попал в огонь. Но в конце концов они с этим справились и теперь сидели, тесно прижавшись друг к другу, обмотанные со всех сторон тяжелой плотной материей. Вначале ее прикосновение неприятно холодило голую кожу, но постепенно им делалось все теплее, их обнаженные тела согревали друг друга. И обоим было от этого хорошо. Они так давно не ощущали тепла живого человеческого тела, и им очень этого не хватало. Арн вдруг почувствовал в душе удивительный покой, какого он уже долго не испытывал. И в то же время в голове у него вертелась одна неотвязная мысль…

Мальчики сидели, неподвижно уставившись в огонь. Гроза опять отступила, и лишь глухие раскаты грома доносились откуда-то издалека. Дождь еще падал, но мелкий, моросящий, и ветер улегся. В хижине стало понемногу теплеть, но ни один из мальчиков и не думал скидывать с себя парусину. Время от времени кто-нибудь из них высвобождал руку и подбрасывал в огонь сухую ветку – не для тепла, а для света. Ни Угль, ни Арн не представляли себе, сколько они уже так просидели. Выть может, много часов.

– Ты однажды сказал… – начал было Арн, но не договорил.

– Что я сказал? – спросил Угль, повернув к нему лицо.

Они сидели так тесно, что носы их почти соприкасались.

– Ты сказал: «…за те пять лет, что я был рабом». Это было в самый первый вечер. Я еще тогда спросил тебя, не устал ли ты.

– А, помню. – Угль снова перевел взгляд на огонь.

– Как это понять?

– Что понять?

– Ну, насчет пяти лет. А до этого, пять лет назад, кем же ты был, раз ты не был рабом?

– Свободным человеком, кем же еще, – сказал Угль. Сказал спокойно, словно это само собою разумелось.

– Свободным? – У Арна странно заныло в животе. Он, конечно, ждал такого ответа, другого просто не могло быть, и, однако же, ему почему-то сделалось страшно. – Как это – свободным? – переспросил он, потому что Угль молчал.

– Так, свободным. Таким же, как ты. И жил у себя в родном селении.

– Но это значит, что…

Арн не мог подобрать нужные слова. Он хорошо знал, о чем ему хочется спросить, и втайне угадывал, что он сейчас услышит от Угля, и от этого ему становилось страшно. Он подумал о своей матери и сестре, а потом мысли его незаметно перескочили на отца и мать Угля, на его братьев и сестер…

– Да, – помедлив, ответил Угль. – Это значит, что сильнейший всегда считает, что имеет право превращать других людей в рабов только потому, что он сильнее. Что власть – это и есть право. Но это неверно. Это несправедливо.

Арну стало не по себе. Перед глазами возник его отец, сильный, могущественный, богатый. И отец Угля, такой, каким он видел его каждый день в течение многих лет. Он вдруг ощутил своей кожей прикосновение тугих мускулов Угля.

– Расскажи, – попросил он наконец. – Расскажи мне, как это было.

Глава 14

Выпростав из-под парусины одну руку, Угль подобрал длинную палку и, ковыряя ею в огне, начал рассказывать свою историю:

– Я родился в стране, что лежит к югу отсюда, по ту сторону моря. Чужеземцы, которые с нами торговали, называли ее Страной Больших Темных Лесов. Жил я в красивом, богатом селении, богаче вашего – у нас было больше золота и серебра. В остальном все было очень похоже. Только кожа у наших людей темнее, чем у вас, и волосы почти у всех черные.

Селение наше стояло в том месте, где большая, многоводная река впадает в море. Зимой там бывало очень холодно, холоднее, чем здесь, а летом – жарко. С наступлением лета все мужчины садились на корабли и отправлялись торговать разными товарами. Иногда они уплывали за море, но чаще плавали вверх по большой реке в чужие края. И к нам в селение тоже часто приплывали чужеземные купеческие корабли.

Мой отец был вождь, но-вашему хевдинг, самый могущественный человек в селении. Это он водил корабли, когда мужчины отправлялись в летнее плавание. И рабов он имел. У некоторых из них была светлая кожа и белокурые волосы, как у тебя.

И вот однажды отец заболел – по всему телу пошли нарывы, поднялся сильный жар. Когда настало время кораблям отправляться в плавание, он еще не мог подняться с постели, и им пришлось уйти без него. На летнем солнце отец начал понемногу поправляться, но был еще очень слаб.

Как-то раз выдался особенно жаркий день, и даже ночью не стало намного прохладней. Я никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок, шкуру скинул и лежал нагишом. Дверь в доме оставили открытой, чтобы не было так душно. Если бы она была закрыта, я бы, может, ничего не услышал. А тут меня разбудил топот бегущих ног, и мне стало ясно, что случилась беда.

«Вставайте скорее! Кто-то идет!» – только и успел я крикнуть, и в то же мгновение в двери показался первый воин. Следом за ним тотчас ворвались другие. Я различал их фигуры в чуть светлевшем дверном проеме. Женщины и все дети проснулись, дом наполнился криками, шумом. Мы, дети, плакали, но, по-моему, нас никто не слышал.

Женщины, вскочив, пытались защитить детей, но нас вырывали у них и отшвыривали прочь. Взрослых женщин и молодых девушек бросали обратно на постели и насиловали. Чужеземцы совсем озверели. Они ломали и крушили все подряд. Мой отец поднялся на ноги, но Он был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление. От удара он свалился без сознания, и его связали.

Потом нас всех погнали на корабли. А напоследок иноземные воины подожгли все дома. У меня в ушах до сих пор раздается мычание коров в горящем хлеву. Его было слышно даже на корабле.

Мы плыли много-много дней. Меня мучила морская болезнь, все время рвало. По пути нам встречались бесчисленные острова, большие и малые, и кое-где мы приставали к берегу, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия, а иногда воины отправлялись грабить и захватывали добычу. В конце концов мы приплыли сюда. Вот с тех пор я здесь и живу.

Угль рассказывал спокойно и бесстрастно. Видно было, что для него это – дело далекого прошлого и он уже столько раз мысленно возвращался к этим событиям, что успел к ним привыкнуть. На Арна же его рассказ произвел сильное впечатление.

– А мой отец… он тоже там был? – спросил он немного погодя.

– Конечно. Это он вел те корабли. А иначе как бы я стал его рабом?

– И это правда, что твой отец был хевдингом? Что ты был сыном хевдинга?

– Почему «был»? Я и есть сын хевдинга. Но что из этого?

– Ты думаешь, моя мать тоже… и моя сестра…

– Стал и рабынями? Само собой. А ты как думал? Разве у них теперь есть власть? Нет у них власти. И очень может быть, что их поселили в одной лачуге с моим отцом и моей матерью, с моими братьями и сестрами. Во всяком случае, колотушки они получают от одних и тех же людей. Если, конечно, их не продали.

– Но это же… это ужасно!

Хотя Арн сам догадывался, что так все и есть, ему показалась чересчур жестокой правда, высказанная в столь откровенной и грубой форме. У него комок застрял в горле.

– Еще бы! Конечно, ужасно. Это так же ужасно, как и то, что мой отец и моя мать рабы.

– Да, но они привыкли… то есть… они-то нет, по бывает ведь так, что человек родился уже рабом. И всю свою жизнь прожил рабом.

– И что же, по-твоему, это лучше? – В голосе Угля появились жесткие нотки.

– Ну… такие ведь, наверно, меньше от этого страдают. Раз они не знали ничего другого. – Арн не сдавался, хотя сам видел, что слова его звучат не слишком убедительно.

– Да разве тебе не ясно, что дело-то вовсе не в этом? Неужели ты не понимаешь, что такое положение, когда одни люди – рабы, а другие – свободные, вообще неправильно? И ведь все зависит только от случая: я родился, чтобы стать хевдингом, а стал рабом, а ты родился, чтобы стать хевдингом, и наверняка им станешь. Если только твой отец этой осенью вернется живым из похода.

– Конечно, вернется! Я уверен! – Арн испугался. Он и мысли не допускал, что отец может не вернуться.

– Ну хорошо, положим, что так. Но разве от этого все станет более справедливым? Разве то, что я стал рабом, более справедливо, чем то, что ты станешь хевдингом? Или наоборот?

– Да ну тебя, наболтал не поймешь чего! – буркнул Арн.

– Может, и наболтал. – Угль и сам сомневался, сумел ли он правильно выразить свою мысль, однако был уверен, что думает он правильно. – Но я-то знаю, о чем я говорю.

Арн молчал. Он был в замешательстве. Немного погодя он сказал:

– Когда отец вернется домой, мы с ним отправимся искать мать и сестру, я в этом уверен. Может, мы найдем и твоих родных. А если я попрошу, отец отпустит тебя на свободу за то, что ты помог мне спастись. – В голосе Арна звучала надежда.

– Можешь ни о чем не просить. – Угль сказал это совершенно спокойно.

Арн был поражен:

– То есть как? Разве ты не хочешь стать свободным человеком?

– Я и так свободный человек.

– Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать?

– То, что я сказал. Я свободный человек. – Угль невозмутимо ковырял палкой в костре.

– Но… а если я не соглашусь, чтобы ты был свободным?

– Тогда я тебя убью. – Угль даже голоса не повысил.

Арн невольно отпрянул, но его не пускал парус, в который они вместе были плотно завернуты.

– Убьешь? А как?

Угль пожал плечами:

– Не знаю. Мало ли разных способов.

– А если… ну, а если мой отец не согласится, чтобы ты стал свободным?

– Тогда я и его тоже убью.

– И его убьешь? – Арн засмеялся, но как-то невесело; видно было, что ему совсем не до смеха, – Боюсь, что он тебя раньше убьет.

– Какая разница, – серьезно ответил Угль. – Важно, что рабом я больше не буду.

Они долго сидели в молчании. Арн попробовал выпутаться из парусины, но без помощи Угля это было невозможно.

Наконец Арн спросил:

– И ты бы правда мог меня убить?

– Да, – сказал Угль без тени злости в голосе. – Если бы это оказалось нужно. А ты бы предпочел, чтобы я сделал тебя своим рабом? Из нас двоих сильнейший ведь я.

Арн не ответил.

– Испугался? – чуть погодя спросил Угль.

– Угу, – нехотя и не сразу признался Арн. – Немножко.

– Что ж, теперь ты, по крайней мере, знаешь. Но бояться тебе нечего. Все ведь будет зависеть от тебя. А сейчас, может, ляжем спать? Наверно, уже поздно.

И они как были, замотанные в парус, перекатились и стене на кучу тростника и заснули, крепко прижавшись друг к другу. Точно пара щенят. Дождь давно прекратился, и все стихло. Еще полчаса назад, как всегда первым, завел свою звонкую песню певчий дрозд. А теперь послышался нежный посвист черного дрозда. На северо-востоке небо уже посветлело.

Ночь была на исходе, мальчики и не заметили, как она прошла.

Глава 15

Холод и непогода заставили мальчиков подумать об одежде, и на следующий день они взялись за дело. Сначала нужно было снять мерку и раскроить материал. Для этого один ложился на расстеленную парусину, а другой угольком обводил его контуры. Оставалось с помощью ножа вырезать для каждого по два куска: зад и перед. У Угля один кусок оказался в продольную полосу, а другой – в поперечную. Но он сказал, что это не страшно, зато они смогут издалека различить, кто из них идет.

Арн вполне серьезно с ним согласился, не сразу сообразив, какая это чушь. И потом они до конца дня потешались над этим, сшивая вместе вырезанные куски, для чего надо было ежовой иглой проколоть в парусине дырочки, а потом пропустить в них нитку, выдернутую из той же парусины.

Дважды за этот день мальчики откладывали шитье и отправлялись к кузне за железом, и каждый раз перед хижиной вырастала еще одна кучка поковок.

К вечеру они кончили портняжничать и надели на себя новую одежду. Рукава были короткие, а внизу рубахи доходили им до середины ляжки – это было именно то, что нужно в плохую погоду. А с полоской парусины вместо кушака получалась прекрасная одежда для работы.

Облачившись в новую рубаху, Угль принялся вырезать рукоятку для молота. Он твердо решил, прежде чем браться за кузнечное дело, привести в порядок весь инструмент.

Арн взял бадью:

– Есть хочется. Пойду принесу ракушек. Я жду не дождусь того дня, когда у нас наконец будет время добывать какую-нибудь другую еду. Слушай, а ты рыбу ловить не умеешь?

– Да нет, – ответил Угль. – Если бы в речке или в ручье, я бы мог. Этому я еще дома научился, до того как стал рабом. Мы там ловили рыбу руками или тонкой веревочкой. И я до сих пор помню, как это делается, но тут конечно, нужна сноровка.

– А я не раз видел, как ловят рыбу во фьорде – вершами. И я знаю, как это делается, да только не умею мастерить верши. Их плетут из ивовых прутьев.

– Это-то я как раз сумею, – оживился Угль, – Если ты только помнишь, какая у них должна быть форма. Мы же всегда спали на циновках из ивовой коры. Я их сколько сплел!

– Может, вместе у нас и правда получится, надо только друг другу помогать! – радостно подхватил Арн. – Представляешь, если мы будем ловить настоящую рыбу. От одной мысли под ложечкой сосать начинает. А пока схожу-ка я за той рыбкой, что прячется в ракушках.

Арн побежал к фьорду, а Угль продолжал вырезать рукоятку. «Надо только друг другу помогать», повторил он про себя и усмехнулся. Вот это совсем другой разговор, не то что в первый день!

Спустившись к фьорду, Арн бросил бадью и, вместо того чтобы тащиться к ракушечной отмели, пошел вдоль берега. В руке он сжимал большую толстую палку. Дойдя до знакомых зарослей тростника, он замедлил шаг и пошел тихонько, крадучись… Его возвращение домой было настоящим триумфом в одной руке он нес полную бадью воды, а в другой – крупного, почти взрослого утенка. Глаза Арна сверкали, и ему стоило немалых усилий сохранить спокойный вид. Кинув добычу к ногам Угля, он сказал, стараясь казаться равнодушным:

– Мидий я, к сожалению, не набрал. Придется нам обойтись вот этим.

Угль в изумлении переводил взгляд с утенка на Арна, потом с громким криком вскочил на ноги:

– Откуда ты его взял?

Он схватил утенка и стал его разглядывать, отставив руку и жадно облизываясь.

– Да просто заглянул в ту заводь – ну, и стукнул его. Раз уж я все равно пришел на берег, – сказал Арн, с трудом удерживаясь от улыбки. Ему даже стало как-то неловко оттого, что Угль пришел в восторг.

– А ну тебя, заткнись! – Угль дал Арну такого тычка в бок, что тот покатился по траве. – Давай скорей за дело! У меня в животе урчит – прямо будто опять гроза собирается.

– Давай, – сказал Арн, поднимаясь. – А что с ним надо делать-то?

– Ощипывать.

– Спасибо, об этом я и сам догадался. Но как это делают? Может, нам его глиной обмазать, как ежа?

– Не знаю, не пробовал. Лучше уж будем просто перышки выдергивать. Надо бы опустить его в кипяток, да кипятку у нас нет. Ну ничего, и так сойдет, утенок молоденький. А что не выщиплем, сгорит, пока будет жариться. Давай, начали! Каждый берет по крылу.

Мальчики быстро ощипали и выпотрошили утенка.

– Ну вот, – сказал Угль. Теперь только сполоснуть, и все. Да, а соли-то у нас нет. Такая досада. Придется поискать какие-нибудь травки.

– А может, сполоснем его в соленой воде? – предложил Арн. – Я же принес целую бадью, хотел отмыть большой чан.

– Правильно! – обрадовался Угль. – Все-таки он хоть чуточку да подсолится. А потом этой же водой можно по первому разу вымыть чан, он все равно такой грязный, что на него одной бадьи будет мало. Давай, ты сполоснешь утку, накопаешь вон там кореньев и очистишь, а я пока пойду поищу еще кой-чего для приправы. Ну красота – скоро будем есть жареную утку! С сегодняшнего дня ты назначаешься главным егерем нашего селения!

Угль скрылся в лесу, а Арн стал промывать утку. Он был счастлив и горд своей охотничьей удачей, но где-то в самой глубине души он был еще больше горд похвалой Угля.

Все в мире перевернулось вверх дном. Он гордится похвалой раба! Правда, вчера Угль ему сказал: «Я свободный человек». Но все равно…

Выкапывая топором коренья, Арн перебирал в памяти все события вчерашнего вечера. Трудный был вечер. Но хороший. Он, во всяком случае, считает, что хороший. Такой, что надолго ему запомнится. «Я тебя убью». Да, это, конечно, не слишком приятно было услышать. И он испугался. Не того, что Угль вдруг набросится на него и убьет.

Просто он почувствовал, как страшно быть целиком во власти другого человека.

Он, кажется, начинает понимать, каково это – быть рабом.

Но сегодня Угль его похвалил.

Они сидели, сытые и разомлевшие, слизывая с пальцев остатки утиного жира.

– Уф! – выдохнул Угль. – Спасибо за обед.

Арн не ответил. Лень было. Слишком он объелся.

– Надо нам торопиться, – продолжал Угль.

– Куда? – испуганно спросил Арн. Он сейчас даже помыслить не мог о том, чтобы куда-то торопиться.

– Перебить остальных уток. Они со дня на день могут улететь, тогда прощай жареная утятина.

– Ладно, я попробую. Только завтра, – пробормотал Арн.

Пока утка жарилась на угольях, каждый из них занимался своими делами. Арн мыл чан, несколько раз сливая воду, которую он приносил из фьорда, потому что это было ближе, чем бегать к роднику. А потом он начал вить тетиву для лука из ниток, надерганных из парусины. Работа эта требовала терпения: нитки были частью гнилые, а достаточно одной хоть чуточку подпорченной нитки – и тетива может ослабнуть.

Угль продолжал возиться с рукоятками для молотков.

Одна была уже почти готова. Спать мальчики улеглись в прекрасном настроении.

На сытый желудок легче глядеть в будущее.

Нежданно-негаданно, как это обычно и бывает, сделано было важное открытие – на следующий день, когда мальчики собрались наполнить вымытый чан родниковой водой.

– Надо сначала вылить из него соленую воду, – сказал Арн. – Мне вчера до того не терпелось приняться за жареную утку, что последняя бадья воды так в нем и осталась.

– Ты что-то путаешь, – сказал Угль, который стоял возле чана. – Он совершенно сухой.

– Ну, значит, она высохла, – возразил Арн. – Я же точно помню, что вчера там оставалась вода, Да и как не высохнуть – в такую-то жарищу, – продолжал он, взглянув на солнце, беспечно сиявшее на чистом голубом небе словно ни дождя, ни грома, ни туч не существовало в природе.

– А ведь до конца ты не сумел его отмыть, как я погляжу, – добродушно поддразнил Угль. – На дне тут какая-то грязь.

– Ерунду ты болтаешь! Никакой там не может быть грязи. – Арн говорил с полной уверенностью.

– Сам погляди. Что ж это, по-твоему, такое? Вот это, сероватое. По виду похоже на пыль.

Арн подошел. Угль был прав: на дне чана лежал тонкий слой пыли.

– Вчера этого не было, – решительно заявил Арн. – Последняя вода была совсем чистая. – Он потрогал пыль пальцем. – Она пристала ко дну, – удивленно сказал он.

Угль тоже потрогал. Пыль действительно прилипла ко дну. Они соскоблили немножко и стали рассматривать. И вдруг Угль лизнул палец.

Минуту он стоял, сосредоточенно стараясь распробовать…

– Соль! – завопил он.

– Да не может быть! – не поверил Арн. – Откуда ей взяться?

– Почем я знаю. Но это соль. Попробуй!

Арн попробовал. И правда соль.

– Но что за чудеса, откуда она могла взяться? – снова спросил он.

– Откуда? – повторил Угль. – Вчера ты налил сюда воды, и она высохла. Воду ты принес из фьорда. А во фьорде вода соленая. Вот оттуда, наверно, и соль.

Арну пришлось согласиться. Во всяком случае, другого объяснения он не находил.

– А знаешь что? – Арн наморщил лоб. – Ведь тогда мы можем просто… мы можем сами…

– Ну да, вот именно! Сейчас мы это сделаем. Воду будем таскать из фьорда напеременку. Чур, я первый иду за водой, а ты пока разведи большой костер.

– Зачем?

– Затем, что когда вода кипит, то при этом она высыхает. Надо помочь солнцу. Ты же сам сказал: надо только помогать друг другу – и все получится, – ухмыльнулся Угль. И, схватив бадью, исчез.