Текст книги "Осень сердца"
Автор книги: Лавейл Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Он проходил мимо фруктовых деревьев, кустов разросшегося орешника и малины, набрал себе пригоршню ягод и лакомился ими, пока не добрался до прохлады леса.
Ангар оказался старым длинным строением, которое, похоже, никогда не красили. Рассохшиеся перекошенные двери, продавленный пол и два маленьких грязных окошка с одной стороны. Внутри он увидел древний токарный станок со сломанным резцом, несколько мешков с проросшим картофелем, железную скамейку, кипы газет, бутылки, корзины, пуски проволоки. Повсюду были следы всякой живности, обитавшей здесь. И все-таки это был райский уголок. Здесь было прохладно, пахло землей, не было никаких раковин и ящиков для льда, гор посуды и суровой домоправительницы, которая приказывала бы ему, что делать. Не было вздорной хозяйки, которая заставляла бы мыть монеты, чтобы, видите ли, ее пальцы не касались грязи.
В течение трех месяцев он будет работать в этом райском уголке, занимаясь тем, что он любил больше всего на свете. И никого кругом, только птицы и звери. Какое счастье!
Он прошелся по всей длине сарая, заглядывая в углы и проверяя, насколько крепки и прочны несущие балки. Он решил, что прежде всего починит дымоход. Сейчас июль, но в сентябре похолодает и ему придется топить печь, а кто его знает, успеет ли он к тому времени закончить яхту или нет. Йенс проверил окна, через которые свежий ветерок доносил запах лесной зелени. Он представил себе надутые паруса, его паруса на новенькой красотке без киля, которая будет нестись, как перышко, едва ее тронет ветер, чуть рассекая воду. Он почувствовал запах свежего дерева и услышал звук ударов собственного молотка, чувствуя, как его творение постепенно обретает форму в его руках.
Он стоял, крепко схватившись обеими руками за подоконник, и смотрел через окно на зеленые деревья. Зачерпнув горсть песка и просеяв его сквозь пальцы, он убежденно промолвил:
– Все будет хорошо.
Глава 6
Прогулка до вокзала, когда Харкен решил поехать в город, опьянила его и дала почувствовать полную свободу. Усевшись в экипаж, запряженный Стеффенсом, на хозяйское место, он размечтался о том дне, когда у него будет свой собственный выезд. Добравшись до пригородного поезда, он почувствовал себя так, как будто отъезжал за границу, ведь обычно в это время он помогал по кухне, занимаясь в течение всего дня приготовлениями то к обеду, то к ужину. Спустя полчаса он добрался в деловой центр Сент-Пола и направился в магазин металлоизделий Лоулса. Харкен отлично понимал, что Гидеон Барнетт дал ему прекрасную возможность проявить себя, и он не ударит в грязь лицом, а выжмет из ситуации максимум того, что ему удастся.
На деньги, которые у него были, он купил самые лучшие инструменты, какие только смог выбрать, от шкурки, чтобы заострять карандаши, до электромоторчика в семь лошадиных сил, чтобы приводить в движение свою электропилу.
Сделав все покупки, он целый час наслаждался, гуляя по городу, вдыхая аромат острых польских колбасок, которые поджаривали прямо на уличных прилавках, но, твердо решив экономить, ничего себе не позволял и вместо этого съел холодный сандвич, которым запасся еще дома. Город, до глубины души поражающий чувством новизны, простора, возбудил в нем его вечную жажду свободы, и он бродил, как голодный волк, разглядывая витрины, а когда снова сел в поезд, то воспоминания о Сент-Поле разом поблекли под натиском новых раздумий о будущей яхте.
Вернувшись из города, Йенс прошелся пешком до лесного склада, заказав все необходимое, что ему потребуется, затем добрался до острова Манитоу, глянул на озеро, где можно было увидеть несколько парусников, но ничего интересного в это время в середине недели, да еще в полдень, на озере, конечно, не происходило.
В Роуз-Пойнт Харкен переоделся в грубую одежду, взял все необходимое для уборки и направился в лес за садами, чтобы переделать сарай в ангар для лодочных работ.
Добравшись до своей вотчины, открыв двойные двери и зайдя в длинный и глубокий холодный сарай, он снова был охвачен тем же странным чувством, которое испытал еще утром, – словно здесь должно случиться что-то очень важное. Йенс, недолго раздумывая, принялся за работу – выбросил старую картошку и газеты, сжег старый хлам, сложил в угол мелочевку, вымел мышиный помет и другой мусор и начал мыть окна. Стоя на бочке, он услышал голос Лорны Барнетт:
– Харкен, где вас носит?
Она стояла, опустив руки, и он мог увидеть только темный силуэт в дверном проеме в свете полуденного солнца на фоне сплошной стены леса за ее спиной. Ее широченные рукава были как спальные подушки, а юбка с коротким шлейфом по форме напоминала колокол. Он только заметил розовую оборку и прическу наподобие птичьего гнезда, а больше ничего разглядеть не мог.
– Ваш отец посылал меня в город, мисс.
– А ведь вы ни слова не говорили мне об этом. Между прочим, я знаю, что он уже ругал себя за это, потому что никто не знал, куда вы пропали. Вы ведь собираетесь строить яхту, правда?
– Да, мисс.
Она пошире расставила ноги, сжала кулачки и вскинула их прямо к небесам.
– Эврика! – Девушка ударила по балке. Захохотав, Харкен свалился с бочки, и одна тряпка повисла у него на плече, а другая попала в бадью с водой.
– Что-то похожее на это случилось и со мной в тот момент, когда он мне сказал об этом.
Она вошла внутрь, волоча юбки по грязному полу.
– А вы собираетесь строить ее здесь? Она прошла в миллиметре от него, позволив рассмотреть ее лицо до мельчайших подробностей, хорошеньких подробностей, надо сказать.
– Именно здесь. Он разрешил мне купить все, что нужно, в магазине металлоизделий у Лоулса и в лесном складе Тейерса. Я ездил в город, чтобы заказать инструменты. – И, взглянув на нее, добавил: – Мисс Лорна, вы запачкаете ваши юбки об этот грязный пол. Хотя я и подметал здесь, но он все-таки не чист.
Она подхватила юбки и сильно тряхнула ими. Аромат апельсиновой туалетной воды разлился по всему сараю.
– Не знаю, Зачем я ношу эти дурацкие юбки со шлейфами. Мистер Гибсон говорит, что они уже вышли из моды.
– Кто такой мистер Гибсон?
– О, пожалуйста, Харкен, я ведь пришла сюда не для того, чтобы обсуждать длину юбок. Расскажите, что еще папа говорил!
Хотя она была и обворожительным созданием, но Йенс отступил назад, соблюдая определенную дистанцию.
– Ну, он сказал, что за три месяца я должен построить яхту, а затем вернуться на кухню.
– А еще что?
Она настойчиво расспрашивала, впившись в него глазами и придвинувшись ближе.
– Больше ничего.
– Ну, Харкен, не может быть, чтобы это было все!
– Ну… – Он подумал, потом добавил: – Он сказал, чтобы я все объяснил миссис Шмитт, потому что хозяин не хочет больше получать от нее нагоняй.
Лорна рассмеялась. Ее появление преобразило заброшенный сарай. Сегодня ее наряд был украшен белыми и розовыми оборками, с белым кружевным высоким стоячим воротником и лентой по талии, и вся она напоминала спелый плод. Более того, если он отодвигался, она опережала его, постоянно сокращая просвет между ними. Наконец он остановился на расстоянии вытянутой руки.
– Можно мне спросить у вас кое-что, мисс?
– Конечно.
– А почему вы не зададите эти же самые вопросы своему отцу?
– Ой, фу-у! – Она хлопнула в ладоши. – Он ответил бы мне так же, как если бы он отдавал приказания по поводу неудачного блюда или сломанной вещи. Вы же знаете, он откровенничать не любит.
– Да я заметил.
– А кроме того, вы мне нравитесь, – улыбнулась девушка.
Он замер в полуулыбке, глядя сначала в пол, потом на нее.
– А вы всегда такая откровенная?
– Нет, – ответила она. – Я также много времени провожу с Тейлором Дювалем. Вы знаете Тейлора? Нет, думаю, что нет. Ну, между прочим, я предполагаю, что вам можно сказать об этом, он ухаживает за мной, но я никогда не говорила ему, что он мне нравится.
– А он вам нравится?
Она на минуту задумалась.
– У Тейлора нет каких-то возвышенных устремлений, как, например, у вас с яхтой. Его семья занимает четвертое место среди владельцев мукомольных фабрик, и традиционная тема разговоров – зерно, ожидаемые рыночные цены, курс хлопка.
Наши семьи очень похожи друг на друга. Конечно, когда мы вместе, мы говорим и на другие темы – во время танцев в яхт-клубе или на вечерах в павильоне «Рамалей».
– Он участвует в парусных гонках?
– Его семья принимает участие. У них яхта «Китс».
– Видел я. У нее киль тяжелый.
В глазах у Лорны промелькнула лукавая искорка.
– Ну, тогда они все оценят то, что вы предполагаете построить.
Они подсмеивались друг над другом, делясь мыслями о парусном спорте, строительстве яхт, задавая про себя один и тот же вопрос: что же может произойти между сейчас и потом. В открытые двери, жужжа, влетела муха, а затем послышалось легкое колыхание листвы и ласковое дуновение теплого летнего ветерка.
Лорна Барнетт была самым прелестным созданием, какое он когда-либо встречал в жизни. Она казалась такой же земной, как и любая горничная на кухне, безо всяких претензий. И он решил довериться ей.
– Мисс Лорна, можно мне вам что-то сказать?
– Все, что хотите.
– После парусных гонок ноги моей больше не будет на кухне.
– Дай Бог, Харкен. Я тоже думаю, что вы туда больше не вернетесь.
Они стояли так близко друг от друга, что он чувствовал аромат апельсиновой туалетной воды от ее одежды, а она – запах уксуса от тряпки, которой он мыл окно.
– Что же вы будете делать? – спросила она.
– Я хочу иметь свои собственные лодочные мастерские.
– А где вы возьмете деньги?
– Сэкономлю. И у меня есть план. Я хочу, чтобы мой брат приехал сюда из Нью-Джерси, вдвоем нам будет полегче работать.
– Вы скучаете по нему?
Щеки его побледнели, а взгляд заволокло воспоминаниями.
– У меня никого больше нет, кроме него.
– Вы пишете ему?
– Каждую неделю, и он отвечает.
Она заговорщически усмехнулась.
– А что вы ему напишете на этой неделе, а?
Он тоже улыбнулся, и на какой-то момент они разделили победу, раз и навсегда ощутив, какое удовольствие доставляет им общение друг с другом. А позади них темнел неподвижный лес, не слышно было птиц, и только в дальнем углу сарая все еще жужжала муха. Было по-чердачному тепло и душно, пахло остывшим дымом. Где-то в мире существовали небо, солнце, простор, а тут – дремотный сумрак и ажурные тени на полу и на стенах. Они долго молчали и смотрели друг на друга. Это и нравилось и возбуждало какое-то томящее чувство: хотелось что-то делать, но было непонятно, что именно и зачем. Наконец Харкен тихо проговорил:
– Не думаю, что ваш отец был бы в восторге от того, что вы здесь пропадаете.
– Папа уехал в город. А мама лежит с холодным компрессом на лбу. И кроме того, я всегда была неуправляемым ребенком, и они знают это.
– Почему меня это не удивляет?
В ответ она только усмехнулась. Снова воцарилось молчание, и, казалось, его ничем нельзя было заполнить.
Лорна посмотрела на него.
– Думаю, мне лучше уйти. Вам пора приниматься за работу.
– Да, я тоже так думаю.
– Но сначала я должна вам что-то сказать по поводу вчерашнего.
– Вчерашнего?
Она еще раз взглянула на него.
– Когда я пришла на кухню и ела торт вместе с вами… Я поняла, правда, слишком поздно, в какое неловкое положение я всех поставила. И я только хотела поблагодарить вас, Харкен, за понимание.
– Чепуха, мисс. У вас есть полное право бывать там.
– Нет.
Она коснулась кончиками пальцев его руки чуть выше запястья, ее прикосновение было таким же легким, как полет колибри.
– Я говорила вам, что я не светская барышня. Иногда я делаю такое, чего бы мне явно не хотелось. И когда миссис Шмитт поставила на стол серебряный поднос с тортом для меня, да еще с лучшим серебряным прибором, я бы все отдала, чтобы только быть подальше от того места. Вы поняли это и сделали все, что могли, чтобы облегчить, как-то замять мое смущение. Я просто не подумала, Харкен. Тем не менее, спасибо вам за быструю реакцию.
Он хотел было попытаться доказать ей, что она ошиблась, но оба понимали, что так оно и есть.
– Вам всегда рады, мисс, – ответил он. – Я должен сказать, я еще больше смущен, болтая с вами здесь, вдали ото всех. Они…
Он резко оборвал свои рассуждения, увидев на ее лице странное выражение, и пожалел, что начал этот разговор.
– Что они?
– Ничего, мисс.
– Ну, конечно, что-то было. Так что они?
– Ну, пожалуйста, мисс…
Она снова дотронулась до его руки, в этот раз настойчиво.
– Харкен, я прошу вас честно мне сказать. Что они?
Он вздохнул, понимая, что по-другому никак не удастся выйти из трудного положения.
– Они иногда неправильно понимают ваши намерения.
– Что они говорили по поводу моих намерений?
– Ничего особенного.
Он покраснел и, оглянувшись назад, сбросил тряпку с плеча.
– Вы не совсем откровенны со мной.
Йенс снова взглянул на нее и ответил тоном вышколенного слуги.
– Извините меня, мисс Лорна, но ваш отец установил для меня жесткие сроки, и я действительно должен приниматься за работу.
Прошло довольно много времени, прежде чем Лорна Барнетт поняла, что не на шутку рассердилась.
– Ах, вы такой же в точности, как он! – Она крепче сжала свои кулачки. – Мужчины могут быть такими противными! Вы же знаете, что я могу заставить вас все рассказать! Ведь вы же просто мой слуга!
Йенс был настолько ошеломлен ее тирадой, что стоял, не в силах произнести ни слова. После того как шок прошел, он сразу вернулся к реальной жизни.
– Да, я знаю.
Повернувшись, он пошел прочь, прежде чем она успела увидеть красные пятна, выступившие у него на щеках. Подойдя к корзине, он взял тряпку, снова забрался на бочку и без лишних слов продолжил мыть окно.
Стоя позади него, Лорна так же быстро успокоилась, как и вспылила. Она сделала еще один шаг и взглянула на него.
– Ну, Харкен, я не это имела в виду.
– Все правильно, мисс.
Он почувствовал, как тепло поднимается у него по шее.
Она продвинулась еще на один шаг.
– Нет-нет… Это просто вырвалось… и все… пожалуйста.
Она подошла и дотронулась до его ноги и тут же отдернула руку;
– Пожалуйста, простите меня.
– Да нечего прощать-то. Вы были совершенно правы, мисс.
Ему не надо было даже поворачиваться, потому что он хорошо видел ее отражение в стекле.
– Харкен?
Мольба в ее голосе не трогала его. Он упрямо продолжал свою работу. Она ждала, но обида была столь явной, что между ними возник какой-то барьер, такой же глухой, как стены этого сарая. Она чувствовала себя полной дурой, но не знала, как исправить ошибку.
– Ну, – промолвила она кротким голосом. – Я ухожу. И я сожалею, Харкен.
Ему не нужно было поворачиваться, чтобы выяснить, ушла она или нет. Казалось, его тело было напичкано множеством датчиков, которые четко давали ему знать о ее приближении или удалении. В тишине, наступившей после ее ухода, витало мучительное чувство разрыва, грусти, одиночества, и он долго стоял на бочке, не оборачиваясь, вдыхая запах уксуса, который шел от старой тряпки, глядя в бесконечно грустное окно, опираясь двумя руками о низкий подоконник, сгорбившись от усталости. Повернув голову, он глянул через левое плечо, где среди деревьев мелькало, как сказочный наряд маленького эльфа, ее розовое с белым платье. Взгляд Йенса снова вернулся к окну, и в его воображении предстала картина: балки, набор досок, откуда-то взявшиеся стропила, формы для отливки металла. Он глубоко вздохнул и медленно спустился с бочки. Так Йенс и стоял: неподвижный, обиженный, одинокий. А она, оказывается, такая же, как и ее родители-богачи, и ему лучше не забывать об этом. Может быть, Раби и права: Лорна Барнетт просто вздорная барышня, которая ради развлечения затеяла игры с лакеем, вот и все.
Он кинул тряпку назад в корзину, вылил грязную воду, решив оставить уборку до следующего раза, перевернул бочку и откатил ее в сторону.
Всю оставшуюся часть дня он чувствовал себя недовольным и капризным. Вечером он повел Раби прогуляться и поцеловал ее в огороде, когда они стояли перед кухонной дверью. Но целовать Раби было все равно что целоваться с коккер-спаниелем. Он был озабочен только тем, чтобы его губы были сухими и чтобы убрать с шеи ее руки.
Лежа в постели, он думал о Лорне Барнетт… в розовых и белых оборках, с запахом апельсиновой туалетной воды, с взволнованными карими глазами и губами, похожими на спелые вишни.
Лучше этим проклятым женщинам держаться подальше от его сарая!
Она пропадала ровно три дня. На четвертый она вернулась. Было около трех часов пополудни, и Йенс сидел верхом на бочке, пытаясь смастерить рамку из планок и козлы.
Закончив, он откинулся назад, проверяя то, что сделал, и почувствовал на себе пристальный взгляд. Он повернул голову и увидел ее, неподвижно стоящую в дверном проеме, в голубой блузке с широкими рукавами и закинутыми за спину руками.
Сердце забилось сильнее, а позвоночник медленно выпрямился.
– Ну… – сказал он.
Она оставалась без движения, все еще держа руки за спиной.
– Можно мне войти? – вежливо спросила девушка.
Он изучающе посмотрел на нее, сжав в одной руке карандаш, а в другой пластмассовую линейку.
– Располагайтесь, – ответил Йенс, снова принимаясь за работу.
Лорна вошла в сарай осторожными маленькими шажками и приблизилась к нему, остановившись с другой стороны рамки в позе ученицы.
– Харкен? – спросила она тихо.
– Что?
– Вы не хотите взглянуть на меня?
– Если вы так скажете, мисс.
Он медленно поднял на нее глаза. Искренние слезы катились у нее из глаз. Нижняя губа надулась и дрожала.
– Мне очень, очень жаль, – прошептала она. – И я никогда больше так не сделаю.
А, черт возьми, неужели женщина не знала, как она может подействовать на мужчину, когда она роняет слезы размером с виноградину, отчего ее глаза становятся просто неотразимыми? После этого взгляда сердце его готово было выпрыгнуть из груди, а под ложечкой предательски засосало. «Мисс Лорна Барнетт, – подумал он, – неужели вы не понимаете, что самое лучшее для вас убираться отсюда так быстро, как только вы сможете».
– Я тоже сожалею, я забыл свое место, – только и произнес он.
– Нет-нет… – она вскинула вперед руку и коснулась его чертежа, как какого-то амулета, – это была моя вина… силой заставить вас рассказать мне, что вы не хотели рассказывать…
– Но вы правы. Я ведь у вас работаю.
– Нет. Вы работаете у моего отца. А для меня вы друг, и я пропадала эти три дня, думая, что разрушила нашу дружбу.
Он побоялся сказать, что он так думал тоже. Он вообще не имел понятия, что говорить. Потребовалось огромное усилие, чтобы оставаться сидеть на бочке и держать рамку между ними.
Очень нежно Лорна произнесла:
– По-моему, я знаю, что должен думать кухонный слуга. Об этом нетрудно догадаться.
Она взглянула прямо на него.
– Что я просто флиртовала с вами, да? Развлекалась от скуки с лакеем.
Он не отрывал глаз от своего карандаша.
– Это все Раби, но пусть вас это не трогает.
– Раби, та рыженькая, да?
Он кивнул.
– Да, я заметила, что ей особенно докучало мое присутствие на кухне в тот день.
Так как он опять не ответил, Лорна спросила:
– Она что, ваша подружка?
Йенс кашлянул.
– Мы гуляли в выходной.
– Значит, подружка.
– Лучше сказать, ей хотелось бы, чтобы так было на самом деле. Вот и все.
– Так я доставила вам массу хлопот, когда заявилась на кухню, да еще потребовала чаю с тортом, в общем, смутила юношу.
– Отец всегда говорил, что никто никого смутить не может, человек может только сам смутиться. Я уже сказал, что у вас есть полное право бывать там, и я повторяю это еще раз.
Последовало минутное молчание, во время которого он изучающе разглядывал свой чертеж, а Лорна пристально смотрела на него. Затем она тихо проговорила:
– Харкен, я с вами не развлекалась, нет.
Он поднял глаза. Она стояла прямо перед ним, держась кончиками пальцев за крышку стола, с высоко поднятой головой и растрепанными глянцевитыми завитками вокруг лица – божественного личика! – такого искреннего и прелестного, что ему захотелось взять его в ладони и целовать эти дрожащие губки до тех пор, пока они снова не засмеются.
Вместо этого он только и смог прошептать:
– Нет, мисс.
– Меня зовут Лорна. Когда же вы будете меня так называть?
– Я так и называю.
– Нет, вы зовете меня мисс Лорна, а я прошу – просто Лорна!
И хотя она ждала ответа, он не смог повторить ее имя. Эта последняя формальность была просто необходима, чтобы сохранять дистанцию между ними ради обоюдного спокойствия.
Наконец она произнесла:
– Так что, теперь меня простили?
И хотя он упорно повторял, что прощать-то, собственно, нечего, оба прекрасно понимали, что она его обидела.
– Давайте просто забудем про это.
Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Он старался отвести от нее глаза и не мог. В молчании они застыли, чувствуя, как их неудержимо тянет друг к другу. Это чувство четко проступило на их лицах, нам линии на его эскизе. Харкен понял, что кто-то из них должен взять себя в руки, и первым отвел глаза в сторону.
– Хотите посмотреть мои эскизы?
– Даже очень.
Она обошла кругом и встала около его локтя, распространяя вокруг аромат апельсиновой туалетной воды и шурша голубым платьем, широкий рукав которого остановился прямо у его уха.
– Они еще не совсем готовы, но вы сможете уловить хотя бы идею формы яхты.
Она взяла в руки листок бумаги с наброском, который он сделал минут за двадцать для ее отца.
– Так вот на что она будет похожа?
– Приблизительно.
С минуту она рассматривала рисунок, затем уселась и, взяв в руки, стала пристально изучать то, над чем он работал.
– А вы всегда рисуете вверх ногами?
– Да потому что именно так я буду строить, поэтому и нарисовал вверх ногами.
– Строить вверх ногами?
– Вот это… здесь, видите?
Он указал на одну из линий, которые вертикально рассекали эскиз.
– Вот это будет располагаться по всей длине яхты и называется пересекающими секциями, они и формируют основание корпуса и собственно форму судна. Как эта… видите?
Он начертил что-то в воздухе обеими руками, но она не могла разобрать, что именно.
– Глядя на этот одномерный эскиз, трудно представить, что это такое, но я сделаю чертежи для каждой секции, тогда будет легче понять.
– И столько же времени потребуется на это? Чтобы закончить чертежи?
– Недели полторы, думаю.
– А потом вы уже можете начать строить?
– Нет. После этого я могу начать лофтинг.
– А что такое лофтинг?
– Лофтинг? Это… – он задумался, подыскивая нужные слова – ну, это как бы оценка лодки с точки зрения внешнего вида и скольжения.
– И как же вы их оцениваете?
– Оценка делается для того, чтобы быть уверенным в том, что лодка не имеет изъянов или недоделок, что она обладает хорошим скольжением и совершенна по форме.
– Поверхность корпуса должна быть такой, чтобы яхта плавно скользила по воде. В этом ее совершенство.
Лорна Барнетт взглянула на Йенса Харкена, в профиль, на его голову и шею, на линию плеч и на руки, а он в это время не отрывал глаз от своего наброска.
«Ты сам совершенство, – подумала она, – ох, уж действительно совершенство».
Взъерошив свои густые волосы и передернув плечами, Лорна решила, что лучше ей покинуть сарай и вообще держать Пенса на расстоянии. Более того, она же не могла не видеть, что он почти ничего не делал, пока она находилась здесь.
– Ну, мне лучше уйти и не мешать вам работать. – Она обошла стол кругом. – Можно будет еще раз прийти?
На любой другой вопрос ответить было бы куда легче. Он хотел бы сказать, что, мол, нет, останься, но, позволив такое удовольствие, он рисковал всю жизнь прозябать на кухне.
– Я буду ждать, – ответил он.
Она приходила, когда хотела, доставляя ему массу беспокойства не столько своим присутствием, сколько тем, что она его покидала. Она проверяла его чертежи и задавала вопросы, сидела на скамейке и молча наблюдала за ним. Похоже, они достигли полного взаимопонимания. Как-то раз она пришла в пятницу, когда чертежи были уже почти закончены, и, проверив, что он сделал за это время, подошла к скамейке, постелила на сиденье бумагу, уселась, поджала под себя колени и обхватила их руками.
– А вы любите джазовую музыку? – спросила она, помолчав.
– Джазовую музыку? Да, пожалуй, люблю.
– Завтра приезжает Джон Филипп Coca.
– Да, я видел афиши.
– Нет, я имею в виду, что он будет здесь завтра. Мама устраивает в его честь прием после концерта, и он будет весь вечер нашим гостем.
– Поэтому вы и собираетесь на концерт. Она мотнула головой:
– Мм-хм-м.
– А господин Дюваль там тоже будет?
– Мм-хм-м.
– Ну, надеюсь, вы хорошо проведете время.
– А вы хотите пойти?
– Нет. Я коплю деньги.
– Ах, ну да, конечно, чтобы начать свое дело – лодочные мастерские.
Она взглянула на него изучающе и затем резко переменила тему разговора.
– Когда вы действительно начнете строить яхту?
– Ну, через пару недель.
– Я буду вам помогать.
Она сидела на достаточно безопасном расстоянии от него, чтобы он мог позволить себе внимательно разглядеть девушку. Сегодня она была в бледно-желтом. Ее юбка свешивалась через край скамейки, грудь выдавалась вперед, а волосы казались мягкими, как летняя трава.
– А вы никогда не задумывались над тем, что вдруг так случится, что ваш отец решит зайти сюда и обнаружит вас со мной вместе? Знаете, я думаю, он скоро явится проверять чертежи.
– Ну и что? Он бы очень рассердился и ругал бы меня, а я бы доказывала, что имею право бывать здесь, но он бы ни за что не уволил вас, потому что ему очень хочется получить хорошую яхту, а вы единственный, кто может это сделать.
– Вы абсолютно уверены в этом, да?
– Конечно, а вы разве нет?
– Нет.
Она только прижалась щекой к полену, наблюдая за ним.
– А ваш брат такой же, как и вы?
– Он много работал, когда я уехал. Он остался на востоке – там он при деле, там его семья, а я приехал сюда, где у меня никого нет. Но он знает лодки.
– И он так же беспокоится о линиях совершенства яхты, как и вы?
Йенс покачал головой, как бы говоря, что, мол, девушка, я не могу поддерживать разговор в таком ключе.
– А он похож на вас?
– Говорят, да.
– Тогда он недурен, правда?
Йенс покраснел.
– Мисс Барнетт, я не думаю, что это приемлемо для…
– Ой, послушайте его! Мисс Барнетт, да еще таким тоном! Я тоже умею читать мораль.
Он спрыгнул с бочки, повернул к себе стол, взял ее на руки и опустил на пол.
– Ап! – приказал Йенс. – И – домой! Я должен проектировать яхту!
Она направилась к двери. Потом задержалась:
– Ну, можно мне помогать вам?
– Нет.
– А почему нет? Я же все равно буду сюда приходить.
– Потому что я сказал «нет». А теперь идите, бегите к своему мистеру Дювалю, которому вы принадлежите, и больше сюда не возвращайтесь.
Она повернулась, покачала головой и уверенно сказала:
– Вы неправильно все понимаете.
Когда девушка покинула его, Йенс сделал глубокий вдох, энергично потер затылок так, что волосы у него стали дыбом.
– Черт подери, – выругался он.
Он говорил в пустоту прозрачного воздуха. Она ушла, оставив его в растрепанных чувствах в развалюхе-сарае.
В субботу вечером за час до начала концерта весь дом Барнеттов был в сборе. Вся семья собиралась на концерт, даже тетушки.
В своей комнате Генриетта накручивала Агнес:
– Пожалуйста, без глупостей, ты не можешь идти без перчаток. Это просто непозволительно.
В комнате Серона Эрнеста сделала ему посередине ровный пробор и, зачесав волосы назад, смазала их бриллиантином, а Серон в это время извивался, как мог, чтобы посмотреть в подзорную трубу, что творилось у него за спиной.
Дафни в своей комнате шпыняла Дженни:
– По-моему, ты опять будешь таращить глаза на Тейлора Дюваля и выглядеть круглой дурой весь вечер.
Уже одетый в вечерний костюм, Гидеон зашел к Лавинии в комнату, а та была полуодета. Она прикрылась платьем и недовольно крикнула:
– Гидеон, неужели ты не можешь стучать, когда заходишь в комнату!
Лорна у себя пыталась застегнуть платье на спине. Пока Эрнеста была занята с Сероном, она прошла в комнату к тетушкам.
– Тетушка Агнес, застегни мне, пожалуйста, пуговицы.
– О, конечно, дорогая. Какое чудесное платье! Ты похожа на лютик. А молодой Дюваль тоже там будет?
– Конечно.
Пересекая комнату, Генриетта приложила палец к губам и вставила:
– Тогда проверь, чтобы твоя шляпная булавка была самой острой, Лорна.
Они пересекли озеро на пароходе «Манитоба», причалившем возле отеля «Уильяме хаус», и прибыли в павильон «Рамалей» за полчаса до начала. Павильон находился в самом удобном месте на озере и был выдержан в романтическом стиле. По углам расположились башенки, увенчанные острыми шпилями, нарушавшими общую спокойную линию крыши. По бокам здания ступени поднимались к дверям, украшенным высоким фронтоном. Второй этаж был полностью отведен под бальный зал, а на третьем, с огромными окнами высотой двадцать футов и арками в стиле ренессанс, с перламутровыми от дождя и солнца стеклами, размещался концертный зал на две тысячи мест. Каждое кресло было отделано красным бархатом.
Барнетты вошли в свою ложу и заняли кресла, все, кроме самого главы семейства, который направился за кулисы лично поприветствовать маэстро.
Тетушки пересмеивались, что-то шепча друг другу и указывая на знакомые лица. Дафни и Дженни хихикали, когда молодые люди кивали им головами в знак приветствия. Глядя в подзорную трубу, Серон воскликнул:
– Ого, мне видны волосы в носу у той толстой дамы!
– Серон, положи трубу! – повысила голос мать.
– Ладно, но я все равно вижу! А вот еще один носище! Мама, да ты только посмотри, ведь у нее ноздри, как у лошади!
Лавиния легонько шлепнула его веером по затылку.
– Ой!
– Когда заиграет оркестр, тогда ты можешь смотреть в свою трубу, но не раньше.
Он откинулся в кресле и процедил:
– Черт побери.
– Попридержи язык, молодой человек.
Тейлор Дюваль вошел в ложу и поприветствовал всех, поцеловал дамам руки и разок глянул в подзорную трубу Серона. Мальчик тихо сказал ему, стараясь, чтобы не услышала мама:
– Там внизу сидит толстая леди в голубом платье, так у нее из носа торчат волосы. Взглянув на нее, Тейлор шепнул ему:
– По-моему, и из ушей тоже.
А заглянув в карие глаза Лорны, он улыбнулся ей особо:
– Увидимся в перерыве.
Концерт был удивительным. Оригинальная музыка Сосы вызвала у Лорны такие сильные чувства, что у нее внутри все трепетало. Зал громко аплодировал.
Во время перерыва Тейлор сказал Лорне:
– А я скучал по тебе.
– Правда?
– Конечно. И хотел проводить тебя сегодня домой.
– Тейлор, тсс. Кто-нибудь может услышать.
– Кто здесь услышит? Все только и заняты болтовней.
Он взял ее под руку и увлек за собой подальше.
– А ты скучала без меня?
Она пожала плечами.
– Леди не должны отвечать на такие вопросы, – нашлась Лорна.
Он засмеялся и поцеловал кончики ее пальцев. На приеме в Роуз-Пойнт присутствовало пятьдесят человек – избранное общество здешних мест. Столовая была украшена красными, белыми и голубыми цветами. Торт был сделан в виде турецкого барабана, на котором изобразили американского орла, зажавшего в когтях золотые стрелы на фоне северного сияния. Чай подали с лепестками роз, а палочки для сандвичей были изумительно тонкой работы. Толпа шумела больше, чем обычно, настроения подогревались присутствием маэстро, человека мягкого и деликатного, но страстного патриота, который проповедовал американский джаз и был известен далеко за пределами Америки, а теперь начинал свое турне по всему миру. С эспаньолкой, в пенсне и белом кителе, на груди которого красовались три медали, Coca взял под руку тетушку Агнес, а Лорна в это время наблюдала за ними.
