Нити, что не сплетутся в узор (СИ)

Текст добавлен: 19 декабря 2019, 19:30

Текст книги "Нити, что не сплетутся в узор (СИ)"

Автор книги: Лауриэль Анарвен

Жанры:

Короткие любовные романы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Она подошла к Карантиру и, глядя так же прямо, как и всегда, протянула ему на вытянутых руках кожаный пояс: мягкий, прекрасно выделанный, со сложным узором, в котором можно было узнать и нолдорские мотивы, и любимые людьми рубленые растительные орнаменты. Как в мече, что он ковал для неё…

“Будто мне нужно что-то материальное, чтобы помнить о тебе”.

Он принял из рук Халет пояс, чудом удержавшись от того, чтобы привлечь её к себе. Потому что тогда точно не смог бы отпустить. Расцепил свой пояс из сложно переплетённых металлических колец и перепоясался подаренным – на диво удобным. Впрочем, даже будь это кусок верёвки, Карантир бы, наверное, не заметил. Потому что смотрел только на Халет.

– Благодарю тебя, Халет, дочь Халдада, – ответил он, очень стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Для меня честью было знакомство с тобой и с вами, аданы из племени халадин. И если я сожалею о чём-то – так это о том, что пришло время расстаться. И ещё – о том, что мои воины не пришли вам на помощь раньше. Орки напали на вас в моих землях, а я не сумел вовремя этому помешать… А потому хочу предложить вам виру за убитых.

– Ты, верно, плохо знаешь нас, лорд, – гневно сказала Халет, – если думаешь, что после всего, что ты для нас сделал, мы посмели бы винить тебя в чём-то! Кем бы мы были после этого? Уж верно, ты не виноват в том, что мы прогневили Врага, и мы не возьмём у тебя денег после того, как целую зиму ели твой хлеб!

Халадины согласно зашумели.

– В моих словах не было желания оскорбить, и если я невольно сделал это – прошу прощения у тебя, Халет, и у твоего племени, – Карантир склонил голову. – А что до виры, то вовсе не деньги я предлагаю вам, – он сделал знак, и стоящие позади нолдор вынесли и положили у ног Халет две сотни мечей, сработанных кузнецами из Первого Дома. Простые, с чёрной оплёткой и звездой Феанора в перекрестье гарды и клинка – почти все эльфы Первого Дома были вооружены такими. – Эти клинки сослужат вам хорошую службу против орков Моргота. Они светятся при приближении этих тварей, поэтому больше вас не застанут врасплох, как было прежде.

– Так это совсем другое дело! – радостно воскликнула стоящая в первых рядах халадин высокая женщина. – Что ж ты, лорд, сразу-то не сказал, что это оружие?

– Эти клинки могут спасти немало жизней и снести немало поганых орочьих голов, – голос Халет стал теплее, и Карантир выдохнул: ему очень не хотелось оскорбить её даже невольно, особенно в последнюю их встречу. Не умел он подбирать слова. – Мы принимаем их с благодарностью. И пусть трепещет Враг, зная, что люди и эльдар – союзники против него.

– Урааа! – дружно грянули халадины и даже некоторые из эльфов. Недовольной выглядела лишь старая женщина по имени Таннаан, целительница и хранительница мудрости племени, но она выглядела так почти всегда. Халет как-то говорила: она считает, что Свет так же чужд аданам, как и Тьма, и их путь – где-то посередине, узкий, как лезвие меча, а потому не стоит склоняться ни в одну сторону, ни в другую. Впрочем, мысли старой целительницы Карантира волновали мало, как и её недовольство.

– Эти клинки – дар народа нолдор народу халадин, – сказал он, когда голоса стихли. – А теперь, Халет, дочь Халдада, прими и ты подарок от меня, Карантира, сына Феанора.

Таэнор передал Карантиру меч в простых чёрных ножнах, на которых, лишь присмотревшись, можно было различить серебристый узор, и тот протянул его Халет. Она тихо ахнула, не удержавшись, и вскинула на Карантира изумлённые сияющие глаза.

– Возьми же, – сказал он почти шёпотом. – Этот меч твой. Я выковал его для тебя.

Халет осторожно протянула руку, взяла меч так, будто боялась уронить и разбить на осколки. Вынула из ножен и застыла, восхищённо рассматривая бегущие по лезвию призрачные узоры, так похожие на те, что украшали подаренный Карантиру пояс.

– Воистину не знает границ твоя щедрость… лорд Карантир, – выговорила она, враз охрипнув. – Этот клинок прекрасен.

– И он будет хранить тебя, куда бы ты ни направилась, – “и куда не смогу последовать за тобой я сам”.

Несколько раз взмахнув мечом и убедившись, что он идеально ложится в руку, Халет убрала его в ножны и повесила на пояс взамен прежнего – а прежний передала кому-то из своих людей.

Так они простились, теперь уже навсегда.

Карантир смотрел вслед уходящим халадинам даже тогда, когда они совсем пропали из вида. Смотрел до рези в глазах. Рядом стоял понурый и притихший Таэнор, а Элхор и вовсе не сдерживал слёз, до побелевших костяшек стиснув лежащую у него на плече руку Лауренаро. Счастливый – он мог плакать.

Караван из Белегоста пришёл через три недели после праздника Рождения Цветов. Азагхал приехал сам и, как и обещал, привёз огромную партию мифрила. Даже собирался потом проехаться до Химлада – Курво будет счастлив. Карантир тоже был рад видеть короля гномов Белегоста, хотя ему об этом, разумеется, говорить бы не стал. Азагхал, шумный, грубоватый и прямолинейный, словно развеял незримую, но ощутимую тоску, повисшую над замком после того, как племя Халет покинуло берега Хелеворна. Там, где появлялся Азагхал, места для тоски просто не оставалось – он занимал собой, казалось, всё свободное пространство, а несвободное – освобождал и занимал тоже. В чём Нэльо нельзя было отказать, так это в умении выбирать друзей.

За обсуждением прошлых, будущих и текущей сделок засиделись допоздна, но всё равно успели решить не все вопросы. В конце концов, Азагхал ударил кулаком по столу так, что подпрыгнули стоящие на нём писчие приборы и сидящий за этим же столом Таэнор, и сказал:

– Так. Хватит крючкотворства на сегодня! Давайте-ка, – обратился он к Таэнору и своему писцу, – убирайте это всё, живо, живо. А ты, Тёмный Финвэ, вели-ка подать нам добрый ужин, да чтоб твои эльфы не забыли притащить и бочонок пива, что я с собой привёз! Будешь пиво? – говорил он по своим меркам негромко, но уши всё равно закладывало.

Карантир покачал головой:

– Я лучше выпью вина, – и обратился к Таэнору: – И что ты сидишь, как король Ингвэ на золотом троне в Валимаре? Не слышал? Быстро вели подавать ужин, и к нему – вина и пива. Прямо в кабинет. Не обидишься, Азагхал, если отужинаем здесь, а не в Малом Зале?

– Обижусь? – хохотнул Азагхал. – Да я скорее обижусь, если мне придётся после всех этих часов крючкотворства тащиться по вашим бесконечным коридорам с пустым желудком!

Ужин, как и следовало, подали горячий и обильный: мясо, жареная картошка, грибы и тушёные овощи, и, разумеется, ломти тёплого, только из печи, хлеба. Гномий король ценил простую и сытную пищу, и чем больше на столе было картошки, хлеба и разных видов мяса – тем лучше. Гномы споро откупорили бочку с пивом, Таэнор наполнил вином кубок Карантира.

– Вы, – обратился к гномам Азагхал, – идите сами пожрите как следует да спать, у нас завтра много работы.

– И ты, Таэнор, свободен, – сказал Карантир. Оруженосец поклонился и ушёл вместе с гномами.

Азагхал принялся за еду. Для неподготовленного это могло бы быть зрелищем впечатляющим, да только не с лучшей стороны, но Карантир привык давным-давно, и его не смущало ни чавканье, ни отрыжка, ни запачканные в еде руки, борода и усы гнома. Сам он от еды, разумеется, не отказался тоже, но орудовать предпочитал не руками, а ножом и вилкой. Азагхал как-то посмеялся над этой эльфийской привычкой, назвав эльфов чистоплюями и неженками, на что Карантир, не оставшись в долгу, заметил, что сам гном похож на борова, по ошибке пущенного за стол. Азагхал был в восторге.

Наевшись и вновь наполнив пивом опустевшую кружку, гном выжидающе уставился на Карантира.

– Говорят, Тёмный Финвэ, что ты тут, пока мы не виделись, Фелагундом заделался?

Амбаруссар как-то спрашивали Азагхала, почему он всех эльфов зовёт какими-то странными вариантами имён, на что он ответил просто: “А нравится мне так. Ваши имена все ужасно скучные, так я их хоть чутка поживее сделал, скажите спасибо!”. Это могло бы быть грубостью от кого угодно, но от Азагхала было, как ни странно, скорее знаком исключительного расположения. К “Тёмному Финвэ” Карантир относился так же, как ко всем прочим привычкам гнома, которые поначалу казались невыносимыми. Тем более что и братьям тоже досталось: Медноголовый, Златокузнец, Охотник, Искусник, Рыжий и Другой Рыжий. На своё прозвище жаловаться не стоило, ведь с Азагхала сталось бы назвать его и Красномордым.

– И от кого же, интересно, ты слышал это, почтенный Азагхал?

– Земля слухами полнится, – таинственно ответил тот. – Так как?

– Никак. Видел ты здесь людей?

– Одного видел. Если я не совсем ещё окосел, он у тебя в замковой страже стоял.

– Элхор, – сказал Карантир. – Да, он присягнул мне. Но остальные люди его племени ушли дальше на запад. Поэтому не хочу тебя разочаровывать, но не вышло из меня кузена Финрода.

– А ты нос-то не вешай раньше времени, – Азагхал хлопнул Карантира по спине так, что тот едва не ткнулся лбом в стол. – Оно, знаешь, может, и к лучшему, что не вышло.

– Иначе тебе пришлось бы делать мне такую же скидку, как ему? – вскинул бровь Карантир.

– Что-что? Глуховат я что-то стал, не слышу ни хрена. Не сказал ли ты сейчас, что я – я! – кому-то там скидку делал?

– Может, и сказал.

– А, – хмыкнул гном. – Ну тогда всё в порядке: это не я глухой, это ты совсем с ума съехал, не иначе. Чтоб я – да кому-то скидку давал! Да за что ж, интересно? За глаза ваши красивые?

– Это уж тебе виднее – за что.

– Быстро ты что-то захмелел сегодня, Тёмный Финвэ, – хохотнул Азагхал. – Умён твой родич Фелагунд, да всё же не настолько, чтоб из меня верёвки вить. Не видать скидки ни ему, ни тебе.

– И не надеялся, – развёл руками Карантир, не поверив, разумеется, ни единому слову насчёт Финрода. Верёвки тот вил из всех, и преотлично. – Если не в скидке дело, то в чём же?

Гном пожевал губами, подбирая слова.

– Скажу тебе как другу… что?

– Ты сам же однажды обмолвился, Азагхал, – лукаво улыбнулся Карантир, – что среди эльфов лишь Маэдрос тебе друг, а остальные – либо торговые партнёры, либо занозы в заднице.

Король гномов расхохотался, запрокинув голову.

– И впрямь! – пророкотал он, отсмеявшись. – Всё-то вы помните, остроухие, с вами даже договоров можно не писать, так уговориться: вы, если что, напомните с точностью до словечка.

– Тогда на следующую поставку так и уговоримся, на словах? Мои писцы будут только рады.

– Ну нет, ищи дурака, – Азагхал снова рокочуще рассмеялся. – Что написано пером, не вырубишь топором! – он снова приложился к кружке, крякнул и смахнул с усов пивную пену. – Так о чём бишь я… Ах да, скажу тебе тогда как торговому партнёру: с людьми дело иметь – что греть руки подле лесного пожара. Не знаешь, то ли согреешься, то ли сгоришь. Родичу твоему Фелагунду люди служат, и служат на совесть, и горят ярко, да только и сгорают быстрее, чем сухой хворост: вот был человек молод и силён – а вот уже едва может подняться с ложа, весь седой и иссохший… Я видел такое в Нарготронде вот этими вот глазами. Тот человек умер вроде бы не так и давно, а уж его сын своих детей к службе готовит. Поэтому, Тёмный Финвэ, хорошо, что они ушли: тебе не придётся их хоронить.

– Вы с Маэдросом сговорились, что ли? – буркнул Карантир и подлил в кубок ещё вина. В голове уже шумело, но к балоргам всё. Сегодня он хотел напиться. “Напиться и забыться”, как сказал однажды Элхор, но эльфы не забывают. Не сможет забыться – хотя бы немного расслабится, пусть за это и придётся заплатить больной головой. Подумаешь.

– Медноголовый знает, что говорит. Такой же умный, как я, не просто так мы друзья с ним! – Азагхал, со стуком поставил на стол опустевшую пивную кружку. – Зря ты мальца отослал, самому теперь наливать каждый раз…

– Позволь, – Карантир забрал у него кружку и до краёв наполнил пивом из бочонка, не пролив ни капли. Если это удалось – можно пить дальше.

Азагхал шумно отпил из кружки, снова запачкав усы пивной пеной.

– Ах, хорошшшо! Никогда не пойму, почему вы, эльфы, пиво не уважаете. Даже Медноголовый – и тот пьёт его, только если вина нормального нет. Ну да что с вас взять, остроухих… мне же больше достанется! Хм, кстати говоря, Тёмный Финвэ, – гном посмотрел на Карантира, хитро прищурившись, – а не хочешь ли ты выпить со мной на спор, как твои младшие братья? Одолеешь меня – сделаю скидку на мифрил!

Карантиру очень захотелось от души приложиться головой о столешницу.

Лес был колдовским – Халет поняла это сразу, едва ступив под зелёную сень вековых деревьев. Такие же росли и в Эстоладе, но там в воздухе не было этого острого и чарующего ощущения чужой магии, не враждебной, но и не доброй. Просто – чужой. Больше всего этот лес походил на леса Оссирианда, знакомые по детским воспоминаниям.

За ними следили. Никого не было видно ни в подлеске, ни в ветвях деревьев, ни единого постороннего звука не нарушало покой этого места, – и всё же кто-то был здесь. Взгляды, острые, как наконечники стрел, впивались в спину и заставляли против воли оглядываться. Халет остановилась, подняв руку, – и за ней остановились все.

Переход через пустошь, которую эльфы называли Нан-Дунгортеб, а люди окрестили попросту Гиблой, дался племени нелегко. Многие погибли, оставшиеся в живых были голодны и ослаблены, и, хотя ни один человек не роптал и не пытался повернуть назад, вернуться в Таргелион или хоть в леса Эстолада, было очевидно, что умереть сейчас, после всего, что пришлось преодолеть, не хотел бы никто.

Халет отстегнула от пояса ножны с мечом и осторожно опустила на траву. Достала из-за пояса кинжал, из-за голенища сапога – второй, сняла с плеча лук – и тоже положила рядом. Не дожидаясь приказа, то же самое сделали все, кто был вооружён.

– Мы пришли не как враги, – громко проговорила Халет, глядя в лесной сумрак и чувствуя на себе ответный взгляд. – Мы хотим поговорить с вами. Покажитесь!

Сначала ничего не произошло, лес всё так же молча смотрел на незваных гостей десятками невидимых глаз. А потом… они словно соткались из воздуха, совершенно бесшумно: ни один лист не зашелестел, ни одна веточка не дрогнула, а на поляне, окружая жмущихся друг к другу людей со всех сторон, появились эльфы, все как один в серебристо-серых плащах с капюшонами и в зелёной с коричневым одежде, у всех в руках были натянутые луки, на каждой тетиве дрожала стрела, а в колчанах за плечами топорщились опереньем другие. Лучники не промахнутся, это ясно.

Вперёд вышел высокий эльф с огромным, почти в собственный рост, чёрным луком. Стрела на тетиве смотрела вниз, а острые глаза под нахмуренными светлыми бровями – на Халет. У эльфа были длинные белые волосы, заплетённые в косы у висков, и он живо напомнил ей того, кто однажды вывел их с Халдаром из леса, когда они были детьми. Конечно, это был другой эльф и другой лес, но воспоминание почему-то успокоило.

– Вы пересекли границу владений короля Элу Тингола, – сказал эльф звучным низким голосом. – Я – Белег Куталион, предводитель пограничной стражи королевства Дориат. Назовите себя и ответьте, зачем пришли сюда.

– Меня зовут Халет, дочь Халдада, я – вождь племени халадин. Я и мои люди пришли с востока, как до того – мой отец и отец моего отца. Мы шли, оставляя за спиной древнюю Тьму, искали свой путь и надеялись однажды найти свой дом. Много лишений и опасностей преодолел мой народ, прежде чем мы ступили на эти земли, и я прошу тебя, Белег Куталион, и твоего короля Элу: позвольте нам остаться здесь и восстановить силы, дабы двигаться дальше.

Выслушав Халет, Белег Куталион снял с тетивы стрелу и закинул в колчан, а лук повесил за спину. Повинуясь его едва заметному жесту, эльфы-пограничники тоже опустили луки, убрав стрелы. Халет тихо-тихо выдохнула.

– Сегодня и на следующие три недели вы можете остаться, – эльф оглядел халадин внимательным цепким взглядом бывалого разведчика, наверняка подмечая всё: и грязную, местами изорванную одежду, и усталые лица, и скромные пожитки, и, разумеется, прекрасной работы оружие. – Вся дичь, которую вы добудете в этом лесу, ваша. Я же должен узнать мнение короля Элу: если он позволит вам остаться дольше – так тому и быть, если же нет – вам придётся уйти.

– Благодарю тебя за это, Белег Куталион, – склонила голову Халет.

У Элу Тингола были серебряные волосы и невероятно красивые струящиеся сине-серебряные одежды. Венец его тоже был серебряным, будто сотканным из покрытых инеем ветвей и листьев, навеки застывших в неизменном совершенстве. Но глаза цвета грозового неба смотрели холодно, а губы были надменно сжаты. По левую руку от короля стоял Белег, а по правую – высокий широкоплечий эльф с блестящими чёрными волосами, в кольчуге и вооружённый копьём и кинжалом. Чуть позади полукругом выстроились копейщики, по бокам застыли лучники. Вспомнив первую встречу с Карантиром, Халет подавила усмешку. Так вот, значит, какие они – эльфы лесных земель. На своих сородичей из-за Моря они не походили почти ничем.

На встречу с Элу Тинголом Халет пришла безоружной, как и наказал ей загодя Белег, и с ней были лишь Наурет и Таннаан. Она вышла вперёд:

– Приветствую тебя, Элу Тингол, король Дориата.

– Значит, это ты – Халет, вождь смертных, что пересекли границу моих земель? – красивое лицо короля было неподвижно, как у одной из статуй во снах-воспоминаниях Карантира, и на приветствие он не ответил, лишь едва заметно вздёрнув бровь. И верно, хмыкнула про себя Халет, зачем называть своё имя, если всем оно и без того известно?

– Да, это я.

– И что же привело тебя и твоих… людей в мои земли, Халет?

– Мы пришли в поисках своего дома и своей судьбы, – повторила она то же, что сказала Белегу, – и вовсе не хотели оскорбить тебя вторжением. Если будет на то твоя воля – мы уйдём немедля.

– Моя воля, – всё тем же пренебрежительным тоном, от которого сводило скулы, ответил Тингол, – такова: ты и твоё племя можете остаться в этом лесу, поскольку эльфы всё равно не живут в нём, а лишь порой обходят дозором. Но только при следующих условиях. Первое: вы не будете тревожить эльфов Дориата, не будете просить у них помощи или вмешиваться в их дела, и все свои проблемы будете решать сами, какими бы они ни были. Второе: вы не будете пытаться пересечь границы Дориата за Завесой. Третье: вы обязаны будете обходить границы и истреблять всех орков и прочих слуг Врага, каких встретите.

Нет, ну это было уже слишком.

– Не знала, король Элу, что у эльфов Дориата принято встречать гостей оскорблениями, – резко сказала она.

Красивое надменное лицо Тингола дрогнуло в неподдельном изумлении.

– Что? – спросил он тихо, будто ветер прошелестел в листве. Белег и черноволосый страж с копьём заметно напряглись.

– Неужто ты, король Элу, и впрямь думаешь, что хоть один человек из племени халадин, встретив орка, отпустил бы его с миром, а не бросился в бой? Каждый из тех, кто пришёл за мной сюда, потерял в боях с тварями Врага или друзей, или родичей. Мои собственные отец и брат пали в бою с орками! Каждый из халадин, способный держать оружие, считает долгом чести, встретив орка или иного слугу Врага, убить его или погибнуть самому, пытаясь.

– Что ж…, – медленно проговорил Элу, – мне нравится твой ответ, Халет из племени халадин. Но я не закончил. Ваше оружие говорит о том, откуда вы пришли, куда больше, чем твои слова. Разве мог я не узнать герб сынов Феанора? Что связывает тебя с этими про́клятыми? Отвечай честно, Халет.

– И снова ты оскорбляешь меня, король Элу, – ей стоило немалого труда произнести это ровно, ничем не выдавая того, как больно дёрнуло в груди из-за всколыхнувшихся воспоминаний. – Ложь оставь Врагу и его слугам, а мы, халадины, привыкли говорить правду. Да, ты заметил верно, клинки наши выкованы кузнецами Карантира, сына Феанора, а мой меч – его рукой. Перейдя через горы на востоке, люди нашего племени нашли временное пристанище в Таргелионе, у Гномьего Тракта, что в землях Карантира. Там на нас и напали орки, и убили многих, прежде чем лорд Карантир и его эльфы подоспели на помощь. Мои брат и отец пали в том бою. Эти клинки лорд предложил нам как виру за убитых, почитая их смерть своей виной, поскольку его воины не успели вовремя. Мы не держали на него зла, ибо вина в гибели наших родичей и соплеменников лежит лишь на плечах Врага, и никто больше за это не в ответе, но оружие приняли с благодарностью, ибо знали, что оно ещё сослужит нам хорошую службу.

– Вы клялись в верности сынам Феанора? – резко спросил Тингол.

– Если бы это было так – разве пришли бы мы в твои земли, король Элу? – возразила Халет, прикладывая какие-то неимоверные усилия, чтобы не нагрубить этому спесивому эльфу. – Мы не кланялись никому, предпочтя остаться свободными, и потому ушли из Таргелиона.

Тингол усмехнулся, явно довольный её словами, и Халет подумала, что услышал он не столько то, что она говорила, сколько что-то своё. Стереть бы эту усмешку с его красивого лица, да не выйдет: только двинешься – истыкают стрелами что твоего ежа, ещё и халадин всех перебьют потом. С королями, даже теми, кто не требовал служения, нужно было вести себя сдержанно. В конце концов, по их понятиям она тоже королева. Нужно соответствовать.

– В таком случае, – сказал Тингол, – вы можете поселиться в лесу Бретиль и считать его домом – на вышеозначенных условиях. Я – не высокомерные сыны Феанора, признающие в других лишь слуг, – Халет едва не фыркнула, но сдержалась, – и не требую от вас ни клятв, ни присяг, ни служения, лишь охоты на тварей Врага в качестве платы. Живите, как живёте, и не тревожьте эльфов Дориата. Если вы согласны – оставайтесь, если же нет – уходите немедля.

Королю Элу Тинголу не нужны были вассалы из числа людей, ему вообще никто, похоже, не был нужен. И тем лучше. Эти леса щедры, в них можно жить – не безбедно, не безопасно, но вольно и не голодно. Не этого ли хотело её племя? И она сама?

Халет вспомнила, как улыбался ей Карантир, вспомнила отсвет огня в его глазах и тепло объятий… А ещё вспомнила горькие слова Маэдроса о Клятве и громкие крики халадин на Совете Племени: “Свободы! Свободы!”. Здесь – будет свобода, а значит, так тому и быть.

– Мы согласны, король Элу.

========== Эпилог ==========

Я бессмертен, нет худшей доли —

Мне не видеть тебя, доколе

За туманы, за гладь воды

Не уйдут и мои следы

За тобою, чей путь был краток,

Как летящий по ветру дым.

Айрэ и Саруман “Нет мне дома и за морем”

134 года спустя. 509 г. Первой Эпохи, лес Бретиль.

Внизу шумел, скребя по небу голыми ветвями, зимний лес, а здесь, на высоком холме, была вотчина ледяного ветра – ничем не сдерживаемый, он гулял и резвился под самым небом, трепал чёрные волосы и алый плащ того, кто стоял у большого камня на самой вершине. Высокий червлёный шлем с алым гребнем лежал поодаль, утопая в снегу.

Эльфы-синдар из Дориата звали это место Амон Обел, а люди, что жили здесь, говорили – Тур Харета. На их языке это означало “Курган Владычицы”. Курган и впрямь был насыпан на вершине холма, и на камне, когда пришедший стряхнул с него снег, стала видна выбитая рунами Даэрона надпись: “Здесь покоится Халет, дочь Халдада, владычица халадин. Вечная слава!”

“Ты здесь чужой”, – гудели безлистные ветви.

“Тебе здесь не рады”, – щебетали красногрудые зимние птицы.

“Уходи, чужак”, – свистел ветер, дёргая за полы плаща.

Много лет назад король Элу Тингол запретил сыновьям Феанора появляться в его владениях – но король был мёртв, и сыновья Феанора пришли, чтобы забрать то, что принадлежит им.

Карантир опустился на одно колено и, стянув латные перчатки, дотронулся до шершавого камня, показавшегося ему теплее морозного воздуха. Должно быть, нагрелся на солнце.

– Здравствуй, Халет, – сказал он. – Я пришёл попрощаться с тобой.

Он знал почти наверняка, что не вернётся из Дориата живым. Зов Клятвы бился в голове день и ночь, заглушая все другие голоса, дух отца взывал к отмщению громко, как никогда прежде, и нельзя было больше его игнорировать. Они и так медлили уже пятьсот лет. Пятьсот лет почти мирной жизни, украденной у проклятья. Настало время платить по счетам.

За кровь вы заплатите кровью и будете жить вне Амана под завесой Смерти. Ибо, хотя промыслом Эру вам не суждено умирать в Эа, и никакой болезни не одолеть вас, вы можете быть сражены и сражены будете – оружием, муками и скорбью; и ваши бесприютные души придут тогда в Мандос. Долго вам пребывать там, и тосковать по телам, и не найти сочувствия, хотя бы все, кого вы погубили, просили за вас[1].

Нирнаэт Арноэдиад должна была стать великой победой нолдор над Врагом, триумфом Маэдроса Феаноринга и Верховного Короля Фингона – а стала крахом всех надежд, обернулась слезами, кровью и смертью. Сыновья Феанора потеряли и свои земли, и былую силу, и ныне мертвы были почти все их родичи. Войска нолдор были рассеяны, а свободные прежде земли Белерианда наводнили орки и приспешники Моргота, и нигде не было больше мира и спокойствия. Лишь Дориат, прекрасное королевство синдар, поначалу держался благодаря силам майи Мелиан… Но вот погиб её возлюбленный муж, и Мелиан покинула Смертные Земли, унеся с собой и свою магию. Теперь Дориат защищали лишь мечи, копья и луки синдар, а сладить с этим оружием не представляло труда. Так думали сыновья Феанора.

– Пришло время нам последовать за Клятвой, – продолжал Карантир, прослеживая пальцами выбитые на камне руны, одну за другой. – Сильмарилл, прекрасное творение нашего отца, и без того слишком долго пробыл в руках дочери Тингола, и теперь мы пришли к её сыну, дабы потребовать то, что принадлежит нам. Я знаю, ты поняла бы меня, Халет. Ты ведь всегда следовала за своей судьбой без оглядки, чего бы это ни стоило, и за это твои люди любили тебя… За это я любил тебя. И люблю поныне.

Камень молчал, но казался тёплым, будто живое существо, и это странным образом успокаивало. Даже голос отца становился тише, отходил на второй план, и внутренним взором Карантир видел Халет такой, какой помнил её: дерзкой, свободной и бесстрашной. Она боялась только одного – несвободы, а он прожил последние пятьсот лет, скованный цепями долга и Клятвы. Что он мог предложить ей, кроме этих цепей?

– Я не попрошу у тебя благословения, ибо в том, что мы задумали, нет чести, но отступить мы не можем и не станем. Выбрав путь, придётся пройти его до конца. Даже после смерти я тебя не увижу, и это страшит куда больше, чем сама смерть, но я хочу, чтобы ты знала, Халет: я никогда тебя не забывал. И даже там, где вскоре окажусь, буду о тебе помнить. Всегда.

– Морьо!

Он обернулся: по южному склону холма поднимался Тьелко – в таком же алом плаще, в червлёных доспехах, даже шлем не снял. Он держал руку на эфесе меча, выкованного Курво взамен того, что отобрал Берен, и глаза его сверкали предвкушением мести: мести не похитителю Сильмарилла, а сыну Берена. Некстати вспомнилось: говорили, что лицом Диор походит на мать, принцессу Лютиэн…

Карантир ненавидел Диора. Даже не за Сильмарилл, на который тот не имел никакого права, и не за то, что тот был сыном Берена, которого Карантир и вовсе в глаза не видел. А за то, что тот был сыном смертного и эльфийки, и само его существование было доказательством того, что возможно всё – если бороться. Девочка с чёрными, как у него, волосами и серо-зелёными глазами Халет иногда снилась ему по ночам, но её не было нигде в мире, кроме этих снов, а полуэльф Диор – был. Потому что однажды смертный князь племени беорингов и эльфийская принцесса из Дориата выбрали не следовать за судьбой, а бороться с ней, выбрали величайшей ценностью – любовь. И ради неё принесли в жертву всё, что имели, не побоявшись ни испытаний, ни смерти, ни даже плена.

Только вот они выбрали этот путь оба, и за их счастье заплатил жизнью Финрод – Нэльо, кажется, до сих пор не мог простить Тьелко и Курво за то, что те устроили в Нарготронде. Кто бы мог так же заплатить за счастье Карантира? Никто. Он бы никому и не позволил.

Пустые мысли, пустые сожаления. Но сейчас, у могилы Халет, невозможно было не думать об этом. Как невозможно было простить Диора за то, что он был.

– Что ты тут застрял? – раздражённо спросил Тьелко. – Всё давно готово, только тебя ждём. Нэльо велел тебя поторопить и, если надо, притащить за шкирку, так что…

Карантир медленно поднялся и посмотрел Тьелко в глаза. Молча. Тот проглотил то, что собирался сказать, и вместо этого, запнувшись, буркнул:

– Жду внизу. Пять минут, Морьо, потом Нэльо сам придёт, – и, резко развернувшись, ушёл, излучая недовольство всем своим видом. Крылом взметнулся за ним алый плащ.

Карантир постоял немного, слушая гул ветра в ветвях расстилающегося внизу леса, погружённого в тревожную зимнюю дрёму. Так хорошо было слышать только ветер – и больше ничего… Простой кожаный пояс, перехватывающий талию, ощущался как объятие. Он снова опустился на колени в снег, прижался лбом к шершавому боку камня и прошептал:

– Прощай, любовь моя.

Поднялся, надел шлем и застегнул под подбородком. Гул ветра смолк.

“Поклянитесь, что добудете Сильмариллы – любой ценой!”.

Будь он друг или враг, будь высок иль низок,

Моргота демон иль Вала великий,

Эльда иль майа, или Пришедший следом,

Чьи дни грядут лишь в землях Срединных —

Ни право, ни милость, ни помощь стали,

Ни Судеб владыка их не избавят

От гнева Феанора и сынов Феанора,

И месть жестокая того не минет,

Кто, найдя, сокроет, иль в руке стиснет,