Текст книги "Нити, что не сплетутся в узор (СИ)"
Автор книги: Лауриэль Анарвен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Карантир осторожно отложил в сторону меч, которому оставалось только оплести рукоять, вытер со лба набежавший пот. Снова взял молот – и ударил по пустой наковальне. Раз, другой, третий, и ещё, и ещё.
– Будь! Ты! Проклят! – на каждом ударе, едва не срывая голос.
Все будьте прокляты. Моргот, судьба, валар, Клятва и Эру Единый, что дал своим детям такие разные судьбы. Молот полетел в стену, со звоном и грохотом опрокинув лежащее там оружие и заготовки, а Карантир, разом лишившись сил и душевных, и телесных, сел прямо на пол у наковальни. Глаза жгло, но слёз не было, не было уже очень давно и сейчас не будет. Плакать о себе было поздно ещё в Альквалондэ.
Злость отхлынула так же быстро, как нахлынула, оставив пустоту и горькое послевкусие.
Она уйдёт, а он останется, и этого ничто изменить не в силах. Даже задержавшись здесь не до конца зимы, а до конца жизни, она уйдёт всё равно, и ста лет не пройдёт, а потом уже не вернётся. Никогда. “Никогда” Намо Мандоса против этого, нового “никогда” было что старый меч Халет против выкованного сегодня.
И с этим можно жить, верно Кано на пиру говорил. Можно. Но захочется ли? Не то чтобы его спрашивали, конечно.
– Мой лорд? – раздался из-за двери голос одного из дозорных. – Всё в порядке? Я слышал шум…
– В порядке, – отозвался Карантир, тяжело поднимаясь. – Возвращайся к обходу, я здесь сам разберусь.
– Слушаюсь, мой лорд.
Карантир взглянул на меч, поблёскивающий в отсветах пламени.
– Береги её, когда меня не будет рядом, – сказал он. – Пусть она проживёт ещё очень, очень долго.
*
Халет присутствовала на Совете Племени с детства, с пятнадцати лет получила право говорить и право выбирать, и одним из самых горячих её желаний было однажды Совет возглавить… Сегодня этот день и в самом деле настал, только радости почему-то не было. Для неё и тех, кто пожелает высказаться, соорудили деревянный помост, на который она взошла впервые не вслед за отцом и Халдаром, а одна, ведя остальных за собой. И села на место вождя, неосознанно копируя уверенную позу отца, и сейчас единственным желанием её было – стоять от отца по левую руку, и чтобы Халдар был от него по правую. Но воскрешать мёртвых не умели даже эльфийские целители с их колдовскими песнями, а потому Халет оставалось только выкинуть из головы пустые мысли и сосредоточиться на Совете.
По краям площадки, которую выбрали для Совета, горели костры, а помост освещали факелы. Редкие снежинки медленно падали с чернильно-чёрного неба и умирали, встретившись с огнём, а дыхание собравшихся вырывалось в воздух белым паром.
Согласно обычаю, Халет взяла слово первой.
– Закончилась Долгая Ночь, солнце повернуло на весну, а это значит, халадины, что настало время решать, что же нам делать дальше. Лорд Карантир позволил нам оставаться в его владениях и под его защитой, покуда не растает снег и не просохнут дороги. До праздника Весны мы должны дать ему ответ: останемся ли мы здесь, принимая его владычество и становясь его вассалами, или пойдём дальше искать своей судьбы в других землях. Многие из вас знают, что мой отец, вождь Халдад, в эту или следующую весну планировал вести тех, кто пожелает следовать за ним, дальше на запад. В земли, где мы ещё не были – в надежде на то, что там сможет наше племя, наконец, обрести дом, а не временное пристанище. Он не дожил до весны, не дожил и брат мой Халдар, но я, Халет, жива, и я говорю так: лорд Карантир щедр и добр к нам, и нет сомнений в том, что будет он нам хорошим и милостивым господином. Однако никогда прежде не было так, чтобы халадины кланялись кому-то и приносили обеты служения, даже в обмен на защиту. Если на то будет ваша воля, я стану первым вождём, преклонившим колено, ибо моя судьба – ваша судьба. Согласитесь ли вы, как хотел мой отец и как того желаю я, идти на запад, или решите остаться здесь – я приму вашу волю.
– Халадины – свободный народ! – загомонили со всех сторон. – Не кланялись прежде, и теперь не поклонимся!
Громче всех раздавался голос высокой, сильной женщины по имени Наурет, жены одного из лучших дружинников Халдада. Муж её погиб в битве с орками, а она осталась жива лишь потому, что они бросили жребий: кому уводить и защищать тех, кто не умеет сражаться, а кому сдерживать орков на передовой. Ей выпало уйти. Но меч она держать умела немногим хуже мужчин, и прежде часто говорила на советах наравне с мужем.
Мысль мелькнула быстрее молнии, но Халет успела поймать её за хвост: почти вся ближняя дружина отца полегла в бою, собственной у неё не было, и набирать, казалось, не из кого было. Но если посмотреть не на мужчин, а на женщин? Наурет и другие женщины и девы, умеющие держать оружие или жаждущие этому учиться, могли бы быть большой силой. Это определённо стоило обдумать – но позже.
– Пусть говорит Наурет, – велела Халет.
Женщина вышла вперёд, кивнув ей, и взяла слово:
– Я мыслю так: испокон века халадины были свободны, не было над нами господ и защитников – мы сами себе были и защитниками, и господами. Лорд Карантир готов дать нам дом – но наш ли это будет дом? Нет! Этот замок, эти земли – его дом, где он хозяин, а мы – лишь слуги, приживающиеся по углам его милостью. Склонить головы в обмен на тёплый очаг и кусок хлеба – такой ли судьбы хотите вы себе, халадины?
– Нет! – снова раздалось со всех сторон. – Свободы! Свободы!
– Но вассальная верность – не неволя! – вознёсся над общим гомоном звонкий голос Элхора, и те, кто доселе молчал, а такие были тоже, начали подхватывать его слова. Несмотря на то, что ему лишь недавно сравнялось двадцать, он был умён и мудр так, как некоторые и к шестидесяти годам не бывают, и знал и помнил столько, что это казалось почти невероятным. Словно была у него за плечами не одна жизнь на самом её рассвете, а три или больше. Даже отец его слушал, а Халет без опасений оставляла вместо себя за главного и поручала самые важные вопросы.
– Говори, Элхор, – кивнула она.
Тот вышел вперёд и заговорил, без труда перекрывая голоса сторонников и противников служения:
– Разве не видите вы разницы между службой достойному государю и рабством, халадины? Нет ничего зазорного в том, чтобы преклонить колено перед тем, благодаря кому мы все живы. Лорд Карантир спас нас от истребления и голодной смерти зимой – и ничего не потребовал взамен! Эльфы из-за Моря сильны и мудры, знания их о мире огромны – и они, как истинные старшие братья, готовы делиться ими с нами, младшими. Вспомните хотя бы их целителей – сколько жизней они спасли уже после боя? Служить лорду Карантиру – не рабство, не неволя, это честь, которую я приму с радостью. Верно, прежде мы не кланялись никому, но прежде нам и не встречалось тех, кто был достоин служения. Теперь же я говорю вам: вот тот, кто достоин! Я готов принести присягу – не за кров и еду, не за тепло и безопасность, а во имя чести и по велению сердца.
Его поддержало гораздо меньше людей, чем Наурет, и в основном это были те, кто ходил с эльфами в дозоры или бок о бок лечил раненых. Халет украдкой перевела дух: все слова Элхора о Карантире горячо отзывались в её сердце, но что делать, если придётся остаться и присягнуть ему – она не знала. Разве что оставить Элхора вождём и пуститься в путь в одиночку, как герои сказок, – но такого не простил бы отец. Она сама клялась разделить судьбу со своим народом, и она разделит.
И всё же сторонников Элхора, судя по всему, было меньше, чем тех, кто хотел уйти.
– Хочет ли кто-то ещё высказаться прежде, чем мы начнём голосование? – спросила Халет.
Тогда встала мудрая Таннаан и говорила так:
– Элхор заметил верно – эльфы из-за Моря мудры и искусны, и велики их знания, коими они готовы делиться с нами. Мы не видели от них ничего, кроме добра… Но есть то, что важнее даже знаний и мастерства: это судьба. Эльфы из-за Моря свои знания получили сами, в нужный срок, и кто знает, каких трудов стоило им это. Они шли за своей судьбой, что к добру или к худу привела их в эти земли. И говорю я так: это – не наша судьба. Не чувствуете вы разве, как веет с севера холодом? Не является ли вам во снах Тот-Кто-Ходит-Во-Тьме? Мы шли и шли и шли много лет, и тьма шла за нами, шептала нам в спину, а эти эльфы сами призывают её на себя, стоя на границе её со светом… Такова их судьба. У них есть их мастерство, их мудрость, долгая жизнь, они колдуют и имеют власть над миром зримым и незримым – а что есть у нас? Только наши мечи да память предков, тех самых предков, что ушли из тьмы и вышли к свету. Я храню эту память, а потому слово моё: уходить. На свой путь, в поисках собственного дома и собственной судьбы.
– Но разве это не трусость? – воскликнул Элхор почти с отчаянием. – Ты мудра, Таннаан, но сейчас я не согласен с тобой. Бежать от опасности бессмысленно, она всё равно догонит рано или поздно. Куда лучше развернуться, встречая её лицом к лицу!
И снова народ заволновался, крики поддержки и возмущения смешались в общий гул. Халет пришлось ударить мечом о щит, призывая к порядку.
– Разве говорила я о трусости? – возразила Таннаан, когда стало тише. – Я говорила лишь о том, что сражаться с Тем-Кто-Ходит-Во-Тьме здесь – не наш путь. Меньше ли опасностей нас ждёт, если мы уйдём из этих земель в другие, неведомые? Нет! Мы встретим всё, что уготовала нам судьба, лицом к лицу и без страха, но пусть то будет наша судьба, не чужая.
Снова Совет взорвался криками, все спорили громко и яростно, и Халет осталось лишь ждать, когда люди более-менее успокоятся, выговорившись. Как только шум начал стихать, она снова ударила мечом по щиту и сказала:
– Я вас услышала, халадины, а вы услышали меня. Теперь же настало время голосования: у подножия помоста стоит большой чан и лежат белые и чёрные камешки. Пусть те, кто хочет уйти, положат в чан по чёрному камешку, а те, кто хотят остаться, – по белому.
Люди потянулись к помосту. Таннаан внимательно следила за тем, чтобы один человек взял только один камешек, и не давала создать толчею, а Халет сидела, глядя на них сверху вниз и слыша лишь шум крови в ушах.
И вспоминала. Тень Того-Кто-Ходит-Во-Тьме и легенды о голосе из темноты, что люди передавали из поколения в поколение. Отсвет факелов в серебряных глазах Карантира, горькую улыбку Маглора и его рвущие душу песни, Маэдроса с его шрамами и ледяными глазами… Что прячут они в своём прошлом, зачем пришли из золотых бессмертных земель в эти, холодные и тёмные? Права Таннаан: у эльфов собственный путь, и люди к этому отношения не имеют.
Когда все проголосовали, Таннаан высыпала камешки на помост и тщательно разделила: чёрных оказалось почти втрое больше, чем белых. Халет тайком выдохнула. Поднялась и провозгласила:
– Мы уходим. Так решило племя.
Стоны разочарования утонули в криках радости.
Элхор подошёл к ней, когда она направлялась к своему шатру:
– Халет! Прости, что тревожу тебя, но… я должен сказать.
– Говори, – велела она, посмотрев на него с беспокойством. Элхор всегда был спокоен, и таким встревоженным она его, кажется, никогда прежде не видела.
– Я… я понимаю и принимаю решение твоё и племени, – начал он, нервно облизнув губы, – и, возможно, Наурет и Таннаан действительно правы, и правы все те, кто хотят найти свой путь и быть свободными… Но всё во мне противится этому. Я не знаю, как объяснить это, Халет, но когда я рядом с эльфами из-за Моря, я словно… словно становлюсь больше, чем я есть. Выше. Лучше. Словно душа моя расправляет крылья, готовая взлететь. Не сочти это предательством, Халет, но, – он опустился на одно колено, отчаянно взглянул на неё снизу вверх, – прошу тебя меня отпустить, ибо мой путь расходится с твоим и племени: я чувствую, что если уйду, крылья души моей сломаются. Чувствую, что, лишь оставшись здесь, смогу быть по-настоящему свободным, хоть мне самому трудно это понять. Непросто сделать выбор: предать свой народ или предать самого себя.
– Встань, – велела Халет, не удержав в голосе досаду. Глупый мальчишка, что он себе думает! – Элхор, разве я похожа на госпожу рабов?
Он поспешно поднялся.
– Что…
– А если нет – то зачем ты стоишь передо мной на коленях, моля о свободе? Не будь дураком! Ты свободен и волен выбирать собственный путь, каждый из вас волен. Я вождь, и мой долг – быть с племенем и вести вперёд, но вы – вы свободны. Как остаться со мной, так и уйти – к эльфам, к гномам, просто вперёд… Даже к Тому-Кто-Ходит-Во-Тьме, как и делали многие прежде!
– Но я человек…
– И это привязывает тебя ко мне? Или к племени? Верно, ты человек, халадин, а халадины, насколько я знаю, свободны, не о том ли говорилось только что на Совете? Если Карантир примет тебя – я не могу неволить. Не скрою, мне будет не хватать твоего ясного ума и дельных советов, но и ум, и советы – только твои, и не мне решать, как ими распоряжаться.
– Прости, Халет – Элхор потупился. – Я невольно оскорбил тебя, хотя вовсе того не желал…
Она хлопнула его по плечу:
– Знаю, что не желал. Просто ты хоть и умный, а дурак, ещё мой отец это говорил.
– Если позволишь, я… я пойду…
– В замок?
– Д-да, – почему-то отчаянно смутился Элхор.
– Что ж, иди. Но лорду о решении племени я скажу завтра сама.
Элхор, коротко поклонившись, растворился в усиливающемся снегопаде, и Халет посмотрела в ту сторону, куда он направился: там сквозь снег мерцали тёплым светом окна замка, в котором она отказалась жить. Теперь выбор сделали и люди племени. К добру или к худу – никто не знал.
И остаться нельзя, и уйти – что сердце себе вырвать живьём, но что толку думать об этом сейчас, когда до весны ещё почти вся зима?
Хотелось ударить Карантира за то, как невыносимо больно это было. А потом поцеловать. Потому что ей всегда хотелось его поцеловать, с первой же встречи, когда оба они были перемазаны в орочьей крови по самые уши. О таком красивых песен не споют.
Она отвернулась от окон замка и пошла к своему шатру. Начиналась метель.
========== Часть 4 ==========
Не успели уехать Кано, Тьелко, Курво и Амбаруссар, как вернулся Нэльо. Странно, что так быстро – Карантир думал, он в Барад Эйтель до самой весны застрянет, а тут явился через месяц. Впрочем, загадка быстро разрешилась: брат сам же проболтался, что Финьо собирается приехать в Химринг на праздник Рождения Цветов.
Финьо, Финьо, Финьо… его в жизни Нэльо было слишком уж много. Да, он того спас, но должны же быть пределы у благодарности! Хотя, возможно, дело было не в ней, потому что и в Валиноре ситуация была похожая: Нэльо и Финьо вечно пропадали где-то вдвоём. И это вполне устраивало младших Феанорингов: чем больше времени Нэльо тратил на кузена, тем больше свободы получали его родные братья, предоставленные сами себе.
Они все давно уже не были юнцами, даже Амбаруссар, но Нэльо, похоже, считал своим долгом приглядывать за всеми шестью младшими братьями, как раньше. Карантира это злило. Ну ладно Тьелко, тот никогда головой не думал, и за ним, может, и стоило приглядывать, но он-то! Или это не у него были самые обширные владения среди сыновей Феанора, и не его торговый союз с гномами обеспечивал деньгами всех остальных братьев?
В общем, к приезду старшего брата Карантир сидел за столом в своих покоях и напивался. На самом деле, напиться хотелось ещё с того дня, как Халет сказала ему о решении племени, но сейчас хоть повод был. Если бы он пил без повода всякий раз, как возникало желание, он бы опустошил все погреба уже давным-давно, причём не только свои.
Интересно, если захлопнуть дверь у Нэльо перед носом, до него дойдёт, что его беспокойство тут никому не нужно? Конечно, Карантир не стал бы так делать, но искушение было велико.
И, разумеется, Нэльо заявился к нему, едва успев переодеться с дороги.
– Надеялся, ты сначала дождёшься меня, а пить будешь уже потом, – с лёгким укором сказал он.
– Может, я тебя на трезвую голову слушать не могу, – буркнул Карантир. – Ты хоть поел?
– Успею…
– Когда, завтра?
Пришлось ещё отвлекаться на то, чтобы найти кого-нибудь и попросить принести с кухни оставшейся после ужина еды. Всё уже остыло, но Нэльо не привередничал. Совсем как в юности: он вечно забывал поесть, занятый заботами о доме и братьях, и если мама не следила, ему частенько доставались холодные остатки ужина. Карантир начал об этом задумываться уже после спасения Нэльо с Тангородрим, когда не ему нужно было заботиться о братьях, а братьям – о нём. И они вдруг поняли, что совсем не знают, как подступиться. Финьо почему-то знал, а они шестеро – нет.
– Вижу, аданы и впрямь поладили с твоими нолдор, – заметил Нэльо, утолив голод. – Не хочешь ли по примеру Финрода стать для них и лордом и наставником?
– Мне более чем достаточно быть наставником Таэнора, – Карантир выразительно закатил глаза. – И кроме того, важно не столько то, чего хочу я, сколько то, чего хотят они.
– Они решили уйти?
– Да, весной, когда растает снег и просохнут дороги. Уйдут на запад все, кроме одного.
– Халет останется? – вскинул бровь Нэльо.
“Ну, спасибо тебе, братец. Ударить больнее было бы сложно, даже если бы ты захотел”.
– Халет их вождь, и её долг – разделить судьбу её народа, – процедил Карантир сквозь зубы. – Почему ты вообще решил, что это она? Хотя нет, не отвечай, я не желаю знать.
– Мне жаль, – тихо сказал Нэльо.
– Что поделать, если нет у меня очарования Финрода? Но это их выбор, и я его принял. Они ценят свободу больше благополучия – нам ли этого не понять?
– Они – не мы. У нас выбора не было, а у них есть.
– Верно, и они его сделали.
– Финрод до сих пор горюет о смерти Беора – первого, кто принёс ему клятву, – сказал Нэльо после недолгого молчания. – И я уверен, точно так же будет горевать о его сыне и сыне его сына…
– Кажется, мы уже выяснили, что я не Финрод, – резко ответил Карантир.
– А халадины – не беоринги. Но это вовсе не значит, что их нельзя полюбить.
– Осторожнее, брат, – холодно сказал Карантир. – Ты ступаешь на тонкий лёд.
Нэльо грустно улыбнулся.
– Я помню: из всех младших только ты и Курво никогда не приходили ко мне за советом. Не волнуйся, Морьо, я не стану спрашивать ни о чём. Если только ты сам не пожелаешь рассказать.
“Но я знаю, о чём ты молчишь, – говорил его полный печали взгляд. – И знаю, что ты знаешь”.
– Я благодарен тебе за приезд, – сказал Карантир серьёзно. – Но не стоило, Нэльо. Я прекрасно разберусь со всем сам.
– В этом я никогда не сомневался, – Нэльо встал и положил левую, живую руку ему на плечо. – Но знай: что бы ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на мою… на нашу помощь. Всегда. Ты не один и никогда не будешь.
Старший брат ушёл к себе отдыхать, а Карантир долго ещё сидел, невидящим взглядом смотря на пламя свечей и время от времени прикладываясь к кубку.
Финрод до сих пор горюет о смерти Беора… Мне жаль… Ты не один.
– Это ты не один, Нэльо, – пробормотал Карантир в пустоту. – А она умрёт, и ничто не в силах этого изменить.
Но по крайней мере она умрёт свободной. Тьма, что однажды поглотит его, убийцу и сына убийцы, никогда до неё не доберётся. Это хорошо. Это ведь хорошо, правда?
Ночь ничего не ответила; лишь вздохнул за окном зимний ветер, едва заметно поколебав огоньки свечей.
*
Взгляд Маэдроса по ту сторону клинка был серым, как небо зимой, и столь же тяжёлым. Острие холодило горло, а промёрзшая припорошенная снегом земля на тренировочной площадке – колени, что чувствовалось даже сквозь тёплые меховые штаны.
“Я снова мертва”.
Потом Маэдрос улыбнулся краешками губ, опустил меч и протянул ей руку, помогая подняться. Правую. Под кожаной перчаткой прятался металл.
– Невероятно! – воскликнула Халет с досадой. – Шестой раз! Из шести!
Ещё ни разу ей не удалось продержаться и полминуты. Впечатление было такое, словно Маэдрос и клинок – одно целое, причём он одинаково хорошо сражался и левой рукой, и правой, металлической. Оказалось, пальцы на ней сгибались и разгибались благодаря хитрому механизму, и это вполне позволяло держать меч. Движения Маэдроса были столь быстрыми, что почти невозможно было уследить: ты только моргнул, а твой меч валяется далеко в стороне, и ты уже убит… был бы в настоящем бою. Да как он это делает, рауги его побери?
Карантир был отличным мечником, сражаться с ним было очень тяжело – и очень интересно. Халет училась у него многому, но и сама могла чему-то научить, каждый их бой походил на танец, от которого закипала кровь. Маэдрос же… Если сравнивать, то в искусстве боя он был как Маглор в искусстве пения – недостижим настолько, что можно даже не пытаться. По ощущениям, каждая из шести попыток сразиться с ним продлилась хорошо если пару мгновений, и это одновременно восхищало и невероятно злило. Так нечестно, кричала внутри капризная маленькая девочка, топая ножками. Нечестно, ведь он держит в руках меч дольше, чем я живу!
Но и Карантир тоже. Однако это почему-то так не злило.
Он, кстати, был здесь – как, казалось, почти все свободные от неотложных дел люди и эльфы. Нашли развлечение! Халет с досадой сплюнула на землю. Разумеется, все пришли смотреть не на то, как её валяют по всей площадке, а на лучшего мечника по обе стороны Моря, но легче от этого не было. Особенно из-за того, что Карантир видел каждую её ошибку, шесть из шести. И взгляд у него был тяжёлый.
Его поединок с Маэдросом был самым прекрасным зрелищем, какое Халет доводилось видеть в жизни. Это тоже был танец, и ни один из братьев не стремился закончить его слишком рано: они позволяли друг другу доводить до конца красивые сложные приёмы и движения, хотя Халет не раз видела возможности закончить всё гораздо раньше. Но их целью была не победа – казалось, они просто наслаждаются возможностью размяться в дружеском поединке. Братском, вернее.
И дёрнули же Халет рауги напроситься на тренировку с Маэдросом! Но ей и вправду было любопытно попробовать. Что ж, вот и попробовала. Сунув руку в огонь, не удивляйся, что горячо.
– Благодарю тебя за поединок, – Маэдрос поклонился ей неглубоко, и она ответила симметричным поклоном. Взгляд Карантира обжигал лопатки, но когда она, наконец, развернулась к нему, он уже шёл сквозь толпу почтительно расступающихся эльфов обратно к замку и на ходу отрывисто давал какие-то распоряжения. Окликать его она не стала.
Когда уже начинало смеркаться, к Халет прибыл эльф с посланием от лорда Маэдроса: тот просил её оказать ему честь разделить с ним трапезу и беседу. Когда-то она уже получала похожее приглашение – в тёплый осенний день, который должен был стать для неё последним в жизни, но не стал благодаря эльфам. Они ужинали с Карантиром в его походном шатре и говорили о битве, а потом он обрабатывал её рану, и под его лёгкими прикосновениями горела кожа. Принять приглашение Маэдроса казалось плохой идеей, но и не принять было нельзя. И к тому же, несмотря на досаду (что всем этим эльфам неймётся, в самом деле?), было любопытно. Этот брат Карантира не походил на того, кто стал бы вести с ней праздные разговоры от скуки.
– Скажи лорду, что я принимаю приглашение.
Покои Маэдроса были такими же, как у Карантира, только обстановка оказалась скромнее: то ли потому, что Маэдрос здесь не жил, а лишь иногда приезжал, то ли в силу характера. Халет подумала, что Карантир, должно быть, предусмотрел гостевые покои для всех своих братьев, и эта мысль отозвалась в сердце волной тепла.
Маэдрос пригласил её сесть, сам налил в простой, но, как всё в этом замке, изящный кубок вино. В свете свечей казалось, что он носит на голове огненную корону. Халет моргнула, и наваждение рассеялось… почти.
– Позволь извиниться за сегодняшнее, Халет, – сказал Маэдрос. – Я вовсе не желал тебя обидеть.
– Но ты не обидел, – удивилась она. – Я сама просила о поединке, и не твоя вина, что ты оказался искуснее.
Вино всё так же было выше всяких похвал. Она начала к этому привыкать, ужасно. Почему весна не торопится?
– А ты умеешь принимать поражение, – Маэдрос почти улыбнулся. – Но всё же с моей стороны это был не лучший поступок, я пошёл на поводу у собственного любопытства – прежде мне не доводилось вступать в поединки, пусть и дружеские, с вашим народом.
– Нет ничего постыдного в том, чтобы признать, что чего-то не умеешь. Как мой отец говорил: “Не хвались силой – всегда найдётся тот, кто сильней”.
– Твой отец говорил верно, – ответил Маэдрос, вертя в руках кубок. Правая по-прежнему была в перчатке.
– Разве есть кто-то сильнее тебя? – спросила Халет. – Твой брат упоминал, что нет равных тебе в бою ни по эту, ни по ту сторону Моря.
– Карантир прав лишь отчасти. Возможно, среди эльдар и нет мне равных, но со всеми ли эльдар из живущих в мире скрещивал я мечи? Нет. К тому же, не только эльдар умеют сражаться, и не только мечами. В бою важно победить, и что проку будет в моём искусстве, если орк попадёт стрелой мне в глаз? Поэтому прав твой отец: свою силу стоит знать, но кичиться ей – воистину глупость.
– Ты ведь не затем позвал меня, чтобы угостить вином и извиниться? – заметила Халет, когда Маэдрос на некоторое время умолк, погрузившись в какие-то свои думы.
Он вздохнул, потёр переносицу пальцами левой руки.
– Верно, не только за этим. Я слышал, весной вы собираетесь уйти из Таргелиона.
Халет кивнула:
– Собираемся. Но не переживай, лорд Маэдрос, наш путь лежит не в твои земли.
– Меня тревожит вовсе не это, – возразил он. – Пожалуй, я был бы даже рад, если бы вы пришли в мои земли, такие воины нужны каждому полководцу. Я хотел бы… Если этот вопрос не оскорбит тебя – ответь: почему вы уходите? Карантир невольно вас чем-то обидел? Если это так – я готов просить за него и уверяю тебя, что это могло произойти лишь по незнанию, но не по злому умыслу.
– Нет! – горячо возразила Халет, недоумевая, как такое вообще пришло эльфу в голову. – Твой брат спас нас, лорд Маэдрос, разве могли бы мы таить на него обиду за что бы то ни было? Что до твоего вопроса… Я постараюсь ответить, но не знаю, понравится ли тебе мой ответ. Впрочем, другого всё равно не будет, – она глубоко вздохнула. – Дело в том, что прежде мы всегда были сами по себе, сами выбирали судьбу и следовали за ней до конца. У нашего народа даже не было единого вождя до этой злосчастной битвы с орками. Мы не знали, что такое спокойствие и безопасность, но не знали также и служения. Лорд Карантир предлагает нам очень много и взамен не требует почти ничего, но всё же мы к такому просто не готовы. Жить здесь, служить ему, знать, что будет завтра – этот путь не для нас. И как бы я ни была благодарна твоему брату, я не могу остаться. Ему я сказала то же самое, ибо это – правда, и другого ответа у меня нет.
– Вы сделали выбор, – задумчиво сказал Маэдрос, внимательно её выслушав, – и не мне судить о его правильности, но твой народ оказался мудр в своём решении. Карантиру это разобьёт сердце, но он понимает, что иначе нельзя.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Халет. Эльфы когда-нибудь перестанут говорить загадками?
– Дело в том, что на нас, семерых сыновьях Феанора, лежит проклятье, тень которого ложится также и на всех, кто подходит слишком близко. А мой брат… он любит тебя, – заметив, как вздрогнула Халет, Маэдрос чуть склонил голову. – Прости, что говорю об этом так прямо, но это правда, которую ты знаешь и сама. Любовь не даёт ему оттолкнуть тебя, а проклятье мешает протянуть тебе руку. Я испытал подобное сам и знаю, как непросто сейчас брату. Вот что я скажу тебе, Халет. Ты можешь решить только за себя, но, чтобы принять решение, ты должна знать правду, и она такова: мы дали страшную Клятву и прокляты за это. Однажды Клятва призовёт нас, и мы уйдём, оставив за спиной всё, что у нас есть, и всех, кого любим. Уйдём, чтобы не вернуться уже никогда. Я не знаю, произойдёт это завтра, через десять лет, сто или тысячу, но это произойдёт. И тогда тем, кому мы дороги, придётся выбирать – отречься от нас или пойти за нами и вместе с нами погубить свои души. Ты аданет, и, возможно, тень не коснётся тебя… но только возможно.
– А возможно, завтра с севера придут полчища орков, и мы все погибнем безо всяких проклятий, – вздохнула Халет. – Ты так хорошо говоришь, лорд Маэдрос, но ответь, почему все твои слова лишь о смерти? Ты не думал о том, что вы можете победить?
Маэдрос рассмеялся коротко и невесело.
– Победить? Я хотел бы верить в это, Халет, правда… Но, увы, это невозможно.
– И всё же, однажды вы уже победили. Об этом пел твой брат-менестрель.
– То была лишь временная победа, – ответил Маэдрос. – Можно победить Моргота, но не судьбу.
Вот же заладил, с досадой подумала Халет: судьба, проклятье, не победить… Все они, эльфы, такие: вечно думают о каких-то головоломных вопросах без ответов, тогда как порой не думать надо, а взять меч и рубануть хорошенько, а там уж как пойдёт. Даже если это непонятное проклятье ударит завтра – никто же не мешает быть счастливым сегодня.
Вслух она, конечно, сказал иное:
– Я всего лишь смертная, лорд Маэдрос, и, боюсь, такие сложные рассуждения недоступны моему пониманию. Но я благодарна тебе за откровенность.
Она подняла кубок, отсалютовала ему и допила оставшееся вино одним глотком. Время размышлений прошло, настало время действий. И она знала, что делать.
*
Карантир схватил кинжал и приставил к горлу незваного гостя раньше, чем как следует проснулся. На него смотрели ясные глаза, обрамлённые длинными тёмными ресницами, кажущиеся совсем чёрными в свете единственной свечи у изголовья. В них не было ни малейшего страха.
Он отодвинулся, почти отшвырнув кинжал куда-то в сторону. Тот обиженно звякнул, ударившись об пол, и затих.
– Что ты здесь делаешь? – задал Карантир самый бессмысленный вопрос из возможных. Халет была слишком близко, практически в его постели, и это мешало мыслить ясно. Мешало мыслить в принципе. – Как ты здесь вообще оказалась?
– Не вини свою стражу, – сказала она. – Я убедила их, что у меня к тебе важное дело, и пришла без оружия. К тому же… у меня и впрямь важное дело к тебе.
– Какое? – нахмурился он, откинув одеяло и поднявшись. Думай, думай, не спи! Не просто же так она пришла ночью, что-то должно было случиться! Но почему пришла сама, не передав весть иначе? – Что случилось? Нужна моя помощь?
Халет упёрлась ладонью ему в грудь, заставляя опуститься обратно на кровать.
– Тише, лорд, ничего не случилось, никто не умер, и орки не напали.
– Тогда что…
Он осёкся, когда Халет, всё так же не сводя с него странного тёмного взгляда, села к нему на колени. Тёплая тяжесть, частое дыхание и прижимающаяся к его груди упругая грудь вышибли из головы остатки мыслей, и Карантир обхватил её за талию раньше, чем успел осознать.
А потом она мягко прижалась губами к его губам, и едва он открыл рот, чтобы спросить, что она творит, как она тут же углубила поцелуй, и спрашивать о чём бы то ни было расхотелось. Губы Халет были чуть шершавыми и пахли вином. Терпким зимним вином из его погребов.
