Текст книги "Надежда на счастье"

Автор книги: Лаура Ли Гурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 22

Господи, какая же она серьезная, думал Конор. Он молча смотрел на нее и не знал, что сказать, – никак не мог придумать. А Оливия, побледневшая, стояла, прижавшись к двери. Ее темные глаза были широко распахнуты, и она сейчас напомнила ему олениху в лесу – казалось, готова была убежать при малейшем намеке на опасность.

И она выглядела совершенно беззащитной.

Да, беззащитная и наивная, она не имела ни малейшего представления о том, чего просила. Ей хотелось романтики, но ведь постель и романтика – это совсем не одно и то же.

Ох, не следовало ему тогда целовать ее. Впрочем, сейчас поздно об этом сожалеть, надо решать, что делать дальше. Конечно же, его уже давно к ней влекло, причем с каждым днем все сильнее. Временами ему даже казалось, что он от этого сойдет с ума. Но теперь, когда для того, чтобы овладеть ею, требовалось лишь шагнуть к ней и поцеловать ее, он не мог сдвинуться с места. Не мог, потому что слишком уважал. Ведь ей нужен был мужчина, не страдающий неизлечимой тягой к перемене мест, мужчина, в душе которого не таятся демоны, мужчина, любящий фермерство, семью и посещающий церковь. Ей нужен был тот, кто женился бы на ней, стал бы ей надежной опорой и отцом ее девочкам. А он совсем не такой человек.

– Лучше идите к себе в комнату, Оливия, – проговорил он, наконец. – Я вам не подхожу.

– Я вам не верю. – Она покачала головой.

– Напрасно не верите. – Конор вздохнул. – Поверьте, я действительно вам не подхожу.

Она с вызовом вскинула подбородок.

– Думаю, я сама в состоянии решать, что мне подходит, а что нет. И я абсолютно уверена в том, что вы подходите мне.

– Сегодня – возможно. – Он снова вздохнул. – Но завтра, когда я вас оставлю и отправлюсь в путь, вы будете думать иначе.

– Я не говорю про завтра, – прошептала она. – Я говорю только про эту ночь.

– Ох, Оливия, вы совершенно ничего не понимаете.

Она поежилась – словно ей стало холодно.

– Нет, я прекрасно понимаю, о чем говорю. Я хочу только одного – провести с вами эту ночь. Возможно, я совсем… неопытна, но я знаю, что значит провести с мужчиной ночь.

Конор молчал; он не знал, что на это ответить.

– А вы… Вы не хотите? – спросила она, глядя ему в глаза.

Хочет ли он? О Господи, какое это имеет значение? Надо немедленно развернуть ее и выставить из комнаты.

Надо сказать ей «нет». Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза, собираясь с духом.

– Конор…

То, как она произнесла его имя, погубило его. Она произнесла его как ласку и вместе с тем – с болью, пронзившей его, сделавшей его совершенно беззащитным. Он тотчас же понял, что проиграл. Что ж, так и бывает, когда ведешь себя благородно, когда поступаешь правильно. Уже давно ему доказали, что он вовсе не герой.

Открыв глаза, Конор пробормотал:

– Только не испытывай ко мне ненависти за это завтра, Оливия. – Он взял ее лицо в свои ладони и приблизил губы к ее губам. – Ради Бога, не осуждай меня за это.

В следующее мгновение Конор прижался губами к ее губам. И тотчас же понял, что обратного пути нет. Целуя ее, он запустил пальцы в ее волосы и, нащупав гребни, вытащил их. Волосы тут же рассыпались, а гребни со стуком упали на пол. По-прежнему целуя Оливию, он осторожно увлек ее в глубину комнаты, к постели. Возбуждение его нарастало, и поцелуй становился все более страстным. Оливия же трепетала в его объятиях и старалась еще крепче к нему прижаться. Наконец он остановился у кровати и прервал поцелуй. Чуть отстранившись, заглянул в лицо Оливии и увидел, что она медленно открывает глаза. Никогда еще она не казалась ему такой красивой и такой милой, как сейчас, с пышными волосами, волнами рассыпавшимися по плечам, и с выражением крайнего изумления на лице. Но тут что-то изменилось в ее лице, и она улыбнулась ему своей чудесной, своей необыкновенной улыбкой. Потом глаза ее снова закрылись, и она тихо прошептала его имя. Конор же вдруг подумал о том, что именно такой она запомнится ему, именно такой она будет возникать перед его глазами, когда они с ней расстанутся. И именно этот голос он будет слышать, лежа в постели бессонными ночами.

Не отрывая глаз от ее лица, он нащупал верхнюю пуговку платья, спрятанную под шелковой розочкой.

Дыхание Оливии участилось, и она, открыв глаза, прошептала:

– Вы не могли бы погасить свет?

Он молча покачал головой и расстегнул пуговку. Потом расстегнул следующую, затем – еще одну. Внезапно Оливия оттолкнула его и пробормотала:

– Ах, пожалуйста, погасите свет. – Она густо покраснела и отвернулась.

– Но почему? – Он склонился над ней и поцеловал ее шею. – Ты ведь, конечно, видела меня голым. Так что будет честно, если и я увижу тебя.

Оливия молчала, и он с улыбкой добавил:

– Дорогая, думаю, мне не удастся расстегнуть все эти крючочки в темноте. Кроме того, я действительно хочу видеть тебя, хочу смотреть на тебя. Позволь мне это.

Оливия ничего не ответила, и он поцеловал ее в ушко, затем принялся покрывать поцелуями ее шею.

– Так как же, дорогая? Ты позволишь?..

– Хорошо, – шепнула она, закрыв глаза. Шепнула так тихо, что он едва расслышал.

Конор немного отстранился и заглянул ей в лицо.

– Оливия, посмотри на меня.

Она медленно открыла глаза, и взгляды их встретились.

– Да, вот так. Смотри на меня. – Он взял Оливию за руку и прижал ее ладонь к своей груди. – Прикасайся ко мне и смотри на меня.

Она попыталась отдернуть руку, но он удержал ее. И держал до тех пор, пока не почувствовал, что ее сопротивление ослабло.

– Ах, Конор, я не знаю… Не знаю, чего вы от меня ждете, – пробормотала она в растерянности.

Он отпустил ее руку и широко раскинул свои.

– Что ж, делай что хочешь. Она опустила глаза и какое-то время молчала. Потом прижала обе ладони к его груди и коснулась губами его шрамов. Ее поцелуи были нежными и легкими, словно прикосновение крыльев бабочки. И тотчас же рухнули, как соломенные, все защитные барьеры, которые он создавал вокруг себя на протяжении своей жизни.

Оливия чувствовала, как при каждом ее поцелуе он вздрагивал, и невольно удивлялась: оказывается, она может это делать. Она ощущала биение его сердца, и ей казалось, что она даже слышит его гулкие удары.

– Довольно, дорогая, хватит… – простонал он, запуская пальцы в ее волосы. – Думаю, достаточно… пока.

Он провел ладонями по ее плечам и, запустив большие пальцы в вырез платья, спустил его до талии. В следующую секунду платье упало на пол, и Оливия переступила через него, а Конор отбросил ногой его в сторону. Когда же он взялся за нижнюю рубашку, она поняла, что от нее требуется, и подняла вверх руки. Конор стащил с нее рубашку и бросил на стоявший у кровати стул. Затем стал целовать ее плечи, одновременно расстегивая крючки корсета. Сняв в нее корсет, он снял и нижнюю юбку. Оливия же с каждым мгновением все больше волновалась. Она не хотела, чтобы он видел ее без одежды. Это слишком смущало, будоражило. Наверное, он видел многих обнаженных женщин, более хорошеньких, чем она, и ей не хотелось сравнений. Тихонько вздохнув, она зажмурилась.

– Ты очень красивая, Оливия, – сказал он, словно прочитав ее мысли.

– Правда? – прошептала она, не открывая глаз.

– Да, я действительно считаю тебя красивой.

Открыв, наконец, глаза, Оливия увидела, что он улыбается ей. И сейчас в его глазах была та самая дымка, что всегда сводила ее с ума. Осторожно взяв ее за запястья, Конор развел ее руки в стороны, глядя на нее не отрываясь.

– Да, ты чертовски красива. У меня даже голова идет кругом. Правда, черт возьми.

Оливия вздохнула с облегчением. Значит, он не считал ее дурнушкой, и она его не разочаровала. Да, он действительно считал ее красивой – об этом говорили и его глаза, и его голос. При этой мысли Оливия тотчас же почувствовала, что смущение покидает ее.

– Только не нужно сквернословить, Конор, – прошептала она с улыбкой и коснулась ладонью его щеки.

Он повернул голову и поцеловал ее ладонь. Потом взгляды их встретились, и он с лукавой усмешкой заявил:

– Да-да, чертовски красива.

Тут он вдруг опустился на колени и принялся расшнуровывать ее ботинки. Затем приподнял ее ногу, и ей пришлось ухватиться за столбик кровати, чтобы удержаться. Сняв с нее ботинок, он бросил его в сторону, потом снял другой. После чего провел ладонями по ее ногам, сунул пальцы под панталоны и взялся за подвязки, на которых держались чулки.

Оливия еще крепче ухватилась за столбик кровати.

– Боже мой, – простонала она. – Боже мой…

Ей показалось, что Конор тихо засмеялся. Развязав ленточки подвязок, он медленно спустил один чулок, затем другой. Потом снова провел ладонями по ее ногам и, нащупав тесемку панталонов, потянул за нее, развязав бантик. Когда же он стащил панталоны, Оливия почувствовала, что краснеет, и снова зажмурилась; ей вдруг захотелось броситься к двери… и убежать.

– Прелестно, – послышался голос Конора. – Действительно прелестно…

А потом она вдруг почувствовала, как губы Конора прижались к ее животу. Не удержавшись, Оливия громко застонала, наслаждаясь этой лаской. По телу ее пробежала дрожь, и она, выпустив столбик кровати, ухватилась обеими руками за плечи Конора. Он продолжал покрывать поцелуями ее живот и бедра, а пальцы его тем временем поглаживали ее грудь и теребили соски.

Оливия со стоном запрокинула голову, и ногти ее впились в его плечи.

Конор же чуть приподнялся и стал целовать ее груди. Затем легонько прикусил сосок – и у Оливии перехватило дыхание. Она попыталась прижать его к себе покрепче, но он внезапно отстранился и поднялся на ноги. Повернувшись к кровати, Конор подхватил Оливию на руки и тут же уложил на постель.

Открыв глаза, она увидела, что он снимает башмаки. Оливия не отводила взгляда от его лица – и уж тем более не могла посмотреть ниже, когда он принялся расстегивать брюки.

Минуту спустя Конор улегся с ней рядом, и матрас тотчас же осел под его тяжестью. Опершись на локоть, он какое-то время разглядывал ее, потом, протянув руку, коснулся ее лица. Вновь закрыв глаза, Оливия почувствовала, как кончики его пальцев поглаживают ее щеки, подбородок, шею. Затем он принялся ласкать ее груди. Когда же его рука стала спускаться все ниже, у Оливии перехватило дыхание. Внезапно пальцы Конора коснулись ее лона, и из горла Оливии вырвался крик, а по всему телу словно прокатилась горячая волна. Ошеломленная такой интимностью, она подумала, что должна отстранить его руку, сказать ему, чтобы он прекратил, – но ей не удалось произнести ни слова. А в следующее мгновение Оливия уже забыла обо всем на свете. Вцепившись пальцами в простыни, она громко стонала, стараясь двигаться в такт его движениям.

– Конор, о Конор… – всхлипнула она.

– Вот так, дорогая, – бормотал он, – вот так…

Оливия чувствовала, как в ней растет напряжение, и ей казалось, что по телу ее раз за разом прокатываются горячие, обжигающие волны, от которых тотчас же распространяются чудесные ощущения, прежде ей неведомые. Все ее тело трепетало от этих ощущений, и чудилось, что оно вот-вот вспыхнет ярким пламенем.

В какой-то момент Конор вдруг убрал руку, а затем она почувствовала, как он улегся на нее, придавив к матрасу всей своей тяжестью. И тотчас же исчезли все те чудесные ощущения, которые она совсем недавно испытывала. Прошло еще несколько секунд – и ее словно холодной водой окатили. Она считала, что готова к этому, но оказалось – нет. Тело ее пронзила резкая боль, и Оливия закусила губу, чтобы не заплакать. Но Конор, казалось, все понял. Он тотчас же замер и прошептал:

– Потерпи, mhurni,[17]17
  Любимая (гэльск.).


[Закрыть] это скоро пройдет. – Его голос звучал напряженно – словно ему тоже было больно. – Ты как, в порядке?

– Думаю, да, – ответила Оливия. Почувствовав, что боль начала проходить, она попыталась пошевелить бедрами.

– Нет-нет, Оливия, – прошептал он ей в ухо, – пока не шевелись. Полежи немного спокойно.

Она сделала глубокий вдох. Теперь ей казалось, что боль уже совсем прошла, однако странные ощущения были довольно неприятными.

Немного помедлив, Оливия снова шевельнула бедрами, и почти в тот же миг Конор опять начал двигаться – сначала медленно, а затем все быстрее. Вскоре Оливия началах этому привыкать, и в какой-то момент она вдруг поняла, что ощущения стали довольно приятными. Но тут Конор внезапно содрогнулся, хрипло вскрикнул и, сделав последний толчок, затих.

– Neamh,[18]18
  Рай, царство небесное (гэльск.).


[Закрыть] – пробормотал он через несколько секунд. – Neamh – вот ты кто, Оливия.

Она не поняла ирландское слово, но, услышав свое имя и уловив нежность в его голосе, сообразила: Neamh – это, должно быть, что-то ласковое. Оливия обняла его и постаралась прижаться к нему покрепче. Одной рукой она поглаживала его широкую спину, а другой проводила по волосам. Она чувствовала, как напряжение покидает его тело, чувствовала, что все больше расслабляется.

Внезапно Конор перекатился на бок вместе с ней, прижимая ее к себе. Прошла еще минута-другая, и Оливия, услышав его дыхание, поняла, что он заснул. Она потянулась за простыней, лежавшей в ногах кровати, и накрыла ею себя и Конора. Потом погасила лампу и постаралась устроиться поудобнее в его объятиях.

«Теперь я – падшая женщина», – говорила она себе, однако не испытывала ни сожаления, ни стыда, – напротив, чувствовала всепоглощающую радость, внезапно появившуюся и расцветавшую в ней, как прекрасный цветок. И сейчас ей ничего не хотелось – только лежать вот так рядом с Конором, лежать как можно дольше.

«Я люблю его, – подумала Оливия, закрывая глаза и прижимаясь щекой к его груди. – Да, люблю, – повторяла она, слушая биение его сердца. – А он – пусть только в эту ночь – любит меня».

Проснувшись, Конор почувствовал чудесный аромат. Не приторный запах дешевых духов, исходящий от случайной любовницы, а соблазнительный запах Оливии.

Ночью она перевернулась и теперь лежала, прижавшись спиной к его груди. Открыв глаза, он приподнялся и заглянул ей в лицо. Она действительно была на редкость красива – длинные ресницы, изящный носик, чуть приоткрытые губы и чудесные локоны, разметавшиеся по подушке. Конор подумал о прошедшей ночи и тотчас же вспомнил все – и вкус ее губ, и ее прикосновения, и ее страстные стоны, воспламенявшие его, как спичка воспламеняет порох. Ему хотелось бы засыпать рядом с Оливией каждую ночь. Да, каждую ночь, потому что рядом с ней он спал спокойно, и его не мучили кошмары – словно она изгоняла демонов, врывавшихся в его сновидения. Более того, рядом с ней он чувствовал себя почти счастливым, чего прежде с ним никогда не случалось. Ему хотелось бы остаться с ней, потому что она вызволила его из ада.

«Но ведь я решил уйти. Твердо решил», – сказал себе Конор.

Отодвинувшись от Оливии, он лег на спину и уставился в потолок. Он мог бы уехать прямо сейчас, пока она спит. Встать и уйти. Так было проще всего. Именно так он поступал много раз.

К тому же он обещал ей остаться только до сбора урожая, а урожай уже собран. Следовательно, у него нет причины оставаться с ней дольше.

Но он не шевельнулся.

Он не мог уйти сейчас, не мог допустить, чтобы она одна проделала весь обратный путь. Он был нужен ей, чтобы править вторым фургоном. Кроме того, женщине опасно путешествовать одной. Он должен остаться с ней, пока она не вернется домой, на свою ферму, к своим девочкам, туда, где ей место. А потом он уедет.

Выбравшись из постели, Конор надел нижнее белье и брюки, потом пошел в другой конец комнаты за своей рубашкой. Он решил, что все-таки проводит Оливию домой, но почему-то этот обратный путь казался ему самым длинным в его жизни.

Оливия медленно просыпалась. Широко зевнув, она закинула руки за голову и, потянувшись, поморщилась от боли в мышцах. Она чувствовала себя ужасно уставшей, как будто слишком долго ехала верхом на лошади. Но вместе с тем ей казалось, что она давно уже не просыпалась с таким же ощущением, как сейчас, – счастья.

«Ты – падшая женщина», – напомнила себе Оливия, стараясь почувствовать стыд. Однако стыда она не испытывала. Воспоминания о прошедшей ночи вызывали у нее улыбку.

Открыв, наконец, глаза, она увидела, что Конор уже встал и оделся. Сидя в кресле в другом конце комнаты, он наблюдал за ней. А рядом с креслом на полу стоял ее саквояж.

Взгляд Конора взволновал ее и взбудоражил, заставил почувствовать себя женщиной.

– Доброе утро, – сказала она, откинув с глаз волосы и приподнимаясь.

– Доброе утро, – ответил он, и Оливия тотчас же почувствовала: ощущение счастья исчезло.

Да, теперь перед ней сидел совсем не тот Конор, с которым она провела ночь. Он уже ушел в себя, отступил за свои стены. Он уединился, стал чужаком. Опять.

Сердце ее пронзила боль, но она не подала виду. Проявить свои чувства – это было бы слишком унизительно. Опустив глаза, Оливия постаралась придать лицу равнодушное выражение, но все же взглянула на Конора из-под полуопущенных ресниц и обнаружила, что он совершенно ею не интересуется. Он даже не смотрел в ее сторону.

Потом он мельком взглянул на нее и указал на поднос, стоявший на столике у кресла.

– Я подумал, что ты захочешь позавтракать и выпить кофе. – Он разглядывал серебряный кофейник с таким видом, будто этот кофейник ужасно его заинтересовал.

– Спасибо, – ответила Оливия.

– Тебе нужно позавтракать побыстрее, – продолжал Конор. – Уже восьмой час, и скоро горничная принесет воду и полотенца. Нам пора ехать. Путь не близкий. – Он встал и, не глядя на нее, указал на саквояж у кресла. – Я принес сюда твои вещи, а свои отнес к тебе в комнату. Встретимся внизу через час…

Она с трудом сдерживала слезы.

– Да, конечно. Я поняла.

Конор вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Оливия тут же выбралась из-под простыни и сразу увидела пятна крови на бедрах и на постели. Она в испуге смотрела на пятна, отлично понимая, что это не месячные. «А ведь на самом деле было не так уж и больно».

Вообще физическая боль сейчас не имела особого значения, а вот душевная – совсем другое дело.

Оливия со вздохом закрыла глаза. Конечно, она прекрасно знала, что Конор скоро покинет ее, но все-таки было очень больно. Но не его вина, что она лелеяла глупые и наивные мечты. И, конечно же, не его вина, что она полюбила его.

Когда он уедет, у нее останутся девочки и дом, чтобы жить дальше, и еще у нее останутся воспоминания о нем. Увы, одни лишь воспоминания – слабое утешение.

Когда появилась почетная гостья, собрание рукодельниц в честь Кейт Джонсон было в полном разгаре. Дамы Каллерсвилла с десяти утра начали собираться в доме с белыми оконными рамами, стоявшем сразу за лавкой. Гостьи приносили с собой корзинки для рукоделия и пяльцы, и теперь маленькая гостиная Лайлы Миллер была переполнена. Все дамы, конечно, стегали одеяла и шили одежду для новорожденного ребенка Кейти, но истинная причина такого сборища была совсем другая. Обмен хозяйственными рецептами, советами и сплетнями – вот что интересовало этих женщин, прежде всего.

Кара Джонсон и Бекки убрали с дороги своих младших сестер, когда все дамы столпились в прихожей, чтобы посмотреть на Кейти и на ее малыша. По общему мнению, он был очень похож на своего отца.

– Вижу, вы привели девочек Оливии, – сказала Марта Чабб, кивнув на Бекки и ее сестер, когда дамы снова расселись по своим креслам и принялись за шитье.

– Урожай персиков, – пояснила Кейти, передавая малыша своей старшей дочери. Кейти села рядом с Бекки на кушетку и вытащила свое вязанье. – Поскольку нет Нейта, чтобы отвезти ее персики в Монро, Оливия сама туда отправилась. А девочки побудут у нас, пока она не вернется сегодня вечером.

Марта неодобрительно покачала головой.

– Похоже, Оливия становится довольно эксцентричной. Оставлять своих девочек на других – это не очень-то прилично. И ей ведь придется одной переночевать в гостинице. Просто возмутительно!

– Да-да, возмутительно, – вторила сестре Эмили Чабб.

Бекки вскинула голову при этих словах. Миранда и Кэрри, игравшие в шашки, тоже стали прислушиваться. Окинув взглядом женщин, Бекки заявила:

– Не думаю, что вам стоило говорить такое о моей маме. Это невежливо… даже грубо.

– Помолчи, девочка, – сказала Марта, пренебрежительно отмахнувшись. – Молодые леди говорят только тогда, когда к ним обращаются.

Бекки покраснела, выслушав упрек. Марта же тем временем продолжала:

– Поведение Оливии после смерти отца было не очень-то приличным, но отправиться одной в Монро? Это непристойно.

– Марта! – Кейти опустила спицы. – Марта, нельзя так говорить. А как бы она смогла доставить свои персики на продажу? Она пыталась найти помощника, но…

– Вот именно! – перебила Марта, нахмурившись. – Она развесила объявления о помощнике по всему приходу. Какое бесстыдство!

– Да-да, ужасно, – закивала Эмили.

Бекки воткнула иглу в салфетку, которую вышивала. Не замечая от злости, что делает, она уколола палец до крови и тут же, поморщившись, отбросила свое вышивание. Ах, как ей хотелось высказать этой Марте Чабб все, что она о ней думает!

Кейти выпрямилась в кресле и проговорила:

– А как еще Оливия могла найти себе помощника? Марта, ради Бога, вспомни о том, что у Оливии и так достаточно неприятностей. Оставь ее в покое.

Марта хотела что-то сказать, но Кейти, повысив голос, продолжала:

– Прошлой ночью Харланы напились и отправились к ней. Они швыряли камни ей в окна и напугали девочек чуть ли не до смерти. Оливии пришлось стрелять в них, чтобы прогнать. Мы слышали выстрелы. Да и Оливия рассказала нам, что произошло, когда завезла к нам вчера своих девочек.

– Пришлось стрелять? – Марта всплеснула руками. – Вот об этом я и говорю. Стрелять! Представить не могу, что произошло с Оливией.

– А я считаю Оливию храброй женщиной, – возразила Кейти. – Она справляется, как может. И вот еще что… Не будь ее, я бы сейчас с вами не сидела. Она помогла при родах. Мне было очень тяжело, а она мне помогла. Наверное, я умерла бы без Оливии.

Кейти посмотрела на Бекки, и та ответила ей благодарным взглядом. Почувствовав чью-то руку на своем плече, Бекки обернулась и увидела Кэрри, рядом с которой стояла Миранда.

– Почему эти Чабб говорят гадости про маму? – прошептала Кэрри.

– Потому что они противные и старые, – шепотом ответила Бекки. Стиснув зубы, она с ненавистью посмотрела на Марту и Эмили. – Да, противные – вот почему.

Кейти откашлялась и вновь заговорила:

– Нам всем известно, что именно Вернон послал туда Харланов. И всем известно, почему он это сделал. Вернон хочет заполучить землю Оливии, чтобы построить там железную дорогу на деньги своей жены-янки. Он так поступил со многими из местных жителей. И я рада, что Оливия выступила против него.

Бекки взглянула на Кейти, улыбнулась ей и закивала.

– Нужно ли напоминать вам, что именно Вернон сделал пожертвования для нашей церкви? – ехидно проговорила Марта. – Благодаря ему мы смогли в прошлом году купить новый орган.

– Просто Вернон думает, что может купить все на свете, – отрезала Кейти. – Даже место в раю.

Лайла, как хозяйка дома, попыталась вмешаться и прекратить спор, пока обстановка не накалилась еще больше. Взяв блюдо с печеньем, она громко сказала:

– Дорогие, никто не хочет?!

Но дамы не обратили внимания на печенье. Лишь Миранда, обожавшая сладости, подбежала к хозяйке.

– Не богохульствуй, Кейти, – проговорила Марта, нахмурившись. – Что же касается Оливии, то ей не следует вести дела в «Персиковой роще» самостоятельно. Надо было продать землю, когда умер ее отец.

– Глупости! – отрезала Кейти.

Тут в дискуссию вмешались дамы. Но когда снова заговорила Марта, ее зычный голос заглушил все остальные:

– Я прекрасно тебя понимаю, Кейти. Ты, как подруга Оливии, должна защищать ее. Но на самом деле эта поездка в Монро – вопиющее нарушение приличий. Подумать только! Проделать весь этот путь одной!

Некоторые дамы согласно закивали, и спор продолжился.

– Но мама не одна, – пискнула Миранда, взяв еще одно печенье с подноса. – Мистер Конор с ней.

Женщины замолчали.

– Миранда, ты не должна была никому рассказывать про мистера Конора! – закричала Кэрри, глядя на сестру. – Мама сказала, что это секрет.

Миранда бросила печенье обратно на блюдо и, хлопнув себя по губам, пробормотала:

– Ах, прости, я забыла.

Бекки же в смятении окинула взглядом всех собравшихся.

– Скажи, малышка, а кто этот мистер Конор? – спросила Марта, наклонившись к Миранде.

Бекки вспомнила слова матери о том, как легко девушка может погубить свою репутацию – даже просто отправившись на прогулку с мальчиком. Закрыв лицо ладонями, она прошептала:

– О нет, нет, нет.