Текст книги "Загадочное имя"

Автор книги: Лаура Леоне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 2

– Привет, извини за опоздание. Не могла поймать такси, а на дорогах жуткие пробки, – выпалила Нина на одном дыхании, влетев в комнату, где они с Еленой обычно репетировали.

– Ничего. Это не так часто случается, – ответила сидящая в комнате женщина. Елена была первым педагогом Нины в Нью-Йорке по вокалу. И хотя Нина быстро овладевала оперным искусством, занятий с Еленой не прекращала.

В первые годы их знакомства, когда Нина была совсем неопытной, Елена не просто учила ее, помогая постигать секреты пения, но и по-матерински давала ей советы, рассказывая о мире, в который той предстояло войти. Мать Нины не имела о нем ни малейшего представления и ничем не могла помочь дочери.

– Прости, что я отменила репетицию, – сказала Нина. – У меня голос сел, и я решила дать ему отдохнуть.

– Из-за чего?

– Накричалась. Один наглец вывел меня из себя. Ну, не важно. Ты смотрела по телевизору вручение премий музыкантам?

– Да. Теперь черт-те что называют музыкой, но твой герой получил премию.

– Джесс? Да. – Нина рассказала о вечере с Джессом и его друзьями, тщательно обходя свое общение с Люком Свейном.

– Что ж, познакомь нас как-нибудь. Он действительно великий музыкант. Кстати, твой костюм в этот вечер…

– Да?

– Пожалуй, был чересчур. То, что выглядит элегантно в ночном клубе, по телевизору смотрится пресновато. Мне кажется, тут нужны оборки, драпировка, бриллианты.

– Спасибо. Учту. – Нина всегда положительно воспринимала любую критику, если это касалось ее профессии, и старалась делать нужные выводы. Она редко повторяла допущенные ошибки. – Давай работать.

Елена села за фортепиано, Нина встала рядом.

Немного распевшись, Нина приступила к более трудным вокальным упражнениям. Елена слушала, кивала, время от времени давала советы: расслабь плечи, убери язык, не зажимай ноту. За час они прошли кусок из «Риголетто», которым Нина была пока недовольна, а потом обсудили места, куда ее приглашали выступить.

Как всегда, в хорошем настроении, появляющемся у нее после занятий, Нина шла по улице, что-то тихонько мурлыкая. Она отдала себя опере, потому что любила петь и, как сказал Джесс, была певицей Божьей милостью. Нина вообще отличалась жизнелюбием, ничто не могло доставить ей такого удовольствия, как те моменты, когда все в ней объединялось воедино и поднимало ее над обыденной жизнью. Бывало это только тогда, когда она пела.

– Что-то ты сегодня слишком серьезна, – сказала Нина своему отражению в витрине музыкального магазина и вдруг вздрогнула: на нее смотрели знакомые карие глаза. Сердце екнуло, но через секунду она уже смеялась над собой – это был лишь плакат.

Нина уставилась в витрину. Люк, по всей вероятности, действительно был очень популярен, как сказал Джесс. Альбому певца было посвящено полвитрины, в том числе и плакат, изображавший его обложку. Люк в линялых джинсах и старом свитере был снят на фоне убогого сельского пейзажа: полуразвалившаяся хижина, груда отбросов, на веревке висит белье. Небрит, а глаза горят каким-то мрачным огнем. Альбом назывался «Загадочное имя».

Нина как зачарованная смотрела на все это убогое обрамление, на эти горящие глаза. Что видел он и не видела она? «Загадочное имя»… Что он имел в виду?

Она уже было вошла в магазин купить альбом, но подумала, что этого делать не стоит. Рок-музыку она не слушала. Нина подозвала такси и поехала домой.

Квартира Нины, маленькая, с одной спальней, находилась на девятом этаже ухоженного дома неподалеку от Лексингтон-авеню. Она не могла видеть из окна Центральный парк: его загораживало слишком много зданий, но до него можно было дойти пешком. Квартира была обставлена элегантно, со вкусом, чувствовалось, что здесь живет очаровательная женщина. Нина предпочитала современный стиль, без излишеств, прямые чистые линии, пастельные тона, питала слабость к восточным коврам, вазам; любила картины, бронзу. В Сан-Франциско она увлекалась искусством икебаны и, судя по квартире, преуспела в нем. Переехав в Нью-Йорк, она потратила много денег и энергии, чтобы дом ее выглядел должным образом. Нина обожала его. У окна в углу помещалось фортепиано, заваленное оперными партитурами; в комнате стояла дорогая музыкальная аппаратура.

Зазвонил телефон.

– Алло! – сказала она в трубку.

– Привет, это Люк.

От изумления Нина потеряла дар речи. Он что, ненормальный? А может, ясновидящий? Звонит, чтобы наорать на нее за то, что она не купила его альбом?

– Люк Свейн, – нерешительно повторил он.

– Догадываюсь. Как вы узнали мой номер?

– Вы единственная Нина Ньяньярелли в телефонной книге.

– О да, конечно. Что вы хотите? – спросила она весьма нелюбезно.

– Я был груб вчера…

– Безусловно.

– Я бы хотел это сказать.

– Это что, извинение?

– Я бы хотел принести его при встрече. Вы не пообедаете со мной?

– Вы, должно быть, шутите…

– Послушайте. Мы действительно как-то плохо начали. Но я не всегда веду себя как бык. Иногда со мной довольно интересно.

– Ну, я не думаю…

– Я угощаю.

– Боюсь, что…

– Выбирайте ресторан.

– Честно говоря, я не думаю… Что, правда можно выбрать?

– Да.

Она на минуту задумалась. Затем лукаво улыбнулась. Она проучит его на всю жизнь.

– Ну что ж. Пойдемте, – протянула она не в меру сладким голосом.

– Правда пойдем? – В его голосе звучало подозрение.

– Конечно. Может быть, в четверг?

– Нет, не могу, у меня свидание. А во вторник?

– Теперь я не могу. У меня спектакль. В среду?

– Не могу. Мы репетируем. А в пятницу?

Она полистала записную книжку.

– Хорошо, в пятницу. – Нина назвала ресторан, и они договорились встретиться там в восемь вечера. Он на всякий случай назвал ей номер своего телефона; в телефонной книге его, конечно, не было.

– Тогда до пятницы, – сказал он и повесил трубку.

Люк ждал Нину у входа в ресторан. Как и многие другие шикарные рестораны Нью-Йорка, «Пресье» снаружи выглядел более чем скромно, на его внутреннее великолепие ничто не намекало. Нина тайно злорадствовала, пока Люк помогал ей выйти из такси.

Совершенно очевидно, что он старался не ударить лицом в грязь. И хотя, посмотрев на ее шубу из шиншиллы жемчужного цвета, слегка прищурился, ограничился вежливым приветствием.

Нина придирчиво оглядела его. На нем была темная рубашка, коричневые брюки и модный пиджак рыжеватого цвета. Он побрился, волосы были причесаны, а башмаки начищены. Выглядел Люк прекрасно. Его фанаты, увидев своего любимца, растаяли бы от удовольствия.

– Неплохо, – сказала Нина, – но, я думаю, вот это вам пригодится. – Она вынула из сумочки черный шелковый галстук.

– Галстук? – удивился он.

– Да, сюда без него не пускают.

Люк держал галстук так осторожно, словно это было произведение искусства.

– У них, конечно, есть подбор галстуков для джентльменов, которые забыли надеть их, но этот шелковый, и я готова вам его подарить, если у вас нет своего.

– Это… это очень любезно, Нина. Я буду его беречь.

Люк начал завязывать галстук, глядя на нее с некоторой опаской, но она опустила глаза. Его длинные ловкие пальцы быстро справились с задачей.

– Так?

Нина приподнялась на цыпочках и, улыбаясь, затянула узел чуть туже. Великолепно!

– Душит, как петля.

Когда они вошли в ресторан, глаза Люка расширились от увиденной роскоши. Великолепные ковры, французский антиквариат, лощеные официанты – все говорило о высшем шике. Ясно, что ресторан был очень дорогим.

– Мадам Ньяньярелли, мы так давно не имели удовольствия вас видеть. Счастлив приветствовать. – Метрдотель обратился к Нине по-французски.

Она протянула ему руку, над которой он галантно склонился, и ответила тоже по-французски:

– Да, Генри. Несколько месяцев. Я рада снова побывать у вас. Надеюсь, вы оставили нам хороший столик.

– Безусловно, мадам. Самый лучший. Следуйте, пожалуйста, за мной, – пригласил метрдотель.

– Часто здесь бываете? – подозрительно спросил Люк.

– Да так. Время от времени.

Они прошли за Генри к небольшому алькову с мягким освещением. Нина отдала шубу официанту и с удовольствием заметила, что в глазах Люка появилось одобрение. Она оделась очень тщательно. «Исключительно для себя, а не для партнера», – напомнила она себе. Шелковое темно-красное платье с прилегающим лифом и узкой юбкой оставляло открытой ее стройную шею и позволяло любоваться великолепной грудью. Цвет платья удачно оттенял черные, гладко зачесанные волосы. Туалет дополняли простое ожерелье и браслет из белого золота с маленькими рубинами. Люк не мог скрыть восхищения. Их глаза встретились. В его взгляде было что-то пугающее, и она опустила ресницы.

Появился официант. Рядом бесшумно суетилось еще несколько. Нина снова овладела собой.

Она весело болтала по-французски с официантом, а Люк с мрачным видом рассматривал цены в меню. Они сделали заказ, затем Люку предложили карту вин, и Нина посмотрела на него невинными глазами.

Злясь и забавляясь одновременно, Люк протянул карту Нине.

– Наверное, вы сами хотели бы выбрать, – сказал он. – Видимо, догадываетесь, что французские вина не мой конек.

Отлично. Он хотя бы не страдает комплексом неполноценности. Она много раз наблюдала, как мужчины беспомощно вертели в руках карту вин, предпочитая скорее ошибиться в выборе, чем признаться своей даме, что ничего не смыслят в дорогих винах.

Уже зная свой выбор, Нина протянула карту официанту и заказала вино.

– Надеюсь, вам понравится мой выбор. Белое, очень сухое, – сказала она, когда официант принес бутылку.

– Вообще-то я предпочитаю красное, но уверен, что и это придется мне по вкусу, – вежливо ответил Люк. Он сделал знак официанту, наполняющему бокал для пробы, остановиться: – Пусть решает дама.

Вино действительно было великолепным. Когда они остались вдвоем, Люк так посмотрел на Нину, что стало ясно: ситуация его явно забавляла.

– Говоря откровенно, вы неплохо отомстили мне за вчерашнее, – сказал он.

– Кухня здесь, во всяком случае, отличная. Не падайте духом и наслаждайтесь.

– Я наслаждаюсь вашим обществом, Нина.

Вежливые слова прозвучали так искренне, что она не нашлась с ответом и молча взяла свой бокал. Стол был, как она и обещала, отличный. После хорошей еды и прекрасного вина Нина разговорилась с Люком и вскоре забыла, как ей с ним было трудно.

– Где вы научились глушить пиво, как матрос? – спросил Люк.

Нина засмеялась:

– У меня четыре старших брата, и я росла настоящим сорванцом.

Правая бровь Люка поднялась, и он недоверчиво взглянул на нее.

– Да-да! Я играла с ними в футбол и баскетбол, ходила в походы, вместе воевала с соседскими мальчишками, смотрела воскресный футбол по телевизору, попивая пиво, вопила как сумасшедшая при каждом забитом голе. Я хотела ни в чем не уступать им: так же пить, драться, играть…

– И когда же вы… э… стали женственной?

– Когда я поняла, что могу делать то, чего не могут они. Никто из моих знакомых не умел петь, как я. И мое пение мне и другим людям доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие. Все детство я пела в церкви, и, когда мне исполнилось пятнадцать, я уже больше не походила на мальчишку. С этого времени я начала петь в Бруклине везде, где можно, – на вечерах, в клубах, на свадьбах, танцах.

– Бруклин! Вы из Бруклина? А как же великолепное произношение, французские вина, итальянская обувь? – с недоверием спросил Люк.

– Да никак. – Нина сердито посмотрела на него. – Я никогда не скрывала, откуда я и кем была. А была я итало-американской девушкой из рабочей семьи. Мой отец – плотник. Я люблю свою семью. Мои вкусы и манеры изменились, но я все та же.

– Хорошо. Итак, вы поняли, что можете петь. Что было дальше?

– Я хотела петь профессионально. Петь в опере. Вся моя семья любила оперу. Для меня же этот жанр особенно ценен тем, что позволяет певице раскрыться максимально. Джаз близок к этому, но я хотела петь в опере. Учитель музыки в школе занимался со мной бесплатно. У нас не хватало денег, и я делала у него уборку, хотя это мелочь по сравнению с тем, что он дал мне. Я закончила школу на год раньше и поступила в Джульярд [1]  [1]Джульярдская высшая музыкальная школа – лучшая в США.


[Закрыть]со стипендией.

Нина рассказала Люку о Елене, своей наставнице, о радостях и переживаниях тех первых трудных лет обучения.

– Я могла бы продолжить обучение в аспирантуре, но денег не было и к тому же мне хотелось петь на сцене, а не слушать вновь и вновь рассказы о том, что было бы, если бы я попала на сцену. Поэтому, когда мне предложили работу в Сан-Франциско, я подпрыгнула от радости. Так началась дорога к славе и деньгам.

– А что, опера дает славу и деньги?

– Для некоторых. Большие звезды получают за выступления много, хотя, наверное, и уступают в этом звездам рока.

Как и в рок-музыке, слава и деньги входят в понятие успеха. Конечно, мне все это нужно, но больше всего я хочу, чтобы настало время, когда мне не придется петь то, что предлагают, и я сама смогу составлять свой репертуар.

Я много работаю и многого достигла для своего возраста. Зарабатываю неплохие деньги, выступаю с хорошими оркестрами, работаю с блестящими музыкантами, но делаю то, что от меня требуют. Я не могу себе позволить отказаться спеть то, что просят. Мне могут просто не предложить другого. Я должна поддерживать репутацию и ждать того дня, когда смогу работать столько, сколько захочу, и так, как мне хочется.

– Этот день настанет. Я верю в вас, – сказал Люк серьезно.

– Почему? – спросила она с любопытством. – Вы же не любите оперу, даже не слушали меня ни разу.

– Потому что мне понятны ваши стремления. Вы уже многого достигли собственными силами. Чем больше слава и выше награды, тем вероятнее риск и одиночество у рампы.

«Понимает, – подумала она. – Он уже сейчас богаче и известнее, чем, может быть, я буду когда-то».

– Я видела ваш альбом недавно, – неожиданно для себя самой сказала она, – но не купила его.

– Очень жаль. Мне нужны деньги, чтобы заплатить за этот ужин.

Нина засмеялась:

– А вы правда из Канзаса? Люк Свейн – ваше настоящее имя?

– Да. Люкас Бартоломью Свейн. Я вырос на пшеничных полях Канзаса.

– Бартоломью?

– Ш-ш-ш. Это секрет.

Официант поставил перед Ниной суфле «Гран-Марнье», которое она тут же с удовольствием съела. Люк с некоторым опасением смотрел на поданную ему тарелку с трясущейся пеной.

– Ваши родители действительно фермеры? А как они относятся к тому, что вы рок-звезда?

– Они гордятся мной, когда я пою на митингах в защиту гражданских прав. Боюсь, что песни о сексе их смущают, и они уж совсем приходят в ужас, когда обо мне пишут в разделе светских сплетен.

– А как вы начинали?

– Я сам научился играть на гитаре еще в детстве, слушая радио. Вы слышали о битлах?

– Конечно. Как я могла о них не слышать?

– Еще в школе я собрал оркестр из своих друзей и начал писать песни. Мои старики довольно спокойно отнеслись к тому, что их сын не хочет быть фермером, но решили, что я сошел с ума, бросив учебу и отправившись в дорогу с гитарой. Мне было тогда семнадцать. У меня был маленький оркестр.

Я был молод, полон энергии и постоянно напоминал себе во время длинных переездов и одиноких ночей, что я мог всю жизнь сидеть за рулем трактора или торчать где-нибудь в скучной конторе. В общем-то я был счастлив. А потом однажды нас заметила менеджер Кейт Хаммер. Она стала заниматься нами, и у нас вдруг появились деньги и даже автобус получше. Через год Кейт добилась, чтобы фирма звукозаписи заключила с нашим оркестром контракт, заставила компанию сделать нам хорошую рекламу и раскрутить нас. Альбом назывался «По крайней мере с улыбкой», и…

– Подождите минуту. «По крайней мере с улыбкой»? Я слышала эту песню, она мне очень понравилась.

– А я думал, что вы никогда не слушаете рок, – поддразнил он.

– Да, не слушаю. Но эту песню я просто не могла не слышать. Ее весь год играли везде: в ресторанах, магазинах, по радио. Мне она очень нравилась. Она напоминала мне, что чувствовала я сама, когда переезжала с места на место, расставалась с людьми, живя только работой… Но я не знала, что это были вы.

Он засмеялся:

– Но, к счастью, все другие это знали. Очень скоро я стал появляться на телевидении, на радио, играл «живьем» для тысяч людей, давал интервью, получал немыслимые предложения. В общем, стал героем одного произведения. Так сказать, проснулся знаменитым! Мне было двадцать восемь лет. Я шатался по дорогам десять лет, а обо мне узнали только сейчас, как будто я взял в руки гитару этим утром.

– А потом все это стало историей?

– Нет, дальше было много тяжелой работы. Я гастролировал какое-то время. Потом подготовил еще один альбом, репетировал, записал его, снова гастролировал, чтобы создать ему рекламу. Потом были и другие.

– А почему сейчас не ездите?

– Ездил и езжу. Скоро поеду на Запад на какое-то время.

– Да вы сумасшедший.

Их глаза встретились, и они рассмеялись. Ни один из них не хотел бы для себя какой-то другой жизни.

Когда принесли счет, глаза Люка чуть не вылезли из орбит.

– Мне придется записать еще один альбом, чтобы заплатить за это, – простонал он.

– Вы сами предложили мне выбрать ресторан, – язвительно напомнила Нина.

– В следующий раз, если я захочу извиниться, я сам приготовлю вам обед.

– Вы умеете готовить?

– Я умею все, мисс Ньяньярелли. – Люк заплатил по счету и помог Нине надеть шубу. – Вы надели эту мерзость специально, чтобы позлить меня? – спросил он.

Нина улыбнулась.

– Отчасти, – созналась она, – но вообще-то мех очень красив. Скажите честно, разве это не так?

Его взгляд ласкал ее, на лице появилась беспомощная улыбка.

– Вы очень красивая, – сказал он просто.

Нина оглянулась в поисках такси. Люк предложил прогуляться. Ночь была великолепной, свежей, но не холодной.

– Что же это все-таки значит – «Загадочное имя»?

– Купите альбом и узнаете.

– А если он мне не понравится?

– Я возмещу вам стоимость. Вы ведь настолько порочны, что возьмете деньги.

– Спорю, вы пожалели, что меня не ограбили тогда.

– Никоим образом. Страшно даже подумать, где бы мы сегодня ужинали, если бы вас ограбили.

– Как прошло вчера ваше свидание?

– Нормально.

– С кем-то, кого я знаю?

– Разве у нас есть общие знакомые, кроме саксофониста?

Некоторое время они молчали.

– Откуда все это появилось? – спросил Люк.

– Что «все»?

– Итальянская обувь, костюмы на заказ, манеры, французский…

– А! По-разному. Я учила языки во время занятий и встреч с европейцами. Ну а остальное… Опера – это целый мир. Но вообще-то, честно говоря, меня многому научил муж, и у меня возникло желание учиться дальше.

– Муж? – Люк остановился так внезапно, что Нина едва не споткнулась.

– Бывший. Мы развелись три года назад.

– А когда вы вышли замуж?

– Мне было двадцать два года. В Сан-Франциско. Я познакомилась с ним после того, как начала там работать. Его звали Филипп Гарнье. Он из богатой французской семьи, которая вложила большие деньги в оперу и имела огромное влияние в этом мире.

– Продолжайте, – попросил Люк.

– Ему было тридцать семь лет. Обходительный, красивый на европейский лад. Я была влюблена в него, а это, наверное, то же самое, что и любовь.

– Вы действительно так думаете?

– Сейчас не знаю, а тогда… Он потряс меня. В общем-то было нетрудно произвести впечатление на девушку, которая нигде, кроме Нью-Йорка, не была и работала так много, что на мужчин у нее просто не оставалось времени. Мы поженились спустя полгода.

Его семье не очень-то нравилось, откуда я, но все были довольны, что он женится на будущей оперной звезде. Они все верили в мой талант. Филипп взялся за меня всерьез, а я, – Нина невесело усмехнулась, – была послушной ученицей. Он научил меня одеваться, пользоваться косметикой и причесываться, выбирать книги для чтения, понимать толк в винах, учил правильно вести себя; обучил французскому. С его помощью мне удалось избавиться от бруклинского акцента. Я узнала много нового об искусстве и антиквариате, иностранных кинофильмах, индийских ремеслах, познала вкус изысканной кухни.

Гарнье помог и моему продвижению на сцене. Поощрял увлеченность работой, никогда не препятствовал моим гастролям, не возмущался, что от усталости я порой совсем не могла уделить ему внимания. Филипп стал моим менеджером. Он использовал свое влияние, чтобы мне давали ведущие партии, представлял нужным людям, знакомил с крупными режиссерами. Я считала, что мне повезло. Если я годилась на ту или иную роль – а так оно и было, – мне не приходилось ждать годами, чтобы получить ее. С его точки зрения, наша женитьба была выгодной сделкой. Его жена оказалась женщиной в руках Пигмалиона.

– И что же случилось потом? – спросил Люк.

– О, многое. Во-первых, я перестала быть Галатеей. Он открыл передо мной новый мир, и постепенно я научилась мыслить сама, а ему это уже не нравилось.

Я стала отличать элегантные манеры от снобизма, людей сдержанных от скучных, отзывчивых от равнодушных. Я поняла, что нельзя слепо следовать моде, что простые удовольствия – главные удовольствия в жизни, к примеру пить пиво. Но главное, я поняла, что не люблю Филиппа и что, несмотря на всю свою изысканность, он скучен и глуп.

– И тогда вы расстались?

– Нет. Какое-то время мы еще были вместе. Карьера, дом. Я не знала, что мне делать… Затем, вернувшись как-то с гастролей по Италии, я узнала, почему он был не против всех моих турне. Филипп отнюдь не скучал. Войдя в дом, я увидела там блондинку в моем купальном халате с бокалом вина в руке. Она сидела в кресле, которое я особенно любила, а мой муж готовил для нее ванну с солью. Я оставила его в тот же день.

Люк присвистнул.

– Я подала в суд на развод, мотивировав свои действия фактом измены. Знакомые с огромным удовольствием представили мне целый список его любовниц.

– Как к этому отнеслись ваши родители?

– О! Филипп им никогда не нравился, – засмеялась Нина. – Отец его просто не выносил. Но они приняли этот брак как факт и поддерживали меня. Потом хотя и волновались по поводу развода, но были на сто процентов «за». Мать с отцом довольны, что он исчез из моей жизни.

– А вы?… Я хочу сказать… как вы…

– Я рада, что его нет рядом. Он не был чудовищем. Просто слабый глупый человек с большими деньгами и массой претензий. Я была слишком молода и наивна, чтобы понять это.

Нахмурившись, Нина пожала плечами. Она уже давно не испытывала никаких чувств к Филиппу, но обида за предательство до сих пор жгла ее.

Люк, казалось, это чувствовал. Он сжал ее руку и притянул чуть ближе. Какое-то время они молчали.

Вскоре Люк с Ниной вышли на улицу, где был ее дом. Люку не хотелось, чтобы вечер кончился, и он стал развлекать ее рассказами о созвездиях, облаках и городских огнях.

– А мальчиком на свиданиях вы тоже показывали их своим девочкам? – спросила Нина.

– Ну, это было не так уж трудно, потому что тогда мы действительно могли видеть звезды в Канзасе.

Нина разглядывала бархатное ночное небо. Легкий ветер чуть спутал ее волосы, на лоб упала блестящая темная прядь. Она склонила голову набок.

– Кажется, я вижу Полярную звезду…

Нине вдруг стало не хватать воздуха. Она делала вид, что по-прежнему рассматривает звездное небо, но дыхание ее стало прерывистым, а внутри все ухнуло куда-то вниз.

– Нина, – сказал хрипло Люк. Нина ощутила на своей щеке его дыхание.

Она по-прежнему упрямо смотрела на небо. Зачем ей брать на себя ответственность за происходящее? «Ну почему, почему он медлит?» – думала Нина, замерев в ожидании.

– Нина. – Его шепот стал более настойчивым.

Она повернулась к нему, огонь его глаз буквально поглотил ее, из горла вылетел низкий хриплый звук, и ее бросило к нему.

Губы Люка были теплыми. Наполняя живительной сладостью, они одновременно опустошали ее. Нина хотела, чтобы эти минуты длились вечно. Она гладила его лицо и волосы, прильнув к Люку, ощущая его тепло. Голова у нее закружилась.

Люк покрывал ее лицо страстными нежными поцелуями. Он поцеловал ее бровь, висок, скулы, кончик подбородка, зарылся в волосы, шепча ее имя, все больше возбуждаясь от прикосновения ее рук к своим плечам. Она забыла обо всем на свете.

Обоюдное желание владело ими с первых моментов встречи, но она пыталась не замечать этого. И сейчас оно вырывалось из нее вулканическими вспышками. Она потеряла самообладание.

Требовательные и властные губы Люка вновь встретились с ее губами. Язык скользнул между зубов, и она, не отрываясь, в свою очередь старалась испить его, испробовать, раздразнить… Рядом громко загудела машина, и они отпрянули друг от друга, как виноватые подростки.

Первым пришел в себя Люк:

– Фу, целоваться под луной!

Должно быть, лицо Нины выражало ужас и отвращение к себе, потому что Люк мягко сказал:

– Мы так не договаривались, да? Ладно, Нина, все нормально. Пошли. Я провожу.

Когда подошли к ее дому, швейцар, узнав Нину, открыл дверь.

– Спокойной ночи, Нина, – сказал Люк. Он наклонился и по-дружески поцеловал ее в щеку. Это вроде бы успокоило ее, и в то же время она пришла в еще большее смятение: ведь она только что страстно откликалась на его поцелуи.

Нина дошла до своей квартиры и всю ночь без сна проворочалась в постели.