Текст книги "Жуков. Портрет на фоне эпохи"

Автор книги: Лаша Отхмезури

Соавторы: Жан Лопез
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Реформы Тимошенко: слишком мало, слишком поздно

Слабость РККА не являлась большим секретом даже для читателей «Правды», в которой писалось о «непобедимой Красной армии» и о победе «малой кровью» в случае войны. С 26 апреля по 10 мая 1940 года прошло организованное Главным военным советом и ЦК партии совещание по изучению «уроков финской войны». На нем, в присутствии Ворошилова и Мехлиса, офицеры и генералы высказывались более чем откровенно. Уровень критики был таким, что еще два года назад за подобные речи, да еще публичные, говоривших поставили бы к стенке. Вот небольшой фрагмент, иллюстрирующий смятение красных вождей.

«Штерн: Наши самолеты горят как свечи,  – не живучи. Нашим конструкторам нужно меньше зазнаваться, все лучшее должно использовать из иностранного опыта, а то мы в 1938 г. привезли из Испании «Мессершмитт-109», а его не использовали[298]298
  Зимняя война, работа над ошибками, апрель – май 1940. Материалы комиссии Главного Военного Совета Красной Армии по обобщению опыта Финской кампании. С. 12.


[Закрыть].

У нас врагов народа оказалось столько, что я сомневаюсь в том, что вряд ли они были все врагами. И тут надо сказать, что операция 1937–1938 гг. [чистки], до прихода тов. Берия, так нас подсидела, и, по-моему, мы очень легко отделались с таким противником, как финны[299]299
  Там же. С. 346.


[Закрыть].

Савченко: За последние шесть месяцев мне пришлось 3 месяца провести в Германии… Мне приходилось… наблюдать, что представляет собой [немецкий] солдат. Я должен прямо сказать, что у нас не принято говорить о положительных качествах противника. Если я соберу своих помощников и отзовусь о формах работы иностранной армии положительно, то заранее знаю, что из 10 присутствующих 9 будут писать донесение.

Мехлис: Вы здесь преувеличили, но человека 2–3 напишут.

Савченков: Мне пришлось в Берлине побывать в разных учреждениях и сугубо военных. Я не рисковал один ходить, а таскал с собой человек 5 – 10.

Мехлис: Свидетелей.

Савченков: Свидетелей. Мне пришлось идти к Беккеру. Я брал с собой 5–6 человек.

Мехлис: И он с Вами не говорил откровенно.

Савченко: Но я не рисковал идти один[300]300
  Там же. С. 355–356.


[Закрыть].

Проскуров:…обвинили работника нашего представительства в Германии т. Герасимова, что он присутствовал там на параде и после высказался о том, что парад прошел хорошо. После, когда его вызывали… Тов. Герасимов подтвердил, что это мнение он выражал, и его обвинили, что якобы антисоветский гражданин и поддерживает фашистов… Мне же лично кажется, что если какая-либо иностранная армия выглядит хорошо, то и нужно об этом говорить, чтобы не обманывать себя, у нас же в этом отношении было неправильное понятие, и нельзя было про иностранные армии сказать что-либо хорошее, даже если она внешне выглядит хорошо. Как ни тяжело, но я прямо должен заявить, что такой разболтанности и низкого уровня дисциплины нет ни в одной армии, как у нас. (Голоса: „Правильно")[301]301
  Зимняя война, работа над ошибками, апрель – май 1940. Материалы комиссии Главного Военного Совета Красной Армии по обобщению опыта Финской кампании. С. 359–360.


[Закрыть]…

Кирпонос: Молодой лейтенант… выпускается из училища, а через 2–3 месяца командует дивизией, полком, а после, когда нам приходится участвовать в бою, его просто нужно снимать… То, что мы не занимались этим вопросом,  – это ясно, и правильно заметил тов. Павлов, что очень хорошо, что нам пришлось воевать с финнами, а не с кем-либо еще»[302]302
  Там же. С. 375.


[Закрыть].

Последняя фраза не лишена юмора, поскольку сам Кирпонос еще недавно был полковником, начальником провинциального военного училища и лишь два месяца назад назначен командующим Ленинградским военным округом, а в феврале 1941 года – командующим Киевским особым военным округом. Проскуров, лейтенант авиации во время Испанской войны, по возвращении получил звание комдива и был назначен начальником военной разведки…

После таких всеобщих стенаний маршал Тимошенко начал реформы, получившие его имя, хотя некоторые из них был запущены еще Ворошиловым в марте месяце. За их осуществлением внимательно следила специальная партийная комиссия, возглавляемая двумя восходящими звездами – Ждановым и Вознесенским. В программу летних маневров 1940 года были включены отработка взаимодействия между различными родами войск и боевые стрельбы (чего раньше не было). 9 июля Тимошенко приказал создать девять гигантских механизированных корпусов (эти соединения были расформированы в ноябре 1939 года), а затем принять масштабную программу перевооружения артиллерии и запустить в серию новый средний танк Т-34.

Заручившись согласием недоверчивого Сталина, Тимошенко попытался повысить профессионализм офицерского корпуса, его ответственность и инициативность, поднять престиж. Увеличено денежное довольствие: в 1939 году Жуков получал 2000 рублей в год, то есть втрое больше, чем пятью годами ранее, и в дополнение к ним еще одну тысячу, выделяемую Тимошенко. Девятьсот восемьдесят два офицера, родившиеся в 1895–1902 годах (в том числе Жуков), получили генеральские звания[303]303
  Также Тимошенко пытался создать профессиональный унтер-офицерский корпус, подразделяемый на три уровня: младший сержант, сержант и старшина. В 1935 г. были введены персональные звания для офицерского состава – лейтенант, капитан, майор, полковник.


[Закрыть], подобные чинам царской армии, отмененным Октябрьской революцией. Прощайте, комбриги, комдивы и комкоры. Попутно Сталин произвел в маршалы Шапошникова, Тимошенко и бездарного Кулика; из тюрем и лагерей были освобождены тысячи офицеров, осужденных в 1937 и 1938 годах. Был вновь отменен контроль комиссаров за боевой деятельностью командиров, восстановленный в 1937 году. Введенный в октябре дисциплинарный устав усилил власть командиров над рядовыми: эгалитаристский миф 1917 года окончательно похоронен. Жуков горячо одобрял эти меры. Но данная реформа в слабо обученной пятимиллионной армии со слабо подготовленным командным составом могла принести свои плоды не раньше чем через два-три года напряженной работы. Да и то можно было усомниться в том, что она решит такие глубоко укоренившиеся в армии проблемы, как малая свобода действий, предоставлявшаяся вышестоящим нижестоящему, что становилось причиной нежелания и неспособности проявлять инициативу, а это, в свою очередь, требовало усиления контроля вышестоящего над нижестоящим, замыкая этот порочный круг. Необходимость выиграть время для совершенствования своих вооруженных сил диктовала Сталину его политику в отношении Германии, доводя его в этом до самоослепления.

Итак, Жуков прибыл в Киев для того, чтобы проводить в жизнь «реформы Тимошенко». В своих «Воспоминаниях» он с гордостью отмечает, что РККА стала получать лучшую технику, высоко отзывается о своих талантливых подчиненных, таких, как полковник Иван Христофорович Баграмян. Можно заметить, что в числе служивших под его началом в Киевском ОВО Жуков не называет генерала Рокоссовского, недавно освобожденного из тюрьмы и назначенного командиром только что сформированного 9-го мехкорпуса. Он рассказывает об успешных маневрах своего округа и дает понять, что благодаря его стараниям и личному участию войска Юго-Западного фронта довольно успешно действовали в начале германского вторжения в 1941 году. Ему можно в этом частично поверить, однако не следует забывать, что, в отличие от советской стороны, немцы не направили на Украину крупных сил. Хотя Жуков признаёт, что многие офицеры слишком быстро продвигались по службе, он умалчивает о плачевном состоянии командного состава войск вверенного ему округа, очевидно, из опасения, что в этом упрекнут его. Но проблема выходила за рамки его компетенции, и его неутомимая деятельность не могла устранить самый главный недостаток РККА: количественную и качественную слабость офицерского корпуса.

Численность Красной армии увеличилась с 560 000 человек в 1930 году до 5 миллионов весной 1941 года[304]304
  Проблема нехватки офицерских кадров еще больше усугубилась после окончательного перехода со смешанной (кадровой и территориально-милиционной) на полностью кадровую систему, проводившегося последовательно с 1936 г.


[Закрыть]. Со времени окончания боев на Халхин-Голе по весну 1941-го – за полтора года – в ней было сформировано 100 новых стрелковых дивизий, 50 танковых дивизий и более 200 артиллерийских полков. Система подготовки офицеров не справляется с таким потоком.

Чего хочет Гитлер?

3 июля 1940 года в Кремле состоялось заседание политбюро, имевшее важные, хотя и не бросавшиеся в глаза последствия. Согласно рассказу сотрудника военной разведки Василия Новобранца[305]305
  Новобранец В. Я предупреждал Сталина о войне. Записки военного разведчика. М.: Эксмо, 2009. http://www.vrazvedka.com/762_vr_book_memo.php (15 января 2012).


[Закрыть], Берия и Сталин обсуждали с Тимошенко и с еще несколькими высокопоставленными военными секретный доклад о том, что расположение германских войск после победы над Францией говорит только о том, что они «размещены на отдых». После того как присутствующие обсудили данную информацию и пришли к выводу, что причин для беспокойства нет, слово взял генерал Иван Проскуров, начальник военной разведки. Он выразил свои сомнения в достоверности содержащихся в докладе сведений и высказал предположение, что это немецкая дезинформация, призванная прикрыть подготовку агрессии против СССР. На следующий день он был снят с должности и впал в немилость (28 октября 1941 года он будет расстрелян). (После смещения с поста начальника военной разведки летом 1940 г. Проскуров занимал командные должности в бомбардировочной авиации, командовал 7-й авиационной армией. Арестован он был только 27 июня 1941 г.  – Пер.) Какое же преступление совершил Проскуров? Всего-навсего усомнился в том, в чем были неколебимо уверены Сталин и Молотов, сохранявшие эту свою уверенность до самого германского нападения 22 июня и даже некоторое время после его начала: Гитлер не может вести войну на два фронта, ведь именно эта стратегическая ошибка привела Германию к поражению в 1918 году. Гитлер не может планировать нападение на СССР, который поставляет ему необходимое сырье, пока продолжает сопротивление Великобритания, поддерживаемая Соединенными Штатами. В этом заключается вся трагедия 22 июня 1941 года: Сталин действовал как человек рациональный, а Гитлер – нет. В разговоре с Владимиром Деканозовым, состоявшемся незадолго до конца войны, Сталин будто бы признал свою главную ошибку в отношениях с фюрером: «Я приписал ему мои собственные мысли. Это была самая большая ошибка»[306]306
  Saqartvelos Respublica. 1995. 22 июня. С. 3.


[Закрыть]. Жуков скажет Анфилову: «Сталин доверял только себе. Так что он сам себя дезинформировал»[307]307
  Anfilov V. Zhukov, in: Stalin’s Generals. P. 348.


[Закрыть].

Если Гитлер, рассуждая рационально, не может хотеть напасть на СССР, значит, всякая информация, противоречащая этому положению, не может быть ничем иным, как ловушкой, дезинформацией и провокацией, вероятно британского происхождения. Нам неизвестно, на чем Проскуров основывал свое утверждение, поскольку в июле 1940 года Гитлер еще не принял решения напасть на Советский Союз, и на границе с СССР находилось совсем мало германских дивизий. Как бы то ни было, Проскурова на посту начальника военной разведки сменил Филипп Голиков, тот самый, который в 1937 году выдвигал обвинения против Жукова, когда того предполагалось назначить командиром 3-го кавалерийского корпуса. Голиков хорошо усвоил урок: шесть его предшественников на посту начальника военной разведки были арестованы и расстреляны – Ян Берзин, Семен Урицкий, Александр Никонов, Семен Гендин, Александр Орлов и вот теперь Проскуров. То есть единственным способом спасти свою жизнь было давать Сталину только ту информацию, которая подтверждала его убеждения. С этого момента желание выжить привело Голикова к тому, что он стал действовать почти как вражеский агент-дезинформатор, внедренный в окружение вождя.

31 июля 1940 года Гитлер сообщил главнокомандующему сухопутными силами (ОКХ) Браухичу и начальнику его штаба Гальдеру о своем решении провести весной 1941 года молниеносную кампанию против СССР. В тот же день на границу между оккупированной Германией Польшей и Советским Союзом тайно прибыли 10 немецких дивизий. К 20 сентября их там будет уже 30.

Отношения Москвы с Берлином обострились летом 1940 года в связи с ситуацией на Балканах. 30 августа Гитлер гарантировал новые границы Румынии, которые он сам же нарисовал (по результатам Венского компромисса), без консультаций с СССР. Через три недели Тимошенко и Мерецков представили Сталину и Политбюро новый план стратегического развертывания на западной границе. Прежний план Шапошникова, принятый в марте 1938 года и дополненный в июле 1939 года, не соответствовал новым реалиям[308]308
  С 1928 по 1941 г. Генеральный штаб разработал семь таких стратегических планов обороны европейской части СССР. Седьмой и последний подписан Жуковым. Пятый, разработанный под руководством Шапошникова и принятый в марте 1938 г., определял западную границу СССР как главный театр боевых действий, а Германский рейх как главного вероятного противника.


[Закрыть]. В соответствии с этим планом, разработанным генерал-майором Василевским[309]309
  В это время начальником Оперативного управления был Ватутин, а его первым заместителем Маландин.


[Закрыть], занимавшим с апреля пост второго заместителя начальника Оперативного управления Генерального штаба, предполагалось, что в случае наступления противника части прикрытия сдержат его первый натиск на заранее подготовленных позициях, давая время основным силам подготовить мощное контрнаступление либо севернее Припятских болот (на Варшаву и Восточную Пруссию), либо в то место, где будут сосредоточены основные силы противника. Главной целью было как можно скорее перенести войну на вражескую территорию.

После долгого обсуждения со Сталиным 5 октября 1940 года Тимошенко и Мерецков переработали свой план: они согласились с тем, чтобы основные советские силы размещались на Украине, точнее, во Львовском выступе шириной в 350 км, вдающемся на 160 км в германскую территорию, отделяя рейх от его балканских союзников. Идеальный трамплин для прыжка на запад! Это решение, одобренное политбюро 14 октября, было неверно интерпретировано большинством военных историков, которые говорят о колоссальной ошибке Сталина, поскольку основной удар немцы 22 июня 1941 года нанесли в Белоруссии, севернее, а не южнее Припяти. У нас нет никаких доказательств правдивости слов Жукова, который утверждает, что войска были так расположены по распоряжению Сталина. Мы думаем, что выбор южного направления не связан ни с немецкой дезинформацией, ни с какими-либо экономическими расчетами. В действительности Сталин, Тимошенко и Мерецков размещали войска, имея в виду выгоду их расположения не для обороны, а для наступления: для крупномасштабного советского контрнаступления на Запад Галиция и Южная Польша казались им более удобными, чем Белоруссия и Восточная Пруссия. Мы вернемся к этому важному вопросу позднее, когда Жукову, в свою очередь, придется перерабатывать этот план.

Осенью 1940 года напряженность в отношениях между рейхом и Советским Союзом еще немного усилилась. 1 октября Берлин подписал крупный контракт на поставку оружия Хельсинки. 12-го многочисленная немецкая делегация прибыла в Румынию, после чего эта страна de facto вошла в орбиту Гитлера. 12 и 13 ноября Молотов находился с визитом в Берлине; его сопровождал Василевский. Между Молотовым и Гитлером произошел разговор двух глухих: что вы делаете на Балканах?  – спрашивал советский нарком. Почему Россия не занимается в первую очередь азиатскими делами?  – отвечал фюрер. В последующие дни Берлин заставил присоединиться к Тройственному пакту Венгрию, Румынию и Словакию, что было равносильно установлению над этими странами германского протектората. Сталин унижен. Но еще большее унижение он испытает после того, как 25 ноября Молотов представит рейху ноту с предварительными условиями присоединения СССР к тому же пакту, а Гитлер не даст на нее никакого ответа. 18 декабря фюрер подписал план «Барбаросса»: вторжение в СССР с целью уничтожить его должно начаться весной 1941 года.

Разумеется, Сталин ничего не знал об этом решении. Но даже если бы он держал этот документ перед глазами, он не поверил бы ему, поскольку незыблемо верил: ни один германский лидер не может желать войны на два фронта. Тем не менее охлаждение отношений с Берлином его тревожило. Видимо, с этой тревогой был связан вызов в Москву в конце декабря всего высшего командного состава армии: строевых командиров, преподавателей академий, сотрудников Наркомата обороны и Генштаба. Естественно, присутствовало и политбюро в полном составе. Собрание завершилось большой штабной игрой на картах, Kriegspiel, как выражаются немцы.

В сентябре Жукову сообщили, что ему поручается сделать один из основных докладов на этом совещании высшего генералитета. Тема: «Характер современной наступательной операции». Логично, что это поручение дано победителю на Халхин-Голе и командующему ключевым в советской стратегии военным округом. На страницах жуковских мемуаров это выглядит признанием высокого профессионального уровня самоучки. Но как справиться с теоретической работой, если он не учился ни в Академии имени Фрунзе, ни в Академии Генерального штаба? И тут Жуков вспомнил о полученном двумя месяцами раньше письме своего бывшего соученика по Ленинградским высшим кавалерийским курсам, с которым он познакомился в 1924 году, одновременно с Рокоссовским: Ивана Баграмяна. В письме полковник Баграмян жаловался на то, что скучает, занимаясь теорией в Академии Генерального штаба, и просил Жукова посодействовать ему в переводе на должность в войска. Жуков увидел пользу, которую мог извлечь из этого знакомства. Он телеграфировал старому приятелю, что добился его перевода в свой округ на должность начальника штаба 12-й армии. Но, когда Баграмян приехал в Киев, вместо того чтобы направить его в Станислав, где находился штаб 12-й армии, попросил немного задержаться в Киеве. В одной из книг своих воспоминаний Баграмян так описывает эту сцену. Жуков: «Ты, насколько я знаю, четыре года провел в стенах Академии Генерального штаба: и учился, и преподавал в ней… Догадался захватить с собой академические разработки?

 –  Захватил, товарищ командующий.

 –  Ну вот,  – оживился Жуков,  – поможешь в подготовке доклада»[310]310
  Баграмян И. Так начиналась война. M.: Воениздат, 1971. С. 10–19. http:// militera.lib.ru/memo/russian/bagramyan1/01.html (28 января 2012).


[Закрыть].

Жуков пишет лишь о помощи, оказанной ему Баграмяном, но ни единым словом не упоминает главного своего помощника в данном деле – своего начальника штаба генерала Максима Пуркаева. Неизвестный широкой публике, Пуркаев бегло говорил по-французски и по-немецки, служил военным атташе в Берлине. Пуркаев открыл Жукову прямой доступ к немецким и французским военным журналам и позволил проанализировать майско-июньскую кампанию 1940 года на Западе. Так что декабрьский доклад его детище в той же степени, что Баграмяна и Жукова. Если Жуков ничего о нем не пишет, то потому, что считает его виновным в крупнейшем поражении за свою карьеру – операции «Марс» в 1942 году (см. главу 16).

Совещание упущенных возможностей

23 декабря 1940 года в Москве, в большом зале Центрального дома Красной армии открылось последнее совещание высшего руководящего состава РККА перед началом войны с Германией. Участвовавшие в нем 270 военных представляли собой точную картину высшего генералитета РККА: люди на десять – пятнадцать лет моложе своих германских коллег, занимавших аналогичные посты в вермахте, вследствие этого намного менее опытные в военном деле (6 % участвовали в Гражданской войне, 30 % принимали участие в различных конфликтах в период 1938–1940 годов). Также они сильно уступали немцам в образовательном уровне (высшее военное образование имели лишь 7 % из них, против 100 % в вермахте). Почти все они недавние выходцы из крестьянства, офицеры рабочего происхождения намного более редки; германские офицеры в огромном большинстве происходили из аристократии.

Все, или почти все, они – члены партии. Все боятся Сталина и/ или восхищаются им. Все они познали молниеносный взлет благодаря чисткам 1937–1938 годов, устранившим «старую гвардию» высшего командования Красной армии, которая не питала никаких иллюзий в отношении Сталина. По словам Жукова, весь сталинский ближний круг, включая Тимошенко, был буквально ослеплен верой в непогрешимость вождя, в его мудрость, в его способность лучше всех разбираться в любых делах, как политических, так и военных[311]311
  Светлишин Н. Крутые ступени судьбы. Жизнь и ратные подвиги маршала Г.К. Жукова. Хабаровск: Книжное издательство, 1992. С. 55–56; Александров И. Указ. соч. Т. 2. С. 88.


[Закрыть]. Высшие советские командиры в большинстве своем были лишены стратегического видения. В 1935 году Тухачевский организовал при Академии Фрунзе факультет военной истории и стратегических исследований. Но с самого его открытия политический руководитель этой структуры Щаденко, друг Ворошилова, исключил из курса стратегию, будто бы по просьбе самого Сталина, согласно свидетельству Иссерсона[312]312
  Naveh Sh. Op. cit. P. 266.


[Закрыть]. Германские генералы, даже выходцы из старой прусской аристократии, тоже восхищались фюрером. Но, в отличие от своих будущих советских противников, они были уверены в собственном профессионализме, в превосходстве собственной системы подготовки кадров и командования. За сто пятьдесят лет они создали государство в государстве, однородную и эндогамную касту, очень слабо подвергшуюся влиянию национал-социализма. Они полагали, что им нет равных, будь то за карточным столом или в бою, и имели собственное мнение по стратегическим вопросам. С советскими генералами их роднило только одно: единство мысли. «Большая тактика», унаследованная от Мольтке и Шлиффена, являлась для немцев тем же, чем для красных полководцев оперативное искусство.

Нарком обороны Тимошенко открыл совещание, откровенно заметив, что большинство высших командиров в военном деле «остались на уровне Гражданской войны». После него на трибуну поднимались шесть основных докладчиков – по одному на день,  – зачитывали свои доклады, которые присутствующие в зале затем обсуждали. Первым выступил начальник Генштаба Мерецков, представивший малоутешительные выводы масштабной инспекции, проведенной по его распоряжению осенью: «Командиры подразделений в ходе боя не оценивают обстановку, не отдают себе отчета в том, что представляет собой противник, какова система его заграждений, не определяют, где находится передовая позиция промежуточных рубежей и какими силами он обороняется…» В своем докладе он сделал упор на плачевное состояние взаимодействия в бою различных родов войск, на слабую связку пехота – танки и пехота – авиация. Выступивший во время обсуждения начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант Федоренко дополнил его слова: «Механизированные соединения еще не отработали взаимодействия внутри себя, не отработали взаимодействия даже с мотопехотой и артиллерией, которые входят в состав механизированных корпусов и дивизий. В этом отношении только есть попытки. В этом году корпуса и дивизии отрабатывали вопросы вхождения в прорыв и наступление, но это только ознакомление, никакого боевого взаимодействия и сплоченности в этих вопросах еще нет». И, чуть позже: «У нас карты имеет, как правило, только командир роты, а командир взвода и экипаж карт не имеют. В танковых войсках даже экипаж должен иметь карту и отлично уметь ею пользоваться. Пустишь танк в разведку, он пройдет вокруг леса, болота, экипаж выйдет и не знает, где юг, где север. […]…21 000 машин по заявкам округов требует капитального ремонта, а когда проверишь, многие машины требуют всего 2-х часов времени, за которые их можно привести в порядок»… Начальник штаба Белорусского военного округа Климовских объяснял, что штабы батальонов существуют только на бумаге и что командиры действуют изолированно друг от друга: «…находясь рядом, сидя, что называется, бок о бок, командир стрелкового корпуса не знал, что делается у командира механизированного корпуса и наоборот. […] Надо и командный состав, и штабы стабилизировать, с тем чтобы у нас не было такого положения, когда командиры в частях и в штабах сидят всего по нескольку месяцев.

Не успеет человек привыкнуть к работе, как его назначают на другую должность». Командующий Забайкальским военным округом Иван Конев выступил с предложением: «Мы много говорим, что у нас молодые кадры, и мы должны им помочь разобраться и понять современные требования. Мы должны дать какой-то тактический справочник для нашего командного состава, так как командиры часто не разбираются в технике родов войск. Дать такой тактический справочник, где была бы показана современная техника, современные рода войск…»

25 декабря пришла очередь Жукова выступать с докладом о характере современной наступательной операции. В своих «Воспоминаниях» он утверждает, что доклад был хорошо принят его коллегами. Его четко выраженная агрессивность полностью соответствовала теории глубокой операции, принятой советским высшим командованием. Доклад пронизан той страстью к наступлению, которая была характерна для РККА со времен Фрунзе и Тухачевского. Ричард Харрисон отметил в докладе Жукова значительные по объему заимствования из работ Георгия Иссерсона. В этом нет ничего удивительного, поскольку Баграмян и Пуркаев, литературные «негры» Жукова, слушали курс оперативного искусства, который Иссерсон читал в Академии Генерального штаба. Начал Жуков с анализа сражения на Халхин-Голе, затем проанализировал Французскую кампанию. Он обратил внимание слушателей на необычайно высокие темпы германского наступления, на мощную связку танки – авиация, на смелость прорывов и их развитие на большую глубину самостоятельно действующими механизированными соединениями. Затем он перешел к Красной армии, покритиковал ее и завершил доклад… словами о мощи Красной армии. В обсуждении доклада участвовали шестеро присутствовавших на совещании, в том числе генерал Романенко, командир 1-го мехкорпуса. «Я, товарищи, считаю, что разработанная операция отражает насыщенность техническими средствами и военную мысль периода 1932–1933 – 1934. Кроме того, мы имеем опыт на Западе… […] Прежде всего я считаю необходимым обратить внимание высшего командного состава армии на тот факт, что решающим звеном операции германской армии была механизированная армия». Нам понадобятся такие же, пророчески заявил Романенко, который станет в конце 1942 года командующим одной из танковых армий. С критическими замечаниями выступил и Штерн. В частности: Жуков недооценил то, что основную роль в прорыве должны осуществлять пехотные соединения при мощной артиллерийской поддержке, а танковые соединения следует вводить только после прорыва тактической обороны противника на всю ее глубину. Будущее покажет, что Романенко и Штерн мыслили по этим двум пунктам правильнее, чем Жуков.

31 декабря маршал Тимошенко выступил на конференции с заключительным словом. Сталин при этом не присутствовал. Нарком обороны два часа говорил о двух принципиально важных вещах: обороне и наступлении. Его анализ действий германской армии в Польше и во Франции был безупречен. Здесь тоже чувствовалось влияние взглядов Иссерсона, которого Тимошенко приблизил к себе после финской войны. Далее следовал здравый анализ выхода из тупика, в который зашла Первая мировая война. Затем докладчика занесло: «Все выступления по докладам об армейской обороне и об оборонительном бое показывают правильное, в основном, понимание сущности современной обороны. Однако многие из высказанных здесь положений нуждаются в более точных определениях и существенных поправках. […] Ряд успешно проведенных на Западе прорывов в войне 1939–1940 гг. породил у некоторых исследователей мысль о кризисе современной обороны. Такой вывод не обоснован. Его нельзя делать из того, что ни на польском, ни на французском фронтах немцы не встретили должного отпора, который мог бы быть им оказан при надлежащем использовании противниками существующих средств обороны (механизация оборонительных работ, разнообразный арсенал инженерных средств, мощные огневые противотанковые средства). Оборонительная линия Вейгана, например, будучи наспех и не совсем по-современному оборудована, в добавление к этому, как тактическая оборонительная полоса, совершенно не имела подготовленной оперативной глубины. И все же, несмотря на свое многократное превосходство, немцы потратили более недели на преодоление с боем только этого препятствия. Опыт войны показывает, что современная оборона не может ограничиться одной тактической зоной сопротивления [как у французов], что против новых глубоких способов прорыва необходим второй и, пожалуй, третий оперативный эшелон обороны, состоящий из оперативных резервов, специальных противотанковых частей и других средств, опирающийся на подготовленные в тылу оборонительные противотанковые районы или рубежи. При этих условиях оборона приобретает вновь свою устойчивость. Оборона не является решительным способом действий для поражения противника: последнее достигается только наступлением. К обороне прибегают тогда, когда нет достаточных сил для наступления, или тогда, когда она выгодна в создавшейся обстановке для того, чтобы подготовить наступление. […]…Оборона является составной частью задуманного маневра операции. Советские войска являются единственными, которые с успехом осуществили опыт такого прорыва [современной оборонительной линии, вроде линии Маннергейма или Мажино] на Карельском перешейке. Немецкие войска не прорвали, а обошли с севера аналогичную линию Мажино».

Смысл речи Тимошенко таков: у нас немцам не удастся повторить то, что получилось у них в Польше и во Франции. Красная армия ответит им: 1. эффективной глубокой обороной; 2. контрударом механизированных соединений, способным быстро опрокинуть вермахт; 3. эффективной доктриной – оперативным искусством. Действительно ли он верил, что РККА имеет два первых козыря? Многие места в речи позволяют предположить, что, по мнению наркома, она будет ими располагать… через год или два. Вторая часть выступления Тимошенко полностью посвящена тщательному анализу наступательных операций, которые Красная армия будет проводить против любого агрессора.

Если считать это совещание последней возможностью осуществить aggiornamento (обновление, модернизация (ит.)  – Пер.), то надо признать, что закончилось оно провалом. Высшие командиры Красной армии, включая Жукова, обошли почти полным молчанием два ключевых момента. Каким будет начальный период войны? Не лучше ли, имея дело с таким мощным орудием прорыва, как германские Panzerdivisionen (танковые дивизии), прибегнуть к традиционному русскому способу – глубокой стратегической обороне? Только генерал Кленов, начальник штаба Прибалтийского военного округа, заговорил о проблемах начального периода войны, но лишь затем, чтобы раскритиковать оригинальные воззрения Иссерсона, высказанные тем в его последней книге. Тема не заинтересовала собравшихся, и дискуссий по выступлению Кленова не было. Ни один доклад из сделанных в течение недели не был посвящен вопросам организации оборонительных операций. В вырезанных цензурой кусках своих мемуаров Жуков открыто признаёт провал декабрьского совещания 1940 года: «Военная стратегия в предвоенный период строилась равным образом на утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора и что оборона будет играть сугубо вспомогательную роль, обеспечивая наступательным группировкам достижение поставленных целей»[313]313
  Жуков Г.К. Указ. соч. 10-е изд. Т. 1. С. 323.


[Закрыть]. «Организация стратегической обороны, к которой мы вынуждены были перейти в начале войны, не подвергалась обсуждению»[314]314
  Там же. С. 291.


[Закрыть]. Ниже Георгий Константинович признаёт: «Крупным пробелом в советской военной науке было то, что мы не сделали практических выводов из опыта сражений начального периода Второй мировой войны на Западе. А опыт этот был уже налицо, и он даже обсуждался на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года. О чем говорил этот опыт? Прежде всего, об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы»[315]315
  Там же. С. 324.


[Закрыть]. Следует заметить, что Жуков – единственный из пятидесяти или шестидесяти выступающих упомянул об оперативной и/ или стратегической внезапности, но не развил эту тему: «Что необходимо отметить характерного и поучительного в этой операции [Халхин-Гольской]? Прежде всего, вопрос внезапности. Вопрос внезапности, вопрос маскировки был, есть и будет главнейшим элементом в победе как в операции, так и в бою. Исходя из этих соображений, [советское] командование принимало все меры и продумало достаточно основательно маскировку этой операции»[316]316
  Русский архив: Великая Отечественная война. Т. 12 (1). M.: Терра, 1993. С. 131.


[Закрыть]. Прежде чем разойтись для празднования Нового года в кругу семьи или сослуживцев, главные военачальники решили встретиться через два дня, чтобы проверить свои догадки и соображения в большой Kriegspiel.