Текст книги "Философия страха"

Автор книги: Ларс Свендсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Страх и риск

It's like risk versus reward, baby.

Шарлин Шихерлис «Схватка» (1995)*

Социолог Энтони Гидденс описывает поздний модерн как «культуру риска»¹⁰³. Смысл этого выражения не в том, что жизнь людей стала опаснее, чем раньше, а в том, что осознание сегодняшним человеком опасностей и угроз стало иным, более глубоким. В «обществе риска» – по определению, данному Ульрихом Беком, – сформировавшееся у граждан представление о риске основано не только на своем и на чужом опыте, но и на «чужом не-опыте», т. е. представление о риске основывается не столько на том, что фактически с кем-то произошло, сколько на гипотезах о том, что может произойти¹⁰⁴. Граждане этого общества риска проживают свои жизни с той разновидностью страха, который был описан в конце предыдущей главы, – со страхом как мироощущением. Общество риска – это культура страха.

Однако, чтобы понять сущность жизни в обществе риска, лучше всего начать не с социологических исследований Гидденса и Бека, а с сатирического романа Дона Делилло «Белый шум» (1985). Роман рассказывает о жизни Джека Глэдни, американского гитлероведа из маленького заштатного колледжа на Среднем Западе, и его семье. Красной нитью в романе проходит тема невыразимого страха смерти, и этим страхом не в последнюю очередь движет бесконечная череда опасностей, которые, по мнению семьи Глэдни, подстерегают ее на каждом шагу. В школе, где учатся дети, проходит эвакуация из-за выброса ядовитого газа:

Во вторник пришлось эвакуировать начальную школу. У детей начались головные боли и воспалились глаза, появился металлический привкус во рту. Один учитель принялся кататься по полу и говорить на иностранных языках. Никто понятия не имел, что стряслось. По словам тех, кто проводил расследование, дело, возможно, было в системе вентиляции, в краске или лаке, в пенопластовой изоляции, в электрообмотке, в пище из школьной столовой, в излучении мини-компьютеров, в огнеупорном асбестовом покрытии, в клее на коробках, в испарениях хлорированного бассейна, а может, и в чем-то более таинственном, с более тонкой структурой, более прочно вплетенном в саму основу положения вещей¹⁰⁵.

Ничего нельзя сказать наверняка: в чем заключается опасность, откуда она исходит и как она велика. Однако очевидно, что опасность где-то все-таки таится, и вот проходит слух, что во время осмотра школы один из людей в защитном костюме и противогазе упал замертво. Многие опасности, фигурирующие в романе, исходят от химических соединений, входящих в состав жевательной резинки матери. Новые технологии намертво связываются с риском, не в последнюю очередь за счет бесчисленных упоминаний об авто– и авиакатастрофах. Джек видит, что его 14-летний сын теряет волосы, и размышляет о том, почему это происходит:

У Генриха появились залысины. Это заставляет задуматься. Не употребляла ли его мать при беременности какое-либо вещество, изменяющее наследственность? А может, это я в чем-то виноват? Вдруг я, сам того не зная, растил его близ свалки химикатов, на пути перемещения воздушных потоков, в которых содержатся промышленные отходы, способные вызвать выпадение волос. […] Вину человека перед историей и перед множеством его сородичей усугубляет развитие технологии, вероломное убийство, совершаемое изо дня в в день¹⁰⁶.

Технология отождествляется с чудовищной опасностью, поскольку никогда нельзя полностью предсказать всех последствий ее развития. Сам Генрих больше всего озабочен всевозможными излучениями, которыми мы окружены в повседневной жизни:

– Реальная проблема – излучение, ежедневно бьющее по нам, со всех сторон. Радиоприемник, телевизор, микроволновка, линия электропередачи возле дома, радар контроля скорости на шоссе. […] Разливы, утечки и осадки – пустяки. Рано или поздно вас погубит то, что находится совсем рядом…¹⁰¹

Для общества риска характерно, что никто из его граждан ни от чего не застрахован – пострадать могут абсолютно все, вне зависимости от места жительства или социального статуса. Джеку трудно с этим мириться, когда токсичное облако угрожает их местному обществу:

Подобные происшествия опасны для бедняков, живущих в незащищенных районах. Общество устроено таким образом, что во время природных и промышленных катастроф больше всех страдают бедные и необразованные люди. Жители низин страдают от наводнений, люди, ютящиеся в лачугах, – от ураганов и смерчей. А я – профессор колледжа. Ты видела когда-нибудь, чтобы во время какого-нибудь наводнения, показанного по телевидению, профессор колледжа плыл на лодке по собственной улице? Мы живем в чистом, уютном городке, возле колледжа с необычным названием. В таких местечках, как Блэксмит, ничего страшного не происходит¹⁰⁸.

Однако город пострадал, и Джек подвергся воздействию токсинов, не зная, каковы будут последствия. Никто не застрахован от опасности. Риск вторгся в жизни тех, кто раньше чувствовал себя достаточно защищенным. Все эти мысли о потенциальной опасности приводят к тому, что страх смерти переворачивает жизни Джека и его жены Бабетты. Этот страх настолько силен, что Бабетта начинает принимать экспериментальный препарат дилар, который должен полностью подавлять страх смерти. Она получает препарат в обмен на сексуальные услуги, которые оказала сотруднику фармацевтической компании, производящей дилар. Она пьет лекарство, хотя ей известно, что его применение связано с риском: «Я могу умереть. Могу выжить, но может умереть мой мозг. Левое полушарие мозга может отмереть, а правое – остаться целым и невредимым»¹⁰⁹. Потенциальный риск таких побочных эффектов удержал бы большинство людей от приема этого препарата, однако страх уже настолько одолел Бабетту, что она готова на все, лишь бы от него избавиться. Этим в романе подчеркивается еще один существенный признак общества риска: в попытке избежать риска, присутствующего в нашей повседневной жизни, мы зачастую выбираем средства, приводящие к более серьезным проблемам, нежели те, которые они были призваны решить.

Слово «риск» происходит от итальянского risicare, что означает «рисковать». С этой точки зрения риск связан с актом выбора. Риск – это то, в пользу чего делается выбор. Вопрос в том, какому риску мы как отдельные индивиды и как члены общества предпочитаем подвергаться. Ответ, по-видимому, таков: наименьшему. Современный дискурс, по сути, предполагает, что риск является не столько тем, что мы выбираем, сколько тем, чему мы подвергаемся против воли¹¹⁰. Сейчас немногие вспоминают о том, что слово «риск» изначально имеет как негативное, так и позитивное значение, при котором риск обуславливает позитивную перспективу. Сегодняшнее понятие «риск» за редким исключением, как, например, на рынке акций и в экстремальных видах спорта, несет практически всегда негативную нагрузку. Можно сказать, что «риск» почти превратился в синоним «опасности».

Не существует единого мнения насчет того, что представляет собой риск, является ли он объективной величиной или же социальной конструкцией¹¹¹. Риск включает в себя объективные элементы, коль скоро существуют объективные причинно-следственные связи, однако это еще не все. К этому надо прибавить субъективный и социальный аспекты. Риск не был бы риском, если бы мог существовать независимо от тех, к кому он имеет отношение. Вероятность того, что произойдет некое событие, во многих случаях можно вычислить, основываясь на объективных данных, но риск не сводится к определению вероятности некоего события. Полноценное понятие о риске должно также отражать значение этого события для тех, кого оно затрагивает, а это не является объективной взаимосвязью. Кроме того, ясно, что всякое отношение к чему-либо как к риску социально обусловлено.

Дискурс риска складывается вследствие процесса отбора, при котором какой-то риск оценивается как значительный, другой просто не принимается во внимание¹¹². Критерии, по которым одни виды риска преобладают над другими, включены в более крупную систему воззрений, главным образом это касается сферы морали, варьирующей в зависимости от культурных традиций и особенностей менталитета. Нет никаких оснований считать, что наша концепция риска оторвана от социального контекста. Кроме того, бывает так, что некую опасность замечают, лишь найдя виноватого. Качество воды в средневековой Европе представляло серьезную опасность для здоровья, однако об этой опасности впервые заговорили только после того, как кто-то обвинил евреев в том, что они отравляли источники воды¹¹³.

Всякий вид риска вписывается в дискурс морали. Бек отмечает, что утверждения риска являются нравственными суждениями о развитии общества, пусть они и выглядят как выводы, основанные на фактах¹¹⁴. Эта мысль хорошо раскрыта в работах социального антрополога Мэри Дуглас, которая связывает риск с понятием вины, точнее, определяет, как понятие риска включено в нравственный и политический дискурс, где виновность возникает, когда кому-то угрожает опасность. Подверженность риску приобретает то же значение, что и подверженность нравственной несправедливости. Детей настигает кара не за грехи отцов, а, скорее, за риски, которые они впустили в мир¹¹⁵.

Перспектива страха и риска предполагает наличие жертв – без действительных или потенциальных жертв она теряет силу. Поэтому расширение фокуса страха совпадает с соответствующим увеличением количества жертв, постоянным приростом новых категорий жертв. Большинство людей относятся или относились к так называемой «слабой» группе, будь то дети, старики, иммигранты, женщины, бедные, больные и т. д. Надо сильно постараться, чтобы не быть зачисленным в одну или несколько подобных групп, и только на основании принадлежности к такой группе можно без всяких сложностей приобрести статус жертвы или крайне уязвимого индивида, нуждающегося в защите. Быть жертвой – значит быть избавленным от ответственности за ситуацию, в которой находишься. Статус жертвы становится полностью легитимным, если пострадавший «невинен». Таким образом, «невиннейшие» являются лучшими кандидатами в жертвы, а кто может быть невиннее ребенка? Как следствие из детей также делают объект для неизменно растущего набора опасностей. Дэвид Альтхайд пишет: «Дискурс страха как перспектива открывает прямо-таки безграничный простор для изучения потенциальных бед, жертвой которых может стать ребенок»¹¹⁶. Одно американское исследование показало, что четверо из пяти американских детей являются «жертвами агрессии со стороны братьев и сестер»¹¹⁷. Банальная ссора и стычка, которые сплошь и рядом случаются между братьями и сестрами, определяются как «агрессия», что превращает ребенка в жертву. «Задирание», которое, вне всякого сомнения, может быть мучительным для того, кто является его объектом, по всей видимости, уже перестало существовать – вместо него возникла такая категория, как «моббинг», который может нанести ребенку непоправимый вред.

Мы стремимся исключить всякий риск из жизни детей. Наша боязнь за детей, судя по всему, ведет к тому, что мы лишаем их важного жизненного опыта. Разумеется, необходимо учить детей быть внимательными на дороге, осторожными с водой, электричеством и т. д. Однако едва ли они должны усваивать, что страх – это основа отношения к жизни. Когда-то детей учили преодолевать чувство страха, теперь же страх является естественной составляющей их жизни¹¹⁸. В начале прошлого века широкое распространение получила точка зрения, согласно которой следовало обучать детей не бояться и не показывать страх, или же повзрослев они якобы станут неадекватными невротиками¹¹⁹. Сегодня мы, похоже, ударились в другую крайность, внушая детям, что большая часть планеты просто усеяна опасностями. В то же время мы, судя по всему, чрезмерно защищаем их от опасного окружающего мира, как от «незнакомца». Страшилки, которые вдалбливаются детям, больше не повествуют о троллях и ведьмах, а, скорее, о педофилах и о незнакомых людях вообще. В конце восьмидесятых и в девяностые годы СМИ особенно муссировали эту тему, навязывая реальность, в которой все дети были подвержены серьезной опасности стать жертвой нападения педофила. Ни в коем случае нельзя сквозь пальцы смотреть на проблему сексуального насилия над детьми, однако тогда вместо трезвой оценки опасности умы захлестнула настоящая паранойя. Обстоятельства, которые в худшем случае указывали на то, что насилие могло иметь место, толковались как прямое доказательство того, что насилие фактически имело место. Немало жизней ни в чем не повинных людей были загублены из-за абсолютно беспочвенных заявлений о домогательстве. Обвинения зачастую были до того неправдоподобными, что в умах должна была сработать сигнализация, но она явно не включилась. Вероятность убийства ребенка незнакомцем так мала, что практически должна быть отброшена. В убийстве ребенка ответственен, как правило, кто-то из ближайших членов семьи. Случается, что ребенка убивает незнакомец, но такие ужасные трагедии происходят крайне редко, поэтому вряд ли стоит формировать отношение ребенка ко всем незнакомым людям, опираясь на столь малую вероятность.

Люди задумываются о риске потому, что наши жизни не просчитаны и уязвимы. Проблема в том, что осторожность зачастую предоставляет нам системно искаженную картину мира. Например, мы имеем склонность преувеличивать значимость обстоятельств смерти, если они получают широкую огласку, в частности, таких, как пищевое отравление или убийство. Соответственно, мы недооцениваем значимость обстоятельств смерти, скажем, от астмы и диабета, если им не уделяется такое повышенное внимание¹²⁰. Большинство привыкло считать, что в основном люди гибнут в результате несчастных случаев, а не от болезней, хотя реальность подтверждает противоположное. После сообщений об авиакатастрофах или крушениях поездов некоторые предпочитают не пользоваться самолетом или поездом, выбирая путешествие на автомобиле, потому что считают опасными поездку на поезде или полет на самолете. Это весьма неразумный выбор, учитывая, что вероятность попасть в автомобильную аварию в разы выше. Предположительно 1200 американцев погибли после 11 сентября 2001 года, побоявшись лететь на самолете и предприняв вместо этого поездку на автомобиле¹²¹. Представления людей о риске зачастую не только системно искажены, но порой и откровенно непоследовательны, например, в случае, когда речь идет об одной и той же технологии, а именно о лучевой технологии, применение которой в медицине считается относительно безопасным и весьма опасным в промышленном использовании¹²².

Почему наши представления об опасностях, которым мы можем подвергнуться, так искажены? Это объясняется присущей нам психологической особенностью больше концентрироваться на отрицательных, а не на положительных событиях. Важным фактором является тенденция считать информацию о серьезном риске более достоверной и надежной, чем информацию о риске незначительном, исходит ли она от властей, от промышленных или идеологических организаций, союзов или объединений. То есть вне зависимости от того, кто является источником информации, люди воспринимают наихудший сценарий развития событий как наиболее достоверный¹²³. Кроме того, большинство людей не задумывается о вероятности, сосредотачиваясь на самом плохом, а не на самом вероятном. Статистически весьма значимые различия едва ли сказываются на представлении людей о риске. Сколь бы малой ни была вероятность воплощения в жизнь сценария катастрофы, она все равно вызывает страх.

В основном люди узнают о различных напастях посредством СМИ, которые лелеют «драматические» сюжеты. Новости – это тоже развлечение, которое должно быть захватывающим, и поэтому СМИ часто пытаются установить связь между зрителем и передаваемой новостью. Новость попадает в цель, если она имеет прямое отношение к жизни зрителя. Отдельные события преподносятся в таком антураже, что выглядят уже как проблема общества в целом, нечто, угрожающее «всем нам» или по меньшей мере широким слоям населения. Разумеется, во многих случаях это в высшей степени правомерно, однако в самой манере излагать информацию присутствует тенденция сверх меры раздувать всякое событие: чем больше новость раздута, тем она «лучше». Когда происходит несчастье – например, психически нездоровый человек убивает прохожего на улице или одного из пассажиров трамвая, – события излагаются таким образом, что все мы оказываемся под угрозой нападения большего количества подобных индивидов, которые вообще не должны свободно разгуливать по улицам среди нормальных людей. Летом 2006 года в Осло пациент с явной психической патологией зарезал врача. Многие врачи тогда заявляли, что на работе не чувствуют себя в безопасности. Конечно, это убийство – трагедия, однако скольких врачей в действительности убили на работе? Отдельное событие было истолковано как признак того, что целая категория профессионалов находится в опасности.

Всегда найдется множество напастей, которые могут послужить основой для газетной статьи, можно без всяких проблем выпускать ежедневную газету, целиком и полностью посвященную всевозможным опасностям. Некоторые опасности отбираются для освещения в прессе, другие отбрасываются. Однако между количеством материала, посвященного некоему феномену, и масштабом опасности, которую он представляет, не прослеживается четкой связи. Опасность, которая, согласно статистике, является незначительной, зачастую привлекает к себе повышенное внимание массмедиа, в то время как более серьезными опасностями они пренебрегают. Одним словом, ценность новости заключается не в актуальной опасности – гораздо важнее, чтобы опасность была «увлекательной». Эта опасность обсуждается какое-то время, пока из нее не выжмут все до последней капли, а затем заменяется новой.

Основное правило при отборе новостного материала заключается в предпочтении негативных, а не позитивных новостей; как следствие негативным новостям в СМИ уделяется значительно больше внимания, чем позитивным. Было проведено исследование, предметом которого стал отклик СМИ на две статьи, напечатанные в одном из выпусков Журнала Американской медицинской ассоциации (Journal of the American Medical Association), в обеих статьях речь шла о связи между облучением и раковой опухолью. В первой статье говорилось о том, что белые мужчины, работавшие при некоей лаборатории, рискуют заболеть лейкемией, в другой статье – о том, что люди, живущие недалеко от атомной электростанции, не подвергаются повышенной опасности заболеть раком. Можно было бы предположить, что последние, позитивные данные заслуживают широкого обсуждения в СМИ, ведь они касаются куда большего количества людей, чем данные, о которых шла речь в первой статье, однако именно негативные данные явно получили более широкую огласку¹²⁴.

Серьезная проблема заключается в том, что СМИ, обрабатывая информацию о разного рода опасностях и угрозах, системно ее искажают. Трудно себе вообразить что-нибудь, чего они не смогли бы представить как страшную угрозу для здоровья. Например, в передовице одной из газет говорилось о том, что при длительных перелетах, в особенности по самым дешевым тарифам, предполагающим сидение в тесных креслах, повышается риск закупорки кровеносных сосудов, однако это утверждение фактически голословно. Правда, существуют отдельные примеры, и у некоторых людей после продолжительных полетов действительно происходила закупорка кровеносных сосудов, но это не доказывает связи ее возникновения с нагрузками, испытанными в полете. Количество подобных случаев позволяет говорить лишь о случайности, а никак не о закономерности. Исходя из того, что нам известно, можно предположить, что если бы те же самые люди отложили полет и целый день пролежали бы в постели, закупорка все равно произошла бы.

Болезни, больше всего привлекающие внимание СМИ, необязательно являются теми болезнями, которые уносят больше всего жизней. Вирус атипичной пневмонии в 2003 году напугал весь мир, однако, согласно данным Всемирной организации здравоохранения, общее количество умерших от этого вируса – 774 человека, надо заметить, число не столь значительное. По некоторым оценкам, паника, возникшая из-за вируса атипичной пневмонии, обошлась в целом в 200 миллиардов крон, а такая сумма, возможно, помогла бы справиться с туберкулезом, который ежегодно уносит жизни миллионов людей. Я не хочу преуменьшать потенциальную опасность атипичной пневмонии, но СМИ не должны сообщать о вирусе в преувеличенно драматичной форме.

Время от времени появляется тот или иной приводящий всех в ужас смертоносный вирус. Такими вирусами, например, являются Эбола и вирус Марбург. Здесь необходимо заметить, что вирусы такого типа вряд ли вообще могут породить эпидемию – они убивают своих жертв так быстро, что те просто-напросто не успевают заразить большое количество людей. Менее агрессивные вирусы, имеющие более длительный инкубационный период, куда как опаснее. Что касается Эбола, то следует принять во внимание, что во время вспышки в 1995 году в Конго больше всего жизней унес вовсе не этот вирус, а, скорее, Сонная болезнь. С тех пор как более 40 лет назад, в 1961 году, был впервые обнаружен вирус Марбург, было зарегистрировано шесть вспышек, которые, согласно данным Всемирной организации здравоохранения, в общей сложности отняли жизнь у 461 человек. Ежегодно в Норвегии от совершенно обычного гриппа умирают в два-три раза больше людей¹²⁵. Эпидемии – относительно редкое явление, поэтому вокруг каждой вспышки всякий раз возникало много шума. Сегодня эпидемии стали чем-то почти обыденным, ведь нас постоянно бомбят сообщениями обо всех потенциальных угрозах распространения эпидемии – или, если на то пошло, пандемиях. Пандемии порой случаются: в среднем 2–3 раза в столетие. В прошлом веке была страшная пандемия испанки, от которой умерли приблизительно 50-100 миллионов человек, что составляло около 3 % всего населения Земли.

Можно рассматривать эпидемии как неизбежное следствие, неразрывно связанное с расцветом цивилизации и со всем тем, благодаря чему мы стали такими, какие мы есть, – сельскому хозяйству, образованию городов, торговле и т. д., – но, в то же время это сделало нас более уязвимыми для микробов, которые распространяются проще и быстрее¹²⁶. И увы, нет оснований считать, что мы когда-нибудь будем полностью застрахованы от их губительного нашествия, пусть мы и разрабатываем все более эффективные технологии для борьбы с ними. Мы можем с уверенностью сказать, что впереди нас ожидают новые эпидемии и пандемии, но мы также можем с уверенностью сказать, что мы, жители богатейших частей света – где соблюдаются правила гигиены и существует отлаженный механизм оказания медицинской помощи, – переживем их относительно спокойно, в то время как беднейшие жители планеты пострадают гораздо серьезнее. Нас должна волновать их судьба, но в нашей части света у нас нет особых оснований для беспокойства.

Рост средней продолжительности жизни сам по себе говорит о том, что все больше людей доживают до старости, а не погибают в результате несчастного случая, болезни, насилия и т. д. Прогнозируемая продолжительность жизни в Норвегии – 82,3 года для женщин и 77,5 лет для мужчин. В 1910 году эти показатели были равны 59,3 и 56,4 годам соответственно. По всему миру наблюдается рост средней продолжительности жизни. С 1950 года она увеличилась почти на одну пятую. Если мы обратимся только к развивающимся странам, то увидим, что средняя продолжительность жизни в этих странах в течение XX века возросла больше чем в два раза – от 30 до 65 лет. Разумеется, существуют значительные географические различия: в среднем человек, рожденный в стране, где свирепствует СПИД, такой, как Ботсвана, Мозамбик, Руанда, Замбия и Зимбабве, может умереть, не дожив до 43 лет, в то время как, родись он в индустриальной стране, он мог бы дожить в среднем до 78 лет. В любом случае надо заметить, что в большинстве стран наблюдается положительная тенденция.

Боль, болезнь и смерть уже не так властвуют над нашими жизнями, как они властвовали над жизнями предыдущих поколений. Заболевая, мы имеем больше шансов вылечиться, чем когда-либо раньше. Еще не так давно небольшая царапина могла развиться в опасное для жизни заражение, ведь антибиотиков не было, однако люди не впадали в панику. Конечно, мы продолжаем болеть. Несомненно, болеть, например, раком – это не шутки, но более половины больных раком в Норвегии выживают, а это в два раза больше, чем всего 50 лет назад¹²⁷. Правда, растет заболеваемость раком, но это в значительной степени, можно объяснить тем, что пожилых становится больше, а опасность заболеть раком с возрастом существенно увеличивается. Если для некоего мужчины вероятность заболеть раком предстательной железы в течение жизни составляет, например, 20 %, то это не должно вызывать чрезмерного беспокойства как раз потому, что мы говорим о риске, распределенном на всю жизнь. Поскольку риск с годами растет, у сорокалетнего мужчины останутся тысячные доли процента, чтобы заболеть раком предстательной железы в ближайшие годы, поэтому столь незначительные шансы позволяют спокойно жить, не слишком беспокоясь по этому поводу.

Мы не очень доверяем системе охраны здоровья. Согласно исследованию, проведенному Норстатом в 2005 году для фармацевтической компании «Пфайзер», 67 % опрошенных все-таки доверяли своим лечащим врачам, однако лишь 49 % относились с доверием к государственным больницам, 36 % к частным клиникам и 32 % к аптекам, в то время как доверие к фармацевтическим компаниям вообще ограничилось 7 %¹²⁸. Целых 22 % из тех людей, кто в последние пять лет обращался за медицинской помощью, не были уверены в том, что получили квалифицированную помощь. 66 % выражали беспокойство тем, что государственная система здравоохранения не обеспечит их должным уходом в старости, а 51 % опрошенных боялись, что не получат удовлетворительной медицинской помощи. Газетные заголовки поддерживают это недоверие, вот первая полоса «Дагбладет»: «Количество заболевших после приема обычных лекарств бьет все рекорды. ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ЭТИХ ТАБЛЕТОК»¹²⁹. В самой статье можно прочесть, что годом раньше от побочных эффектов умерло 134 человека. Нельзя не замечать всей серьезности проблем, связанных с побочными эффектами лекарственных препаратов, однако более подобающим был бы заголовок, из которого можно было бы понять, что немногие, в общем и целом, умирают от побочных эффектов, учитывая количество потребителей.

Серьезным примером настоящей истерии можно считать то, что началось вокруг вакцинации младенцев. В 1998 году доктор Эндрю Уэйкфилд опубликовал в авторитетном медицинском журнале «Ланцет» доклад, в котором среди прочего заявил, что между вакцинацией младенцев и аутизмом, возможно, существует связь¹³⁰. Доклад вызвал сильнейший резонанс в СМИ, особенно в Великобритании и США, но также и в Норвегии, где, в частности, передача «Рикетс тильстанд», выходившая на ТВ-2, напугала многих родителей. Впоследствии выяснилось, что выводы Уэйкфилда были несостоятельными.

«Ланцет» дистанцировался от доклада, заявив, что он не должен был быть опубликован. 10 из 12 соавторов работы Уэйкфилда также публично отстранились от интерпретации Уэйкфилдом полученных в результате исследования данных. Несмотря на то что работа Уэйкфилда была полностью дискредитирована, газетные заголовки продолжали кричать, что эта вакцина опасна, и, как следствие, многие родители не позволили провести вакцинацию своих детей, что, в свою очередь, привело к тому, что многие дети заболели¹³¹. Сейчас количество проводящихся вакцинаций, к счастью, опять начало расти.

Те же самые медицинские технологии, которые лечат нас, еще больше нас пугают. В немалой степени они способствовали тому, что мы осознали: можно быть больным, не ощущая при этом совершенно никаких симптомов¹³². Болезни, в определенном смысле, переместились из области явного в область скрытого¹³³. Мы не можем положиться на собственное самочувствие и в любой момент можем превратиться в пациентов. Когда подрывается это неопосредованное, изначально заложенное в каждом из нас доверие к собственному телу, всегда подающему сигнал, если что-то идет не так, появляются неуверенность и страх. Пожалуй, это важный фактор, спровоцировавший в последние годы резкое увеличение количества медицинских консультаций, да и количество врачей: мы больше не верим в то, что с нашим здоровьем все в порядке, хотя и не ощущаем симптомов, которые могли бы это опровергнуть. Зигмунд Бауман точно резюмировал ситуацию:

Вместо того чтобы воспринимать болезнь как отдельное явление, имеющее начало и конец, мы видим в ней неизменного попутчика здоровья, «оборотную сторону» здоровья и постоянно присутствующую угрозу: она требует неусыпной бдительности, должна преодолеваться и усмиряться денно и нощно, семь дней в неделю. Забота о здоровье стала бесконечной войной с болезнью¹³⁴.

Всякая мера, предпринятая в целях ограничения вредных для здоровья воздействий, может содержать в себе новую опасность. Рекомендации, которые мы получаем сегодня, завтра оказываются полными новых опасностей. Например, нам сообщили, что не следует проводить много времени на солнце, так как это повышает риск рака кожи, а потом мы узнаем, что недостаток солнечного света может привести к серьезной нехватке витамина Д, а это, в свою очередь, приводит к ослаблению иммунной системы – и, следовательно, повышается риск возникновения рака. Не так-то просто не заблудиться в лесу всевозможных мнений по поводу того, что в конечном счете представляет для нас наибольшую опасность. Все больше обращений за медицинской помощью вызвано так называемыми «иатрогенными заболеваниями», т. е. болезнями, возникшими из-за предшествующих обращений за медицинской помощью¹³⁵. Учитывая все это, становится понятно, почему людей охватывает беспокойство.

Множество страхов связано с питанием. Тема небезопасности пищи является для СМИ неисчерпаемым источником кричащих заголовков, и если кто-нибудь действительно поверит во все то, что нам рассказывают об опасностях, таящихся в продуктах питания, то, возможно, вообще перестанет есть. Едва ли найдутся продукты питания, которым не приписано то или иное вредное для здоровья воздействие. После того как в 2006 году в мясных продуктах концерна «Гильде» были обнаружены бактерии e.coli, тема небезопасности пищи обсуждалась беспрестанно, об этом деле ежедневно писали газеты¹³⁶. Когда страсти улеглись, СМИ вновь начали искать материал, который можно было бы пристроить в кильватер скандала e.coli. Очередная представленная нам угроза заключалась в том, что террористы могут отравлять нашу пищу. Первая полоса газеты «Верденс Ганг» гласила: «Один грамм яда убивает тысячами: СТРАШНАЯ УГРОЗА ПИЩЕВОГО ТЕРРОРА нацелена на норвежцев»¹³¹. Однако из самой статьи следовало, что никакой новой угрозы не обнаружилось и можно просто-напросто предположить, что террористические группировки могут отравлять еду или питьевую воду. Также отмечалось, что шведское общество защиты животных пригрозило отравить мясные продукты. Но никаких данных о существовании реальной опасности того, что в норвежские продовольственные товары может быть добавлен яд, не приводилось.