Текст книги "Философия Зла"

Автор книги: Ларс Свендсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Типологии зла

Мне кажется, что при исследовании зла допускается методическая ошибка, связанная с тем, что многообразие его проявлений сводится всего-навсего к одной основополагающей форме. Больший результат дало бы составление типологии различных форм зла, и анализ того, как они соотносятся друг с другом. Когда К. Фред Элфорд проводил исследование восприятия человеком зла, некоторые из опрашиваемых утверждали, что одно слово – «зло» не отражает все множество его форм261261
  Alford: What Evil Means to Us, s. 32.


[Закрыть]. Разумная мысль. Элфорд объясняет это тем, что опрашиваемые хотели произвести градацию различных проявлений зла прежде всего с целью оправдать себя или кого-то другого, характеризуя свершенные ими проступки менее серьезной степенью зла. Я считаю, что подобная градация имеет практическое значение, на которое Элфорд не обратил никакого внимания. Разумеется, он заведомо разделяет зло наносимое и зло претерпеваемое, а также отчасти единичный дурной поступок и порочный образ жизни, однако воспринимает зло однозначно, словно оно всегда одинаково, словно в его основе лежит всегда один и тот же мотив: «То, что мы называем злом, есть импульсивное злонамеренное стремление к уничтожению. В недрах сознания (или, возможно, не так глубоко) не существует границы между желанием крепко сдавить другому руку и жаждой истреблять миллионы людей»262262
  Ibid. S. 142.


[Закрыть]. Элфорд упускает из виду важнейшие отличия. Творящие зло имеют бесчисленное множество разных мотивов, несводимых к единственному базовому мотиву.

Различные формы зла могут классифицироваться согласно разным типологиям. Начиная с Лейбница, мы различаем физическое, метафизическое и нравственное зло: метафизическое зло – это несовершенство мира, физическое зло или естественное зло – это страдание, а зло нравственное – это грех263263
  Leibniz: Theodicy, § 21.


[Закрыть]. Лейбниц также описывает нравственное зло как malum culpae, поскольку оно связано с виной. Нравственное зло может быть приписано только субъекту, обладающему способностью к самоопределению. Нравственное зло возмущает больше, чем зло естественное. Как замечает Руссо: «Во всех постигающих нас бедах мы обращаем больше внимания на намеренье, чем на результат. Упавшая с крыши черепица может причинить нам больше вреда, чем камень, пущенный нарочно злобной рукой, но она не вызовет в нас того сокрушения. Иногда удар не попадает в цель, но намеренье не может промахнуться»264264
  Ж.-Ж. Руссо. Избр. сочинения. Т. III. Гос. изд-во худ. лит-ры. 1961. Прогулки одинокого мечтателя. С. 644.


[Закрыть]. Разумеется, когда оползень стирает с лица земли целый поселок – это трагедия, однако куда возмутительней, если этот поселок жестоко уничтожается вооруженными силами.

Тем не менее не так-то просто обозначить четкую границу между естественным и нравственным злом. Для Джона Хика источником нравственного зла является человек, в то время как возникновение естественного зла имеет причины, не связанные с человеком265265
  Hick: Evil and the God of Love, s. 12.


[Закрыть]. Этот подход, на мой взгляд, не совсем удачен, потому что многие людские поступки, являющиеся злом, нельзя охарактеризовать как зло нравственное, поскольку бывает, что человек либо не понимает последствий содеянного, либо в момент действия, по тем или иным причинам, находится в состоянии, не позволяющем нам возложить на этого человека нравственную ответственность266266
  Сведения об освобождении от ответственности, касающиеся в основном юридического, а не нравственного аспекта, см. Lawrie Reznek: Evil or Ill?


[Закрыть]. Дэвид Гриффин проводит черту между нравственным и естественным злом, утверждая, что нравственное зло содержит намерение причинить другому страдание, а непреднамеренные страдания причисляет к естественному злу267267
  Griffin: God, Power and Evil, s. 27f.


[Закрыть]. Это деление мне кажется более приемлемым, однако наличие ясного намерения причинить другому страдания, на мой взгляд, является излишне жестким условием, поскольку оставляет за рамками многие формы зла, например, действия экономиста, который сосредоточен исключительно на заработке и не задумывается о том, что в результате его действий кто-то может пострадать, или, скажем, деятельность бюрократа, выполняющего свою работу, не принимая во внимание последствия. Исходя из всего вышеизложенного, я остановлюсь на довольно общем рабочем определении: индивид совершает нравственное зло, если он добровольно причиняет страдания другим против их воли и не считается с их человеческим достоинством. Причиняемое другим страдание вовсе не должно быть намеренным, оно может быть результатом беспечности – в этом случае индивида следует упрекнуть в беспечности, поскольку он был обязан быть предусмотрительнее.

Нравственное зло – одно из возможных проявлений свободы человека. Мир, лишенный свободных индивидуумов, все равно может содержать зло, однако тогда речь пойдет исключительно о естественном, а не о нравственном зле. Мир, лишенный свободы, может содержать бесконечное множество страданий, но только существо, способное поступить по-иному, можно упрекнуть в том, что этого не было сделано, и следовательно, обвинить в нравственном зле.

Итак, если ограничился нравственным злом, которое имеет прямое отношение к деятельности человека, и, таким образом, исключить естественное и метафизическое зло, то, не в даваясь в детали, можно выделить следующие основные четыре формы зла:

1. Демоническое зло – наименее распространенная форма. Многие теории описывают это зло, как зло ради самого зла. Я вижу в этом представлении массу белых пятен и подробно разберу их ниже. Я считаю, что и демоническое зло содержит в себе благо. В любом желании, хотя бы для его обладателя, должно быть благо, даже если само это желание в общем и целом следует рассматривать как зло. Удовлетворение желания – это благо, и если, к примеру, убийство на сексуальной почве приносит удовлетворение желания, оно, следовательно, имеет благую сторону, несмотря на то что, бесспорно, это убийство надо расценивать как зло. Фома Аквинский говорит в связи с этим, что благо присутствует даже в том, что само по себе есть зло268.268
  Thomas Aquinas: Summa theologiae, 1-11, вопрос 92.


[Закрыть]

 2. Зло-средство – это когда некто, прекрасно понимая, что совершает злодеяние, тем не менее реализует это зло, чтобы таким образом добиться некоей поставленной цели. Эта цель вполне может быть благородной, но средства – порочны. Итак, зло-средство касается исключительно средств, а не цели. Зло-средство имеет место, когда собственно злодеяние может быть легко отброшено, если цель, скажем богатство, может быть достигнута другим способом. Злодеяние само по себе не имеет действительной ценности. Исполнителю зла-средства не интересно само злодеяние, а лишь достигаемая цель. Эта цель может нести благо, зло или быть нейтральной.

3. Идеалистическое зло характеризуется тем, что исполнитель злодеяния верит в то, что на самом деле он творит добро. Карл Краус пишет: «Ничто так не питает зло, как стремление к идеалу»269269
  Kraus: Nattetid, s. 83.


[Закрыть]. Стоит вспомнить о христианских крестовых походах, о судилищах над ведьмами и еретиками – вне всякого сомнения, многие из тех, кто притворял все это в жизнь, считали себя проводниками блага. Террористов в общем и целом также следует отнести к идеалистам. Без сомнения, многие большевики – пусть даже они приговаривали людей к смерти, зная об их невиновности, – тоже были идеалистами. Это можно заключить из того, что немало большевиков признавали себя виновными в преступлениях, которых не совершали, – причем признания эти влекли за собой смертную казнь – во имя партии и революции270270
  См. документы, собранные в Getty og Naumov: The Road to Terror.


[Закрыть]. Многие нацисты также были идеалистами, движимые честолюбивым стремлением к построению лучшего общества, а эсэсовцы считали себя нравственной элитой271271
  На мой взгляд, Гитлер воплощает крайний вариант такого зла, поскольку он был убежден, что идеология и поступки, которые она узаконивает, совершенно справедливы. В Глазах Гитлера национал-социалистское движение было олицетворением блага.


[Закрыть]. То, что сам идеал поставлен с ног на голову, не делало его поборников менее идеалистичными. Идеалисту, в противоположность использующему зло как средство, зачастую не только морально допустимо, но фактически предписано моралью причинять другим вред во имя блага272272
  Jf. Baumeister: Evil: Inside Human Violence and Cruelty, глава 6.


[Закрыть]. Противник олицетворяет собой зло, с которым необходимо бороться. Идеалист может признать, что некоторые поступки достойны сожаления, однако они всегда будут оправданы высшим благом. Часто исполнители зла, как уже было сказано, выдают себя за носителей блага, и часто они также верят в то, что творят добро. Однако убежденность в благости идеала не гарантирует истинности этой благости.

4. Особенностью зла глупости, напротив, является то, что исполнитель действует, не задумываясь над тем, хорошо или плохо он, собственно, поступает. Таким образом, зло глупости отличается от идеалистического зла, для которого характерны размышления исполнителя о добре и зле, но размышления ошибочные. Глупость надо понимать как вид легкомыслия, отсутствие рефлексии. Кант пишет: «Глупость – порождение злой души»273273
  Kant: Reflexion 6900.


[Закрыть], однако нам следует полностью обратить это высказывание, выразив и противоположную мысль: зло в душе – порождение глупости. Именно эту форму зла Ханна Арендт описывает понятием, банальное зло.

Не всегда легко определить, какой из четырех перечисленных категорий принадлежит конкретный субъект или поступок, тем более что один и тот же субъект может быть отнесен сразу к нескольким категориям (например, когда к ведущему идеалистическому мотиву примешивается некое садистское удовольствие причинять другим людям страдание – и, мне кажется, никто из нас не застрахован от подобных садистических эмоций), однако мы можем использовать эти категории в качестве предварительной классификации. Идеалист может легко превратиться в фанатика, если он в определенной ситуации действует безответственно и, не задумываясь, рабски следует заранее заданному вектору поведения, – тогда идеалистическое зло переходит в зло глупости. Слабым местом категории «зло-средство» является его объемность, грозящая сделать эту категорию собирательным обозначением для большинства форм зла, ведь мотивированные поступки всегда возникают по пути к достижению цели. Общим признаком всех четырех типов зла является пренебрежение человеческим достоинством других людей.

Проблемой множества теорий зла является их сосредоточенность на самом поступке, как на цели действия, т.е. зло становится скорее самоцелью, нежели средством. Это демоническое зло – феномен чисто маргинальный. Сведение всего многообразия проявлений зла к демоническому типу приводит к тому, что остальные формы зла оказываются вне поля зрения. Кроме того, фокусировка исключительно на демоническом зле имеет своим следствием потерю нас самих как объектов исследования, ведь мы не склонны считать бесами самих себя, и таким образом проблематика зла теряет свою актуальность в вопросе понимания нашего собственного поведения. Зло не замкнуто на садистах и фанатиках, и большинство участников массовых убийств и тому подобного должны описываться как совершенно обычные люди. Поэтому утверждение, что все мы отчасти злы и способны на злодеяние, является вполне логичным, однако, хотя я и не противник этой позиции, она достаточно бесполезна, если мы не пытаемся установить, какие причины могут спровоцировать обычного человека на совершение злодеяния. Вопрос, которым мы обязаны задаться, звучит таю что должно произойти, чтобы я совершил такое?

Демоническое зло

Очевидно, что зло существует, если понимать его как то, что находится в противоречии с жизненными устремлениями и ценностями. Вопрос в том, существует ли также абсолютное зло, которое активно воплощается как таковое. Демоническое зло выглядит самодостаточным, существующим ради самого себя. Прежде всего, это впечатление основано на представлениях жертвы, а не на мотивах, которыми руководствуются палачи274274
  Jf. Baumeister: Evil: Inside Human Violence and Cruelty, глава 1 и 2.


[Закрыть]. Именно поэтому нельзя использовать представления жертвы, как ключ к пониманию мотивов палача. Поступок, интерпретируемый жертвой как чистый садизм, совсем необязательно вызывает у палача сильное эмоциональное переживание. То, что для мёртвы становится важнейшим событием, накладывающим отпечаток на всю дальнейшую жизнь жертвы или даже разрушает ее, в глазах палача может выглядеть обычным, ничего не значащим эпизодом. Вероятно, мучитель не совсем отчетливо помнит каждую жертву еще и потому, что зачастую ничего не имеет против личности жертвы, а «просто делает свою работу», в то время как жертва продолжает переживать происшедшее всю дальнейшую жизнь. В большинстве случаев между негативным воздействием и позитивным результатом поступка для жертвы и палача соответственно существует огромная пропасть275275
  Об этом см. Baumeister: Evil: Inside Human Violence and Cruelty, s. 18f.


[Закрыть]. Практически всегда утрата жертвы несравнимо больше выгоды палача. Удовлетворение, которое может возникнуть после нанесения вреда объекту раздражения, быстро пройдет, тогда как жертва может пострадать на всю жизнь. Эта пропасть порождает тенденцию к эскалации конфликтов. Даже если обе стороны нанесли друг другу одинаковый вред, каждый чувствует себя пострадавшим в большей степени, чем другой.

Если мы думаем о некоем зверстве, то, как правило, занимаем позицию жертвы, поскольку не можем представить себя в роли мучителя. Мучитель видится чудовищем, ненормальным и бесчеловечным садистом. Однако большинство мучителей – довольно обычные люди, не отличающиеся какой-либо ярко выраженной предрасположенностью к садизму. В отношении негодяев из греческой хунты, бесчинствовавших в 1967-1974 годах, были проведены тщательные исследования, которые показали, что эти люди не были склонны к садистскому или авторитарному поведению ни до, ни после службы в армии. Ни в роду, ни в обстоятельствах их жизни не было ничего такого, что отличало бы этих людей от всех прочих276276
  Conroy: Unspeakable Acts, Ordinary People, s. 88.


[Закрыть]. Однако некоторые истязатели входят во вкус. Насилие возникает по одной причине, но продолжается уже по другой. Пытка обретает собственную ценность. Во время войны во Вьетнаме обычной практикой американцев было избиение на допросе вьетнамских военнопленных. Как правило, проводившие допросы начинали их без особого энтузиазма, поскольку это было для них обычной рутиной. Однако многие из них впоследствии говорили, что увлекались, избивая пленного вновь и вновь, они начинали получать удовольствие от происходящего и должны были урезонивать себя, чтобы это избиение не превратилось бы в жесточайшее зверство277277
  Jf. Katz: Seductions of Crime, s. 5ff. См. также Sofoky: Traktat uber die Gewalt, глава 5 и 10.


[Закрыть]. Иногда им удавалось справиться с собой, иногда нет, а порой они сознательно шли гораздо дальше. Многие позволяют себе увлечься войной278278
  Тем не менее стоит отметить, что большинство солдат не стреляют по врагу. Максимум 25%, а возможно, и не более 15% солдат вооруженных сил США стреляли по позициям врага и личному составу во Вторую мировую, хотя 80% из них имели для этого все основания (Bourke: An Intimate History of Killing, s. 75). Существует большая вероятность того, что соответствующие числа применимы и к вооруженным силам других стран, а во время Первой мировой войны, они, по всей видимости, были еще ниже. Столь низкая эффективность была неприемлема, и вооруженные силы США провели реорганизацию подготовки бойцов для создания наиболее эффективных машин-убийц. Особенно жестко велась подготовка служащих в военно-морском флоте. Цель подготовки была однозначна и определенна. Методы, которыми достигалась эта цель, заключались среди прочего в обезличивании, отсутствии личной жизни, однозначном упоре на принадлежность к группе за счет индивидуальности, тяжелейших физических нагрузках, суровых наказаниях, хроническом недосыпании и вдалбливании того, что нет ничего выше долга выполнять всякий приказ, каким бы абсурдным он ни казался и т.д. Неудивительно, что люди, получившие такое «образование», устроили резню в Май-Лай. Рукопашный бой практикуется в подготовке солдат не потому, что штык – широко распространенное оружие – он был орудием только в одном проценте убийств во время мировых войн, а на сегодняшний день речь может идти максимум об одной тысячной процента, – но потому, что его использование ожесточает солдат. (Ibid. S. 89-93, 153.) Тому, кто готов убить человека штыком, возможно, будет значительно легче убивать с большего расстояния.


[Закрыть]. «Подлинная история убийства» Джоанны Бурк (Joanna Bourke) изобилует цитатами из высказываний совершенно обычных солдат, считающих, что убивать – «наслаждение», это «забавно», «здорово»279279
  Bourke: An Intimate History of Killing, особенно глава 1.


[Закрыть]. Генри де Ман описывает, как ему удалось попасть из миномета в группу неприятеля, так, что тела и части тел разлетались в разные стороны, – описание заканчивается следующими словами: «Я должен признать, что это был один из самых счастливых моментов в моей жизни»280280
  Цит. no: Ibid. S. 31.


[Закрыть]. И Филип Капуто выражает схожее мнение: участие в сражении делало его «таким счастливым, как ничто другое». Советский солдат, прошедший Афганистан, говорит: «Со своими ребятами, всем вместе обрушиться на массу и убивать – захватывающе, даже весело»281281
  Цит. no: Glover: Humanity, s. 54f.


[Закрыть]. Важен следующий факт: большинство вернувшихся с войны людей продолжают вести в точности такую же жизнь, какую вели до войны. Было проведено множество исследований влияния опыта, полученного на войне, ее жестокости, на поведение людей в последующей гражданской жизни, однако роста насилия и криминала выявлено не было282282
  Bourke: An Intimate History of Killing s. 356f.


[Закрыть]. Реалии войны настолько отличны от ситуации обычной жизни, что, казалось бы, маловероятно перенесения одного в другое. И тем не менее находятся люди, жестокость которых выходит за рамки неординарных ситуаций и становится нормой жизни.

Серийные убийцы, более чем кто-либо другой отражают популярное представление о демоническом зле. Когда читаешь о таких серийных убийцах, как, скажем, Генри Ли Лукас (Henry Lee Lucas), создается впечатление, что единственным мотивом их поступков является не что иное, как сильнейшее наслаждение, которое они получают, причиняя жертве сильнейшее страдание. Лукас, к примеру, предпочитал связывать жертву, давая ей – как правило, жертвой становилась женщина – понять, что убьет ее. Затем он один за другим отрубал, отрезал или отпиливал ей пальцы рук и ног, чтобы она знала, что навсегда останется калекой, даже если ей удастся выжить283283
  Jf. Norris: Serial Killers, s. 32.


[Закрыть]. Существуют другие, более страшные примеры, которые нет смысла здесь приводить. Суть в том, что мы имеем дело с поступками, причины которых трудно объяснить чем-либо, кроме желания причинять другим сильнейшие страдания, ради самого этого страдания. Можно назвать это аутичным насилием, актом насилия, являющимся самоцелью. Подобная жестокость выглядит необъяснимо, как чистейшее безумие. Ницше пишет:

Так говорит красный судья: то ради чего убил этот преступник? Он хотел ограбить».

Ноя говорю вам: душа его хотела крови, а не грабежа – он жаждал счастья ножа!

Но его бедный разум не понял этого безумия и убедил его. «Что толку в крови! – говорил он. – Не хочешь ли ты, по крайней мере, совершить при этом грабеж? Отмстить?»

И он послушался своего бедного разума: как свинец, легла на него его речь – и вот, убивая, он ограбил. Он не хотел стыдиться своего безумия284.284
  Ницше. Так говорил Заратустра. М.: ACT, с. 32.2006,


[Закрыть]

Если мы хотим объяснить некий поступок, то должны понять его цель, однако мы не в состоянии это сделать. Существуют убийства, которые нельзя объяснить припадком бешенства, желанием скрыть преступление или тем, что жертва сопротивлялась. Другими словами, хотя и редко, но совершаются убийства, не имеющие внятных мотивов285285
  Джек Кац приводит множество таких примеров в Seductions of Crime, глава 8.


[Закрыть]. Убийства ради убийства. Злодеяние, которое выглядит самодостаточным, злодеяние ради злодеяния – именно это я называю демоническим злом.

Злодеяние как самоцель

 Монтень пишет:

Я не в состоянии был поверить, пока не увидел сам, что существуют такие чудовища в образе людей, которые рады убивать ради удовольствия, доставляемого им убийством, которые рады рубить и кромсать на части тела других людей и изощряться в придумывании необыкновенных пыток и смертей; при этом они не получают от этого никаких выгод и не питают вражды к своим жертвам, а поступают так только ради того, чтобы насладиться приятным для них зрелищем умирающего в муках человека, чтобы слышать его жалобные стоны и вопли. Вот поистине вершина, которой может достигнуть жестокость286286
  Монтень. Опыты. В 3 книгах. Кн. 1 и 2. М.: Наука, 1981. Перевод: ФА. Коган-Бернштейна. О жестокости. С. 376-377.


[Закрыть].

Есть ли кто-нибудь, кто совершает зло просто ради зла? Мы можем понять человека, находящего радость в поступках, соответствующих представлениям о добре, просто потому, что это хорошо. Но можем ли мы вообразить себе того, кто испытывает радость, поступая в соответствии с собственными представлениями о зле, просто потому, что это плохо? Представление о зле, совершаемом просто потому, что это плохо, является господствующим в большинстве исследований, посвященных проблеме зла; многие считают это парадигмой зла – и именно эта форма зла преобладает в фильмах ужасов и тому подобном.

Шопенгауэр определяет жестокость как «не приносящую выгоду радость от страданий другого», где страдание подается как «самоцель»287287
  Schopenhauer: Die Welt als Wille und Vorstellung 1, s. 496.


[Закрыть]. Берель Лонг в своей достойной внимания книге о Холокосте, утверждает, что массовое истребление евреев нацистами в конечном счете было совершено именно потому, что это плохо288288
  Lang: Act and Idea in the Nazi Genocide, s. 29,56.


[Закрыть]. К Фред Элфорд причисляет садизм к парадигматическому злу, утверждая, что зло – это в первую очередь не причиняемый вред, а скорее удовольствие от абсолютной власти289289
  Alford: What Evil Means to Us,s. 21.


[Закрыть]. Батай также признает истинным злом лишь самодостаточное злодеяние, но не считает злом к примеру преступление ради наживы, поскольку само преступление как таковое не доставляет никакой радости в отрыве от материальной выгоды, которая должна за ним последовать290290
  Batille: Literature and Evil, s. 17f.


[Закрыть]. Представление об отдельном человеке, делающем зло ради зла, можно найти не только в детективах, фильмах ужасов и метафизических спекуляциях, но и в работах вроде бы серьезных, мыслящих философов. Джон Кикес утверждает, что существуют «нравственные чудовища, с постоянством выбирающие зло» и которые «стремятся вести порочную жизнь»291291
  Kekes. Facing Evil, s. 126,131.


[Закрыть]. А Колин Макджинн называет злодеем того, кто радуется страданиям другого и совершает зло ради зла292292
  McGinn: Ethics, Evil and Fiction, s. 62ff., 82.


[Закрыть]. Правда, он различает «чистое» зло и зло-средство, позволяя, однако, «чистой» форме доминировать на протяжении всего изложения. Затем он определяет зло синонимично садизму293293
  Ibid. S. 65ff


[Закрыть]. Джон

Ролз пишет, что злой человек одержим желанием творить несправедливость, и утверждает, что такой человек тянется к несправедливости именно потому, что она противоречит канонам праведности294294
  Rawls: A Theory of Justice, s. 439.


[Закрыть].

Эти вышеперечисленные авторы вторят Августину, описавшему прогремевший на весь мир случай воровства фруктов. Многие из нас все еще помнят тот азарт, который, будучи детьми, испытывали от вылазки за соседскими фруктами. Когда я был маленьким, у нас был сад, полный яблонь и груш, однако яблоки и груши, висящие на чужом участке, были бесконечно заманчивее, чем те, которые я хоть сейчас мог сорвать в собственном саду. И Августин в детстве воровал груши, впоследствии представив этот поступок как величайшую драму, разыгрывающуюся между добром и злом:

По соседству с нашим виноградником стояла груша, отягощенная плодами, ничуть не соблазнительными ни по виду, ни по вкусу. Негодные мальчишки, мы отправились отрясти ее и забрать свою добычу в глухую полночь... Мы унесли оттуда огромную ношу не для еды себе (если даже кое-что и съели); и мы готовы были выбросить ее хоть свиньям, лишь бы совершить поступок, который тем был приятен, что был запретен. Сорванное я бросил, отведав одной неправды, которой радостно насладился. Если какой из этих плодов я и положил себе в рот, то приправой к нему было преступление295295
  Августин. Исповедь M: Ренессанс, 1991, с. 79, 81.


[Закрыть].

Августин делает следующее заключение: «Я хотел насладиться не тем, что стремился уворовать, а самим воровством и грехом»296296
  Там же. С. 78-79.


[Закрыть]. Я не могу разделить взгляд старшего Августина на Августина юного. Там, где он видит закоренелого грешника, я вижу лишь ребенка жаждущего приключений. Предположение о том, что мотивом этого поступка является азарт, а вовсе не зло, выглядит более правдоподобным. Азарт, разумеется, связанный с тем, что воровство фруктов является незаконным и может повлечь наказание297297
  Кража, совершенная в магазине, вандализм и тому подобное должны быть в общем отнесены в эту же категорию. Важно само нарушение и наказание, которое оно может за собой повлечь, а не конкретная выгода; это подтверждается тем, что украденное довольно быстро теряет субъективную ценность. Мелкое воровство в основном мотивировано не материальной выгодой, а погоней за острыми ощущениями, доказательством тому служит тот факт, что попадаются на нем представители разных социальных слоев и люди с самым различным уровнем дохода. (Jf. Katz: Seductions of Crime, s. 78f.)


[Закрыть]. Поскольку ведущим элементом здесь выступает азарт, то поступок Августина подобен скорее экстремальному спорту, нежели садизму, следовательно, его история воровства фруктов едва ли дает нам ключ к пониманию природы демонического зла.

А как насчет человека, подарившего миру понятие «садизм»? Разве мы не сталкиваемся здесь с примером зла, совершаемого потому, что это зло? Сад бросает вызов Руссо и другим мыслителям эпохи Просвещения, утверждая, что природа вовсе не блага, что преступления и насилие – это законы природы. Общество вырастает из природного зла. Персонажи Сада стремятся реализовать свою свободу и сорвать оковы цивилизации, что равнозначно объединению с дикой природой. Между изначальным, природным и нравственным злом не делается никаких различий. Умысел Сада – подчеркнуть этот факт и использовать все возможности, которые вытекают из такого воззрения. Можно воспринимать работы Сада как пародию на философскую этику298298
  Jf. Airaksinen: The Philosophy of the Marquis de Sade, s. 103.


[Закрыть], однако складывается впечатление, что амбиции Сада не ограничиваются просто пародийным жанром. В таком случае перед нами встает следующая проблема: вводя категорию зла, следует также принять категорию добра, однако как раз эта категория отсутствует в произведениях Сада. Допустим, что Сад отвергает всякое представление об объективном благе и объективном зле и основывается исключительно на источнике субъективного удовольствия. Для Сада зло – это то, что приносит удовольствие. Но это удовольствие не может быть истолковано иначе, чем субъективное благо. Весьма характерно высказывание одного из персонажей Сада, говорившего «я счастлив оттого, что сею зло, так счастлив и Господь, причиняющий зло мне»299299
  Цит.по: Ibid. S. 150.


[Закрыть]. Распутник Сада ищет просто-напросто удовольствия. В этой погоне за удовольствием он не ограничивает себя ни в чем, ведь сам по себе выход за рамки – важный источник удовольствия, однако эти границы не имеют самостоятельного смысла и лишь обозначают факт нарушения. Границы не представляют собой объективного блага или зла, следовательно, их нарушение также не становится для Сада объективным благом или злом. Остается лишь область субъективного, где распутник выбирает то, что приносит удовольствие, а это, собственно, является не более чем ординарным гедонизмом, пусть даже гедонистические предпочтения персонажей Сада совершенно извращены. Распутники Сада ищут субъективного блага, наслаждения, из чего явственно следует, что произведения Сада не годятся для аргументации позиции «человек поступает плохо единственно потому, что это плохо». Радость, испытываемая при виде страданий другого, это радость, поэтому оказывается субъективным благом, несмотря на то что ее причиной послужило зло.

Можем ли мы допустить, что некий субъект попросту инвертирует понятия морали и превращает зло в личное благо? В «Потерянном рае» Мильтона Сатана произносит: «Зло, стань благом для меня»300300
  Milton: Paradise Lost, книга 4, строка 111.


[Закрыть]. Вопрос в том, имеет ли это вообще смысл? Что хорошего для Сатаны несет в себе зло? Едва ли есть другой ответ, кроме свободы. Сатана, поддавшись гордыне, восстал против Бога, потому что не мог смириться с положением раба и не хотел выполнять Его волю.301301
  Это подтверждается также пророк Исая 14:12ff.


[Закрыть]

 
«Но знай, к Добру
Стремиться мы не станем с этих пор.
Мы будем счастливы, творя лишь Зло,
Его державной воле вопреки»302302
  Мильтон. Потерянный рай.
«То do aught good never will be our task,But ever to do ill our sole delight,As being contrary to his high will,Whom we resist.»  M.: Худ. литература, 1982, с. 28.


[Закрыть]
 

. Не говоря, что зло само по себе благо – что было бы бессмыслицей, – Сатана заявляет, что свобода – величайшее из всех благ. Сатана понимает зло, как средство освобождения от Бога. Таким образом, и для Сатаны зло представляет ценность только в качестве средства. Именно этот мотив освобождения сделал Сатану столь привлекательным для Уильяма Блейка (William Blake) и множества других романтиков, чье воззрение резко контрастирует с основной целью произведения Мильтона, которая, без сомнения, заключалась в предостережении. Лично мне, Сатана Мильтона напоминает скорее строптивого ребенка, чем борца за свободу. Несмотря на это, главной целью Сатаны является свобода, а не зло как таковое.

Еще один взгляд на зло ради зла мы можем найти у Эдгара Алана По. В его новелле «Черный кот» рассказчик утверждает, что человеческому сердцу присущ «дух противоречия», «непостижимая склонность души к самоистязанию – к насилию над собственным своим естеством, склонность творить зло ради зла»303303
  По Э.А. Маска Красной смерти и другие новеллы. М.: Азбука, 1996. С. 309.


[Закрыть]. Эта мысль получает развитие в «Демоне извращенности», где абсурдные поступки описываются как действия, которые мы совершаем потому, что нам не следует их совершать304304
  Рое: «The Imp of the Perverse», i The Complete Illustrated Stories and Poems, s. 441.


[Закрыть]. По добавляет, что не существует глубинной причины этих поступков, за ними нет никакого скрытого принципа, и было бы весьма заманчиво представить их как дело рук дьявола. Исходя из этого, он также описывает поступки, вызванные «немотивированным мотивом»305305
  Ibid. S. 440.


[Закрыть]. Трудно сказать, какой вывод нам надлежит сделать на основании описания поступков странной личности, которое мы находим у По. Кажется, он считает что-либо плохое достаточным поводом для действия, но в то же время этот повод не похож на все прочие, да и вообще никакого повода не существует. Ссылаясь на то, что некая сила подталкивает кого-то к действию, можно в значительной мере сместиться из области (рационального) объяснения поступка, в область патологии. По не прояснил, совершается ли действие потому, что рассматривается как субъективное или как объективное зло. По крайней мере, он указал, что мы совершаем поступки, прекрасно сознавая, что они являются злом, а также, что у нас нет других оснований для их осуществления. Это не значит, что само по себе зло может служить основанием для действия, а лишь показывает, что порой мы действуем иррационально. У подобного иррационального субъекта есть внутренние побуждения для поступка, однако у него не должно быть оснований для предпочтения худшей альтернативы в ущерб лучшей306306
  Jf. Davidson: «How is Weakness of the Will Possible?»,s.42.


[Закрыть]. В субъекте, творящем зло ради зла, должен иметься некий механизм, который блокирует рациональный выбор. Я считаю, что здесь возможны только два варианта: эстетика и патология или, вероятно, сочетание того и другого. Я не рассматриваю патологию, поскольку она выходит за пределы области свободы, которая предполагает, что человек может выбирать, как ему поступать. Поэтому обратимся к эстетике.