Текст книги "Академия под ударом (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Пайпер удивленно пискнул, но Элиза его не услышала. Она смотрела в глаза зеркального двойника и видела далекий осенний лес и бледно-синий платок вечернего неба над березами. Ноздри дрогнули, ловя запахи листвы и воды, пальцы сжались и разжались. Элизе вдруг нестерпимо захотелось туда, к свободе, к золотой монетке полной луны – ее не было видно, но Элиза вдруг всей кожей почувствовала, что она там.
Двойник дрогнул, отступая в сторону – в зеркале возник серый ноябрьский вечер, далекое эхо наступающей зимы, и Элиза, как и девушка с медовыми волосами, зачарованно ловила каждое движение природы. Вот шевельнулась тьма в колючей тишине опустевших гнезд, изморозь коснулась последних темных ягод, и там, где краснела полоса заката, вдруг послышался тонкий звук, идущий откуда-то с неба – словно кто-то затрубил в рог, призывая первый снег…
Она опомнилась, когда Пайпер легонько куснул ее за ногу. Элиза помотала головой, сбрасывая наваждение, подхватила щенка на руки, и он встревоженно заскулил, лизнув ее щеку, будто почувствовал далекое дуновение ноябрьского ветра. Переведя дух, Элиза снова заглянула в зеркало и увидела там свое привычное отражение.
Все было, как всегда. Ни малейшего следа незнакомых отражений, ни краешка чужого и такого влекущего мира.
Померещилось? Или так на нее действует магическое поле, которое окружает академию?
Потом Элиза услышала, как открывается дверь в комнату отдыха, и почему-то шарахнулась от шкафа так, словно сделала что-то очень неправильное. В комнату вошел Оберон, и по выражению его лица было понятно: рабочий день у господина декана выдался крайне насыщенным. Оберон посмотрел в сторону шкафа, оценил вид Элизы и произнес:
– Уже успели полюбоваться?
– Успела, – призналась Элиза, понимая, что нет смысла скрывать очевидное. – Это какое-то странное зеркало. Я видела в нем себя, но та я была другой. И… там была не эта комната, а осень, лес…
Взгляд Оберона был похож на прикосновение перышка: дотронулись к скуле – и тотчас же убрали, только мурашки побежали по спине. Элизу бросило в жар и сразу окатило ледяной волной.
Они ведь проведут эту ночь вместе. Элиза не знала, почему это сейчас заставило ее волноваться настолько сильно. Может быть, из-за медовых искр, которые проплыли во взгляде Оберона?
Он смотрел на нее с искренним интересом. И Элиза не знала, радует это ее или настораживает.
– Вы видели там себя-оборотня, – сообщил Оберон. Закрыл дверцу шкафа, зеркало скрылось во тьме, и Элизе стало легче. – Ту, кем бы вы были, если бы не вшитая в вас нить.
Вот оно что… Элиза вдруг поняла, что ее сердце бьется так, что его, должно быть, слышно по всей академии. И вспомнился запах далекого леса, воды и сухих трав, шелест шагов по опавшей листве, зов полной луны, голос свободы.
Она хотела бы ощутить все это не в зеркальном видении, а на самом деле. Но Элиза слишком хорошо понимала, какой будет расплата за эту свободу.
Безумие. Оборотни, которые принимают звериный облик слишком часто, теряют разум. Они сохраняют человеческий вид, но становятся зверьми.
Оберон опустился на диван, и Элиза села рядом с ним, будто повиновалась неслышному приказу. Ее начало знобить.
– Вы умница, – негромко сказал Оберон. Накрыл ее руку своей, и озноб отступил. Пайпер радостно заулыбался, чихнул, завилял хвостиком. Ему нравилось, что Оберон пришел, а странное отражение растаяло. – Вы прекрасно понимаете свою суть и сдерживаете ее разумом.
Элиза пожала плечами.
– Моя мать была оборотнем. Она рассказывала мне страшную сказку про Жиля Реццо, барона Виклеанского, – промолвила она. – Он тоже был оборотнем, только превращался в волка… А потом он окончательно лишился рассудка и перерезал всех жителей поселка. Я очень плохо помню свою мать, но эту сказку…
Оберон понимающе кивнул.
– И на церковном суде Реццо сказал, что это были не люди, а овцы.
– И мы не смогли бы с вами так хорошо общаться, – вдруг сказала Элиза. – Я не жалею, что посмотрела в зеркало. И рада, что во мне есть эта нить.
Она сделала паузу и спросила так, как требовал этикет:
– Как прошел ваш день?
Оберон улыбнулся. Элиза подумала, что эта улыбка похожа на огонек, который озаряет лицо и делает его интересным и привлекательным.
– В трудах и заботах, – признался Оберон. – Знаете, я даже соскучился по всем этим проблемам. А потом, уже к весне, буду скучать по охоте на болотниц. Точно буду, это временем проверено.
– Болотницы? – удивилась Элиза. – Кто это?
Улыбка Оберона стала еще шире: разговор перешел в важную и интересную для него область.
– Это такая жаба ростом с комнату, – объяснил он. – Сидит обычно где-нибудь на глубине. Выставляет наружу приманку: очаровательную барышню, которая сидит на мелководье или берегу, причем совершенно обнаженная. Вся ее одежда – это длинные светлые волосы до талии. Путник разевает рот от удивления, девушка зовет бедолагу к себе, похоть застит ему глаза, а потом болотница обедает.
Элиза поежилась. Оберон запустил пальцы в карман и вынул желтоватый изогнутый клык, протянул Элизе. Она дотронулась до него кончиком пальца и почувствовала легкий укол тока, какой бывает, когда прикасаешься к старым артефактам. Зуб занимал почти всю ладонь Оберона. Элиза подумала, что, сложись иначе, он бы охотился на нее – а потом с гордостью показывал кому-нибудь трофей. Лисью лапку или хвост.
Однажды один из приятелей отца, обожавший охоту, показывал шкуры волков и лис. Элиза не знала, каким чудом смогла удержаться на ногах, не упасть в обморок и не измениться в лице. Она вела ту беседу, которую положено вести светской барышне при отважном охотнике, а дома с ней случилась истерика. Отец сидел рядом, гладил ее по голове и что-то говорил, пытаясь утешить, но Элиза не могла разобрать ни единого слова.
– Страшно, – призналась она, и Оберон убрал клык.
– Страшно, – согласился он. – Вот я и отдыхаю на преподавании. А потом отдыхаю от студентов на болотах. Иногда даже не знаю, кто хуже, какой-нибудь бездельник, который мне всю душу вытреплет, или болотница.
– У вас сегодня были какие-то проблемы со студентами? – поинтересовалась Элиза. – Я слышала шум.
Оберон усмехнулся. Вздохнул.
– На мой факультет впихнули юношу королевских кровей, – сообщил он и угрюмо почесал веко. – Седьмой сын короля Висена, владыки Абаринского, – ответил он и признался: – Наглая дрянь, которая уже диктует нам, как мы должны себя вести! Якобы прежний ректор подписал договор, по которому абаринские принцы могут у нас учиться, а то, что у него нет никаких способностей к магии, никого не волнует. Я, честно говоря, не удивлен его поведению. Абаринцы вообще какие-то припадочные.
– И что же делать? – удивилась Элиза. Оберон пожал плечами.
– Дотянем его до зимней сессии, – сказал он. – Там пойдем на озеро ловить русалок, и он сбежит сам. И никогда больше не захочет обучаться магии, это уже с гарантией.
– Русалки такие страшные? – удивилась Элиза. В сказках, которые она читала в детстве, это были вечно юные и прекрасные девы, нежные песни которых заманивали моряков на скалы.
– Когда открывают свои истинные лица – да, – ответил Оберон. – Половина первокурсников обычно мочит штаны с перепугу, и это, я вам скажу, не грех.
Элиза поежилась. Хотелось надеяться, что по коридорам замка не бродят чудовища пострашнее.
– А что, их там разводят, в этом озере? – предположила Элиза. Оберон кивнул.
– Студентам надо учиться, – ответил он. – А тренировочный зал это все-таки немного не то. Русалки там мечут икру.
– А оборотни? – глухо спросила Элиза. – Как вы учите их охотиться на оборотней?
Оберон не ответил. Задумчиво посмотрел куда-то сквозь нее, протянул руку к Элизе и поправил кудрявую прядь, мягко пробежавшись кончиками пальцев по уху. Прикосновение заставило Элизу замереть, как в тот день, когда Оберон заставил ее раздеться.
Она только сейчас поняла, что давно наступил вечер, что за окном царит непроглядный мрак, и изящная лампа под потолком озаряет комнату теплым золотым светом. Откуда-то издалека доносился гитарный перезвон, веселые голоса – студенты отмечали свой приезд в академию.
Элизе казалось, что она больше не сможет ни заговорить, ни вздохнуть.
– Убить оборотня – это примерно то же, что убить человека, – негромко произнес Оберон. – Пойдемте спать, Элиза. У нас был долгий день.
Под вечер коридоры академии опустели. Быстрым шагом двигаясь в сторону своих апартаментов, Оберон слышал, как отовсюду доносятся веселые голоса студентов. Ребята сидели в комнатах, играли на гитарах, заливисто хохотали – провожали лето. Завтра первый день нового учебного года.
– Здесь красиво, – завороженно промолвила Элиза, глядя, как колонны убегают вверх и раскрываются там кронами и листвой каменной резьбы. По мраморным ветвям пробегали огоньки, и одна из каменных птиц вдруг развернула крылья и уронила перо, рассыпавшееся пригоршней искр. Мраморные цветы дрогнули и раскрыли бутоны, озарив коридор золотистым светом – Элизе казалось, будто она идет в таинственном саду.
– Да, красиво, – согласился Оберон. – Это придумал Велинд, основатель академии. Он построил замок.
Они подошли к дверям, и Оберон провел ладонью над ручкой, снимая личное заклинание. Комнаты скрывались в мягком сиреневом сумраке; войдя, Оберон похлопал в ладоши, и сразу же стало светлее.
Он скучал. За лето в комнатах ничего не изменилось, и Оберон подумал, что наконец-то вернулся домой. Вот просторная гостиная, обставленная в старинном, несколько угрюмом духе, но здесь уютно, словно в родительском доме. Вот двери в кабинет и в спальню. А вот и их чемоданы – уже пустые, разобранные. Домовые разложили вещи по шкафам. Пайпер с веселым писком пробежал по гостиной и свернулся клубочком возле камина: выбрал себе место.
Теперь комнаты декана в самом деле напоминали дом его родителей. И та собака, которая лежала у камина много лет назад, была похожа на квиссоле Элизы.
– У вас тут очень уютно, – с улыбкой заметила Элиза, и Оберон улыбнулся в ответ.
– Там наша спальня, – сказал он, и улыбка Элизы не погасла, но сделалась будто бы тише, словно Оберон напомнил о чем-то болезненном, а Элиза скрыла свои подлинные чувства, как и положено барышне из приличной семьи. – Я приказал домовым поставить диван для вас. Вам будет вполне удобно.
Он подумал, что ведет себя, как идиот. Если девушка нравится, то надо этим пользоваться, с учетом того, что она не сможет убежать. Она, в конце концов, обязана ему честью и жизнью.
Какой-нибудь светский мерзавец давно бы воспользовался случаем. Иногда Оберон жалел, что не был таким.
Какие отдельные диваны? Ну-ка быстро под бок своему спасителю и защитнику, и не заставляй его ждать!
– А, – кивнула Элиза и вдруг сказала: – Я вам очень благодарна, Оберон.
Он улыбнулся вновь. Когда улыбаешься, то и жить становится немного легче. Иногда Оберону казалось, что улыбка приросла к его лицу, меняются лишь ее оттенки. Все зависит от обстоятельств, говоришь ли ты с девушкой или вырываешь клыки у болотницы.
– Это за что же? – поинтересовался он. Элиза замялась, комкая в руке кружевной платок.
– За то, что велели поставить диван, – ответила она. – И за то, что не торопите события.
Издалека долетел гитарный перезвон и обрывок народной песни, которую никогда не исполняют трезвыми и при дамах. Студенческое веселье было в полном разгаре, и Оберон надеялся, что дело не дойдет до драк и битья окон. Он слишком устал сегодня, чтобы с этим разбираться.
– Я сейчас просто повторю, что не использую чужую беду в своих целях, – ответил Оберон. – И не беру женщин против их воли. Хотя в свете это редкость, увы.
Элиза понимающе кивнула. В романах, которые читают восторженные девицы по всей стране, дела обстоят иначе. Там герой хватает героиню за волосы и присваивает по праву сильного. Что она при этом чувствует? Ничего, кроме счастливого трепета – а если чувства другие, то эта девушка неправильная, и несите новую.
А если главный герой рохля и мямля, то обязательно найдется тот, кто его обойдет.
Анри, допустим. Светский эльф, который так пронизывающе смотрел сегодня на Элизу, словно вдруг взял и забыл о своих пробирках и зельях. Щеголь, который подошел к ней ближе, чем позволяли приличия. Оберон поймал себя на том, что начинает злиться.
– Вы мне нравитесь, Элиза, – признался Оберон. – И я слишком дорожу вами, чтобы применять силу в этих странных отношениях.
– Дорожите? – удивленно переспросила Элиза. – Впрочем, да. Триста тысяч золотых крон. Вы очень щедро за меня заплатили.
Оберон выразительно завел глаза.
– Иногда мне кажется, что у женщин есть какой-то врожденный дар злить мужчин, – заметил он. – А у мужчин – привязываться к тем, кого они спасают.
На щеках Элизы появился румянец. Острый взгляд из-под пушистых ресниц уколол Оберона.
– Я знаю, – ответила она. – И благодарна вам за то, что вы меня не торопите. Это… – Элиза замялась, подбирая слова. – Это непривычно. И это очень правильно. А вообще я иногда говорю, не думая, так что простите меня за это. Меньше всего я хочу обидеть своего единственного друга.
В эту минуту она была настолько милой и трогательной, что улыбка Оберона сделалась еще шире.
– Прощаю, – ответил он. – Давайте отдыхать.
Те тридцать шагов, что сейчас лежали между ними, позволили им спокойно переодеться ко сну. Забрав пижаму, Оберон пропустил Элизу в спальню и услышал, как негромко шелестит одежда. Домовые поставили аккуратный диван так, что он отлично вписывался в обстановку – Оберон старательно думал о пустяках, чтобы не думать об Элизе.
Он знал, что может все разрушить – знал и не хотел этого.
Едва слышно щелкнул замок – Элиза открыла дверь и спросила:
– У вас есть какие-нибудь книги? Я обычно читаю перед сном… если вы не против, конечно.
Оберон устало покосился на стопку тонких желтых папок, которую принесли и положили на столик в гостиной, и сказал:
– А я перед сном обычно работаю. Смотрю финансовую отчетность по факультету и учебные планы. Книги в моем кабинете, взгляните на них, если хотите.
Элизу не надо было приглашать дважды. Войдя вместе с Обероном в его кабинет, она восторженно ахнула, и в ее глазах поселился радостный блеск. Глядя, как она идет вдоль книжных полок, то завороженно останавливаясь, то дотрагиваясь до позолоты корешков, Оберон подумал, что надо бы сделать ей подарок. Что-нибудь не слишком дорогое, но интересное, то, что обрадует ее. Допустим, шкатулку из белого дерева с красивой инкрустацией – Элиза сможет туда положить свою жемчужную подвеску.
Женевьев всегда любила приятные мелочи. Оберон вспомнил о ней и удивился: воспоминание почти не причиняло ему боли, словно прошлое наконец-то осталось в прошлом.
– У отца была библиотека, – сообщила Элиза. – Но не такая большая, конечно. Ваша – это что-то невероятное. Можно взять эту книгу?
«Введение в историю магии» великого фон Крайста – Оберон вопросительно поднял левую бровь, удивляясь такому выбору.
– Разумеется, – ответил он. – Почему именно фон Крайст? Он страшный зануда, честно говоря, хоть и гений.
– Не совсем, – ответила Элиза, снимая книгу с полки. – К нему надо привыкнуть, но он пишет интересно. Я начала его читать, когда отец был жив, а потом… Потом стало не до того.
Элиза нравилась Оберону все больше и больше. Любовью к чтению, поворотом головы, спокойной речью, уверенностью в себе. Когда они пришли в спальню и устроились каждый на своем ложе, то на какой-то миг Оберону сделалось не по себе.
«Робею, словно школяр, – сердито подумал он и тотчас же добавил: – Просто я вообще отвык от того, что рядом со мной может быть женщина. Отвык, решил, что мне ничего этого не нужно, а теперь…»
От этого понимания стало еще противнее. Несколько дней назад в нем не было этой вязкой дряни. Присутствие Элизы сделало его размазней. В конце концов, зачем терять время? Никто из его знакомых не медлил бы. Запереть все двери, изолировать спальню заклинанием, поглощающим звуки, и пойти на диван к девушке, которую он фактически купил.
Что может быть проще-то? Зачем делать вид, что ему важно считаться порядочным человеком? Декан факультета темной магии по определению сволочь – ну вот и надо быть сволочью для собственного душевного комфорта.
Элиза принадлежит ему. Она достаточно умна, чтобы не сопротивляться.
Оберону казалось, будто он горит. Кругом расплескалось невидимое пламя, оно жгло, оно выкручивало наизнанку. Кажется, Элиза поняла его чувства, потому что отложила книгу и посмотрела в сторону кровати Оберона со страхом, сквозь который проникала брезгливость.
– Что-то не так? – спросил Оберон, взглянув на девушку поверх папки с финансовыми отчетами факультета за лето. Дьявол и сто его дьяволят, он держал эту дурацкую папку, словно щит! Можно подумать, кусок плотной бумаги закрыл бы его от тягостных мыслей.
– Ничего, – прошелестела Элиза. – Надеюсь, что все в порядке.
Оберон еще какое-то время с крайне отстраненным видом шелестел бумагами, а потом подумал, что это невыносимо. Когда он поднялся с кровати и двинулся к двери, Элиза испуганно села, натянув одеяло чуть ли не до шеи. Где-то в гостиной заворчал верный Пайпер.
– Куда вы? – встревоженно спросила она. Оберон улыбнулся, махнул рукой.
– Спите, Элиза. Я помню про тридцать шагов.
Некоторое время он топтался по гостиной, прикидывая количество шагов, а потом прошел к окну и открыл рамы. Прохладный ветер ударил его в лицо, освежил, поднял все волосы дыбом. С гор спускался туман, Оберон чувствовал запах далекого дождя и красных кленовых листьев.
Через несколько минут его стало знобить, и с ознобом пришло облегчение. Ломать не строить – можно окончательно разрушить все ценное, просто поддавшись порыву.
А Оберон хотел именно строить. Основательно и надолго.
Когда он, продрогший и спокойный, вернулся в спальню, Элиза уже спала.
Глава 4. Учебный год начинается
Первый учебный день… Студентов собирали в большом зале, и, сидя на неудобном скрипучем кресле рядом с Анри, Элиза смотрела, как юноши и девушки, веселые, нарядные, шумные, входят в двери, и невольно завидовала им. Ей вдруг стало невероятно жаль, что она не с ними. Ей вдруг захотелось учиться, сидеть вместе с этими ребятами и девушками в лектории, списывать у кого-нибудь домашнее задание.
Это была настоящая жизнь – светлая, веселая, счастливая.
Оберон стоял возле кафедры, перебирал какие-то бумаги. Рядом с ним о чем-то негромко говорили двое преподавателей: строгая властная дама с высокой прической и совсем молодой мужчина, такой рыжий, что казалось, будто в зале зажгли еще одну лампу. По седым волнам прически дамы плыли маленькие кораблики; Элиза знала, что этот магический аксессуар в большой моде у немолодых леди.
– Дьявол с ним, – услышала она усталый голос Оберона. – До зимней сессии пусть сидит. А там за ним наберется столько нареканий, что он убежит сам.
Дама кивнула. Элиза подумала, что это она вчера была в деканате.
– Задумались? – поинтересовался Анри. Сегодня на нем был нежно-зеленый сюртук, рубашка, украшенная тонкой вышивкой и белоснежные брюки – в этом торжественном наряде зельевар еще больше был похож на эльфа.
– Да, – улыбнулась Элиза. – Подумала, что тоже хочу учиться.
Один из студентов, высоченный парень с такими кулаками, которые сделали бы честь любому кузнецу, вдруг хлопнул в ладоши, и по залу разлетелись огненные птицы. Девушки заахали, зааплодировали, а птицы сделали круг над рядами и рассыпались пригоршнями розовых лепестков. Зал наполнился смехом, веселыми возгласами. Тоненькая блондинка вскочила со своего места и расцеловала здоровяка так лихо, что по залу прошел одобрительный гомон.
– Да, первый учебный день это всегда радость, – ответил Анри. – Но уже завтра тут будет невероятно скучно. Все они зароются носами в учебники… а вот и студенты вашего жениха!
В двери вошла компания молодых людей в одинаковых темно-серых одеяниях, и Элиза невольно поежилась. Ее вдруг охватило холодом, висок дернуло острой болью, и далекий голос истошно заорал: «Беги! Спасайся!» В зале стало как-то тише: разговоры утратили живость, девушки перестали улыбаться, выпрямили спины и опустили руки на колени. Студенты факультета темной магии расселись на последнем ряду, и тогда Элиза смогла дышать спокойнее.
Они ведь не будут бросать в нее серебряную стружку прямо здесь, на глазах своего декана? Не говоря уже о том, чтобы дотрагиваться до ее бедра… Она не оборотень, ее сдерживает вшитая нить, она никому не сделала ничего плохого…
Элизу стало тошнить. Все тело покрылось мерзким ледяным потом.
– Что с вами? – встревоженно спросил Анри. Элиза дотронулась до виска и едва слышно ответила:
– Ничего. Иногда голова кружится.
Анри понимающе кивнул. Оберон посмотрел в их сторону, нахмурился, словно хотел о чем-то спросить, и Элизе вдруг стало легче. «Должно быть, он бросил какое-то заклинание», – подумала она, и в эту минуту в зал вошел еще один человек.
– Какая прелесть, – язвительно произнес Анри. – Его высочество Жоан Абаринский и Гилевийский. Говорят, он измучил своим характером короля Висена и все королевство, за это его сослали к нам. Будто нас некому мучить!
– Думаете, в академии его исправят? – спросила Элиза, глядя, как принц идет по проходу, выбирая себе лучшее место. Студенты смотрели на него с интересом и любопытством. Принц действительно производил впечатление. Осанка, властное выражение лица, дорогая одежда – все говорило о том, что в академию пожаловала значительная особа.
Анри лишь махнул рукой.
– Невозможно! – ответил он. – Таких и палкой не переделать! Вчера он потребовал, чтобы госпожа Летиция принесла ему кофе, да поживее.
– Госпожа Летиция это та дама? – поинтересовалась Элиза, кивнув в сторону седой волшебницы, которая вместе с Обероном шла к преподавательскому ряду. Анри кивнул.
– Да, она декан факультета зельеварения, моя непосредственная начальница. Сами понимаете, как она восприняла эту просьбу.
– Без особой радости, конечно, – сказала Элиза. «Разберемся», – услышала она голос Оберона: тот мягко пожал руку госпожи Летиции, окинул взглядом зал и вскоре сел рядом с Элизой.
Ей сразу же стало спокойнее. Когда Оберон был рядом, она ничего не боялась. Вот только вчера… Элиза не знала, что думать. Оберон выглядел так, словно хотел убить ее или надругаться. Когда он вышел из спальни, она невольно вздохнула с облегчением.
– Как вы? – негромко спросил Оберон. Когда Элиза проснулась, он уже успел уйти, но недалеко: выглянув в коридор, Элиза увидела его возле большой доски с расписанием уроков, и они оба вздохнули с облегчением. Домовые приготовили для нее одно из лучших платьев, привезенных из родительского дома, и, одеваясь, Элиза чувствовала, что сегодня должно случиться что-то очень важное.
– Все хорошо, спасибо, – ответила Элиза. Принц тем временем спустился в первый ряд, не найдя достойного места для своей особы, окинул сидящих презрительным взглядом и подошел к Анри.
– Встаньте, – холодно приказал его высочество. – Вы заняли мое место.
Некоторое время Анри удивленно смотрел на него так, словно не мог поверить, что студент приказал уйти ему, преподавателю. Жоан смотрел с усталым равнодушием, сквозь которое пробивалось досадливое нетерпение. Студенты и преподаватели поняли, что в зале начинается театральное представление, причем бесплатное, и дружно прекратили разговоры.
– Дорогой мой, – почти ласково заметил Анри. – Я не твой слуга. Я один из твоих наставников.
– Ну и что? – осведомился принц. – Пошел отсюда.
Анри вопросительно поднял левую бровь. На его щеках проступил румянец, ноздри дрогнули. Элиза почувствовала, что он разъярен – от зельевара так и веяло гневом, и он не считал нужным его сдерживать.
– Прояви уважение, – посоветовал Анри прежним мягким тоном. – Это еще не поздно сделать.
Разумеется, принц не собирался проявлять какого-то уважения и сделал крупную ошибку: протянул руку и взял Анри за лацкан.
В следующий миг по залу прошел ледяной ветер, почти обрывающий дыхание – когда Элиза смогла дышать, то увидела, что Анри уже не сидит рядом с ней, а стоит, вскинув руку к потолку.
Принца не было. Элиза удивленно подняла голову и увидела, что Жоан болтается над залом, смешно загребая руками и болтая ногами, пытаясь найти в воздухе хоть какую-то опору. С него сбило наглый лоск – сейчас принц выглядел таким нелепым, что все расхохотались.
– Отпусти меня! – заорал Жоан. – Мерзавец! Я буду жаловаться королю!
– Да-да, твой отец узнает об этом, – практически пропел Анри, и его лицо на мгновение сделалось властным и жестоким, лицом незнакомца, словно он приподнял маску и тотчас же вернул ее на место. Элиза испуганно обернулась к Оберону. Она понимала, что Анри прав, и принцу надо преподать урок хороших манер, раз уж родители не научили. Но ей почему-то стало жаль Жоана, таким растрепанным и покрасневшим он был.
– Отпустите его! – взмолилась Элиза. – Хватит!
Анри провел рукой по воздуху, и невидимая рука поволокла принца под потолок и там разжалась. Жоан полетел вниз с самыми простонародными воплями: рука подхватила его за воротник, подбросила еще раз и мягко поставила на пол. Принц покачнулся, но все же удержался на ногах. Взгляд, которым он испепелял Анри, был ужасен.
– Дуэль! – прошипел Жоан. – Дуэль сегодня же! Пистолеты, и без всякой магии!
Анри чопорно поклонился.
– Я к вашим услугам, – церемонно ответил он.
– Прекратите немедленно оба!
Голос был вроде бы негромким, но он полностью накрыл зал. Элиза обернулась – по проходу с торжественной важностью двигался крошечный старичок, почти карлик. Огромный воротник-стойка алой мантии поднимался над его сверкающей лысиной, словно щит.
– Ректор Акима, – прошептал Оберон. Можно было и не представлять: старичок держался так, что не мог быть кем-то другим.
– Сядьте, юноши, – произнес ректор, выйдя к кафедре. Ни принц, ни Анри не захотели спорить. Анри занял свое прежнее место, а Жоан почти упал в кресло в третьем ряду, возле стайки девушек в розовом. Девушки смотрели на него с сочувствием и интересом, одна из них заботливо погладила его по руке, вторая поднесла к носу хрустальный флакон с нюхательной солью. Пусть наглец с невероятным самолюбием, но все же принц – а к принцам надо держаться поближе. Иногда так и в принцессы выбиваются.
– Никаких дуэлей в академии не будет, – продолжал ректор. – Я призываю студентов уважать своих преподавателей. А преподаватели пусть имеют некоторую снисходительность к пылу юности.
Элиза покосилась в сторону Анри.
Он сидел совершенно спокойно, его вид был равнодушен и невозмутим. Но Элиза чувствовала, что впереди всех ждут неприятности.
Ректор говорил долго – так долго, что часть студентов начала дремать. На последних рядах уже перебрасывались огненными шариками-веселушками, которые вызывали щекотку, и хихикали. Элиза сидела с идеально прямой спиной, смотрела на Акиму, и серебряная нить в ее ауре была почти неразличима.
Если нет того опыта, который был у Оберона, то ее и не заметить. Вот и прекрасно: Элиза будет жить спокойно, не опасаясь, что особо рьяный студент обезумеет от ненависти к порождениям тьмы настолько, что применит на ней навыки, которые получил во время занятий.
Парни, которые учились на факультете Оберона, были полны ненависти. Ненависть двигала всей их жизнью – у каждого порождения тьмы отняли или изувечили близкого человека. Иногда Оберон думал, что без потери не станешь охотником.
Он ведь тоже потерял. И только после смерти Женевьев окончательно стал тем, кем стал.
– А кто та девушка с деканом? – услышал Оберон едва различимый шепот. Второкурсницы с факультета предвидения, деловитые и любопытные, им до всего было дело. Не надо было оборачиваться, чтобы понять: они глаз не сводят с декана и его спутницы.
– Это его невеста. И новая ассистентка милорда Ламера. Вчера приехали.
Акима наконец-то закончил свою речь, хлопнул в ладоши, и над залом вспыхнули огоньки – знак начала учебного года. Неугасимое пламя символизировало свет науки, который разгоняет тьму невежества и защищает от бед. Студенты восторженно ахнули и зааплодировали.
Оберон не мог не радоваться тому, что на них с Элизой больше не покушались. И искренне удивлялся тому, что убийцы оставили свои попытки добраться до них. Домоправительница вчера прислала ему очередное письмо: ремонт идет, ничего не нашли, никто не интересовался делами юной Леклер.
Это было странно. Оберон полагал, что случилось нечто, после которого смерть Элизы стала бессмысленной. Но каким было это нечто? Почему организатор потратил время и немалые деньги на сгибельника и артефакт для пистолета, а потом все бросил?
Неужели Элиза почему-то стала не нужна ему?
Чем больше Оберон думал об этом, тем сильнее верил в то, что убийца еще нанесет удар. И надо быть к нему готовым.
Когда студенты потянулись к выходу из зала, Оберон вдруг увидел, что принц Жоан вдруг быстрым шагом спустился и придержал Анри за руку. Зельевар остановился с таким видом, словно собирался отправиться на дуэль прямо сейчас.
– Прошу меня простить, милорд, за мою дерзость, – насколько мог судить Оберон, принц говорил совершенно искренне. Ему и в самом деле было стыдно. – Я сам не понимаю, что на меня нашло. Я, конечно, бесстыжий наглец и гордец, так говорят мои родители, сестры с братьями и весь наш двор, но не настолько. Простите меня. Я действительно поступил плохо.
Анри сцепил руки за спиной, покачался с пяток на носки. Выглядел он крайне задумчиво.
– И вы меня простите, – ответил он. – Обычно я не швыряю студентов по залу, какими бы наглецами и гордецами они ни были. Мой максимум – это отработка, мытье полов в большой лаборатории.
– Подождите, – нахмурился Оберон. В груди снова ожило предчувствие неприятностей. – Ваше высочество, ну-ка взгляните на меня.
Принц послушно вытаращил на него глаза – Оберон дотронулся до его лба, всмотрелся, но не обнаружил ни затемнений ауры, ни мутных нитей в зрачках, которые указали бы на магическое воздействие.
– Что-то страшное? – спросил Жоан, и за страхом в его голосе звучало любопытство. Кажется, парня просто завораживала магия, поэтому он и набился в студенты.
Что еще ему делать дома? Пить и портить девок? Если у тебя есть хоть капля ума, то это быстро приедается – а этот Жоан не был дураком. Дураки никогда не просят прощения.
– В том-то и дело, что ничего, – признался Оберон. – Анри, дай, я проверю…
– Я бы все почувствовал, – хмуро сказал зельевар, но все же подставил лоб под его руку. Ничего. Все было чисто. Один нахамил, второй от этого вспыхнул, как спичка, но раньше Анри всегда сохранял ленивое равнодушное спокойствие. Он никогда не сорвался бы от обычной венценосной невоспитанности так, чтобы бросать принца крови, словно мячик. Оберон убрал руку, и Анри вздохнул.
