Текст книги "Академия под ударом (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
В день, когда хоронили Женевьев, тоже шел дождь. Оберон не знал, почему вдруг вспомнил об этом, почему перед ним вдруг встало кладбище, белая громада фамильного склепа Ренаров и он сам, почти не отличимый от мертвеца.
Пассажиров было мало. Осенью люди предпочитают отправляться на юг, а не на север. Кому нужны края морошки и сосен, если где-то есть теплое синее море? Прошел разносчик газет, наткнулся на каменное лицо Оберона и не осмелился предлагать товар. Прошли важные проводники в темно-синих мундирах, встали на разметке. Разносчик газет снова махнул свежим выпуском «Ежедневного зеркала», но так и не нашел покупателей.
Передовицу украшал портрет ее величества Раймунды с черной полосой. Сорокадневный траур истекал послезавтра, принц Эдвард готовился надеть корону.
Говорили, что он будет хорошим королем. Оберон почему-то радовался тому, что все маги испокон веков могли позволить себе плевать на любых королей, плохих ли, хороших. Это короли приходили к магам и кланялись им в ноги.
– Я не знаю, – признался Оберон. Взгляд, брошенный на него из-под вуали, был удивленным, и Оберон решил объяснить: – На вас напали именно тогда, когда вы выставили сластолист. Значит, птичка ускользнет из клетки, у дома будет новый хозяин. Значит, надо торопиться, убить ее и его – злоумышленник не думал, что вы будете ночевать одна. Начнется неразбериха, суета, следствие. Слуги разбегутся, дом опустеет. Можно будет прийти и взять необходимое. А убивать вас до этого было все-таки опасно. Дочь и отец умерли в один месяц, какой-нибудь ретивый следователь мог увидеть, что дело нечисто.
Он сжал переносицу и добавил:
– Иногда я просто чувствую, что все вот так, а не иначе.
Элиза понимающе кивнула. Вдалеке показалась тяжелая морда паровоза в окружении дыма – будто дракон выползал из норы – и Оберон невольно ощутил прилив сил. Он любил путешествовать, ему нравились поезда и дорога, особенно в приятной компании.
Возле ног Элизы что-то завозилось и негромко запищало. Оберон увидел рыжего щенка – маленького, пушистого, смотревшего с самым несчастным и умоляющим видом: возьмите меня, пожалейте меня! Элиза ахнула, присела к щенку, погладила, защебетала что-то бессмысленно ласковое.
– Какой маленький! Ты чей?
Щенок, разумеется, не ответил. Он усердно замахал хвостишком, пустился чуть ли не в пляс: Элиза понравилась ему, и он всеми силами старался показать, насколько он хорош и каким замечательным другом и защитником станет. От шерсти рассыпались искры, прожгли подол дорожного платья, но Элиза этого не заметила.
– Это не собака, – произнес Оберон, всмотревшись в щенка. – Это квиссоле, у них тут, должно быть, лежка неподалеку.
– Квиссоле? – удивленно спросила Элиза, гладя щенка. – Что это?
– Магический зверь, – объяснил Оберон. – В древние времена они сопровождали каждого мага. Если хотите, возьмите его. В академии можно держать животных.
Элизе не надо было предлагать дважды. Она подхватила щенка на руки, рассмеялась, и Оберону подумалось, что это, должно быть, первое радостное событие для девушки за много дней. И в замке ей будет не так одиноко и тоскливо.
– Спасибо, – она посмотрела на Оберона с таким теплом и любовью, что ему сделалось мучительно неловко, почти как утром в столовой. – Мне всегда хотелось завести собаку.
– Вот и она, – улыбнулся Оберон. Поезд подошел к перрону, и проводники принялись открывать двери и ставить лесенки для пассажиров. Засуетились мальчишки в красных сюртучках, катя телеги с чемоданами и коробками в сторону отсеков для багажа. Элиза вдруг вздохнула, словно вспомнила, где находится и куда едет.
– Нам пора? – спросила она. Оберон кивнул, девушка взяла его под руку, и они пошли к проводнику.
В купе уже горели лампы, а на столике лежала свежая газета, и стояли стаканы с чаем и вазочка с печеньем. Элиза сняла шляпку, села и, сбросив пелерину, принялась устраивать в ней гнездо для щенка. Тот со знанием дела вытер лапки о ковер, запрыгнул к хозяйке и свернулся клубочком среди шелка и кружев. Элиза забыла о своих бедах, и Оберон поймал себя на мысли о том, что теперь ему тоже легко.
Он откинулся на мягкую спинку дивана, взял газету. Стенания по поводу смерти ее величества Раймунды уже успели утратить истерический тон: в основном, все статьи прославляли будущего государя. Оберон перевернул страницу и снова подумал: как хорошо, что он может позволить себе относиться к королям и их воле с исключительным равнодушием.
Ни один владыка не станет спорить с магами. Маги защищают мир и людей от порождений тьмы, и вызывать их гнев – значит ставить под удар всю страну.
Не будет Оберон и его товарищи лазать летом по болотам – к осени навьи опустошат Восточный предел. Там, где сейчас поселки и пшеничные поля, будет лишь бесплодная земля.
– Что там пишут? – поинтересовалась Элиза. В коридоре послышались шаги, в соседнем купе громко потребовали вина. По перрону пробежал последний мальчишка в красном, волок забытый чемодан. Проводник грозил ему кулаком, но мальчишка не обращал внимания.
– Все, как обычно, – ответил Оберон. – Ее величество Раймунда была славной государыней, ее сын будет славным государем. Вы уже придумали, как его назовете?
Щенок звонко чихнул, зевнул и закрыл глаза. Было видно, что он уверен: его жизнь удалась. Элиза улыбнулась.
– Пайпер, – сказала она. – Есть такой цветок, пайперлин розовый. На юге. Отец рассказывал мне о нем.
– Отличное имя, – одобрил Оберон. – Вообще квиссоле замечательные звери. Верные, ласковые. Он станет вам настоящим другом.
Поезд мягко качнулся, попятился назад и медленно-медленно поплыл вперед. Провожавшие махали пассажирам, дождь шел все сильнее, и Оберон ощутил ту легкую грусть, которая всегда бывает, когда уезжаешь. Элиза смотрела в окно с усталой задумчивостью, и Оберон невольно пожалел ее. Вся ее жизнь переменилась ровно за сутки – вот она едет на север, в академию, которой иногда пугают детей, и ей еще никогда не было так грустно и одиноко.
– Все будет хорошо, – серьезно сказал Оберон. – В академии вы будете в полной безопасности, а соседство со мной скоро закончится. Не вечной же будет эта цепь.
– Я никогда никуда не уезжала, – призналась Элиза. – Мне сейчас не по себе.
Она не успела договорить.
Оберон запер дверь в купе сразу же, как только они вошли – и сейчас ее открыли ключом проводника. Он успел выставить защитный блок и в то же мгновение почувствовал удар в грудь, а затем в живот.
Его сбросило с дивана на пол. Газета взлетела испуганной птицей, упала на диван, и издалека донесся свист. В купе скользнул темный силуэт – высокий мужчина держал в руке самый заурядный пистолет, к дулу золотым шнурком был прикреплен артефакт, усиливающий выстрел.
Вместо лица клубилась тьма, дымная, пахнущая гарью – падая в колодец без дна, Оберон смотрел в эту тьму, и в голове пульсировало: «Вот и все. Вот и все». Кажется, Элиза вскрикнула и затихла. Сквозь пульсирующую боль, что выворачивала его наизнанку, Оберон все же смог швырнуть отражающее заклинание – и в этот момент его ударило снова, впечатывая во мрак огненным кулаком.
Далеко-далеко завизжал Пайпер. Умолк.
– Вытягивайте ее. Я справлюсь.
Голос Оберона долетал до Элизы глухо, словно через подушку. Кругом был серый сумрак, сквозь который пробивалась боль в груди. Вот пришло осторожное прикосновение, исчезло, и боль неохотно сделала шаг назад. Элизу потянуло куда-то вверх, к звукам, жизни, свету.
Где она? Что случилось?
– Миледи? Вы меня слышите?
А это уже говорил незнакомец, возможно, тот, кто до нее дотронулся. Врач? Ее ранили?
Элиза попробовала открыть глаза и вскрикнула – таким злым и обжигающим был свет, полоснувший по зрачкам. Она зажмурилась, по щекам потекли слезы.
– Приходит в себя, – услышала Элиза, и говоривший восторженно добавил: – Вы совершили невозможное, милорд. Пять выстрелов! Ваша защита смогла отбить все!
Кажется, в их купе вошел человек, кажется, он стрелял. Элиза вспомнила, как от руки Оберона, выброшенной в сторону черной фигуры, растекся ослепляющий свет, а потом померк. Потом все померкло, остался лишь ужас понимания.
Это смерть. Им не вернуться.
Но Оберон поднял руку, и смерть захлебнулась своей яростью и отступила.
– Миледи? – в очередной раз окликнули Элизу.
– Где мы? – спросил женский голос, и Элиза удивленно поняла, что это она и спрашивает.
– В поезде, – с готовностью откликнулся незнакомец. – В медицинском вагоне. В вас и милорда Ренара стреляли.
Значит, ей не померещилось. Значит, те, кто отправил сгибельника, повторили свою попытку.
Только сейчас Элиза поняла, насколько велика была опасность, и как ей повезло, что вчера сластолист на окне увидел именно Оберон Ренар. Увидел и решил зайти в дом. Окажись на его месте кто-то другой… нет, Элизе страшно было даже думать об этом.
До руки Элизы дотронулись – прикосновение было осторожным, словно человек боялся как-то навредить ей. Элиза открыла глаза и сначала ничего не видела, кроме ослепительной белизны. Потом она увидела, что лежит на белой койке, и такая же белая простыня аккуратно прикрывает ее тело. Оберон сидел рядом на маленьком стуле, и женщина в зеленом халате врача бинтовала его грудь и плечо.
Элиза перевела взгляд правее и увидела сверкающий металлический лоток с каким-то тряпьем – окровавленным, страшным. Она узнала в нем рубашку Ренара, и ее окатило холодом. Чуть поодаль лежало ее собственное платье – чистое, без дыр и кровавых пятен.
– Как самочувствие? – в поле зрения появился мужчина в зеленом одеянии, судя по манере держаться, здешний главный врач. Взяв Элизу за запястье, он сосчитал пульс, заглянул ей в глаза и довольно кивнул.
– Не знаю, – выдохнула Элиза. – Рада, что жива.
– Благодарите вашего спутника, – серьезно сказал врач. – Он успел выставить защитную пелену, она отразила пули. Вас обоих сильно задело отдачей, но это, по счастью, не смертельно. Уже завтра все будет хорошо. И хорошо, что в поездах дальнего следования есть медицинские вагоны! Мы вовремя успели прийти к вам на помощь.
– А где он? – спросила Элиза. – Тот, кто стрелял в нас?
– Спрыгнул с поезда, – негромко ответил Оберон. Женщина закрепила бинт металлическими скобками, он поморщился, дотронулся до плеча, и Элиза с ужасом подумала, насколько же ему сейчас больно, если он остановил все эти пули. – Конечно, полиции уже сообщили, но его вряд ли найдут. Таких очень редко находят.
Его взгляд смягчился, и он добавил:
– Попробуйте поспать, Элиза.
– Вам больно? – спросила Элиза, понимая, каким будет ответ. Но Оберон лишь усмехнулся.
– Терпимо. Спите, Элиза. Все уже позади.
Элиза проснулась уже поздним вечером и обнаружила, что их успели перевести в обычное купе. Поезд мягко стучал по рельсам, за окнами царила непроглядная тьма, и свет лампы мягко плавал в отражении на оконном стекле. Оберон сидел на соседнем диване, лениво перелистывал газету. Пайпер сидел рядом с ним – увидев, что Элиза открыла глаза, квиссоле спрыгнул с дивана и бросился к ней, виляя хвостом и всячески показывая свою радость.
– Как вы? – спросила Элиза. Пайпер забрался к ней, нырнул под руку, ласково лизнул пальцы.
– Все в порядке, – ответил Оберон и перевернул страницу. – Скорее бы добраться до академии, там мы будем в безопасности.
Элиза погладила щенка, он смешно чихнул, зевнул и свернулся калачиком, собираясь спать. Теперь, когда с хозяйкой все было хорошо, он успокоился.
– Вы в очередной раз меня спасли, – сказала она, глядя на Оберона. Тот усмехнулся, пожал плечами, словно хотел сказать, что не сделал ничего особенного, и так на его месте поступил бы каждый. – Спасибо вам.
Оберон кивнул.
– Грудь болит? – поинтересовался он.
– Почти нет, – ответила Элиза, прислушавшись к себе. – Как вы себя чувствуете, Оберон?
– Терпимо, – усмехнулся Оберон. – Думаю о том, кому же ваша семья так успела навредить, что за нами посылают убийцу.
На мгновение Элизе сделалось жутко. Что, если и в академии им не будет покоя? Что, если убийца проникнет и туда, их ведь не оставят просто так, раз уж начали охоту! Оберон будто прочитал ее мысли, потому что успокаивающе произнес:
– В академии несколько уровней магической защиты. Посторонние туда не пройдут, а свои все на виду. Вам не о чем беспокоиться, Элиза. Поверьте мне.
– Я не знаю, – прошептала она. Теплое тельце щенка под рукой будто бы возвращало к жизни, сейчас Элиза понимала, что смогла избежать страшной опасности, и это понимание придавало ей сил. – Кто мог так ненавидеть нас с отцом? Мы никому не делали ничего плохого. Все любили его, у него не было врагов.
Она осеклась, понимая, что ничего не знает о своем отце. Элиза вспомнила, как в свой последний день отец приехал откуда-то, быстрым шагом прошел по гостиной, подошел к ней и, глядя с искренней любовью, произнес: «Девочка моя, ничего не бойся. Я знаю правду». Элиза настолько растерялась, что даже не смогла спросить, какую правду отец имеет в виду. А потом он заперся в кабинете и не отвечал, когда Элиза постучала и позвала его, потом был выстрел, и ее жизнь оборвалась.
– Перед смертью отец сказал мне, что знает правду, – Пайпер вздохнул, задремав, Элиза погладила его. – И что я не должна бояться. Может, дело в этом?
Оберон усмехнулся.
– Осталось выяснить, какую именно правду он имел в виду, – произнес он и, сунув пальцы в карман, вынул шарик артефакта и показал Элизе. – Ваша домоправительница пока не пишет ничего интересного. Но ремонт уже начали.
– Перед смертью отец сжег все бумаги, – сказала Элиза. – Правда, сейчас я уже не уверена, что это был он.
Следствие провели тщательно – все-таки генерал Леклер был не последним человеком в стране. Вердикт был однозначным: самоубийство, без малейшей примеси магии. Генерал проиграл все, что имел, не вынес такого позора и покончил с собой.
– Мы это выясним, – ответил Оберон, и Элизе понравилось, как прозвучало это «мы». Впервые за долгое время она наконец-то почувствовала, что не одна. Рядом с ней был человек, который мог защитить ее, и от этой мысли на душе становилось так легко, что хотелось петь.
– Я рада, что вы со мной, – призналась Элиза, и Оберон улыбнулся в ответ. Сейчас она видела в нем только хорошего человека. Не охотника на нечисть, не безжалостного убийцу – человека.
– Я тоже рад, Элиза, – ответил Оберон, и на мгновение Элизе показалось, что он видит именно ее, а не призрак убитой жены. Что оковы прошлого разрушились, дав Оберону свободу.
Это было так больно и радостно, что сердце пропустило удар.
«Мы сможем подружиться по-настоящему, – подумала Элиза. – Мы, возможно, сможем даже полюбить».
Глава 3. Господин зельевар
Анри Ламер, который встречал их на перроне, выглядел хмурым и обиженным на весь белый свет – он всегда был таким в последние дни лета. Оберон не сдержал улыбки: сколько он знал его, Анри ненавидел начало учебного года, тупость студентов, которые не отличают стружку корня варфоломеевой травы от соскоба с козьего копыта, и то, что нужно вести занятия и заполнять документацию, а не парить мыслью в вершинах зельетворчества.
– Я привез тебе помощницу! – заявил Оберон сразу же, без приветствий. – Прошу: Элиза Леклер, с сегодняшнего дня официально в штате академии. Она, кстати, моя невеста, так что искренне рекомендую тебе быть паинькой.
Анри выразительно завел глаза к низкому серому небу. На севере давно царила и правила осень, все было рыжим и золотым, догорающим, и господин старший зельевар академии казался кем-то вроде осеннего эльфа: аккуратно уложенные светлые волосы, бледное лицо античной статуи, щегольской сюртук с золотой искрой. Красавец, все студентки рвались остаться с ним наедине, но Анри не желал смотреть дальше своих бутылочек с зельями.
Оберон не переставал этому удивляться.
Элиза бросила в его сторону настороженный взгляд, словно хотела напомнить, что так и не сказала ему «да», и не стоит говорить об их возможном браке настолько самоуверенно. Но она ничего не сказала, а Оберон сделал вид, что не заметил, как Элиза на него посмотрела.
Можно подумать, это такая неприятная судьба, стать его невестой.
– Приветствую, миледи, – поклонился Анри, протянул руку по профессорской вольнодумной привычке пожимать изящные девичьи пальцы, а не целовать их. – Что за нити в вашей ауре?
– На нас напали, – ответила Элиза, удивленно обменявшись с ним рукопожатием. – Но господин декан проявил чудеса храбрости и спас нас обоих.
Анри снова завел глаза к небу. Иногда он бывал невыносим, но Оберон знал: случись что, ему не найти более преданного друга, помощника и защитника. Анри всегда готов был прикрыть ему спину в случае проблем, и Оберон отвечал ему взаимностью.
– Теперь придется проявлять чудеса изворотливости, – заметил Анри, когда они неспешным шагом двинулись к экипажу. – В этом году у нас куратор из министерства магии и еще один тип уже от управления образования. Оба исключительно мерзкие, оба терпеть не могут друг друга, уже сунули нос в мою лабораторию и успели переругаться.
– Полагаю, ты тоже не молчал? – поинтересовался Оберон. Они прошли к стоянке, и он увидел красный экипаж академии, в который уже погрузили их с Элизой вещи. Возница Жан-Жак, которого в прошлом году леший три дня водил по местным лесам, клевал носом на своей скамье, лошадка меланхолично хрупала яблоком.
– Еще бы я промолчал! – фыркнул Анри. – Ненавижу, когда министерские сморчки суют свои немытые лапы в мои сундуки, – он покосился на Пайпера и вдруг улыбнулся. Щенок весело замахал хвостиком – зельевар ему тоже понравился. – Кстати, о лапах, миледи. Ваш квиссоле будет славным охотником на крыс, насколько я вижу.
Элиза одарила его хмурым взглядом из-под пушистых ресниц и, подхватив с земли щенка, прижала его к себе покрепче. Помогая ей устроиться в экипаже, Оберон поинтересовался:
– А что-нибудь еще интересное ты видишь?
Анри прищурился, пристально взглянул на Элизу, и в его взгляде мелькнул отчетливый мужской интерес.
– Я вижу цепочку между вами, – негромко сказал он. – Она потихоньку растягивается, исчезнет через пару недель. А еще на вас напали вчера. Нам нужно ждать незваных гостей?
– Боюсь, что нужно, – ответил Оберон. Элиза сидела рядом с ним, и он чувствовал, как где-то в глубине его души начинают звенеть невидимые струны. «Она мне нравится, – в очередной раз признал Оберон. – И то, что я вчера в очередной раз спас ее, привязывает нас друг к другу все крепче».
Утром между ними было уже двадцать шагов. Можно провести ночь в одной комнате, но на разных кроватях. Приказать домовым принести в его спальню диван…
Оберон сам поразился тому, насколько муторно от этого стало на душе.
Экипаж покатил по дорожке среди красно-рыжих кленов. Дорога уходила в гору, и отсюда уже был виден замок: массивный, подавляющий, даже грубый. Башни и башенки не украшали его, как чепцы и кружева не украшают уродливую женщину, а делают ее нелепой. Но Оберон любил этот замок – ему всегда здесь было спокойно и уютно.
Мы ведь любим матерей и бабушек не за красоту.
– Можешь на меня рассчитывать, – произнес Анри. – Как приедем, сварю для вас зелье. Отойдете друг от друга еще на десять шагов уже вечером.
Оберон усмехнулся. Наверно, это должно было обрадовать его, но он почему-то не испытывал радости.
Все случившееся казалось ему сном или миражом. Провел ночь с девушкой, несколько раз спас ее жизнь, привязался к ней, прикипел – и теперь с каждой минутой все возвращалось на круги своя. Они отдалялись друг от друга, и это, должно быть, было правильным.
– Благодарю вас, – улыбка Элизы была по-настоящему чарующей. – Эта боль в груди что-то невыносимое.
Лицо Анри озарилось той улыбкой, которой Оберон у него раньше не замечал. Вроде бы ничего особенного, но ему вдруг захотелось взять старого друга и коллегу за воротник и посоветовать вести себя прилично, как он позавчера посоветовал министерским сморчкам.
Раз уж пожираешь девушку взглядом, то хотя бы не чавкай.
«Я дурак, – признался Оберон. – Она совершенно свободна. Она не приняла моего предложения. Да, я называю ее своей невестой, а она этого не отрицает. Да, я сам предложил ее в помощницы Анри, никто не тянул меня за язык. Кто тут дурак? Я тут дурак, невесть чем набитый».
Он напомнил себе, что вообще-то выплатил долги покойного генерала, а Элиза выставила на подоконник сластолист. По всем законам, писаным и неписаным, он имел на нее права.
Почему-то от этой мысли стало еще хуже.
– Никогда не видела такого замка, – призналась Элиза, когда экипаж въехал в ворота. Она смотрела по сторонам с искренним любопытством, и Пайпер на ее руках тоже глазел с интересом. – Он странный. Но уютный.
Оберон улыбнулся. Экипаж въехал во внутренний двор, и Оберон подумал, что вернулся домой, к привычной, спокойной и предсказуемой жизни. Студенты, которые сидели на скамейках, наслаждаясь теплым деньком, помахали ему. На руке второкурсника Пауля Оберон заметил шнурок с волкудлачьим клыком.
Что ж, не он один охотился этим летом.
– Эти два типа, кто они? – поинтересовался Оберон, помогая Элизе спуститься из экипажа. Мелькнула неприятная мысль, что с этими министерскими господами в замок мог заявиться и убийца. Анри усмехнулся.
– Морис Лаваль и Николя Азуле. Приехали без слуг, – ответил он. – О, кажется, я уже слышу, как они скандалят.
Одно из окон открылось, во двор выглянула госпожа Бьянка и энергично замахала Оберону тонкой сухой рукой.
– О, господин декан, наконец-то! – воскликнула она. – Скорее! У нас проблемы в деканате!
Оберон вздохнул – начинался учебный год, и ему было тоскливо и в то же время как-то весело. Сейчас, вернувшись в академию, он ощущал биение жизни во всей ее полноте.
Он снова был на своем месте.
Элиза испуганно посмотрела на него. Оберон снова улыбнулся и взял ее за руку.
– При деканате есть комната отдыха, – сказал он. – Там вполне уютно.
– Нам хватит двадцати шагов? – настороженно спросила Элиза. Оберон прикинул планировку и ответил:
– Хватит. Волноваться не о чем.
Комната отдыха оказалась вполне уютной. Опустившись на маленький диван возле окна, Элиза вытянула ноги и подумала, что страшно устала.
Эти несколько дней с нападениями и чудовищами вымотали ее полностью. Позавчера она и представить не могла, что окажется в академии, тем более, в качестве невесты декана факультета, окруженного самой темной славой. Элиза вспомнила, каким было лицо Оберона, когда он называл ее невестой: наглец! Но наглец в своем праве, и она не будет с ним спорить.
Лучше жить тут в качестве невесты, чем содержанки. Это вызовет меньше вопросов, ухмылок и гадких предложений.
И ведь и эту ночь им придется провести вместе, и много других ночей! Это понимание вызывало в Элизе томительную неловкость. Она всегда знала, что будет делить комнату с мужчиной только в одном случае – если он станет ее мужем.
А сейчас все развивалось слишком быстро, чтобы она успела привыкнуть. Элиза поняла, что окончательно запуталась в своих чувствах.
На подоконнике Элиза заметила тонкую колбу артефакта, наполненную золотистой жидкостью. Артефакт покоя, вспомнила она, такой же был в кабинете ее редактора. Элиза поймала себя на том, что ей становится легче. Напряжение утекало прочь.
Да, ее жизнь изменилась. Но рядом с ней человек, который успел не раз показать свою порядочность. Оберон спасал ее жизнь, рискуя своей – тут нельзя испытывать ничего, кроме благодарности. Сейчас они оба в безопасности. Элиза начнет работу в лаборатории Анри, все постепенно утрясется, и жизнь покатится дальше своим чередом.
И они обязательно выяснят, кто стоит за убийством ее отца. Элиза поклялась, что вернет генералу Леклер его честное имя – и Оберон вполне разделял ее стремление. Элизе думалось, что она нашла в нем настоящего друга – и это ее радовало.
Потом она задремала и очнулась от того, что кто-то осторожно прикоснулся к ее запястью. Открыв глаза, Элиза увидела Анри, тот успел сменить свой щегольской сюртук на нечто, похожее на одеяние врача, и держал в руке бокал, от которого поднимался розоватый дымок.
– Вот, – произнес он. – Выпейте. И вечером между вами будет на десять шагов больше. Оберон уже насладился моим зельем, слышите, как фыркает?
– Благодарю вас, – улыбнулась Элиза, принимая бокал. Варево приятно пахло земляникой, но на вкус оказалось настолько отвратительным, что Элиза с трудом смогла сделать несколько глотков. Ей казалось, что еще немного, и ее вырвет.
– Не могу больше, – прошептала она. Из глаз брызнули слезы, лицо свело гримасой. Анри сел рядом, оценил то, что осталось в бокале, и велел:
– Допивайте.
Это было сказано так, что Элиза не отважилась спорить. Через силу она осушила бокал и прошептала сквозь слезы:
– Невыносимо…
Анри ободряюще улыбнулся.
– Вы умница, – похвалил он. – Редко кто справлялся с моими зельями настолько решительно.
Похвала подбодрила Элизу, она даже смогла улыбнуться в ответ. Мерзкий вкус гнилого болота таял во рту, оставляя лишь далекий оттенок кисловатых ягод. Что ж, она будет пить это зелье столько, сколько потребуется.
– Я стараюсь, – ответила Элиза. – Мы ведь будем работать вместе? Оберон говорил, что вам нужна ассистентка.
Анри рассмеялся.
– О да! Тем более, настолько отважная девушка. Вы уже работали с зельями?
– Нет, – призналась Элиза. – Я переводчица. Все зелья, которые я знаю, это травяной сбор от простуды, его заваривала моя домоправительница.
Из деканата донесся возмущенный женский возглас: «Да как же так можно? Что вы себе позволяете?» Незнакомый молодой мужчина звонко добавил: «Право же, это бессовестно!» Анри посмотрел на дверь, усмехнулся.
– Что ж, переводы требуют аккуратности, я полагаю, – сказал он. – Да я и не буду поначалу вас как-то нагружать. Полы моют домовые, а вам останется сортировка ингредиентов. Простая работа, но довольно нудная. Впрочем, вы, должно быть, усидчивы.
Элиза смущенно улыбнулась.
– Боюсь, милорд, я плохо разбираюсь в ингредиентах. Вернее, совсем не разбираюсь.
Анри только рукой махнул. В нем было что-то настолько легкое, светское, непринужденное, что Элиза совершенно расслабилась и успокоилась. Если отвлечься, то можно было представить, что они находились где-нибудь в гостиной, на малом приеме у баронессы Конти, беспечно болтали о каких-нибудь пустяках, и это было настолько спокойным, настолько нормальным и правильным, что оковы, стиснувшие Элизу после смерти отца, дрогнули и разжались.
– Пустяки, – весело сказал Анри. – Я дам вам определитель, он поможет. Тут и первокурсник справится, но я не рискну их пускать в лабораторию. Они обязательно утащат что-нибудь.
Элиза рассмеялась. Оберон о чем-то заговорил в деканате: она не могла разобрать слов, лишь слышала интонацию, тяжелую и властную. Когда он так говорил, ему наверняка все подчинялись, и никто не отваживался спорить.
– Почему вы так уверены, что утащат? – поинтересовалась она. Анри улыбнулся, и Элиза подумала, что он похож на эльфа. Такой же изящный, непринужденный, привлекательный. Того и гляди пустится в пляс или возьмет маленькую арфу и заиграет, как и положено эльфу.
От зельевара едва уловимо пахло апельсиновой туалетной водой. Элиза невольно подумала о криках чаек над песчаным пляжем, солнце, морских волнах – юге, которого никогда не видела.
– Потому что я и сам был студентом, – с прежней непринужденностью светского щеголя признался Анри. – И знаю, как привлекает возможность стащить ингредиенты и приготовить что-нибудь очень нужное и очень запретное. А это нужное и запретное всегда хорошо оплачивается.
– Например?
– Например, напиток лунной любви, – Анри сцепил пальцы в замок на колене, мечтательно улыбнулся. – Девушка выпьет его и не сможет сказать «нет». Впрочем, и юноша тоже. Знали бы вы, сколько браков заключилось с помощью этого напитка! Баронесса Лефре, например, вышла замуж за своего барона и прожила с ним всю жизнь только благодаря лунной любви. Барон был сволочью, честно говоря, но жену обожал до самой смерти.
Почему-то Элиза поежилась. Беспечное очарование на мгновение покинуло зельевара – ей показалось, что за милым обликом Анри промелькнуло что-то еще, темное и властное. Словно спящий дракон приоткрыл глаза, посмотрел ярко и цепко и снова опустил веки.
– Или есть еще Стеклянная смерть, – уже без улыбки продолжал Анри. – Всегда есть соблазн расправиться с соперником, правда? Стеклянную смерть не купишь просто так, в магазине, ее варят только по специальной заявке. А тут такая возможность! Собрать ингредиенты, сварить и продать…
Элиза нахмурилась.
– Кому же нужно такое зелье? – спросила она.
– Обычно его готовят для больниц, – ответил Анри. – Есть болезни, при которых умирают мучительно и долго. Стеклянная смерть действует намного быстрее. И, в отличие от ножа или пули, не считается убийством. Просто милосердие к тем, кого нельзя исцелить… и нельзя заставлять страдать. Или, допустим, есть Щедрая щепоть: можно отдать кому-то то, что есть у тебя. Например, болезнь или неудачу. Сами понимаете, как к этому относятся. Но желающих много…
В деканате что-то хлопнуло, и Оберон отчетливо произнес:
– Господи, ну и дрянь на наши головы. Повезло, так повезло.
Женский голос что-то возмущенно заговорил, к нему прибавился незнакомый мужской.
– Но самое интересное, – продолжал Анри, – это Рука мертвеца. Человеку достаточно вдохнуть его запах, и он не сможет сопротивляться чужой воле. Будет делать то, что приказано, даже если ему приказать прыгнуть с крыши. На востоке Рукой мертвеца поят рабов, чтобы они трудились и не думали о побеге.
Невидимый морозный палец скользнул от затылка к позвоночнику: Элизе почудился хруст льдинок. Она знала, что магия и артефакторика страшные науки, она понимала, что их используют в самых разных целях, но больше всего ее испугало то, с каким непринужденным спокойствием Анри говорил о свойствах своих зелий.
Его нисколько не пугали те цели, с которыми использовались зелья. Ему, кажется, было все равно.
– Но ведь есть же и хорошие зелья, – сказала Элиза, надеясь, что ее голос не звучит слишком уж беспомощно. Анри улыбнулся.
– Конечно! Одно из них вы сейчас выпили.
Оберон освободился уже в девятом часу. За это время Элиза успела вздремнуть, пообедала кроликом в сливочном соусе, которого принес слуга, и понаблюдала в окно за тем, как во внутреннем дворе студенты пускали разноцветные мыльные пузыри. Пайпер проснулся, перекусил, поиграл с хозяйкой и с чистой совестью завалился спать.
Стараясь найти средство от скуки, Элиза сунулась было в шкаф и разочарованно отметила, что он пуст. Ни книг, ни бумаги для записей, ничего. Изнутри дверцу шкафа украшало зеркало в тонкой позолоченной раме. Некоторое время Элиза всматривалась в свое отражение и не могла понять, что с ним не так. Знакомое лицо было одновременно чужим, словно к Элизе добавились черты незнакомки. Брови стали гуще, легли ровными дугами, волосы обрели оттенок темного меда, завились и рассыпались по плечам, в глазах появился энергичный блеск.
