Текст книги "Академия под ударом (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Лариса Петровичева
АКАДЕМИЯ ПОД УДАРОМ
Глава 1. Тайна Элизы Леклер
В дом пришла беда.
Оберон в этом убедился, когда заплаканная служанка приняла у него пальто и предложила пройти в гостиную.
– Миледи Элиза сейчас спустится, – всхлипнула она, отерла лицо ладонью. Оберон понимающе кивнул.
Когда девушка из благородной семьи выставляет на окно горшок с цветущим сластолистом, это значит лишь одно: семья разорена, и девушка готова пойти в содержанки. Неудивительно, что в доме плачут.
Оберон прошел в гостиную, сел на диван, обтянутый дорогим цветастым шелком, поворошил журнал, оставленный на столике. Подумал, не достать ли сигару, но решил, что это будет дерзостью.
Люди и без этого переживают, не стоит их задевать лишний раз.
Генерал Леклер угрюмо смотрел на него с портрета. Из газет Оберон знал, что месяц назад генерал проиграл в карты и свое, и чужое имущество и застрелился. Единственная дочь осталась одна, и дела ее были плохи.
Деньги, деньги, проклятые деньги! Все снова упирается в них! Сколько банковских стервятников уже успели вцепиться в юную Леклер? Сколько кредиторов ломятся в эти двери?
Элиза не торопилась. Оберон расслабленно откинулся на спинку дивана и подумал, что страшно устал. Два часа назад он вернулся из поездки в Заболотье, заехал в министерство магии и сдал добычу и собирался потом вернуться домой и спать, стреляя в тех, кто вознамерится его разбудить.
Но дом генерала Леклера был по соседству с министерством, Оберон увидел в окне горшок со сластолистом, и ноги сами повели его к парадному подъезду.
– Милорд.
Он встрепенулся, обернулся. Элиза Леклер в простеньком светлом платье спустилась со второго этажа, стояла у лестницы, испытующе глядя на Оберона. «Вот он, тот человек, который меня купит, который решит все мои проблемы» – Оберон не умел читать мысли, но не нужно было магии, чтобы понять, о чем сейчас думает Элиза.
Он поднялся с дивана, поклонился, представился:
– Оберон Ренар, к вашим услугам.
– Я знаю, кто вы, – едва слышно прошелестела Элиза. Прошла к креслу, села – тоненькая, прямая, как натянутая струнка. Коснись пальцем – будет звон.
Но за этой хрупкостью Оберон почувствовал силу и независимость, такую странную в нынешней ситуации. Юная Леклер была не так проста, как могло показаться с первого взгляда.
«Хорошенькая, – подумал Оберон. – Даже нет, красавица». Пышные каштановые волосы падали на плечи и спину кудрявыми волнами, маленькое светлокожее лицо с изящными чертами было бледным и усталым, большие каре-зеленые глаза смотрели со страхом и надеждой. Пуховка с пудрой убрала следы слез, но Оберон знал, что девушка плакала.
На мгновение его кольнуло жалостью.
Элиза Леклер сражалась за свою жизнь и честь. Потерпела поражение.
Оберон был победителем, на милость которого она сдавалась.
– Я увидел сластолист в окне, – начал Оберон и понял, что не знает, как дальше вести беседу. Ему еще не приходилось покупать невинных девушек из разорившихся благородных семейств. Элиза кивнула и заговорила быстро-быстро, словно боялась, что ее перебьют или она забудет заученный текст:
– Мой отец покончил с собой, проиграв все имущество. Я полностью разорена, я на грани отчаяния. Этот дом уже не мой, по большому счету, через неделю его заберут. Я нахожусь в самых пугающих обстоятельствах. Этот месяц я бьюсь, пытаясь найти работу, пока устроилась лишь переводчицей в журнал, но этого ничтожно мало, чтобы хоть как-то жить. И я… я действительно ищу мужчину, который… – она сделала паузу, пытаясь обуздать волнение, и закончила шепотом: – решит мои проблемы.
Оберон понимающе кивнул. Идти в содержанки – давняя традиция среди благородных, но обедневших барышень, которая позволяет сладко жить, крепко спать и не беспокоиться о том, что завтра ты окажешься в съемной каморке на чердаке под одним одеялом с крысами. И это Элиза еще пробовала где-то работать, взялась за переводы! Обычно девушки из благородных семей сразу идут по простому пути.
Он невольно почувствовал уважение.
– Хорошо, – кивнул Оберон. – Я готов решить ваши проблемы. Дам денег столько, что заткну рот всей столице. Согласны?
Элиза испуганно посмотрела на него. Кивнула. Подумала, что расплатиться за доброту придется уже сегодня, и эта мысль внушила ей ужас.
Оберон не обольщался на собственный счет – он, в конце концов, видел себя в зеркале. Тяжелое скуластое лицо с острым носом, ожог от плевка болотницы на шее – да, не красавец. Зато у него есть деньги, и много. Декану факультета темной магии их, в общем-то, некуда тратить, он живет на полном государственном обеспечении.
– Согласна, – прошептала она. Оберон улыбнулся и сказал:
– Вот и замечательно. Тогда раздевайтесь.
Элиза посмотрела на него так, словно он ее ударил. К щекам прилил румянец, в глазах засверкали слезы, и за удивлением мелькнуло презрение и ненависть. Оберон подумал, что это именно то, что нужно.
Она дала бы ему пощечину, если бы могла.
– Как вы смеете? – голос тотчас же сделался звонким, дрожащим. – Как вы…
Оберон устало вздохнул.
– Будем называть вещи своими именами, миледи Элиза, – ответил он. – Выставив горшок со сластолистом, вы стали товаром. Я этот товар купил и теперь хочу осмотреть то, за что заплатил серьезные деньги. Триста тысяч золотых крон, если быть точным.
Элиза побледнела. За триста тысяч золотых крон можно было купить два таких дома и дюжину таких девушек.
– Раздевайтесь, – повторил Оберон. Лицо Элизы дрогнуло, девушка сделалась слабой и жалкой.
– Здесь? – прошептала она. Оберон кивнул, чувствуя, что в эту минуту она сдалась окончательно. Просто устала бороться с судьбой и опустила руки.
Элиза шмыгнула носом. «Почему твой папаша, хренов игрок, оказался настолько глуп, что не подумал о том, что с тобой случится?» – подумал Оберон. Он отвел взгляд – лишь видел краем глаза, как Элиза начала раздеваться: медленно-медленно, словно ее тянули за веревочки.
– Подойдите, миледи, – с максимальным уважением произнес Оберон, когда девушка осталась в сорочке и коротких панталонах. Элиза едва слышно вздохнула, послушно подошла к нему – идеальная фарфоровая куколка, которая будет такой же кукольно послушной, у которой нет другого выхода. От девушки пахло легкими духами – дорогими, насколько мог судить Оберон – мылом, а сильнее всего страхом.
Оберон дотронулся до ее колена – белого, ледяного – и медленно повел ладонью вверх по внутренней стороне бедра, чувствуя, как по пальцам щелкает ток. Элиза вздрогнула и застыла, как крошечное испуганное животное, которое надеется, что охотник уйдет, если оно не будет двигаться.
Бей или беги. Если ты не можешь сделать ни того, ни другого, то с тобой все кончено.
Как она вообще собиралась продавать себя, с такими хрупкими нервами? Пришел бы какой-нибудь престарелый сластолюбец вроде Моргана Фрили, и ничем хорошим это бы не кончилось. Обычно потом такие девушки прыгают в реку.
Конечно, среди содержанок были такие девицы, которые ходили с гордо поднятой головой и плевали на все сплетни и разговоры, но Элиза Леклер была не из их числа. Для такого равнодушия она была слишком брезглива.
– Говорите, занялись переводами? – спросил Оберон. Ладонь двинулась еще выше. На мгновение им овладело густое властное желание вмять эту точеную живую статуэтку в шелк дивана, разъять, присвоить – или просто запустить пальцы в разрез панталон, прикоснуться к ней там, где сейчас пульсирует живое влажное тепло, где загорается золотой огонек магии. Даже в глазах потемнело – но Оберон сразу же опомнился, стряхивая наваждение.
Незачем. Он и так узнал все, что нужно. За похотью пришло то чувство, которое охватывало хищника за мгновение до того, как зубы вгрызались в горло жертвы.
– Да, – прошептала Элиза. Слеза прочертила дорожку по щеке. – Я знаю старовернский, наречие Малой Вольты и авесинский…
Он отвел руку, поднялся с дивана и мягко опустил ладони на плечи Элизы. Она подняла голову и посмотрела на него с невыносимой болью и надеждой.
– Умница, – улыбнулся Оберон. – Что еще ты умеешь, лисичка?
Девушка шарахнулась от него так, словно Оберон ее ударил. Почти вырвалась: он сумел ухватить ее за запястья, удержал, набросил тонкую сеточку заклинания, которое усмиряло оборотней. Глаза Элизы сверкнули нервным больным блеском, а потом заклинание сработало, и она опустила голову.
– Что теперь? – услышал Оберон едва различимый шепот. – Убьете меня?
Он не удивился. Чего еще ждать лисице-оборотню от декана факультета темной магии, которому по долгу службы полагается уничтожать таких, как она, и учить этому своих студентов. Оберон всмотрелся в серебристую дымку чужой ауры: не оборачивалась ни разу – вот и замечательно. Папаша-генерал был, конечно, дурак, но вживил в дочку нитку заклинания, которая удерживает ее в человеческом виде даже в полнолуние.
Вон она, эта нитка. Змеится по самому краю ауры, почти незаметно.
– Нет, – ласково сказал Оберон. Он позволил себе еще минуту насладиться теплом девичьего тела, цветочным запахом, что поднимался от волос, тонкими очертаниями белых плеч – позволил и отстранил Элизу, сел обратно на диван. – Одевайтесь, миледи, у вас тут не очень-то тепло.
Снова зашуршало платье. Оберон откинулся на спинку дивана и устало закрыл глаза.
Девушка-оборотень из благородного семейства, которую он, судя по всему, не сможет не купить. Прекрасное завершение каникул.
– Опознать оборотня можно двумя способами, – произнес Оберон. Его немилосердно клонило в сон от усталости: последние дни лета были полны забот и трудов. – Внутренняя сторона правого бедра всегда отзывается легким ударом тока на прикосновение с заклинанием. Именно поэтому я велел вам раздеться, миледи. Не потому, что хотел облапать поскорее.
Оберон машинально задал себе вопрос, сколько лет у него не было женщины. Кажется, четыре года. Нет, все-таки три – он вспомнил один случай и ухмыльнулся.
– А второй способ? – он услышал шаги, легкий скрип кресла: Элиза переоделась и села.
– А второй способ – это посыпать оборотня специальной серебряной стружкой, – Оберон открыл глаза, улыбнулся. – Но у меня ее сейчас нет, всю истратил на болотах. Да не смотрите вы на меня так, я не сделаю вам ничего плохого.
Лицо Элизы нервно дрогнуло, словно девушка с трудом сдерживала слезы.
– Хотите сказать, что я могу вам верить? – спросила она, вложив в вопрос всю свою язвительность. Оберон улыбнулся.
– Можете. Я не обижу вас, Элиза. Вы ведь не оборачивались, правда?
Девушка медленно кивнула. Поднесла руку к лицу, опустила. Оберон понимал, насколько ей сейчас не по себе – понимал и искренне сочувствовал.
Хотя, конечно, сочувствие – это не то, что оборотень может получить от таких, как он.
Но долг службы у Оберона всегда подчинялся здравому смыслу. Как сейчас.
– Нет. Я не оборачивалась, – сказала Элиза. – Когда я была маленькой, отец водил меня к врачу, мне вшили нить… она не дает оборачиваться. У мамы была такая же.
Оберон понимающе кивнул. Интересный человек был генерал Леклер. Очень интересный. Женился на лисице-оборотне. Обычно такие живут в одиночестве, и люди видят в них лишь старых дев или угрюмых холостяков, даже не догадываясь, что именно эти люди скрывают под масками.
– Вот и хорошо, – произнес Оберон. – Итак. Убирайте сластолист, пока сюда не пришел еще кто-нибудь. Я выплачу долги генерала, и вам не придется больше переживать за свое будущее.
«Но мне придется с тобой спать», – это было написано на лице Элизы. Огромными буквами. Наверно, она до сих пор чувствовала его прикосновение на коже и сгорала от стыда и другого чувства, незнакомого, но влекущего.
Оберон видел его следы в серебре чужой ауры.
Но Элиза ничего не сказала. Лишь кивнула. Сделка есть сделка, она сама предложила себя, когда поставила на подоконник горшок с цветком. Разговоры уже не нужны.
– Завтра я поеду в академию, – продолжал Оберон. – Скоро начнется учебный год, и меня ждут три курса оболтусов. Скажите служанке, чтобы собирала ваши вещи, вы поедете со мной.
Элиза вздохнула. Прикрыла глаза.
– Все правильно, – ее голос был спокойным и ровным, она смирилась с тем, что ее тайна раскрыта, и решила, что единственный правильный путь – быть милой, послушной и ласковой. И не спорить с человеком, который выплатит все долги ее отца: он ведь может и передумать, если юная леди будет строптивой. – Вы должны взять с собой наложницу.
Оберон понимающе кивнул.
– Вы удивитесь, миледи Элиза, но я не собираюсь с вами спать, – произнес он. Элиза вздрогнула всем телом, посмотрела на Оберона так, словно он ее ударил. – Я не беру женщин против их воли и не использую чужую беду в гнусных целях. Чем быстрее вы в это поверите, тем будет лучше.
Элиза поднялась. Медленно прошла к окну, сняла проклятый горшок со сластолистом и поставила его на пол.
– Почему? – негромко спросила она. – Триста тысяч золотых крон это огромные деньги. Никто не отдаст их просто так, незнакомке. Особенно если я оборотень, а вы охотник на оборотней.
– И мне полагается вас душить просто потому, что вы живете на свете, – Оберон тоже поднялся, подошел к Элизе и мягко, по-дружески сжал ее руку. Она вздрогнула, опустила голову, но руку не отняла. – Бросьте, Элиза! Я хочу вам помочь. Просто потому, что могу. Потому, что однажды дал клятву защищать несчастных. Потому, что мне вас искренне жаль, в конце концов.
– Я… – Элиза провела ладонью по лицу и наконец-то посмотрела Оберону в глаза. – Я этого не ожидала, милорд. Это…
– Сластолист видел не только я, – произнес Оберон. – Вся столица сейчас говорит о том, что дочь генерала Леклера стала шлюхой. Если вы останетесь в городе, то это мнение станет крепнуть с каждым днем.
– А если я уеду, то все обо всем забудут, – промолвила Элиза. Оберон кивнул.
– Верно. Ну что, лисичка, переставайте плакать. Собирайте вещи, завтра нас ждет поезд и дорога в академию. И вот еще что.
Элиза напряглась – от нее так и брызнуло рыжими искрами страха.
– Я вымотался и засыпаю на ходу, – признался Оберон. – Устроите меня в вашей гостевой?
Губы девушки дрогнули в улыбке.
– Разумеется, милорд, – ответила она. – Это ведь теперь ваш дом.
Ей никогда не было так плохо, как в тот момент, когда горшок со сластолистом встал на подоконник – и еще никогда в жизни Элиза не испытывала настолько яркого облегчения, когда сняла его.
Это было освобождением и надеждой. Рядом с этим даже необходимость отправиться с Ренаром в академию казалась Элизе пустяком. Она, конечно, понятия не имела, что будет там делать, но глубинное оборотническое чутье подсказывало, что Элиза обязательно найдет себе занятие.
Все будет хорошо. Она никогда не сидела у окошка, сложа руки и мечтая о принце. И отцу это нравилось: он разрешил ей получить то образование, которое потрясло всех знакомых – Элиза, которая с детства знала несколько иностранных языков, прошла курсы переводчиков при столичной академии. Знакомые кумушки недоумевали, а Элиза радовалась.
Учеба казалась ей дорогой в новый мир. Учеба спасла ее после смерти отца, когда Элиза бросилась искать работу, чтобы хоть как-то выкарабкаться – она нашла место переводчицы в журнале гораздо быстрее, чем ожидали все ее знакомые. Теперь Элиза жалела лишь об одном: что не стала работать раньше, когда отец еще был жив. У нее было бы больше опыта и личных денег.
Ренаром занялась домоправительница: госпожа Анжени, разумеется, подслушивала их беседу и теперь смотрела на спасителя и избавителя с искренней признательностью. Когда Элиза позвонила в колокольчик, она вошла в гостиную, поклонилась новому хозяину дома и предложила легкий ужин и сигару. Декан отказался. Быстрым шагом идя к лестнице, Элиза услышала, как он говорит:
– Благодарю вас, но нет. Только спать, я страшно вымотался.
– Понимаю, милорд, – госпожа Анжени чопорно кивнула седой головой, как всегда кивала, когда с ней говорил отец. – Тогда прошу вас, гостевая комната на первом этаже.
На мгновение Элизе стало страшно. Ренар мог и обмануть ее. Прикинулся понимающим добрячком – а ночью придет в ее спальню и перережет горло серебряным ножом. Ведь с оборотнями положено поступать именно так – особенно тому человеку, который посвятил свою жизнь войне с порождениями тьмы.
Элиза сказала себе, что он давно убил бы ее, если бы действительно хотел убивать.
Скользнув в свою спальню, Элиза привалилась к закрытой двери и дотронулась до ноги, там, где еще пульсировал огненный отпечаток чужой ладони. Ей казалось, что рука Ренара все еще там, и это ощущение делало Элизу маленькой и слабой. Ноги подкашивались, а в ушах поднимался и нарастал звон.
Ставя сластолист на подоконник, Элиза понимала, на что идет. В этом доме появится человек, который сделает ее своей вещью – сначала мысль об этом пугала Элизу, но потом она поняла, что в этом, собственно, нет ничего нового. Сначала девушка будет собственностью отца и матери, а потом мужа, которого для нее выберут по должности и недрам кошелька. А любовь и чувства пусть остаются в романах. Элиза прекрасно понимала, что написанное в книгах очень редко имеет отношение к настоящей жизни.
И Ренар дотронулся до нее, потому что имел на это все права.
Не чувствуя под собой пола, Элиза прошла к кровати и упала на покрывало. Прикосновение Ренара пробудило в ней что-то далекое, древнее, спавшее глубоко-глубоко. Элиза иногда ловила оттенки этого ощущения и удивлялась тому, насколько оно было сладким и влекущим.
Может, именно его и заковывают в оборотнях, не давая им превращаться в зверей и терять рассудок?
Интересно, будет ли у нее своя комната в академии? Или все-таки ей предстоит жить с Ренаром, делить с ним ложе и понимать, что она не жена, не порядочная женщина, а простая шлюха, которую он купил…
Элизе стало грустно. Она села на кровати, сняла туфли и подумала: что ж, Ренар хотя бы не промотает ее приданое – нечего тут проматывать.
Может, взять в академию те переводы, которые она получила у редактора? Элиза может быть вещью господина декана, но у нее хотя бы будут собственные деньги. Не станет же он отнимать у нее эти скудные крохи? Элиза представила, сколько ей придется работать, чтобы купить хотя бы комнатку, и это было настолько тоскливо, что она невольно всхлипнула.
«Как вы вообще собирались продавать себя, с такими-то нервами?» – прозвучал в ее голове насмешливый голос Ренара. Элиза переоделась и, глядя на свое платье, подумала, что сожжет его. Этот Ренар дрянь, которая хочет казаться добрячком и защитником слабых. Заставил ее раздеться и облапал вместо того, чтобы сказать: «Элиза, мне кажется, вы оборотень, и я просто должен в этом убедиться».
Но нет! Ему надо было показать свою власть. И страх Элизы пришелся ему по душе.
Элиза свернулась калачиком под одеялом и сделала несколько глубоких и медленных вдохов и выдохов, стараясь успокоиться. Сейчас Ренар мог бы быть с ней в этой постели – а он сказал, что не берет женщин против воли. Возможно, ему стоит верить. Элиза подумала, что у нее просто нет другого выхода.
Этот человек выплатит долги ее отца. Он позаботился о ее чести, хотя мог бы не делать этого. Как минимум, следует быть благодарной.
Элиза всегда была честной с собой – и признала, что Ренар ей понравился. В нем было что-то очень спокойное и надежное, и это одновременно пугало и радовало.
В шкафу едва слышно зашелестело, словно кто-то маленький пробирался среди платьев. Элиза села, прислушалась: вроде бы никого. Может, мышь в стене? Хотя в доме никогда не было мышей, Элиза знала, что рано или поздно они появятся.
Тишина. Дом постепенно погружался в сон. Слуги заканчивали дела и расходились по своим комнаткам, Ренар, должно быть, уже видел третий сон. Когда Элиза окончательно решила, что ей показалось, шелест послышался снова.
Нет, это не мышь. Это было что-то намного крупнее мыши.
Элиза бесшумно поднялась с кровати и, шагнув к туалетному столику, взяла бутылку ароматической воды для умывания. Если что – плеснет душистой жидкостью или ударит чудовище по голове.
«Там никого нет», – сказала себе Элиза, и в этот миг дверь шкафа тихонько отворилась. На ковер упала густая тень, заклубилась, обретая очертания.
Элиза всмотрелась в то, что вышло к ней из тьмы, и закричала.
Услышав сквозь сон девичий вопль, Оберон слетел с кровати и бросился из комнаты, подхватив с собой лишь маленький кинжал, с которым никогда не расставался. Дом был темен и тих, слуги совсем недавно отправились спать, и сейчас Оберон слышал, как в особняке начинается возня. Люди вскакивали с кроватей и высовывались из комнат, пытаясь понять, что случилось.
Он взлетел по лестнице на второй этаж, и крик повторился. Элиза кричала так, словно ее убивают – и это так и было. Практически выбив дверь ее спальни, Оберон почувствовал тяжкий дух сгибельника – вонь мертвечины, прибивавшую к земле.
Потом Оберон его увидел и отчетливо выругался. Если обычно сгибельников делают из носовых платков, то этого скрутили из грязной простыни с кровавыми пятнами. На ней кого-то изнасиловали или убили, или сделали и то, и другое – Оберон чувствовал, как от ткани веет смертью и предсмертной мукой. Сгибельник танцевал и вертелся на ковре, и под его тряпочными руками и ногами билось девичье тело.
«Хреново», – подумал Оберон. Тело сработало само, швырнув в сгибельника огненный шар заклинания, которое должно было отбросить тряпье в сторону и спасти Элизу. Ткань простыни задымилась, задергалась, сгибельник издал болезненный стон и стал закручиваться еще быстрее. Оберону послышался хруст.
Девушка уже не кричала. Сгибельник лишил ее воздуха, и она потеряла сознание.
У Оберона было меньше минуты. Хуже всего было то, что он не мог бросить более мощных заклинаний, не задев Элизу.
Кому вообще понадобилось насылать на нее настолько заковыристую дрянь? Кому успела так навредить эта несчастная девчонка, кому она вообще была нужна?
«Возможно, тому, кто убил ее отца», – подумал Оберон и закрыл глаза.
В голове зацокала секундная стрелка на невидимых часах. Заклинание Отторжения было древним и запретным, Оберон прибегал к нему лишь в исключительных случаях и потом расплачивался несколькими днями слабости и тошноты, но только оно могло бы спасти девушку.
Сейчас снова был исключительный случай. Оберон сделал глубокий вдох и швырнул заклинание в сгибельника.
Особняк сотрясло ревом умирающего чудовища. Тот, кто создавал сгибельника и запускал его в дом Элизы Леклер, знал толк в черной магии и порождениях тьмы. Оберон не успел об этом подумать: его ударило в грудь, швырнуло в сторону и приложило головой о столбик кровати.
Рот наполнился кровью. Издалека доносились взволнованные крики, ругань, плач, потянуло горелым, и Оберон вздохнул с облегчением. Со сгибельником было покончено.
Он открыл глаза и увидел, как слуги поднимают Элизу и кладут на кровать. Девушка была жива – без сознания, но жива. Домоправительница хлопотала рядом, бросая на Оберона очень выразительные взгляды.
«Да, спасителю юной красавицы не полагается быть в исподнем», – подумал Оберон, попробовал подняться с пола и предсказуемо не смог этого сделать. Тошнотворная слабость обняла его и заставила обмякнуть на ковре.
От сгибельника остался лишь ком грязного тряпья размером с кулак. Он больше никому не мог причинить вреда. Оберон дунул в его сторону, и сгибельник рассыпался пеплом.
– Милорд? – один из слуг бросился к Оберону, помог ему подняться, и Оберон невольно обрадовался тому, что ничего не ел, такой вязкой и могущественной была тошнота. Он весь покрылся ледяным липким потом, ковер под босыми ногами заскользил куда-то в сторону.
– Немедленно… – прошептал Оберон, глядя, как Элиза открывает глаза, и домоправительница гладит ее по руке, не сдерживая слез. – Отправьте человека в министерство магии… Нам… нужен врач. И маг высшего уровня.
– Сию секунду, милорд! – кто-то из слуг бросился из спальни выполнять приказ. Рыжий здоровяк подошел к Оберону, поддержал, не давая распластаться на ковре. Оберон уткнулся виском в его ручищу, и слуги подхватили его и понесли из комнаты.
Они с Элизой закричали хором. Боль, пронзившая Оберона, была такой, что на мгновение вытряхнула его из жизни. Когда тьма развеялась, то ушла и тошнота со слабостью – какое-то время Оберон наблюдал за суетой, пытаясь понять, что происходит, а затем хриплым шепотом приказал:
– Назад, назад!
Слуги проворно внесли его в комнату Элизы. Девушка уже успела прийти в себя, она плакала от боли, прижимая руки к груди, и Оберон удивленно обнаружил, что чем ближе они друг к другу, тем слабее становится боль.
– На кровать! – распорядился он. Домоправительница ахнула с каким-то забавным возмущением, словно уже успела забыть о сластолисте. Оберона опустили на прохладную хрустящую простыню, он сжал ледяные мокрые пальцы Элизы, и боль отступила.
Несколько мгновений он просто дышал, наслаждаясь тем, что жив. Рядом тихо дышала Элиза, и ее пальцы постепенно наполнялись теплом. Боль выпускала девушку из объятий.
– В министерство уже послали? – спросил Оберон.
– Да, м’лорд! – отрапортовал один из слуг. – Жан убежал только что!
– Что случилось, милорд? – с искренней болью и трепетом спросила домоправительница. – Что это было?
Кажется, только сейчас она окончательно поняла, что Элиза могла умереть этой ночью – страшной мучительной смертью в тряпочных объятиях порождения тьмы.
– Кто-то отправил сюда сгибельника, чтобы убить миледи Леклер, – ответил Оберон. Волосы Элизы рассыпались по подушке, завились влажными темными кольцами. От них мягко веяло зеленым яблоком – таким живым, свежим запахом. – Откройте окно, дышать нечем.
Оберон закрыл глаза. Услышал, как стукнула оконная рама, и в комнату ворвался ночной воздух – прохладный, уже осенний. Сразу же стало легче дышать.
– Убить меня? – прошелестел голос Элизы. – Бог с вами! Кому я нужна?
Оберон улыбнулся.
– Ненужным людям не подсылают такую дрянь, – произнес он и приказал: – Оставьте нас.
Слуги послушно вышли из комнаты и столпились в коридоре. Последней комнату покинула домоправительница, смотревшая на Оберона с ужасом и надеждой.
Какое-то время они лежали молча. Потом девичьи пальцы дрогнули в Обероновой руке, и он услышал едва уловимый шепот:
– Это было… ужасно. Он выскочил на меня из шкафа, я… Я ничего не успела сделать.
Что-то запульсировало в груди. Кажется, Оберон понимал, что это – и ему хотелось выругаться, да погрязнее, чтобы выплеснуть из себя нарастающую горькую досаду.
– Вы успели закричать, – сказал Оберон. – Как ваша боль в груди?
Элиза удивленно повернула голову в его сторону и тотчас же смущенно отвернулась. Должно быть, тоже считала, что спаситель прекрасной леди не должен лежать в кальсонах.
– Откуда вы знаете? – спросила она. Оберон усмехнулся.
– Потому что у меня тоже болит. Нас сковало заклинанием, Элиза. Простите.
– Да, это именно Двойная цепь. Я такую видел в юности. Редкостная мерзость!
Из всего огромного количества магов и врачей министерства в дом Леклер смогли прийти как раз те, кого Оберон искренне терпеть не мог: Шато, который к сорока годам так и был ассистентом врача, и Вернетт – старый, цепкий и опытный волшебник, который считал Оберона дерзким и наглым выскочкой и никогда не скрывал своего отношения. Оберон отвечал ему взаимностью, и его назначение на должность декана окончательно разорвало любую возможность мирных отношений.
– Да, – согласился Шато. – Именно она. Неизбежное зло, скажем так. Лучше уж Двойная цепь, чем двойные похороны.
Оберон был с ним полностью согласен. Элиза пряталась под одеялом и едва слышно всхлипывала. Присутствие незнакомцев в ее спальне причиняло ей почти физическую боль – к тому же взгляды этих незнакомцев были очень красноречивыми. Вернетт снова навел на Оберона проявляющее стекло в золотой оправе, и, почувствовав легкий укол в висок, Оберон в очередной раз подавил в себе жгучее чувство стыда.
Лежать перед этими коновалами вот так, без штанов, мухой под микроскопом, было на удивление мучительно. Он вполне разделял чувства Элизы.
– И каковы ваши прогнозы, господин Вернетт? – хмуро поинтересовался Оберон. Они могли не любить друг друга, но свою работу Вернетт всегда делал до конца и самым лучшим образом. Ему можно было верить.
– Она обязательно растянется и ослабнет, – ответил Вернетт и протянул Шато свое стекло: – Взгляните, друг мой! Колечки – хоть сейчас в учебник. Да, она исчезнет через три недели, максимум через месяц. Такое случается, главное, что вы оба живы. Завтра сможете выйти из комнаты поодиночке, вот…
Он запустил пальцы в поясную сумку и извлек несколько пузырьков с золотистым содержимым.
– Три капли на стакан вам и миледи Элизе. Постепенно сможете отходить все дальше друг от друга, хотя ночевать все-таки придется вместе. Да и вообще советую особо не отдаляться друг от друга. Чем вы ближе, тем лучше ваши магические поля сладят с этой проблемой. А потом не будет побочных гадостей вроде тошноты или склонности к легочному жабсу, – в глазах Вернетта поплыли отвратительные масленые огоньки, и он с улыбкой заметил: – Впрочем, не думаю, что это причинит вам какие-то неудобства.
Элиза снова всхлипнула. Оберон с трудом сдержал желание подняться, сгрести в охапку этого тощего хмыря Вернетта и посоветовать ему ухмыляться так где-нибудь в другом месте. В груди снова заныло, и он спросил:
– Может, есть еще что-то по делу? Советы, рекомендации?
Вернетт и Шато ухмыльнулись одинаково цинично.
– Думаю, вы достаточно опытны, друг мой, чтобы обойтись без моих рекомендаций во время сна с юной прелестницей, – заметил Вернетт, и Шато закивал.
– Джентльмены не ведут себя так, как вы, – гневно воскликнула Элиза из-под одеяла. Вернетт снова осклабился.
– Так и вы уже не очень-то благородная дама, моя дорогая, – произнес он. – Вся столица видела сластолист на вашем окошке. Я хотел зайти, да понял, что денег не хватит.
Элиза шевельнулась под одеялом, пытаясь встать; Оберон придержал ее и, сев в кровати, осведомился, не сводя пронизывающего взгляда с Вернетта:
– Что выбираете, шпаги или пистолет? Я отлично работаю и тем, и другим. Да вы, впрочем, в курсе.
Вернетт побледнел и даже сделал шаг назад, словно подумал, что Оберон бросится на него прямо сейчас. Шато, который мгновение назад похихикивал в стороне – ну а что ему не хихикать, людей всегда забавляет позор и падение ближних – умолк и предусмотрительно отступил к дверям.
– Будет вам, друг мой, какие между нами могут быть дуэли? – примирительно заговорил Вернетт. – Приношу свои извинения вам обоим.
Он выставил свои пузырьки на прикроватный столик Элизы и посоветовал:
– Постарайтесь уснуть. Во сне магические процессы ускоряются, так что утром вам уже станет легче.
