Текст книги "Роса и свиток"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Он не в сулифатах, девочка, – устало сказал Шани. Гнев покинул его, стек с тела, словно мутная холодная вода, – и ты это знаешь не хуже меня. Я ищу Луша, и ты сейчас спокойно и обстоятельно расскажешь мне, где именно он скрывается, и кто составляет ему компанию.

Гвель жалобно всхлипнула, и ее окровавленное личико некрасиво исказилось. Теперь в ней не было ничего общего с принцессой – лохматая зареванная девчонка с распухшими губами и разбитым носом. Сзади хлопнула дверь, затем вторая, третья, и в опочивальню вбежала государыня Анни. Увидев Гвель, она ахнула и схватила Шани за руку.

– Заступник милосердный…, – прошептала государыня и воскликнула: – Ваша неусыпность, опомнитесь! Что вы делаете?! Гвель, девочка…

– Ищу вашего сына, сударыня, – холодно ответил Шани, – который несколько часов назад чуть не отправил на тот свет вашего мужа.

– Это невозможно, – упавшим голосом промолвила Анни и, заслонив собой принцессу, вцепилась в руки Шани мертвой хваткой, видимо, намереваясь костьми лечь, но не допустить новых побоев. – Мой сын сейчас на юге, воюет за Круг Заступника. Вы обознались.

– Ваш сын в столице, и я видел его сегодня, – процедил Шани. – Отойдите, ваше величество. Я не хочу причинять вам боль, но вы не оставляете мне выхода.

Анни только сильнее вцепилась в его руки.

– Не трогайте Гвель, – умоляюще проговорила она. – Девочка ничего вам не скажет. Она ничего не знает, клянусь вам. Я – скажу. Скажу.

Шани едва не рассмеялся – нервы, похоже, начали сдавать. Надо же, отлупил не ту государыню…

– Я вас внимательно слушаю, ваше величество, – сказал он.

* * *

По мнению любого благоразумного жителя аальхарнской столицы, отправляться темной метельной ночью на окраины города к причалу Лудильщиков было совершенным безрассудством – тем более, в одиночку. Отпустив кучера за два квартала до нужного места – тот несколько раз обводил лицо кругом и уверял, что на этой тихой улице водятся привидения, а сама она ведет в никуда, а точнее, прямо в пещеры Змеедушца – Шани пошел вдоль молчаливых неосвещенных домов, вглядываясь в номера, чтобы не пропустить примету – ветку бересклета с надломленным черенком, украшавшую номерную рамку.

Анни, тревожась за возможную судьбу сына, запретила тому покидать столицу и отправляться в поход, чему Луш с удовольствием повиновался. Он провел зиму в старинном особняке, принадлежавшем благородному семейству Анни – квартал, в котором располагался дом, был определен под снос, так что никто не мог предположить, что принц разместился здесь, причем со всеми удобствами. Силы безымянного зла, безраздельно властвовавшие на этой улице по ночам, не причиняли ему ни малейшего вреда.

«А то, что он продолжит покушаться на жизнь вашего мужа? Вы об этом подумали?» – спросил Шани. Государыня посмотрела ему в глаза и промолвила с непреклонной жесткостью, которая, наверно, бывает только у матерей:

«Мой мальчик не убийца».

Нужный дом стоял на самом глухом участке улицы – там, где она огибала пустырь и упиралась в давно заброшенный причал. Одно из зашторенных окон изнутри озарял свет; стараясь не шуметь, Шани толкнул входную дверь и вошел внутрь.

Здесь царила непроницаемая тьма с кислым запахом плесени и смерти. Едва ступая по рассохшемуся скрипучему паркету, покрытому клочковатыми хлопьями пыли, Шани осторожно приблизился к лестнице. Грязный портрет посмотрел на него со стены мутными глазами давным-давно неразличимого человека на полотне. Да, этот дом и в самом деле был обитаем: сверху доносились голоса, в одном из которых Шани с уверенностью опознал Луша.

– …забери его Змеедушец. Всегда приходит не вовремя, проклятый святоша.

– Не берите близко к сердцу, ваше высочество, – теперь Шани узнал и Симуша и криво ухмыльнулся. Вот уж действительно верный друг, рядом и в горе, и в радости. – Время пока терпит.

– Да прямо, терпит, – сверху послышались тяжелые шаги; видимо, принц бродил по комнате. – Что дальше делать? Это уже становится подозрительным.

– Ни в коем случае, мой принц, – откликнулся Симуш. – Мы действуем крайне осторожно. Да даже если и так, то что с того? Вы наследник престола, и кто лишит вас трона? В конце концов…, – он вдруг умолк.

– Что такое? – настороженно поинтересовался Луш.

– Духи, – сказал Симуш. – Пахнет духами вашей супруги.

Шани чертыхнулся. Тряся принцессу, он наверняка насквозь пропах ее парфюмерией. Кто бы мог подумать, что у Симуша такой острый нюх, что он учует слабую нотку южных цветов среди затхлости старого особняка… Решив, что скрываться незачем, он быстро поднялся по лестнице и, деликатно постучав в дверь, вошел в комнату.

В отличие от остального дома, здесь было чисто, тепло и уютно. В камине потрескивали дрова, на столе стояли остатки весьма неплохого ужина, а обитатели комнаты расположились на диване и смотрели на Шани с одинаково изумленными лицами.

– Добрый вечер, господа, – произнес Шани, не давая им опомниться. – Ваше высочество, я счастлив вас видеть в добром здравии, хотя и удивлен, что вы в столице, а не в священном походе.

Луш не сводил с него тяжелого пристального взгляда. На его щеках вспыхнул неровный темный румянец – казалось, принц готов кинуться в драку, и достаточно малейшего знака, чтобы его сдерживаемая до поры ярость выплеснулась.

– Мне не хочется думать, что вы дезертировали из действующей армии, – продолжал Шани. Он снял шляпу и небрежно расположился на единственном в комнате стуле; Луш и Симуш по-прежнему хранили молчание, – но, к сожалению, факты говорят сами за себя. Есть и еще кое-какая неприятная информация…

– Ах ты паскуда! – градус ярости достиг максимальной точки кипения: Луш сжал кулаки и поднялся с дивана. Шани как-то отстраненно прикинул, что при разнице комплекций с принцем от удара он по комнате перышком полетит. – Говорил я тебе, что нечего тут в свои игры играть! Да я тебя…

– Сядьте, – холодно произнес Шани и указал на диван. Опешив от подобной наглости, принц послушно опустился рядом с Симушем. – Я уже упомянул факты, которые есть у меня в наличии; так вот – сегодня вечером вы, принц, покушались на жизнь его величества. Я пришел сюда, чтобы спасти жизнь моего государя и сохранить вашу честь как наследника престола.

– Что?! – рявкнул Луш и бросился на Шани, явно собираясь разбить тому голову о стену. Симуш едва успел его перехватить, и принц шлепнулся обратно на диван, тяжело дыша и изрыгая заковыристые проклятия.

– Подонок! – крикнул он, наконец. – Да как ты смеешь меня обвинять! Я тебя в порошок сотру за такие речи!

Он кипятился еще несколько минут, поминая Змеедушца, старые дупла в деревьях и сломанные весла во всех возможных комбинациях, но Шани, устав слушать, опустил руку в карман плаща и вынул маленькую бриллиантовую подвеску. Ее родными сестрами был богато украшен камзол Луша. Увидев подвеску, принц изменился в лице, умолк и схватился за рукав.

– Я нашел ее сегодня в парке, на верхней площадке лестницы, ведущей к оранжереям, – сказал Шани, крутя подвеску в пальцах. На самом-то деле он подобрал ее на лестнице особняка – скорее всего, Луш нечаянно оторвал ее, зацепившись за перила, но это уже не играло роли. – Уникальная вещь, ручная работа. Она оказалась там, когда вы толкнули отца вниз, полагая, что он сломает себе шею.

Некоторое время Луш сокрушенно молчал, угрюмо глядя в пол. Шани терпеливо ждал, любуясь белыми и голубыми огоньками в бриллианте. Торопить Луша он не собирался – пусть думает и решает. В конце концов, принц произнес:

– Что тебе нужно?

– Вы компрометируете себя, ваше высочество, – с непритворным сочувствием сказал Шани. – Пятый несчастный случай с государем за полгода – даже слепой увидит, что здесь торчат ваши уши. Поймите меня правильно – я удалил вас из столицы, беспокоясь за ваше честное имя. И сейчас говорю вам чистосердечно и открыто: уезжайте. Отправляйтесь на богомолье в любой из монастырей по вашему выбору и оставайтесь там до того момента, как государь покинет нас ради мира лучшего и беспечально – а это, увы, случится довольно скоро. Вы никоим образом не должны быть причастны к его смерти.

Он говорил совершенно искренне, однако Луш не поверил ни единому слову. Цинично ухмыльнувшись, он поднялся с дивана и упер руки в бока, напоминая не принца, а деревенского мужика, который собирается учинить знатную драку на ярмарке.

– Смотри, Симуш, какого братца мне Заступник послал. И умен, и добр, и обо мне заботится. Да с чего ж ты взял, ехидна морская, что я тебе поверю! Нашел дурака! Мне в ссылку ехать, а тебе тут под шумок корону надевать! А меня потом придушат твои монахи, и поминай как звали. Нашел дурака!

Губы Симуша дрогнули в улыбке. Шани почувствовал, как по виску сползает капля пота.

– Не волнуйтесь, ваше высочество, – проговорил Симуш. – Помянем в лучшем виде. Только не вас – его.

В следующее мгновение они с Шани уже стояли напротив друг друга, выкинув вперед руки с пистолями и готовясь стрелять. Шани подумал о том, что несколько часов назад этот потертый хлыщ с равнодушной легкостью ранил Хельгу, и кровь прилила к щекам.

– Вы отлично деретесь с женщинами, сударь, – сказал он. – Посмотрим, хватит ли вас на настоящего бойца.

Симуш осклабился и шевельнул пальцем, взводя курок.

– Кстати, ваше высочество, – окликнул Шани, – это ведь он сказал, что вы в столице. Так-то я ни сном, ни духом.

Симуш встрепенулся и повернул голову к Лушу.

– Не верьте ему, ваше высочество, – его голос дрогнул. – Врет и не краснеет, гадина.

Луш вздохнул, убрал руки в карманы, покачался с пяток на носки и обратно.

– Я разочарован, – сказал он, наконец. – Очень разочарован.

И грохнул выстрел.

Шани вздрогнул и отшатнулся, на долю секунды подумав, что стреляют в него, и почти успев ощутить себя мертвым. В комнате резко запахло пороховой гарью. Симуш сдавленно охнул и стал заваливаться на пол. Луш повел пистолью и выстрелил еще раз. Во лбу бывшего заместителя министра охраны короны распустился черно-красный цветок с неровными уродливыми краями.

Шани обвел лицо кругом и быстро прочел молитву – в том числе и по себе: от Луша он ожидал чего угодно. Принц посмотрел на мертвеца и убрал пистоль.

– Ну вот, – сказал он. – Был тут один-единственный приличный человек на всю столицу, да и тот оказался предателем. Пистольку-то свою прибери. Рука-то, поди, устала уже.

Шани согласно кивнул и сунул оружие во внутренний карман плаща. Некоторое время они с Лушем пристально рассматривали друг друга, возможно, полагая, что из этой комнаты выйдет только один из них.

– Жаль, что вы мне не верите, ваше высочество, – в конце концов, произнес Шани, устав от игры в гляделки. – Очень жаль. Я вам, кроме хорошего, ничего не хочу.

Луш ухмыльнулся.

– Скажи еще, что тебе трон не нужен.

– Нет. Не нужен.

– Дурачок ты, – сказал принц. Ухмылка не сходила с его багровой физиономии. – Блаженный.

Зачем мне корона и регалии правителя, подумал Шани, если домой они меня не вернут и отнюдь не прибавят счастья. Горсть пуговиц, не более того. А одежда, положенная мне по чину, традиционно крепится на шнурках…

– Может быть и так, – откликнулся Шани. – Но я желаю вам добра. Послушайтесь меня, ваше высочество… ждать вам осталось не так уж и долго. В самом деле. Уезжайте… да хоть в Шаавхази. Будете там, как у Заступника в рукаве.

– Может быть…, – раздумчиво произнес принц. – Может быть.

С этими словами он резко ударил Шани под дых, а затем – ребром ладони по шее. Когда Шани, задыхаясь, рухнул на пол рядом с мертвецом, принц неторопливо обошел их и снял с вешалки свой плащ. Шани следил за ним сквозь серую пелену боли и понимал, что уже ничего не сумеет сделать – ни для принца, ни для государя. Луш уходит…

– Ну, прощай, братец, – сказал Луш и открыл дверь в коридор. – Не поминай лихом.

* * *

Когда Шани выбрался из покинутого квартала и побрел по улице вдоль респектабельных домов столичного дворянства, по городу уже неторопливо, но уверенно разливалось утро. Метель унялась, и сейчас в размытом свете фонарей порхали последние снежинки, а с крыш срывались тяжелые капли и выстукивали весенний марш по узким лезвиям новорожденных луж. Улицы были пусты: обитатели этого района могли позволить себе валяться в постелях допоздна. Извозчик, который вывел свой экипаж на улицу в надежде на случайный заработок по раннему времени, увидел, откуда направляется Шани, и живо хлестнул по лошадке вожжами, поминая нечистого. Декан инквизиции и в самом деле выглядел не слишком хорошо, наверняка напоминая грязным плащом и изможденным усталым лицом ходячего мертвеца. Даже собаки не лаяли на него из подворотен.

Миновав несколько улиц, Шани смог, в конце концов, встретить извозчика, который любил деньги и не боялся привидений, и, сев на потрескавшуюся кожаную скамью экипажа, назвал свой адрес и моментально провалился в глубокий тяжкий сон. Ему снился принц Луш, блуждавший по развалинам, и Хельга, истекавшая кровью в снегу, – и ощущение беспомощности было настолько сильным, что Шани тонул в нем и не видел ни выхода, ни спасения – ни для себя, ни для кого-то еще.

– Сударь, подъем! Тут не ночлежка!

Извозчик без обиняков постучал его по колену витой рукоятью кнута. Открыв глаза, Шани увидел знакомые благообразные здания на площади Цветов и дом, в котором жил. На ступенях, ведущих в его подъезд, скорчилась чья-то смутно знакомая темная фигурка.

– Хотели площадь Цветов? Ну так вот она, пожалуйста. Нальют глаза с утра, ходят тут потом… Вози вас тогда пес знамо откудова…

– Заткнись, – посоветовал Шани, положив на лавку монеты и спускаясь на мостовую. Этой ночью он проиграл Лушу практически по всем статьям. Принц сбежал, Симуш убит, над государем снова сгущаются тучи, а он еле держится на ногах и думает не о спасении Миклуша, а о том, как бы поскорее добраться до своего аскетического ложа… Фигурка на ступенях шевельнулась, и Шани узнал в ней Хельгу, которая тотчас же бросилась к нему.

– Наставник! – воскликнула она. – Слава Заступнику, вы целы!

– Цел, – промолвил Шани, слепо копаясь по карманам в поисках ключей от подъезда и своих комнат. – Ты всю ночь тут сидела?

Ключ нашелся, но попал в замок только с третьей попытки. Вздохнув, Шани поплелся по коридору к лестнице. Дом еще спал, ну и прекрасно. Никто из бдительных соседей не увидит его и не решит, что сам декан инквизиции наклюкался до того, что еле на ногах держится. А ведь ему надо все как следует обдумать все, что случилось, и узнать, куда в итоге направился Луш. Вряд ли теперь государыня будет в курсе, и вряд ли сын простит ей то, что она рассказала Шани о конспиративной квартире в заброшенном доме… И Хельга наверняка продрогла – надо будет дать ей целебных порошков…

Впрочем, Шани не успел этого сделать – едва переступив порог своей комнаты, он рухнул на кровать и заснул, не сняв ни плаща, ни сапог. Некоторое время Хельга осматривалась, а затем решила взять из раскрытого сундука плед и последовать примеру хозяина квартиры. Кое-как угнездившись в кресле, словно совенок в дупле, она накрылась пледом и вскоре пригрелась и уснула.

Шани проснулся с уже готовой идеей:

– Гервельт!

За окнами разливался унылый серый свет: с первого взгляда и не разберешь, то ли утро занимается, то ли вечер уже на подходе. С третьего этажа доносилось разудалое пение: ага, подумал Шани, значит, все-таки вечер, и у молодого законоведа обычная вечеринка с играми, выпивкой и доступными дамами с улицы Бакалейщиков. День прошел мимо нас… Хельга, которая устроилась на отдых, забравшись с ногами в одно из кресел и укутавшись в старое одеяло, встрепенулась и спросила:

– А что там? Или… кто это?

Шани сел на кровати, почесал левое веко, брезгливо скривившись от того, что с утра не хватило сил хотя бы сапоги снять, и сказал:

– Принц наверняка уехал в Гервельт. Лесной охотничий терем его величества, в самой чащобе Пущи. Больше ему некуда деваться.

Хельга похлопала себя по щекам, чтобы взбодриться, и сказала:

– Если вы едете туда, то я с вами.

Шани поднялся с постели, прошел по комнате и принялся возиться в ящиках комода, собирая нужные для похода вещи. Несколько раз он бывал в Пуще – огромных охотничьих угодьях аальхарнской короны, правда, никогда не забирался слишком глубоко. Пуща, с ее непроницаемой тишиной и пружинистым хвойным ковром под ногами, производила на него гнетущее впечатление, хотя, возможно, он просто ничего не понимал в охоте, не видя ни доблести, ни достоинства в том, что десяток здоровенных мужиков на лошадях и со сворой собак затравливали какую-то несчастную косулю. Однако, принц обожал эту молодецкую потеху и наведывался в Пущу чаще, чем на заседания государственного совета, вызывая вполне справедливое недовольство государя. И сейчас Луш торопился в Гервельт – больше ему было некуда податься. А в большом охотничьем доме его никто не будет искать – кроме декана инквизиции, разумеется.

– Я еду с вами, – упрямо повторила Хельга, решив, должно быть, что он не расслышал. Шани хотел было сказать, что ему не нужна такая обуза в пути, но внезапно понял: он рад, что девушка хочет отправиться с ним. По-настоящему рад. Его даже не пугали возможные трудности пути, которые неизбежно возникнут в компании юной спутницы. Хельга ведь вряд ли умеет ориентироваться в лесу, стойко переносить холод и пробираться на лыжах по нетронутому белому полотну…

– Я еду убивать, – сказал Шани мягко. – Убивать и умирать.

Хельга подошла к нему почти вплотную и подняла было руку, чтобы коснуться его плеча, но передумала и просто сказала:

– Даже не думайте, что я отпущу вас туда одного. И не надейтесь.

Глава 6. Звезды падают в небо

Если в столице уже веяло теплым сырым ветром, и с карнизов и козырьков окон бойко стучала капель, то здесь, за городом, на краю Пущи по-прежнему царила и правила зима. Недвижный холодный воздух казался густым и вязким – среди деревьев он словно скапливался в плотную массу, обретая цвет и форму. Стоя на холме, Хельга оглянулась и не увидела ничего, кроме бесконечных сугробов и серо-голубой размытой полосы тумана. Город остался вдали: они вышли в путь с утра, а сейчас короткий день неотвратимо клонился к вечеру. От усталости Хельга готова была рухнуть в ближайший сугроб и заснуть в нем вечным сном. Они оставили лошадей внизу, в долине, когда стало ясно, что нормальной дороги дальше не будет, и ходьба на лыжах ее совершенно вымотала, но жаловаться Хельга не смела: декан Торн сохранял бодрость духа и, казалось, не обращал внимания ни на холод, ни на ветер, что пробирался под одежду и скреб по коже льдистыми когтями.

– Устала? – спросил он, не оглядываясь. Карта в его руках хлопала уголками, как зелеными крыльями, словно ей хотелось улететь куда-нибудь подальше.

– Нет, – ответила Хельга. – Нет, все в порядке.

Больше всего она боялась, что Шани услышит дрожь в ее голосе и рассердится. Увязалась в дорогу – ну так будь добра соответствовать, держать темп и не отставать. И ни в коем случае не ныть. Не то время.

– Скоро доберемся до хижины лесника, – сказал Шани и, сложив карту, убрал в карман, – там и заночуем. Встреча с принцем переносится на завтра.

Хельга кивнула и вновь взялась за опостылевшие лыжные палки. Ничего, не страшно. Она дойдет.

Раньше государь категорически настаивал на том, чтобы с Лушем не случилось ничего плохого. Впрочем, вчера на ночной аудиенции, он высказался более неопределенно. Стоя у дверей, Хельга смотрела на Миклуша: тот лежал на огромной кровати и казался маленьким и жалким – тенью себя самого в дрожащем сумраке спальни.

– Действуй по обстоятельствам, – негромко промолвил он. Шани понимающе кивнул, и государь продолжал: – Сможешь все уладить миром и убедить проклятого упрямца успокоиться – хорошо. Если не сможешь – решай сам. Я заранее принимаю любое твое решение, вплоть до необратимого.

По всему выходило, что владыка разрешил декану инквизиции убить собственного сына и наследника… Несчастного отца можно было понять; Хельга удивлялась только тому, что Миклуш не дал такого позволения раньше – да хоть после взрыва ракеты на балу, когда погибли двое молодых дворян, а добрую дюжину гостей посекло осколками.

С ветки сорвалась снежная шапка и едва не упала Хельге на голову. Чихнув, девушка поправила капюшон плаща и осведомилась:

– Наставник, а разве в Гервельт нет нормальной дороги?

– Есть, разумеется, – сказал Шани, – но она наверняка охраняется верными людьми принца, и мне как-то не очень хочется с ними общаться. А тебе?

– Тем более.

Лес становился все глуше, словно стволы деревьев придвигались все ближе и ближе друг к другу, чтобы не пропустить двух путников к месту назначения. Где-то позади, там, где их лыжня терялась в подступающих сумерках, кто-то нервно всхрапывал, будто пытался догнать их и не успевал. Хельга вспомнила, как в их поселке ходили уверенные разговоры о лешем, который выходил на край своих владений и всматривался в очертания домов, пытаясь выглядеть свою очередную жертву. Олеко, местный охотник, однажды попался к нему на забаву, и леший гонял его через весь лес, а потом вдруг вывел на околицу. После этого охотник лишился и ума, и речи – только мычал, бродя среди домов, да махал руками, словно желал избавиться от нечистого. А вдруг какой-нибудь родич того лешего сейчас крадется за ними по пятам? Стараясь не отставать от Шани, Хельга принялась читать молитву трем загорским святым, которая, по устойчиво бытовавшему мнению, лучше всего отпугивала приятелей Змеедушца. Услышав негромкие слова, Шани покосился в сторону Хельги, но ничего не сказал.

И нечисть-то ему никакая нипочем, думала Хельга, пробираясь сквозь кустарник. Когда колючие ветви змееполоха остались за спиной, она подняла голову и увидела опушку с небольшим аккуратным домиком. Дверь домика была заперта на засов, ставни заколочены, а белую простынь снега не запачкал ни единый след – в хижине лесника, если это была именно она, давно никто не появлялся. Шани с облегчением вздохнул и улыбнулся.

– Все, дошли, – сказал он. – Вот и отдых.

В домике, разумеется, оказалось не теплее, чем на улице, но незваные гости, пошарив по простеньким навесным полкам, обнаружили и лампу, и огниво, и мешок с сухарями, припасенные по старинному охотничьему обычаю для тех, кого судьба приведет сюда зимой. Возле печи нашлись и аккуратно заготовленные поленья; Шани развел огонь, и вскоре в доме стало вполне тепло и уютно. Рыжие отблески пламени побежали по стенам, и Хельга, выпутавшись из плаща и сняв шарф, с облегчением поняла, что на сегодня дорога закончена, холод ее больше не терзает, и можно – в самом деле, можно – расслабиться и отдохнуть.

– Интересно, где сейчас лесник, – задумчиво промолвила Хельга, устраиваясь в углу на пушистой шкуре медоеда: она, брошенная прямо на пол, служила чем-то вроде ложа. Конечно, девушке следовало бы помочь Шани, который возился возле печки с пузатым металлическим чайником, но Хельга вымоталась настолько, что и шевельнуться не могла. Похоже, собственное тело ей уже не принадлежало, и, прикрыв глаза, Хельга словно опять видела бесконечный зимний лес и себя, идущую среди деревьев.

– Лесник-то? Да скорее всего, в Гервельте, пока охоты нет, – Шани пристроил чайник на железном крюке, и вскоре по комнате поплыл умопомрачительный аромат кевеи. – Устала, девица-красавица?

– Устала, – решилась признаться Хельга и поспешно добавила: – Но я же не могла вас одного…

Шани усмехнулся. В золотистом свете огня его лицо казалось очень спокойным и очень мудрым, словно он, глядя на пламя, понимал что-то крайне важное. Хельге вдруг подумалось, что она никогда не сумеет дотронуться до этого понимания. Скоро экзамены, а там они распрощаются насовсем.

– Спасибо, – проронил он. – Спасибо, я действительно признателен. У меня не так много друзей, которые волнуются обо мне.

Хельга поежилась и села, словно среди натопленной комнаты ее внезапно охватило стылым снежным ветром. Не обижайте меня вашей дружбой, хотела сказать она, если не можете дать большего, то и подачек не давайте… Шани снял чайник с огня и принялся разливать кевею по кружкам, найденным в закромах лесника; Хельга смотрела, как терпкий темно-коричневый напиток льется из носика и понимала, что едва сдерживает слезы.

– И вам спасибо, – сказала она в конце концов. У него ведь и без того хватает и трудностей, и забот. Незачем нагружать еще и бабские беды. – Я рада быть вашим другом…

Потом они сидели за неровным, но крепко и основательно сколоченным столом и ужинали – и Хельга вдруг успокоилась и расслабилась настолько, что даже отпустила какую-то вполне себе хорошую шутку, над которой Шани искренне расхохотался чуть ли не до слез. Тогда в груди Хельги словно распрямилась сжатая пружина, и девушка вдруг ощутила невероятное облегчение. Больше не надо было ни смущаться, ни бояться себя и своих мыслей – в мире ничего не осталось, кроме крошечного домика в центре леса, отблесков пламени на стенах и уставших в дороге людей, которым сегодня уже было некуда спешить и нечего терять.

– Наставник, вы все-таки убьете принца? – Хельга наконец задала вопрос, который не давал ей покоя со вчерашнего дня. Шани пожал плечами и с пару минут размышлял молча.

– Не хочу я никого убивать, – сказал он. – Обернуться может и впрямь по-всякому, но… не хочу.

Тревога кольнула висок. Она никуда и не девалась, просто задремала, разомлев от тепла и покоя, но сейчас зашевелилась опять, и Хельга вдруг подумала, что видит Шани в последний раз. И это была не просто случайная мысль, а железная уверенность.

– Но ведь и принц может…, – начала было она и не довела мысль до конца. Шани пожал плечами. Сиреневые глаза мягко блеснули в золотистом полумраке комнаты.

– Может, – просто сказал он. – Но я надеюсь, что не станет.

Дыши глубже, глупая, откликнулся внутренний голос, не хватало тебе еще разреветься тут. Хельга шмыгнула носом и сказала, пытаясь преодолеть спазм, стиснувший горло:

– Несчастливая у меня судьба. Всегда теряю тех, кого люблю.

Шани вопросительно поднял левую бровь, разделенную пополам старым шрамом. На Хельгу он не взглянул, предпочитая смотреть на дно кружки. И что он там нашел интересного..?

– Может, и не всех, – задумчиво откликнулся Шани, когда пауза явно затянулась и стала уже невежливой. Хельга криво усмехнулась и с преувеличенным вниманием стала рассматривать свои пальцы – расцарапанные, с коротко срезанными ногтями. Мальчишеские некрасивые руки, но ведь надо же на что-то смотреть… Так пусть будут руки.

Ей в самом деле было нечего терять. Все сделанное и несделанное припомнит и рассчитает Заступник на Суде – а сейчас у Хельги остался только внутренний озноб, с которым она никак не могла справиться.

– Не ходите туда…, – попросила она, не отрывая взгляда от рук. – Не ходите. Принц, он… Он готов на все, что угодно. А у меня матери нет, семьи нет… и вас не будет.

Тяжелая сухая ладонь накрыла ее судорожно стиснутые пальцы. Хельга несмело подняла голову и, отважившись посмотреть Шани в глаза, не увидела там ничего, кроме усталости. В Хельге словно зазвенели струны, туго натянутые на колки.

– Неужели вы не видите…, – проговорила она и не поверила, что смогла произнести это. Слова вырывались из губ, словно родник, пробивающий дорогу сквозь скалы. – Не понимаете..?

– Что?

– Что я люблю вас.

Слова вырвались на волю, и Хельга всей своей трепещущей в ознобе шкурой ощутила точку невозврата, после которой уже ничего нельзя изменить и исправить. Рука Шани дрогнула и сжала ее пальцы.

– Я знаю, – коротко и просто ответил он. Хельга почувствовала пульс сосудов на висках. Вот как все спокойно и незамысловато. Он знает. Новость доведена до сведения и ответ получен. Распишитесь в получении и живите себе дальше. Хельга попробовала отнять руки, но Шани ее не выпустил.

– Я знаю, – повторил он. – Хельга, но ты же помнишь, кто я. И я не могу дать тебе ни семьи, ни положения в обществе. Ничего…

Хельга все-таки освободила руки и порывисто подошла к печи – к огню, который сейчас казался намного легче и добрее того пламени, которое глодало плоть где-то в области сердца. Я же не ведьма, подумала она, зачем меня сжигать?

– Неважно, – сказала Хельга вслух. – Все это не имеет значения… Просто не прогоняйте меня. Я скоро доучусь и уеду куда-нибудь… Я никогда вас не потревожу и ничего не попрошу. Мне просто…, – голос дрогнул и сорвался. – Я просто не могла больше молчать.

Тонкие рыжие язычки облизывали поленья, и Хельге вдруг захотелось протянуть к ним руку и ощутить ласку пламени. Шани поднялся с лавки и подошел к девушке; Хельга испугалась, что он сейчас услышит биение ее сердца.

Чужая рука опустилась на ее плечо. Хельга почувствовала, как по телу прошла властная горячая волна.

– Посмотри на меня, – негромко произнес Шани. – Посмотри, пожалуйста.

* * *

Пожалуй, Дрегиль в чем-то был прав, думал Шани, глядя куда-то вверх, в потолок. Огонь в печи давно погас, и в доме царила глухая непроницаемая тьма. Что можно рассказать о любви, кроме очередных напластований розовой пошлости…

Почему же тогда эта девочка была естественной, словно биение сердца? Которое, кстати, стало стучать с недовольными перебоями…

Приподнявшись на локте, Шани поцеловал спящую Хельгу в макушку и плотнее укрыл одеялом. Она что-то пробормотала во сне, но так и не проснулась. Пусть отдыхает, подумал Шани, завтра будет долгий и трудный день. Вернее, уже сегодня.

Сначала она плакала. Потом перестала. Потом ей было больно и горячо, и она кусала губы, чтобы не разрыдаться, но удержаться так и не смогла, и Шани все еще ощущал на губах соленый вкус ее слез. А потом, когда все закончилось, и они лежали рядом, не в силах разжать стиснутые ладони, то Хельга промолвила едва слышно: спасибо, это лучшее, что со мной было… Завтра она поймет, что отдалась некрученой-невенчанной, что у них нет абсолютно никакого будущего, что случившееся – не лучшее, а страшное, и теперь она полностью зависит от расположения Шани… Но это будет завтра.

Государь Миклуш знал, о чем говорит. Стоит распробовать вкус власти, и он придется по душе. И неважно, что это за власть – над влюбленной девушкой или над целой страной, вкус остается притягательным в любом случае. Хельга шевельнулась во сне, и Шани погладил ее по спутанным волосам.

– Спи, девочка, – шепнул он. – Все будет хорошо.

Он поднялся, подошел к столу и несколько минут чиркал огнивом, пытаясь зажечь лампу. Когда тихий свет озарил домик лесника, то Хельга пошевелилась под одеялом, но не проснулась. Шани сел за стол и какое-то время смотрел на спящую девушку, а затем вынул из своей сумки лист бумаги и чернильницу, которые всегда носил с собой, и принялся писать. Аккуратные, почти каллиграфические буквы с резким подчеркиванием гласных ложились на бумагу, Хельга спала, дыша тихо-тихо, а Шани чувствовал, что в нем словно пробуждается старое, давно забытое чувство. Закончив письмо, он снял с пальца перстень с аметистом и положил его на бумагу.