Текст книги "Та, которой не должно быть…"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

6

За окном промелькнула белая тень с выступающей грудью. Хотя больше ничего не удалось разглядеть, Алла перевела взгляд на вход. Через несколько секунд появилась Любаша с набитыми сумками, к сожалению, она несовершенно устроена – не имеет третьей руки, иначе тащила б три сумки. Любаша заметила ее, добежала (она не ходит, а бегает), устроив сумки, плюхнулась на стул и, обмахиваясь салфеткой, затарахтела без пауз:

– Ну и подлая погода: я вся в белом, а тут заморосило, представляешь? Извини за опоздание, по пути решила прикупить продуктов. Ты же не откажешься доставить меня на домашние галеры? Уф… жарко… устала… сердце заходится…

Если Любочка – вихрь и суета, Алла, наоборот, величественна, как царица, хотя царица в тайне мечтала о пенсии, домике в деревне и курах с петухом.

– Похудей, и сердце придет в норму, – посоветовала Алла скучным тоном. Но она же обижена: столько времени прождать подругу, которая не примчалась на сигнал SOS, а бегала по магазинам, чтобы потом Алла отвезла ее сумки домой, как извозчик.

– Лучше быть толстой, красивой и здоровой, чем худой, страшной и больной. – Любочка рассмеялась собственной шутке. Но Алла сидела с постной миной, будто ее уволили со всех мест работы. – Что стряслось? Почему такая срочность?

– Не знаю, на какой из твоих вопросов ответить в первую очередь, – заворчала Алла.

Очень кстати официантка принесла заказ, а главное, бутылку красного сухого вина, которое обожает подружка. Налив полный бокал (официантка просто не успела этого сделать), Люба выпила залпом и смущенно оправдалась:

– Очень пить хочется, я ж бежала.

– Долго бежала, – заметила Алла. – Так и умереть можно, дожидаясь подруг. Я позвала тебя, потому что попала в щекотливое положение. Не буду тянуть, в общем… Гена Заваров изъявил желание жениться на мне.

Естественно, подруга открыла рот и глаза выкатила, они оказались черного цвета, а в обычном состоянии цвет глаз трудно разглядеть, как у большинства очень полных людей. Ей потребовалось запить новость еще одной порцией вина, причем граммов двести проглотила – как нечего делать, в бутылке осталось чуть-чуть. В состоянии немоты Люба пребывала недолго, впрочем, она женщина-скорость, удивительно, что при вихреобразном режиме ее комплекция – кубик.

– Вот это да! – слегка покачиваясь из стороны в сторону, выразила она то ли восторг, то ли ужас. – Обалдеть! Что, так и сказал: выходи за меня?

– Совсем не так. Гена поставил меня в известность, что через неделю мы расписываемся, столы заказаны, услуги оплачены. Мне осталось пригласить подруг. Приглашаю. В пятницу.

– Вот это мужик!.. – Разглядев наконец кислое выражение на лице Аллы, Люба зашла с другого бока: – Как-как? Поставил в известность? То есть ты не знала о готовящейся свадьбе?

– Совершенно верно. Я имела честь сегодня узнать, что выхожу замуж. Заявлений мы не подавали, вероятно, напишем в день бракосочетания, чтоб не тратить время зря.

Любочка разозлилась на Аллу, которая, как ей показалось, больше кривлялась, чем печалилась. Из-за чего нос вешать? Люба мотается по двум, а то и трем работам, ни на что времени не хватает, особенно на отдых. Вместо того чтобы сейчас рухнуть дома на диван, она вынуждена торчать в кафе, выслушивая бездарный аудиоспектакль в исполнении такой же бездарной актрисы. Не желая с ходу наговорить неприятных вещей подруге и в результате поссориться, Люба взяла паузу и с аппетитом кушала мясо, поглядывая на Аллу исподлобья.

* * *

Мало кому удается стоять перед лицом совести и при этом выстроить на своей физии витрину благообразия. Им не удавалось. Им было неуютно, потому они отводили взоры. Но Жанне этого мало, мало, мало. Чтоб дошла страшная цифра не только до ушей, но и нервов, а также душ тех, кто стоял-сидел напротив, она выставила руку с четырьмя пальцами и прижатым к ладони большим, обвела ими всех, будто налагая заклятие:

– Четыре человека зверски убиты. Это я напоминаю тем, кто забыл. А вы… вы ограничились небольшими суммами и скорбным молчанием на похоронах! У моего отца было достаточно денег в тумбочке, чтоб купить четыре гроба, вырыть четыре ямы и заказать поминки. Мне не нужны были ваши деньги! Вы хоть представляете, как это – хоронить сразу всех?.. Нет?.. Ну ладно. Тогда отдельное спасибо за то рвение, с которым вы засовывали меня в психушку. Спасибо за клеймо «идиотка», которым вы меня припечатали, перерезав все дорожки в жизни.

Жанна исполнила русский поклон в пояс, достав рукой пол. Конечно, выглядело это издевкой, а ответом ей была совершенно непоколебимая тишина, душившая не хуже газовой камеры, оттого зловещая.

– Я не знал, сам был в состоянии… – негромко сказал Эдгар.

– А ты у нас, как барышня, – метнулась к нему Жанна с саркастической улыбкой. – Неземной какой-то, изнеженный. Может, вспомнишь, что ты мужчина?

По самолюбию она ударила крепко, но Эдгар опустил глаза, оставшись якобы бесстрастным. Только желваки на скулах ходили, как жернова, значит, Жанна его задела, а потому переключилась на других членов компании:

– Благодарю вас, что я узнала цену слова «друг», воспетого великими классиками. Ну, тут одно из двух: либо классики ни черта не понимали в жизни, либо мне просто не повезло. Нет, я не желаю вам потерять так же страшно своих близких – они ни при чем. А вот провести отпуск в психушке вам не помешало бы. Всем! Ну, чтоб прочувствовать вкус к свободе.

Володя не бросился унимать разбушевавшуюся Жанну, а от него именно этого ждали. Он наблюдал. Четыре гроба (три закрытых) действительно угнетают психику даже постороннего человека, депрессия в этом случае вполне объяснима, но психбольница… это было чересчур. Ему никто не дал объяснений, почему здоровая Жанна там оказалась, все избегали данной темы. Он не прочь сейчас выслушать их, а друзья молчали.

– Поверьте, – продолжала она, – это стоит того, авось научитесь людей видеть в других, кроме себя. Испытать разочарование тоже желаю, чтоб оно расцарапало ваши пустые души до крови. А я свое получила благодаря вам. Я не смогу жить в счастье после той бойни, не смогу сделать счастливым и другого человека, но очень хочу. А не смогу до тех пор, пока не узнаю… – Она сделала паузу, потом сказала всего одно слово: – …КТО.

И будто не закончила мысль, оставила пробел с шифром. На самом деле точка ею поставлена обличительная и жирная. Самый невыдержанный Сашка, он и пыхнул, как солома в костре, вскочив с места:

– Ты как будто намекаешь, что кто-то из нас…

– Намекаю? – перебила Жанна, рассмеявшись, ну, точь-в-точь ведьма. – По-моему, я очень ясно выражаюсь.

– Ха! – взметнул вверх руки Сашка. Он нервно затоптался на месте, а слова подчеркивал довольно крупными жестами, иллюстрирующими его возмущение: – Итак, кто-то из нас совершил злодейство, конечно, не в одиночестве. Ты так думаешь. И, наверное, у тебя есть основания думать так. Примерно я догадываюсь, что лично мне ты предъявишь, но позволь тебя спросить: а своего Вовку ты исключаешь?

Жанна, сузив глаза, отчего ее лицо стало хищным, не поддалась на провокацию. Напротив, она закусила нижнюю губу, чтоб не сорвалось с языка лишнее слово, ведь наговорила здесь достаточно.

– Почему?.. – напирал на нее Сашка. – У Вовика мотив круче. Кстати, а у тебя… у тебя самый крутой мотив, моя милая. Я что-то не так сказал? Господа, – раскинул он руки в стороны и огляделся, – поправьте меня.

– До чего ж ты гнидистый, Алексашка, – с презрением промурлыкала Жанна.

Последнее время он болезненно переносил даже косой взгляд в свою сторону, а тут его приложили по полной, да к тому же при всех. Оскорбленный Сашка сжал кулаки и двинул на Жанну:

– А ты кто такая, что смеешь… – и осекся.

Сзади Жанны вырос Бородин и на спокойной ноте, которая иной раз бывает сильней криков, отбил охоту применить кулаки:

– Попробуй, тронь.

С усилием, словно его пальцы сопротивлялись, Сашка разжал кулаки. Иначе быть не могло, куда ему тягаться с Вовой-строителем? У Бородина кулаки вдвое больше, он по стенке размажет и заштукатурит, не глядя.

– Тогда укроти свою истеричку, если ты мужик, – все же зло процедил Сашка, не преминув, походя, унизить друга.

Выразительно посмотрел на него Володя, так выразительно, что Сашка пожалел о злых словах. А назад их не заберешь! Он отошел к стене, не догадавшись извиниться, ну да все равно это была капитуляция. Никто не поддержал его, но и не одернул. Володя оглядел друзей. Хотя бы как-то ребята дали понять, что не на стороне Сашки и сожалеют по поводу Жанны, они же с ней поступили… нехорошо. Володя ждал. Но нет, сегодняшний вечер – вечер несбывшихся ожиданий. Володя взял Жанну за плечи и увел.

Ну и мерзкая пауза получилась после их ухода. Небывалой длины. Так почудилось из-за неловкости друг перед другом, ведь обвинение каждый принял на свой счет. Руслан уселся в кресло, взял гитару, слегка трогал струны, издававшие тихие и протяжные стоны. Мягкие аккорды и минорные переборы немного разрядили накаленную атмосферу, но ненадолго.

– Рановато выпустили ее из психушки, – высказался Сашка.

Снова неловкая пауза заполнила пространство. Жанна добилась своего: заставила всех посмотреть на себя ее глазами, но кто сказал, что от этого будет благо? То, что и так знаешь в себе, далеко не всегда самому нравится, а уж слышать об этом вслух от посторонних вовсе не обязательно.

– Где обещанные пироги? – решил переключить гостей Виталий.

– На столе… – рассеянно ответила Лариса, а в следующий миг попыталась сгладить инцидент: – Да что вы все притихли? Она же неадекватная.

Фраза не получила одобрения. Виталий чмокнул ее в щеку, нет, не поддержку означал поцелуй, а: помолчи, дорогая. И махнул рукой, мол, всем за стол! Пироги пышные, мягкие, вкусные… А никто не хвалил. Ели молча, запивали чаем, словно отдавая дань и адаптируясь к новому состоянию после обличений.

Настал момент, которого ждали и гости, и хозяева, – когда можно завершить испорченный вечер. Всей компанией вышли провожать Руслана с Валей, Эдгар остался у подъезда с Ларисой, а Виталий и Сашка отправились к автомобилю. Сегодня первый раз за год он вслух заговорил о случившемся:

– Ты, я думаю, в курсе моей истории?

– Естественно, – оживилась Лариса.

– Это хорошо, а то углубляться в воспоминания неохота. Можешь сказать, как продвинулось следствие?

Он разговаривал с ней, глядя в сторону. Данная манера (свойственная Сашке) раздражает практически всех, Ларису в том числе, но она знала, как повернуть собеседника к себе лицом:

– Не знаю.

Эдгар тут же уставился на нее с удивлением и некоторым возмущением, по-детски распахнув глаза:

– Почему?

– Полагаешь, я одна следователь и все преступления проходят через меня? – Растерянность Эдгара ее рассмешила. – Вижу, ты действительно как иностранец. Ладно, если хочешь, узнаю, кто работал по этому делу.

– Хочу. Очень хочу.

– Зайди… в понедельник… э… во второй половине дня. Думаю, к этому времени выясню: как, что и кто.

Лариса то ли хвастала, преувеличивая свою значимость, то ли из банального любопытства решила сунуть носик в чужую беду. Собственно, не столь уж это важно. Эдгар не успел поблагодарить ее за обещание, как из темноты вырулил Виталька:

– Алексашка уехал с ними.

– Слава богу, – выдохнула Лариса.

Поймав на себе изумленный взгляд Эдгара, она смутилась, опустила ресницы. Но у неприязни есть веская причина, Лариса выпалила ее на одном дыхании, без запинки и слегка оправдываясь:

– При Алексашке я несправедливо чувствую себя его должником. Сидит, молчит, глядит строго, будто подозревает черт знает в чем. Он меня бесит, честно признаюсь. И с Жанной ввязался в спор именно он, а зачем?

Вот они – первые шажки к матриархату: Лариса активно расставляет собственные маячки в пространстве Виталия, подчиняя его. Он этого не понимает, у него туман в голове, а Эдгару видно. Виталий обнял ее за плечи, чмокнул в щеку и вступился за друга:

– Он не безнадежен, просто придумал маску и тупо ее «совершенствует», не замечая, что она начинает прирастать. Ну-с, не испить ли нам еще чайку?

– Нет-нет, я – домой, – отказался Эдгар.

Он замешкался, у него и к Виталику был очень важный вопрос, но, видя, что парочка на том этапе, когда третий лишний, попрощался и зашагал к улице. А Виталий прильнул губами к губам Ларисы, увлекая ее в подъезд, – в этот момент Эдгар оглянулся. И позавидовал…

* * *

– Чего покрылась кислятиной, как плесенью? – спросила Люба, доедая мясо. – Что не устраивает? Инициатива Заварова? Так это характеризует его положительно, сейчас редко встретишь мужика, способного принимать эпохальные решения. Может, он в постели проблемный?

– Я и без секса могу прожить, – промямлила Алла.

– Неужели? А я думала, ты без секса уже жила и сейчас ценишь эту важную и приятную возможность. Но покажи-ка, милая моя, кого еще в сорок пять(!)… – Любочка потрясла пальцем в воздухе, подчеркнув дряхлость подруги, – тащат под венец богатые мужики?

Она принялась кромсать кусок мяса, поглядывая на Аллу, как на больную, которую врачи лечили-лечили и случайно не залечили до смерти, теперь она ни себе, ни людям не рада. У Аллы один большой недостаток: длинный хвост из самолюбия, на который боже упаси наступить даже нечаянно. Ее надо уважать, ценить, считаться с ней, не посягать на свободу и так далее в духе феминисток.

– И феминистки хотят замуж, – буркнула Люба себе под нос. – Только их никто не берет.

– Что? – не расслышала Алла.

– Ничего.

Алла к еде не притронулась, она формулировала то, что со стороны казалось нелепым, не исключено, что и глупым. Но сомнения…. А тревога? Что, тревога на пустом месте выросла? Нет, жизнь не терпит пустоты. И в пустоте Аллы, в самой ее глубине, коренилось одно обстоятельство, которое время от времени напоминало о себе. Собственно, оно всегда с ней, когда Алла с Заваровым, поэтому с губ сорвалось то, что ей самой не казалось ни нелепым, ни тем более глупым:

– Не знаю, но я будто попала в западню.

Люба допила оставшиеся в бутылке три капли, бросив вилку с ножом, откинулась на спинку кресла. В редких случаях и она – сама сдоба во всех отношениях – умела быть жесткой.

– Всем бы такую западню, – сказала. – Можно подумать, тебе предложили через неделю яду выпить! В твои-то годы, блин, так подфартило! Обо всех проблемах можно забыть раз и навсегда. Денег валом, не урод, подтянут… У него же седых волос нет! Лицо такое…

– Заурядное, – подсказала подруга.

– Волевое! Он интересный мужчина…

– С темным прошлым, – внесла дополнение Алла.

– У кого из нас нет темных пятен? Слушай, че те надо, а?

– Не хочу замуж! Ни за кого не хочу. Мне достаточно лет, чтоб ни под кого не подстраиваться. Я привыкла делать, что хочется, ехать, куда надумала, ни у кого не спрашивая разрешения. Да у него жен этих было… штук двадцать! К тому же я прекрасно обеспечиваю себя и сына.

– Откажи. Делов-то!

– В этом вся проблема, – сникла Алла.

– Какая?! Проблему нашла! Ну, какая, какая?..

– Я боюсь этого тарантула.

– Значит, боишься? А позволь спросить, когда ты его боишься? Когда спишь с ним или в остальное время?

Сарказм, насмешка… Совсем не то хотела услышать Алла, она рассчитывала, по меньшей мере, на понимание. И на чуткость – без этого какая дружба? Удивительно, но строгие требования предъявлялись обычно к ней, Алла обязана всех понимать, жалеть, помогать (и морально, и материально, кстати). Но как только ей нужно доброе слово (бесплатное), в котором нуждаются даже кошки, а также собаки и прочие звери вместе с людьми всех рас, она получает сарказм и возмущение. У нее же не может быть трудностей, она сильная, везучая, как будто везение – незаслуженный бонус, сброшенный с небес кем-то из небожителей из-за халатности.

– Я боялась потерять магазины, – призналась Алла. – Гена всех пожирает в городе, а меня оставил, потому что глаз положил. Он сетевик, которому дали зеленый свет. Думаю, светят ему потому, что тоже боятся, ведь Гена может просто уничтожить. Физически. Говоришь, отказать? Он отомстит, а у меня Федька!

– Выходит, ты у нас продалась…

– Да, а что? Я продалась за спокойное существование на просторах мелкого бизнеса. Тебя это шокирует?

– Нет, – пожала плечами Любочка. – Но ты у нас такая крутая…

– Мне не нравится твой тон, – разозлилась Алла, перебив ее. – Я позвала тебя, чтоб ты посочувствовала, что-то присоветовала, но не дождалась.

– А тебя никто не поймет. Знаешь, больше никому не рассказывай, что не хочешь замуж за Заварова, – слишком неправдоподобно звучит.

– Вижу, – огорчилась Алла. – Да, у меня не хватит смелости отказаться. Только ничего хорошего из этого не будет, во всяком случае, для меня.

Люба намеревалась возразить и уже набрала воздуха полную грудь (а она у нее ого-го!), но Алла подняла ладонь и слегка махнула ею, дескать, молчи уж. Доставая кошелек из сумочки, она вдруг пришла к парадоксальному выводу, что народ любит злодеев. Кто был Заваров для Любочки еще недавно? Негодяй, бандит, вор, которого в хорошие времена к стенке поставили б и пулю всобачили прямо в лоб. А кем он стал сегодня? Завидным женихом. А представить на месте Аллы дочь Любочки, как поступила б благородная мать? Она погнала бы дочь кнутом под венец, как беспородную клячу! И разве она одна такая? Вот и выходит полнейший абсурд: ругают, ненавидят, но… обожают злодеев.

Алла расплатилась и велела подружке со своими тюками двигать к выходу.

* * *

Жанна плакала, прижавшись боком к спинке сиденья и отвернувшись от Володи. Он помнил редкие моменты, когда она плакала. На похоронах Жанна была с сухими глазами, это было нелегко. Бородин с удивлением отметил тогда, что некоторые пришли поглазеть, как она будет держаться возле четырех гробов! Жанна должна была рыдать, криком кричать, пить валерьянку литрами и передвигаться с посторонней помощью. Из этого набора типовых страданий она не делала ничего, и любопытные воровато поглядывали по сторонам, проверяя, как другие оценивают ее возмутительное поведение. Но после похорон она сидела в квартире родителей, а по ее щекам струились слезы, обгоняя друг друга, струились без перерыва. Володя это видел и до утра просидел с ней.

Год назад она осталась совсем одна. То целое стадо кавалеров с гламурными подружками вокруг нее крутилось, а то вдруг – никого! Испарился и бойфренд, не пришел ни на похороны, ни потом. Убийство! – это слово наводит безотчетный ужас. Логика железная: раз всю семью укокошили, то Жанна осталась живой по недоразумению, следовательно, придут и ее убивать. А кому понравится перспектива стать трупом вместе с Жанной? Один Володя взял негласное опекунство над ней, он был всего лишь рядом, этого оказалось достаточно, чтобы поддержать ее.

На фоне несчастья у Жанны развилась тяжелая и затяжная депрессия. А тут Бородину выплыла удача – важная поездка, сулившая не только зарубежный опыт, но и возможные связи. Что было делать? Виталька намучился под завязку, он отвозил в Китай Эдгара, приехав, не о Жанне думал, а кинулся обольщать Ларису. Нельзя же винить человека за то, что ему хочется любви? Сашка… Ну, с этим все ясно. Тем не менее именно от них Бородин наслушался:

– Зачем она тебе? Понянчился и хватит, береги здоровье. Ей нужны тусовки, тряпки, бабки. Она тебе всю жизнь сломает.

– Пускай ломает, – со свойственной ему выдержкой высказался Володя.

Вернулся через полмесяца… а она в психбольнице! Он не стал разбираться, как и почему она туда угодила, ринулся в приют умалишенных, понимая: если ее не вытащить, Жанна погибнет. И столкнулся с железобетонной стеной. Ощущение осталось, будто врачи за каждого пациента готовы третью мировую войну развязать, но не отдать. Он кто ей? Никто. Ну и гуляйте, гражданин, – такова суть переговоров. Сколько Володя потратил денег, пробивая эту стену… А все же выкупил Жанну. Она ехала из психушки в его машине вся истрепанная, выжатая, какая-то забитая и тоже плакала. От радости.

Сейчас, после неудавшегося вечера, Володя подумал, что прорыв слез у нее не что иное, как заключительный акт какого-то этапа, нечто завершилось и – катарсис. Вопрос: что именно завершилось?

– Жанна… – позвал он, ведь пора вывести ее из мокрого состояния.

– Ну, прости, прости меня! – вперемешку со слезами выдала она поток слов на повышенных нотах. – Я не права! Я плохая! Испортила таким замечательным людям вечер! Они решали глобальные проблемы, а тут я. Все, раскаиваюсь…

– У меня в кармане… достань.

Жанна покосилась на него, дескать, чего это он – сам достать не может? Вообще-то, у человека руки заняты, крутят руль, а на дворе ночь, в данных обстоятельствах нельзя быть беспечным. Жанна сунула руку в карман его пиджака и вытащила…

– Это что?.. Конфеты? У Лариски украл?

– Взял, – поправил ее Володя. – Подсласти слезы.

– Не буду. – Жанна засунула конфеты обратно ему в карман. – Ларискины конфеты не буду.

– Зря. Эти конфеты в супермаркете не купишь, Виталька специально ездит в магазин, где продают сласти ручной работы. Дорогие – страшно сказать. А Лариса не подозревает, какого мэна отхватила, мы по его просьбе ей ни гугу.

– Что-что? – покривилась она, вытирая пальцами слезы. – Где моя сумочка?

– На заднем сиденье. Ты опять ее забыла.

Жанна отстегнула ремень безопасности, достала сумочку, оттуда выудила пачку бумажных носовых платков. Вытирая нос и щеки, сморкаясь, она вернулась к прежней теме:

– Не подозревает, говоришь? Вова, ты наивный?

– Раз у тебя такой тон, то ты знаешь больше меня. Итак, я наивный. Ну, рассказывай: чего я не знаю?

Краем глаза Бородин заметил, как поздно она спохватилась. Отсюда ясно: не хочется ей рассказывать то, чего он не знает, да вот проговорилась и куда теперь деваться? Ну, хотя бы слез Жанна больше не лила, Бородин главную задачу на сегодняшний вечер выполнил, а на второстепенной настоял:

– Давай, выкладывай, какие тайны тебе стали известны?

– Вова, тебе это не понравится.

– Да ну! Ты пугаешь меня.

Въехав во двор, он остановил машину перед гаражом, заглушил мотор и, отстегнувшись, повернулся всем корпусом к Жанне, уложив локоть на спинку ее сиденья. Это ничего, что света маловато, он прекрасно видел ее, замечал малейшие перемены в лице, незначительные движения. Например, она хотела открыть дверцу, но, видя, что Володя выходить не собирается, обреченно опустила руку. Мелкие, ничтожные проявления внутреннего дискомфорта и то, что она проговорилась насчет Ларисы, плюс эпизод в баре навели его на тревожные мысли, что Жанна влезла в чужие тайны. А она, хитрюга, вмиг раскусила, о чем он думает, и увела в сторону:

– Вова, купи виски, иначе не расколюсь.

– Обойдешься.

– Я же не прошу купить за четыре штуки, за пятьсот рэ сойдет.

– Водку пей, она дешевле.

– Купи. У нас дома даже водки нет.

– Есть, есть, – заверил он.

– Да? А почему я не знаю?..

– Стоп! – поднял ладони Володя. – Не заговаривай зубы. Жанна, в баре ты сказала: «Я подозреваю всех-всех-всех». Что это значит?

– То и значит. Считаешь, я весь год только на твоем диване сидела?

– Нет. Ты научилась вязать. Готовить еду – мне она нравится…

– Не лги, я готовлю пло…

– Опять уводишь в сторону, – перебил он.

Она откинулась на спинку сиденья, на секунду-другую закрыла глаза, потом распахнула и уставилась прямо перед собой. Теперь Бородин видел истинную Жанну, ту, которую знал только он, больше никто. Эта Жанна с трезвыми мозгами, серьезная и умная, решительная и смелая, но остался открытым вопрос: что она там себе настроила в голове?

– Ты подозреваешь ребят?.. – спросил Володя, не закончив фразы.

– Есть еще двое, я недавно вышла на их людей.

Ого! Похоже, она отсеивала кандидатов, значит…

– Ты что, втайне от меня вела поиски убийц?

– Почему втайне? – хохотнула Жанна. – Ты на работе, а я… я немножко трудилась над этим вопросом. К счастью, водительское удостоверение мне выдали до того, как посадили в психушку, и пока не отобрали. А папину машину я знаю назубок.

Он расстроился и не скрывал этого:

– Могла мне сказать… А если б с тобой случилась беда? Обо мне даже не подумала!

– Как раз о тебе думала. Я оставляла записку, куда уезжала, а на диктофоне есть поэтапная запись моих поисков, ты бы обнаружил. Поверь, мне удалось очень много интересного накопать.

– Так, идем домой, – решительно открыл дверцу Володя. – Я припрятал бутылку коньяка, сейчас под рюмку ты мне все выложишь. Все!