Текст книги "Категориальные семантические черты образа homo sapiens в русской языковой картине мира"

Автор книги: Лариса Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

4. Образ человека в русской языковой картине мира как национально-культурный феномен

И в человеке как представителе национально-культурного сообщества, и в его языковом образе как явлении национально-культурного порядка отражаются черты, которые в своей совокупности подводятся под определение «национальный характер».

Эмиль Дюркгейм так писал о национальном характере: «У нас есть два сознания: одно содержит только состояния, свойственные лично каждому из нас и характеризующие нас, между тем состояния, обнимаемые вторым, общи всей группе. Первое представляет и устанавливает только нашу индивидуальную личность, второе представляет коллективный тип и, следовательно, общество, без которого он не существовал бы… Но эти два сознания, хотя и различные, связаны друг с другом, имея для обоих себя только один-единственный субстрат. Они, следовательно, солидарны. Отсюда возникает своеобразная солидарность, которая, возникнув из сходств, связывает индивида прямо с обществом». «Это «общество внутри нас», существующее в виде однотипных для людей одной и той же культуры реакций на привычные ситуации в форме чувств и состояний, и есть наш национальный характер» (Касьянова, 1994, с. 26).

Изучению и описанию типичных черт русского национального характера, русской национальной личности, менталитета русского человека, феномену «русскости» посвящено множество этносоциологических, этнокультурологических, философских работ (П.А.Сорокин, Н.А.Бердяев, П.Б.Струве, Г.П.Федотов, А.Ф.Лосев А.Вежбицкая и др.). Авторы этих исследований отмечают, что выявление сущности русской национальной личности тесно связано с изучением исторических и социальных условий, в которых она себя проявляет; несмотря на изменения этих условий, основные черты русского национального характера, русского менталитета остаются незыблемыми.

Н.А.Бердяев отмечал, что в душе русского человека слиты воедино христианство и язычески-мифологическое представление о мире: «В типе русского человека всегда сталкиваются два элемента – первобытное, природное язычество, и православный, из Византии полученный, аскетизм, устремленность к потустороннему миру» (Бердяев, 1991а, с. 8).

В.Непомнящий в книге «Пушкин. Русская картина мира» пишет о том, что в мире существует представление о некой особой «русской духовности», что связано с особыми ценностными ориентациями русской культуры: «Западное христианство ориентировано на человека, так сказать, натурального, каков он есть сейчас; православие – на человека, каков он должен быть, то есть как он замышлен Богом, иначе говоря – на соотносимый с Христом идеал человека. Отсюда разница в иерархии ценностей. В плане нравственно-гражданском вершина этой иерархии на Западе – права человека, категория внешняя по отношению к личности; в восточном же христианстве на этом высшем месте – обязанности человека, ценность внутренняя, обеспечиваемая самою личностью – прежде всего в исполнении заповедей. В общекультурном плане западный тип устремлен к успехам цивилизации как сферы материальной, восточный же – к культуре как области духовного» (Непомнящий, 1999, с.454).

В.Непомнящий определяет предмет западной культуры, преимущественно «рождественской», как прежде всего отношения с «действительностью», в то время как русская культура, преимущественно «пасхальная», устремлена к идеалу (см.: Непомнящий, 1999, с. 457). Отсюда культ «страдания», свойственный русской литературе и ее человеческое кредо «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Отсюда свойственный русской литературе взгляд на homo sapiens в мире высоты духовного идеала человека как образа Божия: Бог, создавший человека, предназначал его для бессмертия, однако тот любви и покорности Богу предпочел хитроумие и вторжение в таинства мира, поставил рациональное выше духовного; тем самым человек обрек себя на вечную борьбу души и тела, поиски гармонии между внешним миром и внутренним самосуществованием; тем самым человек оказался лицом к лицу с противоречиями в самом себе и в других.

Каковы черты русского национального характера?

«Этнопсихологи, иностранные путешественники, русские авторы, размышляющие о характере и судьбах своего народа, в согласии друг с другом отмечают такие черты русского национального характера, как тенденция к крайностям (все или ничего), эмоциональность, ощущение непредсказуемости жизни и недостаточности логического и рационального подхода к ней, тенденция к «морализаторству», «практический идеализм» (предпочтение «неба» «земле», тенденция к пассивности или даже фатализму, ощущение неподконтрольности жизни человеческим усилиям», – пишет А.Д.Шмелев (Шмелев, 1997, с. 481).

В частности, известный русский культуролог В.Н.Сагатовский выделяет такие черты русского характера, как непредсказуемость, духовность (стремление к поиску смысла бытия), душевность, умение сконцентрировать силы для достижения цели и в то же время частое желание расслабиться, посозерцать, излить душу, «переждать», «полениться».

Черты русского национального характера отражены в национальном языке.

Известный американский и польский семасиолог А.Вежбицкая, обращаясь к художественной и философской литературе, высказываниям ученых и путешественников, ставших «свидетелями» русской культуры, а также к данным русского языка приводит такой перечень черт русского национального характера: (1) эмоциональность («ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков»); (2) иррациональность (или нерациональность) – «в противоположность так называемому научному мнению, которое официально распространялось советским режимом; подчеркивание ограниченности логического мышления, человеческого знания и понимания, непостижимости и непредсказуемости жизни»); эту черту А.Вежбицкая конкретизирует еще в одной формуле – «склонность к пассивности и фатализму»; (3) неагентивность («ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена»); (4) любовь к морали («абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других, и в себе), любовь к крайним и категоричным суждениям») (см.: Вежбицкая, 1997, с. 33–38).

Высказывая критические соображения по поводу попытки А.Вежбицкой построить этнопсихологический портрет русского человека по данным русского языка, М.П. Одинцова отмечает, что исследовательница излишне идеологизирует семантические явления языка. «Специфика русского языка не мешает национальному характеру быть культурно-исторически и психологически разнообразным, динамичным: то европейским, то восточным, то тем и другим одновременно, то рабски покорным, пассивным, то бунтарски независимым, активным… Русский характер, как и вся наша история и культура, неоднозначны, в них сосуществовали и сосуществуют противоположности, антиномии. Русский язык содержит в себе именно этот неоднозначный образ русского человека» (Одинцова, 2000а, с. 80–81).

Яркой иллюстрацией противоречивости русского национального характера являются характеристики, которые русские дают себе: гостеприимные, радушные, добрые, душевные, терпеливые, щедрые, открытые, доверчивые, талантливые, изобретательные, отзывчивые, интеллигентные, невоспитанные, задумчивые, начитанные, искренние, лицемеры, умные, ограниченные, лихие, сдержанные, оптимистичные, отчаявшиеся, веселые, несчастные, усталые, издерганные, серые, мрачные, жадные, злые, безынициативные, остроумные, великие, ленивые, бунтари и т. д. (см.: Маслова, 2001, с. 116).

Ср. ответы наших респондентов на вопрос, с чем ассоциируются для них, пожалуй, самые «национально окрашенные» слова Россия и русский человек.

Россия – Родина, Москва, Кремль, Путин, флаг, триколор; сильная, щедрая, богатая, могучая, красивая, великая; бедная, богатая страна с нищим народом, дурдом на колесиках, плохие, дороги; дороги и дураки; Иван-дурак; «Умом Россию не понять»; патриотизм, долг, жизнь, любовь, честь, мир, проблемы, грязь, коррупция.

Русский человек – труженик, душа, открытая душа, широкая душа, душа нараспашку, богатырь, ему все нипочем, море по колено, горы по плечо, оптимист, не боится ничего, рубаха-парень, доверчивый, пьянь, ленивый, воришка, Иван-дурак, простой, умный, глупый, практичный, выносливый, непреклонный, щедрый; пельмени, водка, валенки, медведь, брань, русский мат, деревня, изба, веселое застолье; «Как бы выжить?», безответственность, свобода, бедность, необычность, особый ум.

Очевидно, что русские люди при всей их патриотичности дают противоречивые характеристики и себе, и своей стране. Они не склонны восхвалять себя, стремятся к объективности, что создает неоднозначную картину: русский человек видит в русском национальном характере плюсы и минусы.

Неоднозначность и противоречивость русского характера, отразившаяся в национальном языке, проявляется во всем: в поведении, поступках, действиях, состояниях, которые определяются двумя противоположными началами в человеке: внешним и внутренним. В.В.Колесов отмечает, что противопоставление двух форм жизни: жизни тела и жизни духа – было осознано еще в Древней Руси (Колесов, 2000, с. 81). Идея о соединении в человеке противоборствующих начал (тело – душа, плоть – дух, материальное – духовное, рациональное – эмоциональное) содержится в верованиях, мифах, обрядах, обычаях русского народа. Подтверждение тому, что дихотомия «внешний/внутренний человек» четко осознавалась еще в древности, мы находим в текстах древнерусской литературы:… один изронил он жемчужную душу из храброго тела через златое ожерелие! (Слово о полку Игореве); Лжи остерегайтесь, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело («Поучение» Владимира Мономаха).

Павел Флоренский заметил: «Тело человека – вот что первее всего мы называем человеком». Действительно, когда нам нужно представить человека, первое, что возникает в сознании, – это внешний образ, «тело». Восприятие внешности человека первично. Однако при более «пристальном рассмотрении» внешние очертания обретают внутреннее содержание: мы «видим» не только тело, но и то, что находится внутри него и без чего человек не может называться человеком. Внешнее и внутреннее неотделимо, как неотделимы форма и содержание. Форма лишь «первее» воспринимается, поскольку она есть зримый образ; содержание скрыто, невидимо и только в этом смысле вторично.

Павел Флоренский имел в виду первичный образ, который возникает в нашем сознании, когда мы слышим слово «человек» или зрительно воспринимаем человека. Однако если говорить об образе человека как о целостном объекте, который можно представить в виде составляющих его частей, то вопрос о том, что «первее» решается по-иному: в его решении задействованы наши традиционные представления, ценностные ориентиры, стереотипы сознания, которые отражены в национальном языке.

Какие составляющие человека признаются русским национально-культурным сообществом наиболее ценными?

В русском языке находит отражение мнение психологов, философов, антропологов о том, что человек живет в двух мирах: внешнем (объективном) и внутреннем (субъективном). Внешний мир человека – это мир, подвластный непосредственным ощущениям, открытый для восприятия другими людьми; внутренний мир невидим, скрыт от посторонних глаз и потому загадочен. Для русского языкового сознания душа и тело – две связанные друг с другом и в то же время противопоставленные ипостаси человека. В целостном человеке приоритетная роль отводится внутреннему содержанию. Душа («внутренний, психический мир человека, его сознание», согласно толковому словарю русского языка (Ожегов, Шведова, 1999, с. 183) для русского человека «всего дороже». Подтверждение тому находим в русских пословицах: Душа всего дороже; Душа – заветное дело; Душа всему мера. Именно о душе, по религиозным представлениям, должен в первую очередь заботиться человек, ее ублажать и спасать.

Душа «ответственна» за целостного человека в гораздо большей степени, чем тело, о чем свидетельствует тот факт, что наибольшим аксиологическим весом в системе ценностей носителей русского языка обладают внутренние, нравственные качества, определяемые в основных концептах добро – зло, правда – ложь, справедливость – несправедливость, честь – бесчестье. Все эти качества и есть качества души – качества внутреннего человека.

Признание в человеке двух противоположных ипостасей закономерно влечет за собой рассуждения об их «взаимоотношениях»: гармонии или дисгармонии, согласии или противоборстве. Особенно ярко представлена тема единства и борьбы противоположных сущностей человека в русской паремиологии и художественном творчестве.

Душа и тело в русских пословицах, в целом отражающих общехристианские взгляды две противоположные стороны человека, находятся в отношениях противостояния, активной борьбы, в которой одна из сторон может терпеть поражение: Душа прохладу любит, а плоть – пар; Душа телу спорница; Плоть душе ворог; Душе с телом мука; Грешное тело и душу съело.

Авторы поэтических текстов сравнивают человека с планетой, вселенной или миром, который с ним рождается и умирает: Не люди умирают, а миры (Е.Евтушенко). Поэтизированный человек-мир может быть внешне и внутренне согласован, слажен – тогда реакции и проявления тела и души однонаправлены: Я тоже мир / из плоти – не металла. / Плоть утомил, / и душу измотало (Е.Евтушенко); но чаще человек предстает в виде мира нестабильного, изменчивого, противоречивого: Все, / что в ее душе / рвалось, металось, пело, – / Все перешло / в красивое, тугое тело (В.Луговской).

Человеческие миры, воспетые поэтами, индивидуальны, отличны друг от друга и внешней оболочкой, и внутренним содержанием (последнее отличие признается наиболее значимым): Характеры шумят, как лес, / Бушуют, так как в результате / Важна не разница телес, / А разница в душевном складе (Е.Винокуров).

Внешний человек и внутренний человек постоянно подвергаются оценке, параметры которой хотя и не признаны «единогласно», но имеют в русском языковом сознании тенденцию склоняться в сторону внутреннего содержания. Так, вопрос о том, «…что есть красота / И почему ее обожествляют люди? / Сосуд она, в котором пустота, / Или огонь мерцающий в сосуде?» (Н.Заболоцкий) для русского человека скорее риторический: в русской культуре всегда на первом месте внутреннее совершенство, хотя и оно, как уже отмечалось, мыслится неким недостижимым идеалом, стремления к которому сопровождаются страданием, самокопанием, душевным непокоем: Если говорить, что «счастье это могло бы сделаться еще полнее и совершеннее», то на это невольно отвечаешь себе пошлым и обмолоченным, но не менее того истинным изречением: на земле нет счастья и нет совершенства (В.И.Даль).

И хотя вся русская литература пребывала и пребывает в поиске ускользающего идеала, в целом его составляющие давно известны и оценены: внутренняя красота ценнее внешней, притяжение души сильнее «встречи по одежке». Поэтому и извечный вопрос о красоте человека решается в пользу «огня, мерцающего в сосуде».

В наивном языковом сознании внутренний мир человека (душа) имеет свою организацию, строение: в мире души живут воля, желания, совесть, эмоции (см.: Апресян, 19956). В то же время во внутренней иерархии человека есть сила, которая призвана управлять не только душой в целом и ее отдельными атрибутами в частности, но и телом, – это ум (разум).

Управляющая сила ума отмечалась еще в античности, где соотношение ума, души и тела понималось иерархически: причиной движения тела является душа, а направляет это движение ум (эта модель четко изложена Аристотелем).

В русской этнической модели человека и в русской ЯКМ ум (разум) противопоставлен в первую очередь не телу, а душе. (Ср.: в английской этнической модели человека материальный компонент (body) противопоставен интеллектуальному (mind) (см.: Вежбицкая, 1997, с 384). Находясь вместе с душой внутри человека и управляя ею, ум порой встречает сопротивление со стороны души; душа и ум ко многому относятся по-разному: душа что-то принимает, а ум – нет; душа рвется ввысь, а разум возвращает на землю; душа поет, а ум взирает равнодушно.

Ум и душа – два противопоставленных начала внутреннего человека: рационального и нерационального (нравственного, эмоционального), которые могут находиться в состоянии гармонии и дисгармонии, взаимопонимания и неприятия, мира и войны. Таким образом, душе зачастую приходится вести борьбу на двух фронтах: противостоять телу (плоти) и разуму. В то же время тело и ум в русском языковом сознании никогда не объединяются в совместном противостоянии душе. Тело вообще очень далеко от разума, между ними есть посредница – душа, на ее долю и приходятся все тяготы борьбы.

Безусловно, русское языковое сознание отводит душе ведущую роль в человеке: «душа есть средоточие внутренней жизни человека», «самая важная часть человеческого существа» (см.: Булыгина, Шмелев, 1997, с. 488); в ценностной картине мира носителей русского языка именно душа находится на первом плане: такие душевные качества, как доброта и милосердие, всегда ценились на Руси выше всех других качеств; без доброты ум для русских людей не ценен. Разум признается главным в человеке постольку, поскольку без него человек не может состояться как человек, без него не жить человеческой душе; для человека он в известном смысле бог: Голова (ум) – всему начало; Разум – душе во спасенье; Отыми, господи, руки, ноги, да опокинь разум! (пословицы).

Ум – это атрибут внутреннего человека, поэтому он, как и душа, противопоставлен внешнему человеку и ценится выше, чем тело, внешность, оболочка человека: Глупая красота – не красота. Вглядитесь в тупую красавицу, всмотритесь глубоко в каждую черту лица, в улыбку ее, взгляд – красота ее превратится мало-помалу в поразительное безобразие (И.А.Гончаров). Ср.: Не смотри на внешность мою, но посмотри, каков я изнутри. Я одеянием беден, но разумом богат, юный возраст имею, но старый ум вложил в него («Моление» Даниила Заточника).

Русский поэтический идеал человека – это существо высоконравственное, мыслящее (homo sapiens), осознающее себя как природный феномен, познающее свое «я» и окружающий мир, чувствующее все нюансы отношений «мыслящего тростника» (Б.Паскаль) с «общим хором» и строящего эти отношения в соответствии с нравственными нормами.

В русской литературе, русской философской мысли на первом месте – проблема внутреннего человека, его совершенства и несовершенства. Эта же проблема внутреннего человека находится в центре внимания наивной языковой философии: носители русского языка активно обсуждают, характеризуют, оценивают в первую очередь внутренний мир человека. В то же время язык стремится придать невидимому миру реальные очертания, описать внутреннего человека столь же явственно, как описывается внешний человек и окружающий человека видимый мир. В.Н.Телия пишет по этому поводу так: «Существуют достаточно общие принципы, в соответствии с которыми сознание человека, антропоцентрическое по своей природе, организует непредметную действительность по аналогии с пространством и временем мира, данного в непосредственных ощущениях» (Телия, 1988, с. 173). Тело и душа, две противоположные составляющие человека, обретают в языке схожие определения и характеристики (красивое тело – красивая душа; тело болит – душа болит; тело состоит из взаимосвязанных частей (голова, туловище, руки, ноги и т. д.) – душа состоит из взаимосвязанных частей (чувство, желание, воля и т. д.). Иными словами, внутренний мир человека метафоризируется.

«Утверждение, которое может показаться парадоксальным, состоит в том, что уникальность человека, отличающую его в животном мире, язык видит не столько в его интеллектуальных или душевных качествах, сколько в особенностях его строения и функциях составляющих его частей, в частности в строении тела» (Булыгина, Шмелев, 1997, с. 523). Думается, авторы этого высказывания и имеют в виду способность языка представлять внутренний мир человека в терминах внешнего ряда, наделять таинственные и всегда загадочные внутренние атрибуты человека наименованиями из словаря атрибутов «внешнего человека» и внешнего мира. В результате такого сдвига, переноса и возникает впечатление, что в языке человек есть в первую очередь тело, механизм, имеющий строение, элементы которого функционируют в одинаковом «режиме», независимо от того, где находятся: снаружи или внутри. При этом признается, что каждый конкретный человек «имеет свой особый внутренний мир» (Бердяев, 1991, с. 48) и его отражение в языке, с одной стороны, отлично от отражения в нем иных внутренних человеческих миров, а с другой – похоже, поскольку языковые возможности такого отражения общие для национального коллектива.

Таким образом, в языковом образе человека отражена национально-культурная специфика интерпретации человека как одного из объектов внеязыковой действительности. Для русского языкового сознания человек – существо сложное, противоречивое, неоднозначное; в нем живут в согласии и борьбе внешние и внутренние, телесные и духовные силы. Мир души для русского человека – предмет особого внимания, поэтому все, что для этого мира является определяющим (а это в первую очередь ум), находит свое оригинальное воплощение в языке.