Текст книги "Пансионат Гоблинов"

Автор книги: Лариса Чурбанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Радивой подхватил свою обеспамятевшую любушку, не допустив ее даже коснуться земли. На свист скакал боевой конь, и через мгновение княжич сидел в седле, бережно прижимая к себе Милану.

"А меня оставит беседовать с разъяренным сбродом!" – отстраненно подумала Вилена. – "Я погибну, а история обретет счастливый конец. Папочка его наверняка так и поступил бы".

Но Радивой удирать не собирался. Он подъехал к Вилене и протянул ей руку. Что ж, иногда ошибиться в человеке тоже бывает приятно.

Они ехали уже довольно долго, а Милана так и не пришла в себя.

– Надо сделать привал, – тронула Уму-сай княжича за плечо. – Нужно посмотреть, что с ней.

Тот согласно кивнул:

– Подальше будет ручеек, там и остановимся. Не думаю, чтобы эти поганцы погнались за нами.

Вилена его уверенность не разделяла, но разубеждать юношу не стала.

Холодная ключевая вода быстро привела Милану в чувство. Тихо застонав, она открыла глаза:

– Братик, милый! И ты, Вилена! Как вы...-потом, видно, вспомнила, что произошло и разрыдалась, безудержно и горько.

– Я такая дура, такая дура, – всхлипывая, причитала она. – Ты поверишь, – обратилась она к своей сестре, – пошла за ними сама. Не хотела, а шла. Как во сне.

– Поверю, – утешила ее Уму-сай. – такое бывает. Называется гипноз. Я еще вчера заметила, как этот жених смотрел тебе в глаза. Он пытался поработить твою волю.

– Скотина! – выругался Радивой. – Жаль, не добил я его.

Юноша пыжился от гордости и старания вести себя как бывалый мужчина. Он не представлял, как ему теперь держаться с Миланой. Робость мучила его, но в то же время страшно хотелось взять любимую за руки и сказать ей все-все.

Вилене стало жаль влюбленного княжича. Она взяла черпачок и направилась к ручью.

– Пойду еще воды принесу, – бросила Уму-сай на ходу и с достоинством удалилась в кусты.

Радивой решился. Теперь или никогда.

– Понимаешь, на самом деле ты мне не сестра, – сказал он и замер. Глаза Миланы наполнились слезами.

– Ты так презираешь меня за все то, что случилось, Радивой? – с грустью спросила девушка.

– Совсем нет, что ты! – смешался княжий сын. – Наоборот. Я тебя люблю. Всегда любил и мучился. А теперь узнал, что ты мне не сестра...ну, в общем, я тебе не брат... И выходи за меня замуж.

Красный и вспотевший от волнения, он стоял перед своей любушкой и с ожесточением ковырял землю носком замшевого сапога. Он был очень хорош: статный, прямой, с четкими чертами лица и выразительными синими глазами. Смущение же делало его еще более привлекательным. Но Милана, ошеломленная неожиданной вестью, совсем не обращала на него внимание.

– Кто тебе сказал?

– Отец. Сегодня. Теперь мы можем пожениться, – гнул свою линию Радивой.

– А кто же тогдамой отец? Что сказал тебе князь?

Девушка села, стиснув руки. Ее осунувшееся лицо выдавало еле сдерживаемое напряжение.

– Не знаю, – честно принялся отвечать на сыпавшиеся вопросы юноша. – Твоя мать...ну, уже была... когда попала сюда. А потом нянька напророчила какой-то бред и пришлось что-то предпринимать, чтобы ты была неопасна...

Бедный Радивой. Он, конечно, сразу понял, что сболтнул лишнее и прикусил язык, но было уже поздно.

– Значит, все правда. Правда, что говорила мне Вилена, – твердила Милана.

– Да не слушай ты ее, – разозлился княжич. – Это она несет беду, а не ты. Пусть уходит, откуда пришла.

В ярости княжич забыл, что предмет его неудовольствия находится совсем рядом.

– Я уйду, не сомневайся, – тут же раздался ее насмешливый голос. – Но не тебе приказывать куда и с кем.

Вилена не спеша подошла и поставила на землю черпак с водой.

– Выбирай, Милана, – обратилась она к своей близняшке. – Остаешься с ним или идешь со мной?

Уму-сай говорила намеренно резко. Ей не хотелось заманивать этого пушистого ребенка. Тем более, она прекрасно понимала, что девушка будет гораздо более счастлива, оставшись с Радивоем.

По побелевшему лицу Миланы текли слезы. Она переводила свой взгляд с одного на другого и никак не могла решиться. Потом вскрикнула и бросилась к Вилене.

– Пусть все несчастья уйдут из твоей жизни вместе со мной, – звенел полный мукой ее голос, и эхо древнего леса вторило ей. – Прощай!

– Милана! – пытался остановить свою любушку юноша. Но руки сестер уже сомкнулись на праймайстере. Закружилась, завьюжила воронка времени. И растаяла, оставив только тихое "Люблю" да горько-соленый вкус разлуки на губах.

Тардьен.

-1-

– Это уже шестой бордель, – тяжело вздохнула Вилена. – А сколько их еще в Ойкоте, один дьявол знает.

Милана молча подняла на нее измученные глаза. Во всех злачных местах, куда они сегодня наведывались, их сначала принимали за новеньких, пришедших устраиваться на работу. Потом за подружек-лесбиянок, охотниц до извращенных наслаждений. И везде каждый считал своим долгом отпустить пару плоских шуточек, а то и что похуже. Для Миланы, воспитанной в княжьем доме в исключительно строгих правилах, все это было сущей мукой.

Вилена уже объяснила ей, чем, скорее всего, является их третья близняшка. Не скрыла и то, что, может, ее теперь и вовсе нет в живых. Однако огонек камня времен уверенно горел. Он и привел их в этот город. Но здесь, в сутолоке, тесноте, суете людского водоворота проку от его подсказок не было никакого. Вот потому-то и пришлось им обходить все веселые дома по очереди.

Информацию там давали крайне неохотно, и платить за нее приходилось немало. Хорошо еще, что старый сайк в свое время снабдил Вилену изрядным количеством золотых монет. Пусть они не такие, как принято в Ойкоте, но золото всегда золото.

– Давай передохнем немного, – сказала уму-сай, с тревогой глядя на свою близняшку. – На тебе лица нет.

Милана покорно кивнула, и девушки опустились на каменный порожек ближайшего дома. Все жилые строения в Ойкоте, кроме дворцов знати, разумеется, теснились, подпирая друг друга стенами. Горожане шутили, что ложась спать в своей кровати, проснуться можно на голове у соседа.

Город жил торговлей благовониями и вином. На многие мили вокруг раскинулись цветущие плантации роз и лаванды. А чтобы лучше использовать многочисленные холмы, их превращали в ступенчатые террасы и засаживали виноградом. Мягкий приморский климат благоприятствовал произрастанию и плодоношению, и дела местных парфюмеров и виноделов шли как нельзя лучше. Весь Ойкот пропах терпкими запахами пачуль, иланг-иланга, редкого сандалового дерева и прочими ароматами. Маслянистый дух от пурпурных роз неспешно змеился по скрюченным улочкам, смешиваясь с вонью отбросов и винным перегаром. Правил городом герцог. Правил, как говорили, не слишком жестоко, больше уделяя внимание своими личными делами. Для себя Вилена определила как средневековье. Но назвать его мрачным просто не поворачивался язык: солнце царило здесь все 365 дней в году. Нестерпимо сверкал под его палящими лучами прохладный белый мрамор дворцов и золотые купола церквей. Самые смелые лучики заглядывали даже в затхлые коридоры бедняцких кварталов. Какое счастье, что солнце– самый справедливый государь на свете, жалует одинаково и богатеев и голытьбу!

Как раз под одним таким ярким зайчиком и устроились Милана с Виленой. Тепло лизало их лица и руки, словно ласковый котенок. Понемногу девушки расслабились, начиная забывать свое путешествие по борделям. Но судьба, как известно, индейка злая, и старается подловить нас именно в такие моменты, когда мы не ожидаем ничего дурного.

– Святая Анунциата! Опять эти мерзкие попрошайки расселись на моем крыльце! – раздался визгливый вопль. И из распахнутого окна на них выплеснули ведро помоев.

К несчастью, девушки отскочили недостаточно быстро. Совсем мокрыми они не стали, но одежда, даже местами замаранная изысканно-вонючей жижей, способна причинить немалые страдания. Негостеприимное окно захлопнулось так же быстро, как и открылось. Впрочем, уюеждать сварливую домовладелицу в том, что они не нищие, все равно было уже поздно.

– Теперь все придется стирать, – вздохнула Милана. – Да и самим помыться не мешало бы.

– Тогда будем искать какой-нибудь трактир или постоялый двор, – с завидным оптимизмом решила Вилена. – Сначала поедим, а потом и комнату снимем.

И близняшки побрели искать себе пристанище.

Обнаружить трактир в городе виноделов, дело совершенно не хитрое. Не прошло и десяти минут, как девушки уже сидели за столом и ожидали горячей похлебки. Полновесное золото сделало хозяина на редкость радушным. Он пообещал мягкие кровати и вкусную еду. " И, конечно," -с тонкой улыбкой прибавил он, – "двум сиятельным дамам будет предоставлена возможность помыться!" А в предвкушении всех этих благ, дамы сидели и с унылым видом прислушивались к урчанию собственных желудков, да пытались хоть чуть-чуть отжать мокрые рукава.

Зал был почти пуст, только в дальнем углу со вкусом выпивала небольшая компания. Трое мужчин расположились привалясь к стене. По их возбужденным красным мордам было легко понять, что они уже порядочно наклюкались. Их собутыльница сидела к девушкам спиной. Им видна была только ее грациозная тонкая спина и черные густые волосы, уложенные в замысловатую прическу. Однако, ее четкий певучий голос с грассирующим "рэ" звонким шариком катался под темными сводами трактира:

– Ты попросту сдрейфил, Изимар! Увидел крупного вепря и сбежал, в штаны от страха наложил.

– Может и наложил, да только в честные мужские портки, а не в те панталоны, что ты таскаешь на своей толстой заднице, Тардьен, крошка моя! – отвечал ей белобрысый молодой человек с длинным носом. Он не выпускал из рук огромной глиняной кружки, словно только она и привязывала его к действительности.

Черноволосая вскочила и схватила обидчика за грудки:

– Мне случалось и за меньшее укладывать людей в могилу, ты, дерьмо белесое!

Несомненно, блондин был пьян до удивления, и море ему было по колено. Даже болтаясь в сильных руках своей противницы, он не предпринимал никаких попыток освободиться и только глупо хихикал.

– Уложи, милка, уложи. Баба ты, баба и есть, одна постель на уме.

Женщина в остервенении бросила бедного пьянчужку об стену. Тот со звоном шмякнулся и послушно сполз на пол.

Тем временем трактирщик принес девушкам обед. Он совершенно не обращал внимания на потасовку в углу. Однако близняшек она сильно заинтересовала. И Вилена шепотом спросила, кто же это так бурно проводит свой досуг.

–А это, изволите ли видеть, рыцари плаща и кинжала, так сказать, – значительно понизил голос хозяин, наклоняясь к девушкам. – Не дворяне, разумеется. Но всегда могут принять заказ, если кто-то вам мешает, – тут улыбка на жирном лице как бы выразила скобки. – Головорезы, месдамес.

–А женщина? – не удержалась Милана. -Она, что, тоже?

–Еще как! – кивнул трактирщик. – Отчаянная до ужаса. Не так давно прирезала Гарая Острозуба. Не знали? Так вы, наверное, очень издалека. Гарай держал всех путан Ойкота, – тут толстяк огляделся и плюхнулся на стул рядом с девушками. Его длинные бакенбарды лоснились от сала и усталости, и он решил дать себе роздых, болтая в приятной компании.

– Ну, так он возьми и скажи в шутку, а может и всерьез, что за такую курочку он отвалил бы сотню золотых. Другая бы почувствовала себя польщенной, а эта ножиком хрясть по горлу– и привет. Бегу, бегу! -вдруг закричал он тоненьким голоском. Вилена оглянулась. За стойкой возвышалась необъятных размеров мадам. Брови ее были грозно нахмурены, а многочисленные папильотки – воинственно нацелены как маленькие пушки.

Близняшки прыснули и уткнулись носами в свой суп. Но даже за едой они прислушивались к голосам, доносившимся от дальнего столика.

– Я докажу вам, – бушевала Тардьен, – и этому маленькому ублюдку в том числе, – она энергично пнула лежащего блондина, – что баба справится там, где облажались все мужики!

– Ты хочешь сказать, что сможешь победить исчезающего зверя? – с недоверием протянул один из ее собутыльников.

– В точку, приятель! – воскликнула брюнетка. – Ставлю пятьдесят монет, что привезу его голову сюда не позднее, чем через месяц.

– Я бы принял пари, – вступил в разговор незаметно подошедший к столу мужчина. Его бледное лицо разительно отличалось от красных ликов пирующей троицы. – Но только, если ты поставишь на кон свою жизнь, Тардьен! Или ты боишься? – и незнакомец выразительно усмехнулся.

С приходом нежданного гостя, компания за столом мгновенно протрезвела. Крики смолкли, стало тихо. Казалось, было слышно, как лопаются маленькие пушистые шарики хмеля, вылетающие из их голов.

– Ты же умер, Гарай, – пугливо проблеял один из мужчин за столом.

– Да что ты говоришь, дружок! – развеселился пришелец. – К счастью, наша общая знакомая чуть-чуть промахнулась, – и он распахнул ворот на шее. Там красовался багровый, не заживший до конца шрам. – Что же ты больше не кричишь, детка? – почти ласково обратился он к застывшей Тардьен. – Можно было бы просто убить тебя, но я даже рад, что судьба распорядилась по-иному. Предлагаю выбор: или ты приносишь голову Исчезающего, и я беру назад все свои претензии или твоя жизнь и судьба попадает в мои руки. Решай, крошка, решай.

– Я не с тобой спорила, а с ними, – кивнула Тардьен головой на своих собутыльников.

– А они с удовольствием уступают этот спор мне, – все так же спокойно и утвердительно произнес Острозуб. – Не так ли, друзья?

– Уступаем, конечно уступаем, Гарай, – прошелестели испуганные компаньоны. Они готовы были на все, что угодно, лишь бы как можно скорее убраться отсюда.

– Слышишь, лапуля? Твои друзья разрешают, – осклабился Гарай.

– Никакая я тебе не лапуля, ты, хрен моржовый, – черноволосая, видно, приходила в себя– к ней вернулся ее гонор и манера выражаться. – А от своих слов я в жисть не отказывалась, – она резко встала, и тяжелый табурет с грохотом полетел на пол.

Изящная и грациозная, как черная пантера, девушка продефилировала к выходу. Все глаза были устремлены на нее. Уж теперь-то Вилена и Милана могли хорошенько рассмотреть ее лицо. То самое, которое они неоднократно наблюдали в зеркале по утрам.

-2-

– Нет, девы, и не думайте даже, – с ходу отшила их Тардьен, когда девушкам наконец-то удалось догнать ее. – Я эту волшебную муру с детства терпеть ненавижу. Короче, у вас– свои проблемы, у меня– свои. На том и разбежимся.

Напрасно Вилена рассказывала ей о том, как их разделили в детстве. Напрасно Милана своим нежным голоском уговаривала строптивицу вглядеться в их лица. Сходство их физиономий разбойницу совершенно не трогало, а от услышанной "сказочки" она попросту отмахнулась.

– Но как ты не понимаешь?! – удивлялась Уму-сай. – Если мы снова не станем одним человеком, то погибнем и очень скоро. И ты тоже, между прочим. В живых останется только Милана– потому что она была базисной личностью при растроении.

– Чуть раньше, чуть позже – какая разница-то? Не вы одни меня смертью пугаете. Вон Гарай, черт лысый, аж из могилы приперся – постращать.

– И что же ты теперь делать собираешься? – вклинилась Милана в их разговор. Она быстрее, чем Вилена поняла, что сейчас уломать их сестрицу не удастся. Тардьен благожелательно скривилась, глядя на нее. Милана нравилась ей гораздо больше, чем та, другая, с потугами на лидерство. Еще чего, командовать ей вздумала!

– Мне теперь одна дорога– в Ферсимань, – отозвалась воительница и пояснила, в ответ на недоуменные взгляды. – Десять дней пути отсюда. Там, в садах Геракрополя и пасется эта тварь.

– Что ж это за зверь такой? – продолжала выпытывать пушистая девочка у своей крутой близняшки.

– Ну, вы, девы, даете! – искренне удивилась та. – Скоро год, как все только и твердят об исчезающем, а вы, значит, ни ухом, ни рылом?

Получив положительный ответ относительно сути своего предположения, Тардьен принялась рассказывать:

– Как вы обе нездешние, так надобно вам знать, что под Геракрополем у нас испокон веку были знатные виноградники. Только там плодится лоза Сладкой Симы. А уж вино из нее, я вам скажу, это что-то! – тут разбойница выразительно прищелкнула языком и на мгновение зажмурилась. В это мгновение она разительно напоминала кошку перед миской сливок. Затем, очнувшись от сладостных воспоминаний, девушка продолжила: – Только дорогое оно, ужасть. Даже сам герцог его не каждый день лакает, хоть и уважает сильно. Так вот, начались на эти виноградники потравы. Стали караулить. Где– так ничего, а где– и виноград пожранный, и дозорный пропал. Долго до причины доискаться не могли, а потом как– то уж проведали, что вепрь там орудует. Преогромный такой хряк с острющими клыками. Полюбился ему, стало быть, виноградик, но он и человечинкой не брезговал. А охотиться на него совершенно невозможно. Идут, значит, по следу: тут он есть, а тут, на ровном самом месте и нету уже– оборвался. Вот и прозвали эту скотину Исчезающим Зверем. А ночью на него засаду устраивать– пропадешь, и весь сказ.

– Как же ты решилась идти его ловить? – ужаснулась Милана, прижав тоненькие пальчики к щекам.

Черноволосая понурилась:

–Пьяная была, вот и выкомыривалась, – с грустью призналась она. – А этот мудак и подловил меня, чтоб ему ни дна ни покрышки.

– Так откажись от этой своей дурацкой затеи! – взвилась Вилена. – И сама пропадешь, и нас погубишь. Мы тебя искали через измерения и время, а теперь из-за твоего упрямства все коту под хвост.

– Напрасно, ох, напрасно произносила Уму-сай эти слова. Она, конечно, остановилась, почувствовав укоризненный взгляд Миланы, да сделанного не воротишь. Тардьен распрямилась ,как отпущенная пружина.

– Пошли вы все...– бросила она сестрицам и молниеносно скрылась в ближайшем закоулке. Бежать за ней было бессмысленно, и девушки хорошо понимали это.

– Напрасно ты с ней так, – попеняла Милана. – Видела ведь, что ей сейчас не сладко.

– А нам с тобой хорошо, что ли? – огрызнулась Вилена. – Она же как ослица, совершенно без мозгов.

– Ей их и не положено, – с грустью улыбнулась ее близняшка. – Разве ты не помнишь? Тардьен– Тогу-сай, треть страстей. Ты же сама мне об этом рассказывала.

Вилене стало стыдно. "Что ж,"– призналась она себе, – "я с самого начала была к ней несправедлива. Даже до того, как увидела ее, когда считала, что она блудница, было у меня какое-то предубеждение против нее, какая-то гадливость. И вот, что удивительно, когда стало ясно, что Тардьен– наемница, я не стала лучше к ней относиться, скорее наоборот. Ее уверенность, командный тон, дикая грация– все то, чего мне не хватает. Боже мой, как тяжело завидовать самой себе!"

Не сговариваясь, девушки побрели к трактиру. Как никак, комната была уже оплачена, да и помыться им не мешало бы.

Они вернулись под мрачные своды кабака и укрылись там в отведенной им крошечной комнатенке. Спрятались от безжалостного жгучего солнца и всей этой гомонящей, пьющей, жующей, пахнущей и такой чужой им жизни. Словно два крольчонка, затаившихся в норке, и прислушивающихся: пройдет мимо страшный волк или нет.

Совместное пребывание в тесном пространстве тем и хорошо, что внутренне близкие друг другу люди становятся еще ближе. На воздухе, на открытом месте не возникает такого чувства единения, как в закупоренной клетушке-комнатушке. Верно, однако, и то, что скученность быстро провоцирует конфликты и обостряет всякие противоречия. К счастью, никаких противоречий между Виленой и Миланой не было. Цель у них была одна– стать наконец единой полноценной личностью. Поэтому, посидевши некоторое время взаперти и успокоившись, близняшки снова были готовы действовать заодно. Первой нарушила тишину Милана:

– Мы должны идти в Геракрополь и разыскать там Тардьен. И выйти нам нужно как можно скорее.

– Да, другого выхода нет, – согласилась с ней Уму-сай. – Только уж больно места здесь неспокойные. Вдвоем нам будет небезопасно.

– Может, наймем охрану? Из этих самых...ну, рыцарей плаща и кинжала? – предложила Милана, и Вилена в который раз подивилась ее наивности.

– Посиди здесь, а я пойду, потолкую с хозяином, – Вилена направилась к двери. К ней, наконец, вернулась ее способность соображать.

Результат не заставил себя долго ждать.

– Завтра утром мы отправляемся с паломниками в Ферсимань, – радостно сообщила она с порога, возвратившись после разговора с трактирщиком. А потом гордо добавила:

– И это не будет стоить нам ни гроша!

-3-

"Наверное, именно в таких местах люди и решают, что Земля плоская, – думала Вилена, размеренно шагая в веренице паломников. – И я начинаю подозревать, что не так уж они и не правы!"

И впереди и сзади них, насколько охватывал взгляд, простиралась ровная, как блин, поверхность. То тут, то там попадались небольшие маслиновые рощицы. Но невысокие серебристо-серые деревца давали мало тени, только звенели узкими листьями под порывами соленого ветра. Вилена пробовала жевать маслины, но почти сразу же бросила это занятие. Незрелые плоды имели ярко выраженный вкус зубной пасты.

Милана шла за сестрой след в след, стараясь не отставать. Поход давался ей с трудом. На привале она жаловалась:

– Здесь даже трава на себя не похожа. Сухая и жесткая как щетина. И земля твердая будто камень.

– Еще бы! Столько паломников по ней прошло, – пыталась шутить Уму-сай. Ей дорога тоже не доставляла особой радости, но должен же кто-то поддерживать боевой дух.

Попутчики им попались весьма разношерстные. По идее, в паломничество отправлялись люди, взыскующие особой божьей милости. Например, детей нет, а очень хочется, или заболел кто-то из родни. Направлялись в такие странствия и по обету, а то и вовсе по приговору церковного суда. Но многие попадали сюда также как Милана с Виленой– ради удобства путешествовать в большой компании.

В Ферсимани находилась гробница святого Фраскита Скрипника. Слухи о нем ходили самые противоречивые. Одни говорили, что был он мужем суровым к себе и другим, аскетом, и чтобы добиться его помощи, необходимо строго поститься и молиться не переставая. Существовали, однако, и другие, утверждавшие нечто противоположное. Будто бы никаким святым Скрипник не был, а, напротив, до самой смерти оставался матерым чернокнижником и могущественным волшебником. И, что помогать-то он людям помогает, но каждый раз требует что-то взамен. Что именно– не говорил никто. Но молчание и потупленные глаза свидетельствовали, что и после смерти не оставлял псевдосвятой своих замашек. Как бы то ни было, редко кто уходил от его гробницы, не получив просимого. Поэтому паломники навещали упокоище Фраскита весьма часто.

Чтобы скоротать дорогу, Вилена начала прикидывать, кто из их спутников зачем отправляется в Ферсимань. Вот их староста– не слишком старый еще мужчина, крепкий, с широкой темной бородой. Удачливый купец, как шепнул ей трактирщик. О чем он может просить? Деньги у него есть. Дети? Так, как обмолвился тот же трактирщик, его жена как раз ждет ребенка. Наверное, будет просить о благополучных родах или хочет замолить обвесы и обсчеты покупателей.

Две пожилые женщины: мать и дочь. Похожие друг на друга как две капли воды– черноволосые, черноглазые, носатые. Как две галки, только дочь помоложе, конечно. Тут уж гадай– не гадай– все равно попадешь пальцем в небо. А вот с живым в обращении смазливым молодым человеком все ясно. Как пить дать, спасается от очередной девушки и ее разгневанных родственников. Направляясь в путешествие, все они облачились в одинаковые серые балахоны из дерюги, но Вилена дала бы голову на отсечение, что обычная одежда этого красавчика пестрит вышивками, кружевом, а то и драгоценными камнями.

Ну, а что нужно горбуну от Фраскита Скрипника можно даже и не сомневаться. Избавиться от горба, обрести красоту и стройность. Только, что ж он так долго собирался? Вон уже рыжие космы сединой подернулись, морщинки по лицу расползлись. Не меньше пятидесяти, это точно. Скорее всего без женщины тут не обошлось.

Но тут пролетевшая почти над головой чайка отвлекла девушку от ее размышлений. Эти длиннокрылые бесцеремонные птицы носились над равниной, оглашая ее ведьминским хохотом. Милана пугалась их резких криков до чрезвычайности, каждый раз хватая Вилену за руку. Потом привыкла, и только вздрагивала от наиболее душераздирающих воплей.

Темнело здесь внезапно, поэтому на ночлег стали устраиваться засветло. Насобирали хворосту, развели костер. Скоро к горьковатым запахам растительности, соленой земли и моря, стал примешиваться аромат готовящегося варева. Но уставшие путники больше хотели пить, чем есть. Найти влагу среди этой сухости невозможно было и днем с огнем. В их распоряжении была только тепловатая вода из фляжек, запасенная еще в Ойкоте.

Сумерки обволакивали и убаюкивали сидящих людей. Словно огромный хищный зверь играла тьма с языками огня, то наступая, то отдергивая лапы. Сытая благодушная тишина висела над костром, нарушаемая только стрекотанием цикад да треском горящих сучьев.

Первым не выдержал затянувшегося молчания красавчик. Он с самого начала путешествия положил глаз на симпатичных девушек и решил воспользоваться моментом, если и не завоевать расположение, то хотя бы привлечь к себе их внимание.

– Мы вот сидим тут тихо-мирно, можно сказать, безмятежно, – начал он, слегка подкашливая и подкручивая кудрявые усы, – а вдруг к нам в это самое время подкрадываются ведьмы! – эффектно завершил свою фразу молодой человек и сделал большие глаза.

– Святой Фраскит охранит спешащих к нему за помощью, – сурово осадил его староста. – А ты не бреши к ночи!

– Ну, не скажи, дядя, – развеселился молодой бездельник. – Вот один мой приятель тоже как-то заночевал в дороге– очень он спешил...на богомолье, – тут он заливисто хрюкнул, но потом, справившись с собой, продолжил. – Так вот. Заснул он в чистом поле, а вскорости будят его три преотвратные старухи. Давай, говорят, с нами любиться. А сами-то страшные, хуже смерти. Приятель мой, натурально, послал их, а бабульки и обиделись. Схватили его, завертели, защипали. Он спервоначалу отбивался, а как стали они его живот когтями рвать, сознания начисто лишился. Утром просыпается – птички поют, от старух и следа нет. Он сразу на пузо глядь– а там ни царапинки. Ну, думает, во сне привиделось. Обрадовался и скорее дальше пошел. Пришел в кабак, спросил вина кувшин. Как только начал пить, чрево у него раздулось– так в одночасье и лопнул. Оказывается, старые паскудницы неведомо как затолкали ему губку в брюхо.

Вилена слушала и улыбалась. Рассказ юноши казался ей смутно знакомым. Что-то подобное она давным-давно читала. "Складно излагает. И не краснеет даже, " – думала она, и мысли ее текли вяло и дремотно, как мурлыканье ласковой кошки.

– Да, ведьмы и ведьманы большую силу имеют, – согласился горбун.

– Что-то непонятно говоришь, – не утерпел и включился в разговор староста. Ну, ведьма– баба, которая колдует, а ведьман– волшебник, что ли?

– Дело тут не только в колдовстве. Просто кровь у них другая, и сами они не такие, как мы с вами. Видят в темноте, где вода– чуют без орехового прутика, да мало ли. Которые живут– людям вреда не делают, а другие– вот как ты сказал, – и калека кивнул первому рассказчику. – Сказывают, что когда приходит время, им будто кто вопрос задает. Мол, хочешь всяким таким заниматься или нет.

– Да ты сам, не из них ли? – вскричал красавчик. – Все то знаешь, а откуда?

– Поживи с мое, шустрик, еще и не то узнаешь, – усмехнулся горбун, ни на кого не глядя. На протяжении всего разговора он вертел в руках какую-то палочку. Руки у него были на удивление красивы: с сильными длинными пальцами и ухоженными ногтями.

Молодой человек почувствовал, что его слегка щелкнули поносу. Нужно было срочно отыгрываться. Однако снова задевать горбуна он побоялся. Поэтому счел за благо обратиться к матери и дочери, весь вечер молча просидевших в сторонке.

– А вы что скажите, милые дамы? Уж вы то точно должны об этом ведать и не понаслышке!

– Да отсохнет твой язык, враль поганый! – возмутилась мамаша, замахиваясь на обидчика палкой.

"Может статься, парень прав,"– вспыхнула у Вилены догадка. Престарелая тетенька в гневе обрела обличье былинной Бабы-Яги: нос крючком, брови торчком, глазки-буркалы. "Наверное, потому и злиться, что не в бровь, а в глаз".

– Ну, прости, тетушка, прости глупого, – заюлил-залебезил красавчик. Он почувствовал, что запахло жаренным, и трубил отбой. – Я ведь не со зла сказал, а шутейно.

– Что ж, если шутейно, тогда ладно, – приняла его извинения старая карга. Она успокоилась так же быстро, как и рассердилась. И, уже усаживаясь снова на свое место, проворчала:

– Коли хотите услышать правдивую историю про колдовство, то могу и рассказать.

Все с радостью ухватились за ее предложение, и старуха начала свой рассказ.

– Был у нас в деревне шутник один. Справный хозяин, да и собой ничего– видный. Работа у него в руках прям горела, и дом был– полная чаша. И вот приехала из города бабенка одна. Родня у нее померла, и в наследство ей домик оставила. Уж чем она там у себя в Ойкоте занималась, не ведаю, врать не буду, – фыркнула она в сторону молодого человека. Тот сразу же опустил глаза долу, прикинувшись паинькой.

– Так вот, – продолжала свой рассказ карга. – Поселилась бабенка в том доме, стала жить. И случись ей того мужика увидеть. Глянулся он ей, и порешила она его окрутить. А у него жена была, и сын – восьмилеток. Городская та шалава худющая была, как жердь длинная, ни кожи, ни рожи. А жена-то ничего себе молодка, и не старая еще. Ну, стала приезжая бабенка с тем мужиком заигрывать. То так к нему подъедет, то эдак – не идет дело. Пошла она тогда к старушке, что на краю деревни у нас жила. Та многое по колдовской части умела и, случалось, людям в таких делах помогала. Городская краля ей гостинчик принесла, покланялась: так, мол, и так, его хочу приворожить, а жену извести. И стал мужик с этого дня к бабенке ласков, а супружница его чахнуть начала. И чем дальше, тем хуже. Надоумили ее люди к бабке сходить, другой колдовке, стало быть. Так та ей сразу и сказывает: порчу на тебя навели, а мужа– приворожили. Ну, сделала там чегой-то, и говорит: "Беги домой скорее и ничего не пужайся!" Только успела жена воротиться, а из нее отовсюду черная жижа полилась. Целый день потом в хате мыла, а полегчало все же. Шутка ли, портретик ее в гроб к покойнику положили, с ним отчитывали, с ним же и схоронили. Не пособи ей бабка, – и старая галка обвела взглядом всех присутствующих, ожидая их реакции. Паломники сидели притихшие и молча слушали.

– Поправилась женка; глядь, а мужик-то ее совсем от дома отбился– все у полюбовницы топчется. Отправилась опять к бабке– верни мужа. Та дала ей хлеб заговоренный. Пущай съест, говорит. Ну, мужик съел, и дома ночевать остался. Городская утром бежит к своей бабке. Так и начали они его из стороны в сторону тягать. Совсем он смурной стал, угрюмый. Работу всю забросил: жалуется– голова болит, мочи нет терпеть. Поглядела жена, как он мучается, да и отступилась. Пускай, сказала, уж лучше другой достается, а то помрет, так и вовсе ничей будет. Вот так-то.