Текст книги "Бойтесь напуганных женщин"
Автор книги: Лариса Кондрашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Глава девятнадцатая
Тоня не нашла подноса, а поставила все на большую, похожую на блюдо тарелку и пошла в гостиную, но у самой двери будто споткнулась и попятилась обратно.
– Ты чего? – удивился Костя, когда она уперлась в него спиной.
– Они целуются.
– Ну и что же? Это вовсе не тот процесс, который нельзя прервать, – хмыкнул он и грудью стал вытеснять ее обратно.
– У тебя кто здесь убирает? – с долей ревности поинтересовалась Тоня, все же задержавшись в коридоре и поглядывая по сторонам.
– Никто, – сказал Костя. – Я считаю, что, пока ты не женат, посторонним женщинам не стоит появляться в твоем доме. Женщины любят домысливать то, чего нет.
– Но мы-то с Надей здесь.
– Это форс-мажор. По крайней мере для Нади.
– Ты жесток.
– Нет, я однолюб.
– Слушай, Бриз, ну что ты врешь? Хочешь сказать, что однолюб – тот, кто любит каждую женщину по одному разу?
– Титова, почему ты мне все время хамишь?
– А ты мне лапшу на уши вешаешь. Только вот не пойму – для чего? Я тебе не священник, чтобы твои исповеди слушать. И не мамочка, чтобы следить за твоей нравственностью!
– Ладно, пошли, люди нас и вправду заждались.
Тоня нарочно говорила с Костей не понижая голоса, чтобы Надя услышала ее и... ну, чтобы не конфузить ее. Или она целуется с другим нарочно, чтобы возбудить ревность бывшего любовника? Тоня про себя посмеялась: Костика вряд ли этим достанешь. Он просто лишний раз философски скажет, что раз сами женщины так непостоянны, чего тогда требовать от него?
Надя взяла себя в руки или Лавр отодвинулся, однако когда Тоня с Константином вошли в комнату, оба сидели рядом, но без всякого намека на интим.
Потом все четверо сели вокруг круглого стола, крепкого, старинного, – наверное, такие были в моде лет пятьдесят назад, – и пока Костя разливал вино, Тоня положила в вазу яблоки, которые нашла в ящике на кухне, и нарезала кусочек сыра, сиротливо лежавшего на полке в холодильнике.
Странная собралась компания под крышей дома Кости Бриза. Волей обстоятельств оказавшиеся вместе Надя и Лавр украдкой друг от друга посматривали: он – на Тоню, она – на Костю.
Костя наблюдал за ними, скрывая улыбку, а Тоня делала вид, что ничего не видит и не понимает.
– Что же, мы так и будем всю ночь сидеть в твоем доме? – поинтересовался Лавр.
– А куда бы ты хотел пойти? – спросил Костя. – Насколько я понял, сель захлестнул поселок, но мы пока не знаем, какие улицы им накрыты. Ниже всех дом Надежды. Мужайся, Надя, твои теплицы скорее всего под грязью... И конечно, мы не знаем о жертвах. Одна надежда, что люди сравнительно недавно уже переживали это бедствие, так что успели залезть на крыши... Не будем до срока гадать...
– А мы-то с Антониной именно гадали – что за грязь? – грустно усмехнулась Надя. – Я думала, грязь – понятие иносказательное. Какая-нибудь неприятность морального плана.
– Ты хочешь сказать, что Тоня знала про сель? – не поверил Константин.
– Выходит, знала. Глядя на кофейную гущу, Тоня сказала, что меня ждет грязь, которая все закроет, а ее – заденет только краем.
– Все правильно: дом Антонины стоит выше твоего.
– Как-то странно, что мы сидим и пьем вино, в то время как там, возможно, гибнут люди, – проговорила Тоня. – Как будто пир во время чумы.
– А мне все же покоя не дает мысль о Михаиле. Неужели он погиб?
Это, значит, Наде не дает покоя?! Она хочет сказать, что Тоня такая бездушная, что о муже и не вспомнила?!
– Во всяком случае, если он попал под сель, то спастись у него возможности не было, – высказался Лавр.
– Думаю, никому из нас не стоит винить себя в стихийном бедствии. Погибнуть мог каждый.
– И я – одной из первых?
Надя, кажется, только теперь осознала, чего она избегла.
– Тошка, а ведь ты, возможно, нас спасла.
– И не сиди, не смотри такими страдальческими глазами! – прикрикнул на нее Костя. – Опять станешь говорить, что ты во всем виновата?
– Но ведь я его оттолкнула...
– А должна была обнять? – Надя сразу приняла сторону Кости. – Между прочим, я тоже видела, как он хватал тебя за руки. И как полез в карман... А потом погас свет.
– Оборвалась линия электропередачи, – сказал Костя.
– Я на минуту даже испугалась, что у меня случилось что-то с глазами, – призналась Надя. – А потом услышала голос Кости: «Бежим!» Лавр схватил меня за руку, и мы побежали. Раньше я встречала в книгах такое выражение: он услышал дыхание смерти. Сегодня я его услышала...
– Минутку подождите! – Костя поднял палец. – Слышите голоса? У меня всего один фонарь, но кто хочет, может идти со мной.
– Мы все пойдем, правда же, – проговорила Тоня.
Жители верхних улиц поселка собрались у лесосклада. И у всех в руках были разнокалиберные фонари, а кто-то догадливый разводил костер.
Огонь вскоре занялся, и в его свете стали видны фигуры сидящих на бревнах и стоящих людей. По мере разгорания костра они стали тушить принесенные с собой фонари.
Причем те, что сидели, были в основном мокрые и грязные, кутались во что попало, чуть ли не в куски брезента, а те, что стояли – в одежде сухой и наспех наброшенной, – взирали на сидящих со скорбными, жалостливыми лицами.
– Левченки погибли, – тихо перечислял кто-то, – у них дом завалился на спящих, а следом грязью накрыло... Меркурьевы, Иванченко...
– Да откуда вы знаете? – недовольно выкрикнул кто-то. – Темнота же, ничего не видно!
– Скоро помощь подойдет. Военные подъедут на вездеходах. Два вертолета обещали, – проинформировал Костя.
Из двора, в котором жил заместитель директора совхоза по производству Зеленский, вышли сам директор, его зам, двое представительных людей в куртках с большими буквами МЧС, видными даже в неярком свете костра, трое милиционеров, военный в форме подполковника танковых войск...
– Леонид Петрович, – окликнула директора одна из женщин, но тот лишь устало махнул рукой.
Тоня, прислонившись к ближайшему забору, где ее оставил Костя, сейчас следовавший за группой начальства, поневоле слышала странный разговор, происходивший в такое тяжелое для жителей поселка время, вроде и неподходящее для иных разговоров, кроме обсуждения свалившегося на Раздольный бедствия.
Парочка сидела, тесно обнявшись, голова к голове, и шепталась, но не так тихо, чтобы Тоня не могла их слышать.
– Ты прости меня, подлую, – говорила женщина, – сколько крови я тебе попортила, и ради чего? А когда произошло несчастье и я подумала, что ты... что с тобой могло случиться что-нибудь страшное, то и мне, оказывается, тоже жить было бы незачем! Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я теперь из дома ни ногой! Никто мне, кроме тебя, не нужен! И родить попробую...
– Правда? – счастливо выдохнул мужчина.
– Доктор сказал, что может получиться. Только весь срок на сохранении пролежу. Но ты ведь меня дождешься?
– Я дождусь вас – тебя и дочку.
– А если будет мальчик?
– Мальчика лучше не надо. Вдруг уродится в отца, такого невидного, неудалого...
– Не говори так! – Женщина прикрыла ладошкой рот мужчине. – Ты у меня самый лучший: добрый, хозяйственный, а еще у тебя есть кое-что, на что другие мужики не глядя свою красу бы променяли!
– Ты меня тоже прости, – проговорил мужчина. – Я ведь тебя убить хотел.
– Значит, заслужила! – сурово сказала женщина.
Они поцеловались и опять зашептались, но теперь так тихо, что Тоня ничего больше не слышала.
«Вот ведь как случается, – думала она, – мы с Надеждой умирали от страха только из-за предполагаемой опасности, а Ира, выходит, не испугалась занесенного над головой топора. Мало того, сидит теперь и планирует жизнь со своим несостоявшимся палачом...»
Она стояла у забора как неприкаянная. Надя с Лавром опять куда-то подевались. В темноте она их потеряла и теперь стояла, почти бездумно глядя на огонь, и чувствовала себя ужасно одинокой.
– Титова, вот ты где! – сказал из-за плеча Костя, трогая Тоню за руку. – Говорят, тебе повезло. Сель задел только кусочек твоего участка – пару соток огорода.
– Небось поломал мои деревянные скульптуры... Бассейн залил... А дом Нади?
– Ну, он же и в самом деле намного ниже твоего. Думаю, вряд ли что уцелело. А уж от теплиц точно остались одни воспоминания. Сейчас подойдут вездеходы, можно будет поехать посмотреть...
– Бедная Надежда, а она только-только жить собралась, новоселье отметила.
– Значит, не судьба, – пожал плечами Костя. – Да если подумать, ей здесь и делать нечего. А что, окрутить этого красавчика – ей раз плюнуть. И мужем он будет для нее как раз подходящим. Что она скажет, то и сделает.
– Откуда ты все знаешь?
– У меня, между прочим, высшее юридическое образование. И я знаю, что такое логика, психология... Или ты думаешь, я всю жизнь сторожем проработал?!
– Чего ты злишься? – удивилась Тоня. – Разве я хоть раз дала понять...
– Может, чего другого и не дала, а понять дала, вот именно. Со дня своего приезда! Считаешь, я тебе не ровня? Между прочим, с твоим мужем мы в одном университете учились, только он немного помоложе... И предки у меня такие, что только гордиться можно. Отец – моряк, капитан первого ранга. Юнгой в войне участвовал... А мать – известная певица. Дед – академик...
– Костя, ты что, остановись! Откуда ты взял, что я к тебе как-то не так относилась? Я вообще никого не видела, когда приехала. От каждого стука вздрагивала. Месяц, наверное, спала вполглаза, все время ко всяким стукам прислушивалась. Даже Джека в дом брала, чтобы он спал возле моей кровати. Только он пес молодой, беспокойный, ночью ему побегать хотелось, а не у хозяйкиной кровати лежать... Ты думаешь, и мне надо из поселка уезжать?
– Еще чего, тебе замуж надо выходить, детей рожать... Тебе вон скоро двадцать девять стукнет...
– Ну и что же? – рассердилась Тоня. – Ты вообще по сравнению со мной старик!
– Ишь ты, задираешься: старик! Но кое-что я еще могу?
Тоня покраснела. Хорошо, что было темно и никто ее смущения не увидел. Этот Костя, он как скажет!
– Считаешь, я должна верить слухам?
– А что слухи говорят?
– Говорят, и в самом деле кое-что можешь.
– Юмористка! Кто ж в таких делах на слово верит?.. Слушай, да ты вся дрожишь!
– Я замерзла.
– Конечно, легкая курточка, а под ней – синтетический свитерок.
Он бесцеремонно расстегнул ее и в самом деле легкую куртку и проверил. Затем, сбросил с себя что-то теплое, на меху, и набросил ей на плечи.
– Пойдем поближе к огню, а то простудишься.
Он раздвинул толпу людей и подвинул Тоню к костру, придерживая за плечи. Она не стала вырываться, как когда-то, а без сопротивления дала себя обнять.
И вдруг вспомнила Людмилу – ту, к которой недавно ходил Костя. Где ее-то дом? Вверху, внизу.
«Хорошо бы внизу, да?» – съехидничал внутренний голос.
И тут же она увидела Людку. Та смотрела на них с Костей с другой стороны костра. Костя, оказывается, тоже ее видел, но не отодвинулся от Тони ни на миллиметр.
– Что, прошла любовь, завяли помидоры? – развязнее, чем хотелось бы, спросила Тоня.
– Не может пройти то, чего не было, – прямо в ухо сказал ей Костя, отчего по телу Тони побежали жаркие мурашки. – Не наезжай на меня, Тошка... Ничего, если я тебя буду так называть? Ты можешь оказать мне милость и в честь моих сегодняшних заслуг считать все мои прежние похождения – болезнью, которая закончилась без особых осложнений?
Откуда-то с перевала донесся звук сирены.
– Что это, «скорая помощь»? – спросила Тоня.
– «Скорая», – кивнул Костя.
– Кому-то стало плохо?
– Нет, кто-то вылез из грязи. Надо же, есть такие люди, которые нигде не тонут.
– Ты так говоришь... Тебе совсем не жалко?
– А чего я должен его жалеть, если он тебя чуть не погубил!
– Так ты хочешь сказать, что это...
Тоня дернулась под его рукой.
– Я должна помочь.
– И без тебя помогли. Твоя подруга с этим... ясенем!
– А почему ты меня не позвал?
Она почувствовала, как он пожал плечами, но потом, подумав, потянул ее прочь от костра.
– Ну ладно, хочешь непременно на него взглянуть? Пошли! Пока «скорая» сюда доедет, у тебя будет минут пять.
Михаил лежал совсем недалеко от нее, на широкой лавке, приколоченной прямо к забору, накрытый какими-то ватниками и одеялами. Он был мокрый, какой-то желто-бледный в свете стоявшего у его изголовья, видимо, Костиного фонаря.
– Миша, это я, – сказала она и взяла его за руку. Совсем мраморно-холодную, будто неживую.
Тоня думала, что он без сознания, но Михаил вдруг заговорил:
– Тато, я идиот! Зачем я сюда приехал? Ведь все было за то, что тебя нужно оставить в покое. Мне даже цыганка говорила, чтобы я в горы не ездил, представляешь? Я никого не стал слушать.
– Тебе, наверное, нельзя говорить? – обеспокоенно сказала она, удивленная его многословием. Может, у него начинается горячка?
– Сейчас мне уже все можно.
– Как тебе удалось выбраться?
– Это тебе удалось, а мне не удалось. Что-то отбито у меня внутри.
– Ничего у тебя не отбито, – сказала Надя, до того молча стоявшая у его ног. – Иначе ты бы не смог столько проползти.
– Наверное, я хотел жить, – попытался улыбнуться он. – Но меня пару раз чувствительно долбануло таким огромным камнем... Хорошо, что как раз поблизости оказался фонарный столб. Его забетонировали основательно. Я был так близко от пропасти, от той черной дыры, куда меня тащила страшная сила... Бог меня наказал! Я вот здесь лежу и думаю, что все дело в моей глупости. Нельзя пугать женщин. Тот американец попробовал напугать Надежду – поплатился, я пугал Антонину – и вот лежу, раздавленный...
– Ты считаешь, это я виновата? – жалобно спросила Тоня.
– Да при чем здесь ты! – мрачно отозвался он.
В этот момент на свет костра подъехала «скорая помощь», и женщина в фирменном медицинском комбинезоне с чемоданчиком решительно подошла, сопровождаемая каким-то пареньком.
– Петя, посвети фарами! – крикнула она водителю. – А то здесь какой-то тусклый фонарь...
Костя рядом с Тоней обиженно фыркнул.
– Лавр! – позвал товарища Михаил.
Тот склонился над ним.
– Возьми у меня в кармане доллары. Они, конечно, мокрые, но я думаю, что вполне платежеспособные. И поезжай со мной, хорошо? Наверняка понадобится кому-то заплатить. Денег не жалей.
О Тоне он даже не вспомнил, весь погруженный в заботы о спасении.
Водитель «скорой» и двое добровольцев осторожно переместили Михаила на носилки и загрузили в машину. Лавр тоже полез в фургон, пошептавшись с Надей.
– Сейчас еще «скорые» подъедут, – сказал Костя, – будем заниматься спасением тех, кого еще можно спасти.
Он вложил Тоне в руку ключ.
– Погоди-ка... – Он ненадолго отошел и вернулся с фонарем. – Вот. Идите с Надеждой ко мне домой и ложитесь спать.
– Может, мы пойдем ко мне? – робко спросила Тоня.
– Не говори глупости, вначале мы твой дом осмотрим, какие там разрушения, мало ли. Огромный кусок скалы на дорогу упал. Кто знает, как это на жилых постройках отозвалось?
– Костя, скажи, почему ты так обо мне заботишься? – спросила она.
– А ты до сих пор не поняла?
Он осторожно поцеловал ее.
– Иди. Ничем вы здесь помочь не сможете. Район бросает к нам такие силы! Специалистов. И перестань себя есть поедом за то, чего ты не совершала и сделать не сможешь! Михаил, как видишь, жив. А помочь тем, кого накрыл сель, ты попросту вряд ли сможешь. Считай, что я буду заниматься спасением... тех, кого еще можно спасти... за нас двоих.
Он оглянулся на одиноко стоявшую Надю.
– За троих. Так что идите и отдыхайте.
Тоня подошла к Наде и обняла ее за плечи.
– Пошли, подруга, наш мужчина сказал, что мы можем отдохнуть, пока он будет геройствовать здесь с МЧС и медиками.
– Лавр сказал, что вернется, как только устроит Михаила... Он рассказывал, как полз по грудь в воде и пару раз его чуть не смыло...
– Я слышала.
– А потом, говорит, когда выполз на сухое место, все равно какое-то время еще полз, боялся, что следующая волна окажется выше и накроет его... Тебе Михаила не жалко?
– Жалко.
Тоня продолжала идти вперед, подсвечивая им с Надей под ноги, чтобы не оступиться.
Едва Тоня открыла калитку, как ей навстречу бросился Джек, жалобно поскуливая. И все тыкался ей в руку, просил, чтобы она его погладила.
– Ты испугался? – Тоня присела перед ним. – Думал, что я оставила тебя насовсем?
– Пошли в дом, – устало сказала ей Надя, – потом нацелуешься со своим Джеком!
– И в самом деле! – Тоня отодвинула от себя собаку. – Прости, Джек, сейчас не до тебя.
Но тот уже успокоился и привычно улегся возле крыльца.
Тоня отворила дверь и, быстро разувшись, прошла в гостиную.
– О, а свечи так и горят. Ну что, будем укладываться?
– Как ты можешь вести себя так спокойно?! – вдруг взорвалась Надя. – У тебя муж, возможно, инвалидом останется, а с тебя как с гуся вода. Целуешься со своим любовником на глазах у всего поселка!
А Костя еще беспокоился, что Тоня все так близко к сердцу принимает. Она, может, и не хотела бы, да добрые люди помогают.
– Ну вообще-то он вовсе не мой любовник. Вернее, он вовсе мне не любовник.
– А мне любовник, но вовсе не мой! – передразнила ее Надя.
– Драться хочешь? – спросила ее Тоня, ни разу в жизни не поднявшая ни на кого руку.
– С кем драться, с тобой, что ли? – пренебрежительно фыркнула Надя.
– Может, ты на Лавре остановишься, а? – жалобно поинтересовалась Тоня.
– Да я вот о том же думаю.
Надя наклонила голову и подперла ее кулаком.
– Два отвергнутых человека, нашедших тепло в объятиях друг друга.
Прозвучало это не слишком весело.
– А с другой стороны... – Надя помедлила, – уж лучше пусть он достанется тебе, чем Людке.
– Но ты же целовалась с Лавром, я видела! – возмущенно сказала Тоня. – Хотела на двух стульях усидеть?
– Думаешь, Костя тебе будет верен? – откликнулась Надя вопросом на вопрос.
– Да ни о чем я сейчас не думаю! – отмахнулась Тоня. – Вернее, думаю – неужели твои двести тысяч пропали?
– Конечно, пропали. Они теперь лежат под тоннами грязи, из которой, как ты правильно заметила, я выползла голышом!
– Слушай, Надюха, но вода же не останется навсегда, она сойдет. И грязь... ее же можно вывезти.
– Ты хочешь сказать, еще не все потеряно?
– Конечно. Во-первых, твои деньги заложены в книгах. Могут промокнуть, а могут – нет. А во-вторых, даже мокрые деньги можно высушить...
– Слушай, Тоха, а ты молодец! Я как-то сразу сникла, решила, что осталась голая и босая. Еще твое гадание вспомнила...
– Ну так я все правильно говорила, ты из грязи так и вылезла без ничего. В том смысле, что твой дом, теплицы... может, и нельзя восстановить, но клад, свой собственный, вполне можно отрыть.
– Лавр и слушать не хочет, чтобы здесь остаться.
– Но он же не знает, что его может ждать под развалинами твоего дома!.. Если ты скажешь ему, сколько он может получить за какую-нибудь неделю работы на раскопках... Пусть даже и месяц!
Надя обняла ее и прижала к себе.
– Прости, подружка, за злость, за ревность, за зависть...
– Ну а завидовать-то мне в чем?
– Не важно, я знаю в чем... Где-то я читала, что испытания очищают. Может, и мне надо было очиститься?.. Вот только Лавр... Он же всю жизнь будет считать меня убийцей!
– А ты его обмани. Скажи, что Грэг на самом деле жив-здоров, потому что ты всего лишь дала ему немножко снотворного...
– Соврать?
– А кто знает, может, это правда. Отчего-то я думаю, что Мишка ничего толком не знал и все придумал, чтобы тебя еще больше напугать... Да и я обещаю, что больше никогда никому об этом не скажу. Пусть под слоем грязи все прошлое и останется.
– Прошлое страха?
– Пусть будет так.
Надя легла спать на диване, а Тоня, за неимением других спальных мест, пошла в соседнюю комнату, где стояла по-солдатски застеленная деревянная кровать. Она не стала раздеваться. Отогнула краешек одеяла, кое-как накрылась и провалилась в сон, как в яму.
Проснулась она от того, что ее обнимали.
– Кто это спал на моей кровати и помял ее? – пропел ей Костя в ухо нарочитым басом. – А почему ты не разделась? Белье на постели чистое.
– Да как-то неудобно, – ответила Тоня, пытаясь подняться.
– А вот это вы, леди, напрасно, – сказал он насмешливо. – Заманить женщину в свою постель, чтобы дать ей ускользнуть? Вы плохо обо мне думаете!
– Костя! Пусти, ты устал. Небось столько пришлось работать!
– Пришлось. – Он сразу ее отпустил и лег на спину. Даже в начинающемся рассвете за окнами было видно, как он хмур. – Бедные люди!.. Еще одна бригада МЧС приехала, военные. Вода сошла, но дома – все, что вниз по улице от твоего дома, – оказались разрушены. Столько труда, столько собственности пропало!
– А Надюшкины теплицы?
– Смеешься?! Какие теплицы! Но человек так устроен: погорюет, погорюет, да опять за инструменты возьмется – жилье восстанавливать, жизнь налаживать.
– Думаешь, и нашу с тобой жизнь можно наладить? – с долей ехидства спросила Тоня. Она имела в виду женщин поселка, которые побывали в его объятиях и с которыми им обоим придется встречаться каждый день.
Но Костя не ответил. Спал.
