Текст книги "Охотники 2. Авантюристы"

Автор книги: Лариса Бортникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Артур гладил девушку по волосам, стараясь не думать, что сейчас на его глазах происходит непоправимое, неправильное, то, что он не в силах изменить. Еще Артур думал, что теперь настоящую Жужелицу ему не получить, а значит, вряд ли выйдет решить норфолкскую загадку. И останется он, как всегда, вечным должником. На всю, скорее всего, недолгую жизнь, повиснет на нем позорный карточный долг полковнику Бошему в пятнадцать фунтов... и тяжкая вина перед остальными. Перед друзьями, которых он, возможно, мог спасти и которые теперь останутся в галлипольской пыльной вечности – без надежды, без будущего и даже без спасительной смерти.

– Ладно... Пошли обратно в купе. Тут холодно, к тому же, мне еще нужно решить, что делать дальше. Наверное, я до Топловского с вами доеду, там на крестную погляжу и назад. Вы не тревожьтесь за меня, я справлюсь. К тому же, в Москве ведь у меня кузен остался. Митя маленький. Он за красных, а раз я теперь тоже за красных – он мне и поможет. Пошли в купе. Ведь... вы ведь им не расскажете? Она... Маргарита хитрая и все время врет. У нее, между прочим, все это время был с собой Таракан. Так-то!

Артур Уинсли тихо засмеялся. Все это уже не имело никакого значения... Ничего не имело значения.

Одна только долгая бессмысленная дорога.

Утром потянулись за окнами голые, заснеженные поля. На них ломко качались редкие кусты, пахло угольной пылью и морозным терпким январем. Из-за кромки леса поднималась в небо высокая туча дыма.

– Бандиты, – обронил брюзглый, подтягивая поближе к животу сидор, – станцию подпалили. Прям за косогором тут большая станция. Когда ж только порешит их Советская власть?

Артур, проснувшийся с полчаса назад, быстро взглянул на Дашу и тотчас отвернулся в сторону, наткнувшись на ее потерянный, какой-то пустой взгляд. Похоже, ночью девушка не сомкнула глаз. Она осунулась, густая тень вытемнила до синевы рот и веки. Лицо подурнело от усталости.

– Бедняжка! – подумал Артур. – Как же ей сейчас, должно быть, страшно. Маленький отчаянный серенький ослик. Девочка моя. Смелая моя девочка.

– Водицы бы... – завозилась в углу баба. – Водицы... Холодненькой.

Даша потянулась за стоящей на столе полупустой кружкой, повернулась к старухе и тут же с ужасом отпрянула. Сизый насторожился, сморщился, став похожим на подгнивший гриб-свинушку. Подался чуть вперед...

– Тиииф! Тикай отседова! – охнул сизый и вылетел вон, не забыв прихватить драгоценный свой багаж.

– Тиф... тиф... В вагоне тиф! – закричало, загомонило снаружи. Раздался шум и топот. Грохот падающих чемоданов. Кто-то бежал по коридору прочь, спотыкаясь о спящих еще людей.

Вскочил сонный Красавчик, ударился головой о полку, ругнулся в полголоса. Скатился сверху прямо ему в руки всклокоченный Креветка. Маргарита медленно шагнула к старухе, подняла той голову за подбородок и ловко сдавила двумя пальцами другой руки старухину челюсть. Из обметанного рта вывалился наружу белесый толстый язык.

– Тиф! – Марго брезгливо отерла руки о полы когда-то щегольского пальто. – Вот теперь мне хана, господа! Тифа «под Бабочкой» я точно не выдержу...

Она опустилась обратно, закрыла ладонями лицо, обреченно вытянув ноги.

– Пошли отсюда. Живо. Хотя бы в другой вагон, – скомандовал Красавчик, уже привычным, чуть ли не материнским жестом подхватывая Креветку. – Чего сидишь? Ходуля! Мисс... И ты тоже. Эй ты! Стерва... которая Марго. Не скули!

По вагону в обе стороны бежали люди. Артур больно ударился о чей-то чемодан, и теперь у него нещадно саднило предплечье. Прямо перед ним маячила спина Маргариты, а сзади резво хромал Красавчик.

«Даша. Где же Даша...» – он остановился, пропустил Красавчика вперед и обернулся в поисках девушки.

– Где Даша? – крикнул он Красавчику. – Впереди? Не вижу ее...

Тот безразлично пожал плечами. Маленькая русская девушка ему нравилась, но не настолько, чтобы ради нее подыхать за просто так от дрянной, грязной болезни. К тому же, мисс Чадова находилась под опекой Ходули и, по всем признакам, Ходуля возражений не имел. Красавчик еще вчера скумекал, что Ходуля неравнодушен к этой сероглазой крошке. А когда один друг неравнодушен к девушке, другому другу мешаться и лезть с советами и помощью не стоит.

– Я возвращаюсь за Дашей... Вы ступайте вперед. Найдите где-нибудь место. Я потом разыщу вас, Генри!

Красавчик сложил пальцы кольцом, мол окей, валяй Ходуля, спасай свою малышку, и попер дальше как человек-паровоз, без раздумий распихивая по пути все, что казалось ему помехой.

Артур был уверен, что девушка осталась в купе, посчитав невозможным бросать больную старуху в одиночестве. «Вот бестолковая! Какая же она бестолковая! Какая упертая, глупая, сумасшедшая девчонка. Найду, надеру уши! То ей Россию спасать хочется, то теперь тифозную старушенцию... Тоже мне Жанна Д’Арк! Нет уж, милая Даша. Или то, или другое! Или Россия, или старуха! Но если с тем, что мисс Дарья Чадова решила стать спасительницей отечества, Артур согласиться еще мог, то подвиги мисс Найнтингейл не казались ему достойными подражания. Тиф – не та болезнь, с которой стоит шутить!»

Он влетел в купе... и никого, кроме бредящей старухи, там не обнаружил.

– Водицы... Водицы, милай, – старуха потянулась к Артуру, застонала. – Попиить. А завтра ведь Рождество Христово... Светлый день-то какой! Рождество-рождество, все дороги занесло...

Схватив со стола кружку, Артур прижал ее к губам больной и терпеливо ждал, пока она утолит жажду.

– Простите, мэм. Мне сейчас некогда...

Он почти уже ушел, но все же остановился в дверях, стянул с себя пальто и накинул его на старуху. Ее колотило и, кажется, ей уже ни пальто, ни долговязый человек, шепчущий странные нерусские слова, были ни к чему. Она шевелила разбухшими губами и кого-то тихонько звала. Может, мужа своего. Может, шестерых детей, а может, и бога. Да вот только, кроме майора британской армии, никто ее не слыхал.

Артур пробежал по всему вагону, заглядывая в каждое купе – девушки нигде не оказалось. Тогда он рванул на себя туалетную тонкую дверцу, не задумываясь уже ни о чем... Пусть там внутри хоть кавалеристский полк – не имеет значения. Но внутри было пусто.

«Так. Нужно спокойно и методично обследовать поезд. Черт... Где же? Ну где же она». Он закурил, обжигая губы. Курил быстро, жадно, зло. Шагал по составу, перебираясь из вагона в вагон, распахивая настежь двери всех купе, заглядывая в каждый угол. Знал уже наверняка, что девушки он не найдет. Знал, что Даша ушла, воспользовавшись суматохой. Ушла навсегда. Знал, что решила она уйти еще этой ночью, а может, даже раньше – когда плакала в холодном тамбуре, прижимаясь к его груди. А то, что она ему солгала, обещая все же доехать до Топловского и уже оттуда вернуться в Москву... так он бы, очутись на ее месте, тоже солгал.

«Девочка... маленькая моя смелая девочка, глупая моя девочка... Нянчить бы тебе твоих кукол, вышивать гладью, печь кексы и носить модные шляпки. Танцевать под патефон... Господи! Я ведь так и не отдал ей карточку Вертинского! Вот только нужна ли ей она теперь?» – Артур в сердцах швырнул окурок в угол и, повернувшись, направился на поиски своих.

Десятью минутами раньше, как раз тогда, когда Артур протягивал умирающей старухе кружку с ледяной водой, Даша стояла перед распахнутой настежь дверью вагона и с ужасом смотрела вниз, на пробегающие мимо кусты, на заснеженное полотно.

– Плыгать соблалась, мамзель? Сумаседсая цтоли?

– Яшка родненький! – вот уж кого Даша совсем не ожидала здесь увидать, так это московского смешного беспризорника Яшку. – Ты-то тут что забыл?

– На юг еду я! Не видис цтоли? Яблоки тут, пелсики... Класота!

– Пелсики... Да. Персики тут знатные, – она снова посмотрела наружу и зажмурилась.

– Погоди плыгать-то, глупая. Чичас станция будет, так пелед ней в голку пойдет. Медленно пойдет. Тогда оба и сиганем. Только ты сигай пелвая.

– А тебе-то зачем прыгать? – удивилась Даша. – У меня тут свои дела. Мне очень нужно.

– Яске тозе нузно! У Яски тут тозе дела! К Махно в алмию хоцю я записаца. Буду в класных станах щеголять. Левольвелт мне батька даст. Тацянку!

– Ужо мне махновец... – Даша не сдержала улыбки. – Штаны, револьвер, тачанку. Где мы, а где Гуляй-поле. Сопли с пола подбери.

Яшка насупился. Хотел ляпнуть что-нибудь обидное, но тут поезд притормозил. Придорожные кусты поплыли медленно, даже печально. Словно только что плясали они веселый гопак и вдруг передумали, перешли на медленный фокстрот. Даша вопросительно обернулась на беспризорника, мол, что делать-то. Мальчонка деловито таращился вдаль, словно что-то про себя прикидывая.

– Все! Сигай вниз, мамзель! Медленнее узе не будет!

– Яшка! Ой! Боюсь я!

– Плыгай! Кому сказал? Тьху! Баааба, цто с вас взять!

Даша зажмурилась, присела, потом распахнула широко-широко глаза и... прыг-ну-ла. Полетела прямо в снег по ходу поезда. Упала на бок, но совсем не больно. Перевернулась два раза, тут же вскочила, отряхнула от снега шубку и отбежала в сторону. Вслед за ней вылетел из вагона похожий на тугой мячик пацаненок. Пробежал несколько шагов. Остановился. Утер мордаху рукавом и заулыбался счастливо-пресчастливо!

– Ну чо? Вот мы и плиехали, мамзель! Станция Юг!

Глава тринадцатая. О судьбе и смерти

Топловское. Крым. Конец января – начало февраля 1920 года

До женского монастыря в Топловском добрались к концу января. Добрались бы раньше, но Маргарите по пути стало совсем худо. Тифом ее, к счастью, не задело – хватило одной Бабочки, которую она с себя сняла, едва сошла с поезда. Но с Бабочкой или без – было уже поздно – Марго умирала. Еще в Екатеринославе, где они проторчали пару дней, пытаясь нанять кого-нибудь, кто сумел бы довезти их до самого Топловского, у Маргариты отказали ноги. Она еще пыталась идти, но коленки подкашивались, икры то и дело сводило судорогой, и каждый шаг давался ей с невероятным трудом.

– Ну, зовите меня теперь Русалочкой, mon cher, – хохотала она, задыхаясь и начиная сухо, резко кашлять.

Артур и Красавчик хмурились. Зато Креветка чувствовал себя совершенно в своей тарелке. Он бегал вокруг Маргариты, подсовывал ей в руку то кусок хлеба, то кринку молока. Заботливо подставлял ей свое плечико, чтобы она, чуть что, могла на него опереться, и был сама нежность.

– У паночки чахотка, чи шо? – круглолицый веселый дядька долго приглядывался к Марго, прежде чем согласился везти их до Топловского. – А как помре паночка в дороге?

– Инфлюэнца у мэня. Не помру. Вэзи давай – не болтай много. – Марго приходилось еще и вести переговоры, поскольку от Креветки с Красавчиком толку было чуть, а Артур местный диалект понимал дурно.

Денег за провоз дядька запросил столько, что на них можно было бы купить с потрохами и его, и толстомордую его жинку, и мохноногую пегую лошадку, и весь его хутор с домами, амбарами и курями. Но Артур с Красавчиком торговаться не стали. Уложили Маргариту на соломенный тюфяк, закидали сверху овчинками, а сами пристроились сбоку.

На подъеме лошадка умаивалась, отказывалась идти дальше, тогда Красавчик с Артуром спрыгивали на землю и послушно брели вслед повозке, перекидываясь редкими сухими фразами. Возница пел заунывное, тоскливое, а Креветка сидел с ним рядом, болтал ножками, глядел на дорогу и изредка подпевал визгливым фальцетом.

На их удачу в Крыму потеплело. Под солнцем облезли, обнажили верхушки пригорки, но дорога была крепкой, накатанной. Если бы не Марго, из-за которой приходилось каждый вечер останавливаться на ночлег, добрались бы куда быстрее. Но ей дорога оказалась непосильна, поэтому ближе к закату сворачивали на ближайший хутор, и там оставались до самого утра.

– Быстрее... Быстрее. Не нужно нигде ночевать, я легко выдержу! Едем же! Ну, что вы ковыряетесь там... Быстрее! – подгоняла Маргарита своих спутников, но и сама понимала прекрасно, что не отлежись она ночью в тепле, утром уже не встанет.

Между собой они почти не разговаривали. Да и не о чем было им говорить. Еще в поезде они все решили между собой. План их был прост, многократно оговорен и вопросов ни у кого не вызывал. В Топловском они заберут у монашки Гусеницу, а дальше пути их разойдутся – Маргарита с Красавчиком отправятся на свободную охоту за предметами, взяв с собой Креветку, а Артур вернется в Константинополь. В общем, Артуру не было никакой нужды сопровождать Маргариту в монастырь, но он пообещал, что если вдруг Феврония заартачится, он поможет ее убедить. В конце концов, он все еще оставался британским курьером, он все еще представлял константинопольскую ставку, был знаком с генералом Деникиным... и именно его послали в Москву за предметами... Значит, он вполне мог претендовать и на Гусеницу.

– Точно? Она точно знает, кто ты такой? Точно? – волновалась Маргарита.

– Да, Марго! В конце концов, когда-то я должен быть стать Хранителем, а все из нас так или иначе друг с другом знакомы. Не разговаривайте. Отдыхайте...

– Вот-вот. Молчи уж! Сдохнешь сейчас... и куда я тогда? К масонам? Или, может, к комунякам? Нет уж! Скрипи дальше. Или я тебе кишки...

Маргарита слабо улыбалась.

– Ходуля, а ты как? Все еще не надумал с нами? А?

Майор Уинсли отрицательно качал головой. Он старался не думать о том, что произойдет по его возвращению в Константинополь. Он оттягивал возвращение в ставку, тяжелый разговор с генералом Милном и, возможно, самим генералом Деникиным. Тем более, не хотел он даже думать о том, что скажет ему дед. Скажет ли? Захочет ли видеть внука после всего, что случилось.

Впрочем, поддельные фигурки, что передала Даша, были в каком-то смысле его спасением от окончательного позора. В этом Артур прекрасно отдавал себе отчет. Скажи он Милну, что в Москве у Чадовых нашлись одни лишь фальшивки, и уже его провал будет выглядеть не так бледно. Но нет! Это слабость... Это стыдная, отвратительная слабость, на которую он никогда не пойдет... Он целиком провалил задание и готов понести любую кару.

– Слышь, Ходуля... А может все же плюнешь на полковничьи погоны и со мной? Подлечим Гусеницей нашу болезную старушку и тум-тум за золотым руном! А?

Красавчик часто заводил этот разговор. Говорил, посмеиваясь, вроде бы в шутку, но Артур видел, что янки всерьез за него тревожится, что возможно ему единственному действительно не нужен его – Артуров дар следопыта. Хотя бы потому, что сам Красавчик обладает способностью едва ли не более сильной. Майор ценил заботу добродушного чикагского гангстера, однако все его вопросы и намеки тщательно игнорировал. Марго же сейчас было не до этого – все свои силы она направила на то, чтобы дожить до дня, когда в руках у нее окажется Гусеница.

Впрочем, одним ясным, по-настоящему хорошим утром, когда ей чуть полегчало и она сумела кое-как встать, Маргарита вышла в сени натопленной беленькой хаты и, увидев сидящего у окна Артура, заговорила с ним.

– На что ты надеешься? – голос у нее словно истерся и звучал глухо. – Думаешь, твои тебя простят? Помилуют? Дадут уйти в отставку и купить домик в Брайтоне? Mon cher, очнись! Да даже если ты сейчас согласишься на все их требования, даже если пойдешь по следу туда, куда тебе укажут, даже если притащишь им в зубах сотню предметов, во что верится с трудом... ты все-таки слабак и тряпка, Артур... прости, но мне сейчас недосуг беречь твое нежное эго... все равно тебе конец. Тебя, в общем-то, уже нет, Артур Уинсли! Даже у меня, и то больше шансов на будущее!

Артур продолжал смотреть в окно, не поворачивая головы.

– Ты ведь сам отпустил девчонку, да? Ты ведь знал, что она собирается уйти? Ты снова, как тогда со мной, наступил на те же грабли?

– Это не ваше дело, Марго!

– Чистеньким... Всегда хочешь быть чистеньким! Непорочненьким! Благородненьким! Чтобы и волки сыты, и овцы целы, – она задохнулась кашлем, но продолжала. – Кааахх. Кххах. Тебе следовало бы родиться тринадцать веков назад... Каахха... Размахивать мечом и глупым Кодексом Хранителей! И не лезть... кхахах... не лезть... Честь... Совесть кххх. Боже! Как ты смешон! Каххаах!

– Я и не хотел лезть. И не смейте, Марго! Не смейте произносить слово «честь»! Его придумали не для вас!

– Хочешь вроде как сказать, что я вроде как тоже не особо джентльмен, Ходуля, – обиженно загремел Красавчик, появившись в дверях. – Это ты зря! Это ты меня сейчас сильно обидел...

С грохотом опрокинулся табурет. Артур вышел вон.

Монастырь встретил их предзакатной тревожной тишиной. Прежде шумный, переполненный восторженными паломницами, суетливый и благополучный Топловский монастырь теперь был похож на заброшенный дебаркадер. Ворота монастыря были закрыты, оттуда не доносилось ни звука. Ямщик перекрестился на собор, перекрестился еще раз, углядев над хмурым забором купол часовни, потом подождал, пока чудные его пассажиры слезут и помогут сойти с возка хворой, щелкнул кнутом и поехал прочь.

На стук из калитки вышла тоненькая курносая белица, выслушала Марго и молча проводила путников к маленькому, обособленно стоящему гостевому дому на два этажа. Кивнула мужчинам на один вход, помогла Маргарите добраться до другого.

– А матушка Фэврония здэсь? К нэй мы. С важным дэлом, – Маргарита замерла, ожидая ответа.

– В Симферополь уехала матушка. К среде обещалась быть. Придется вам, господа погодить день-другой.

Марго еле сдержала стон отчаяния. Однако поднялась за белицей по скрипучей лестнице наверх и послушно заняла комнату, обставленную так скудно, что правильнее было бы назвать ее кельей.

– Вода в колодце, на улице. Холодная, но хорошая. Хорошая вода. Скажите, вам погреют. Помоетесь. Чаю попьете. И три источника есть святых, только для этого вам надо в сам монастырь. А мужчинам вашим туда нельзя. Ну, разве что игуменья распорядится. Так хотите?

– Нет. Я лучше в гостиницэ побуду.

Маргарите отчего-то было неуютно здесь, в этом чистом, тихом, но мрачном месте. Казалось бы, должна она была почувствовать облегчение или, может, благодать. Однако ей, наоборот, хотелось поскорее убраться из монастыря как можно дальше. Хотелось ей вернуться в шумный искрящийся рекламой Париж, хотелось снова стать молодой и желанной. Такой, какой была она тогда, когда весь мир знал ее как Мату Хари – великую Мату Хари.

– Вы ведь не православная будете? Нет? – белица положила на железную узкую кровать чистые штопаные полотенца.

– Нэт. В Бога я совсем не вэрю! Бога нэт!

– Это ничего. Это бывает. – Рассмеялась белица. Курносый ее нос весело наморщился. – А по утрам сюда деревенские носят яйца, молоко. Дорого, правда, но вы пробуйте сторговаться. Вам кушать надо. А пока на кухне можно хлеба найти. И чаю. Даже сахар есть из старых запасов. Попросите – там девушки нальют. А хотите если, у нас тут и больничка своя имеется – правда, там сейчас тифозные, да раненые. А, вообще, баню вам надо. Баню... Баня из вас всю хворь вымоет, сестрица. Баню и спать.

Белица ласково погладила Марго по руке и ушла – тихая, тоненькая... похожая на чистый лесной ручеек. Марго легла как была, в мужской грязной одежде, на кровать лицом вниз. Глухая какая-то больничная тишина закладывала уши, и только в углу под полом время от времени шуршали крысы. До среды оставалось целых три дня.

За три дня ничего ни в состоянии Маргариты, ни в отношениях между всеми ними не изменилось. Красавчик, скучающий от безделья, каждый день обследовал округу. Добрался и до стоящей чуть выше по холму деревеньки, обошел несколько раз вокруг монастыря, заглянул в совсем еще новый каменный собор и тут же вылетел вон, напугавшись сперва черных, скрючившихся на полу женских фигур, а потом похожей на ворону монашки, что крикнула ему что-то по-русски и страшно замахала руками. Потом Генри прошвырнулся по солидному, прежде обжитому, а теперь полузаброшенному монастырскому хозяйству. Склады, пустые конюшни, кузня... В открытой настежь кузне Красавчик полюбовался наковальней, отыскал в куче хлама молот, попробовал на вес. Ощупал горн, подивившись мудреному устройству. Потом присел на деревянную скамью напротив монастырских ворот, с любопытством глазея на монашек, что бегали туда-сюда по своим делам. Одна пухленькая чернушечка показалась ему вроде как не чужой, но она так быстро шмыгнула обратно в калитку, что он не успел толком ее рассмотреть.

– Слышь, Креветка, надо завязывать с этими монастырями, монашками... Вон уже чудится всякое. Мне бы сейчас к Бет, к моим девчонкам! Тебе оно не понять, а я скучаю. Двигать нам с тобой отсюда пора. Ты как думаешь, если наша Маргошка того... скопытится, мы без нее найдем, куда себя приткнуть? Я так думаю – да.

– Плохой больной ханым Маргарит нам много нужный. Очень много нужный. Голова Маргарит есть, – Креветка постучал себя пальцем по лбу.

– У меня, выходит, нет голова, – погрозил пальцем Красавчик. – Вот мне знаешь, что? Вот досадно мне до чертиков, что Ходуля наш кочевряжится! С ним вместе мы бы натворили таких дел!

– Ждать немножко Красавчик бей эфенди, – залился смехом Креветка. – Английский Ходуля много медленно долго думать – потом «да» кивать. Вместе охота ходить.

– Ты бы уже по-человечески научился говорить. «Да кивать», «вместе ходить»... – пожурил Красавчик друга, но тем, что ему только что сказал Креветка, остался доволен. Креветке Генри Баркер верил. Во-первых, потому что он еще ни разу за это время не ошибся. А, во-вторых, потому что карлики, как известно, могут видеть будущее. По крайней мере, так считала Ма. А в таких вещах Генри ей привык доверять.

– Ждать немножко...

– Знаешь, что еще думаю? – Красавчик так бессовестно скучал, так не хотел возвращаться в холодную монастырскую гостиницу, где в квадратной продуваемой сквозняками комнате, кроме него, Ходули и Креветки на постое находилось еще четверо, что готов был сидеть тут до бесконечности и трепаться с лилипутом. По крайней мере, Креветка его понимал и не отделывался короткими предложениями, как Ходуля. – Думаю отдать ему Моржа... Мне он сейчас ни к чему, а Ходуле вроде как трофей. Вроде как не с пустыми руками.

– Не надо... Ждать немножко. Чуть-чуть.

– Или думаю, – Красавчик размышлял вслух, – пусть Марго возьмет у монашки эту свою Гусеницу, сделает с ней, что надо, и пусть тоже Ходуле отдаст. И Бабочку свою... И хрен с ними – ну заберут их себе чертовы англичане, так не кончится же на этом свет! И предметы не кончатся.

Креветка тихо посмеивался.

– Чего ржешь... Ну чего ты все ржешь и скалишься, как нигер? – Красавчик потянулся и крякнул: – Ну, треплюсь я от тоски. Но ведь смотреть на него сил моих никаких нет. Весь измучился. Девчонка эта его еще сильно подкосила. Эх, Креветка, все беды из-за них, из-за девчонок. Ты смотри мне, не вздумай влюбиться – не хватало мне еще тебя потерять. Тоска! Какая ж к шарам собачьим тоска, у Капусты и то веселее было. Там хоть кошки орали. Слушай, брат... А нарой мне, что ли, где-нибудь чистой бумаги – помалюю маленько цацки, чтоб время зря не терять.

Чистый блокнот и карандаш оказались на коленях у Красавчика ровно через секунду после того, как он закончил фразу. Хмыкнув, Генри проверил пальцем грифель, поморщился и провел первую линию. Линия была похожа не то на волну, не то на червя...

– Гусеница... – подсказал Креветка.

– Да зачем?

– Гусеница, – Креветка умел быть настойчивым.

– Уговорил! Поглядим, что там за такая Хранительница Феврония, аболиционисты ее бабушку дери!

Келарша Феврония вернулась в Топловское в среду, как и было обещано. Об этом Маргарите сообщила все та же курносенькая белица. Забежала в обед и с порога крикнула, не заходя внутрь:

– Матушка Феврония-то надысь приехала. Что ей сказать-то, сестрица? Кому она понадобилась?

– Скажитэ... Скажитэ, что здесь кто-то, кому очень нужна Гусэница.

– Чего? – вылупилась белица, решив, видимо, что странная барынька бредит.

– Скажитэ, что здесь ищэйка... Тот человек, англичанин... которого она отправляла в Москву. Черт вас побэри, просто скажитэ, что ее давно уже ждут! Бэгите же! Что вы тэлитесь, как овца!

От крика Марго белица вздрогнула и припустила прочь, видимо, полностью уверенная, что кто-то здесь сошел с ума. И этот кто-то точно не она. Марго, кряхтя, поднялась, села на кровати, сложив на коленях дрожащие руки. Нужно было срочно послать кого-нибудь за Артуром, но у Марго внезапно закончились все силы и даже крикнуть, чтобы ее услышали в коридоре, не получалось.

– Где он? Где ищейка? Кто вы? Он нашел московские предметы? Забрал? Почему он здесь? Почему еще не в Стамбуле? – стремительная, огромная старуха в коричневом обыкновенном пальто появилась в дверях. – Он давно уже должен был передать предметы своим! Где он?

Это было неожиданно, странно – Марго ждала увидеть монахиню, одетую по правилам в рясу, камилавку и наметку, но перед ней стояла обыкновенная крупнолицая крестьянка, и даже платок был подвязан небрежно, так что из-под него выбивались на лоб седые жесткие волосы.

– Здэсь он... Он здэсь, остановился в лэвом мужском крылэ. Вы хотитэ – пошлитэ сэйчас за ним, он все вам пояснит... Я бы сама сходила, но вот... видите сами. Я нэ здорова.

– Вижу, – келарша, не мигая, уставилась Маргарите прямо в глаза. В сине-зеленые, давным-давно уже окончательно изменившие свой цвет глаза. Спроси кто-нибудь Марго, какие у нее глаза на самом деле, она бы затруднилась вспомнить. – Ты сейчас «под предметом»? Под каким? Давно ли он у тебя?

– Нет. Бабочка. Двэнадцать лет. Мое имя...

– А. Вон ты кто будешь. Знаю я, как твое имя. И как ты Бабочку получила, тоже знаю, – отмахнулась Феврония. – Получила и получила. А что же от меня тебе понадобилось? Какой от меня тебе теперь прок? Соборовать тебя, вроде, еще рано, да и не по должности мне.

– Гусэница, прошу вас, матушка... – внезапно рухнув на колени, Маргарита поползла вперед. Добралась до ног монашки, обхватила их обеими руками, и подняла кверху лицо. – Умоляю. Дайте мне ее. Не навсэгда, на один раз. Клянусь, я вэрну ее вам сразу же. Дайте мне ее. Дайте мне жизнь! Я знаю, на что способен этот прэдмет. Умоляю! Матушка!

– Гусеница? Да погоди ты цапаться мне за пятки, точно юродивая. Откуда ж она у меня? Сроду не водилось... С чего ты это взяла-то, милая? Кто тебе такое только сказал? – недоумение и даже испуг в голосе келарши были таким искренним, что Маргарита застыла, не решаясь ни пошевелить рукой, ни молвить больше ни слова.

Дощатый, струганый пол был так близко, что она различала каждую трещину, и дорожки короеда на сосновых досках, и ржавую шляпку гвоздя.

– А гдэ же тогда она? – выдохнула Маргарита, лишь бы не молчать. Молчание было совсем невыносимым.

– Гусеница чертова не здесь! Нет ее тут ни хрена! Гляди! – Красавчик бесцеремонно ввалился внутрь, размахивая обрывком бумаги. – Ходуля снова облажался! И тебе, подружка, похоже, в самом деле кранты! Опа... Простите, мэм.

Из прокусанной насквозь губы текла тонкой струйкой кровь. Маргарита вытерла рот и еще раз поднесла к глазам небольшой рисунок, что только что отдал ей Красавчик. Металлическая Гусеница пряталась под воротником очень худого, измученного человека с цепким внимательным взглядом темных глаз. Мужчина сидел возле распахнутого настежь окна, за которым отчетливо виднелся силуэт часовой башни красного кирпича.

– Кто это? Вы... Вы нэ знаете, кто этот человэк? Он вам знаком? Где это?

Хранительница Феврония осторожно взяла из пальцев Маргариты набросок, достала из кармана очки, медленно водрузила их на нос. Пожевала губами. Покачала головой.

– Знаю, милая. Отчего ж не знать. Его... ирода все знают. Это Феликс. Железный Феликс. Господин, стало быть, Дзержинский. Это, стало быть, Москва.

Маргарита сидела на полу, задрав голову к потолку, и выла по-звериному. Смотреть на нее было страшно, жалко, и Красавчик, не выдержав, отвернулся к стене.

Вбежал в комнату Креветка, сразу же за ним вошел бледный, осунувшийся Артур.

– Я ошибся, Маргарита... Простите! Я страшно ошибся!

Она кинулась к нему с проклятиями, но на пути очень вовремя оказался Красавчик. Маргарита ударилась в его грудь и осела обратно на пол. Попробовала засмеяться, но вместо смеха получился клекот. Попробовала заплакать, но слез не было.

– Как же ты так, Ходуля? Как же ты так...

– Я же видел, Генри... Видел Хранительницу, – Артур поприветствовал Февронию быстрым почтительным кивком, но не дождался ответного приветствия, тут же повернулся к Красавчику и сквозь зубы продолжил: – Она была тогда у Менялы. За полчаса до меня точно была. В восьмом. Меняла тогда обмолвился, что Гусеницу только что забрали русские. Что я мог подумать? Только то, что она ушла Хранительнице в Топловское.

– А больше там никого не было? Ну, может ты кого не заметил? Думай, Ходуля!

– Там был... Был Бессонов! С Райли! Там тогда был Бессонов! Я заметил его на рынке, но, разумеется, внимания не обратил. Откуда мне было знать! А выходит... О черт! Так вот что за предмет он дал Феликсу. Гусеницу!

– Мда... И что теперь, друг Ходуля? Заказывать Маргоше оркестр? У нас, Ходуля, между прочим, были с ней кой-какие планы, если ты помнишь. Она, конечно, не та женщина, на которой стоит жениться, но все же... – Красавчик прошел прямо к кровати, сел на нее и тяжело замолчал, оглядывая присутствующих. – Нет! Ну вы сами подумайте. Обратно в Москву, туда-сюда, пока там этих комиссаров как следует прошмонаешь – полгода пройдет... Выходит, оркестр... Эээх.

– Оркестр... – грустно выдохнул Креветка. Присел на корточки возле Маргариты и осторожно вытер ей рот рукавом пиджачка.

– Есть выход, – говорил Артур не то, чтобы уверенно, но все-таки все замолчали. И даже старая келарша наконец-то посмотрела в его сторону не без насмешливого интереса.

– Валяй! То есть тебе уже никто особо не верит, Ходуля... уж больно у тебя все через... ну, через разное. Но валяй. Мы тут все слушаем.

– Хроноспазм, Генри! Галлипольский хроноспазм. Я точно знаю, где он находится. В пятнадцатом там был мой полк. Отсюда до Галлиполи четыре дня пути, если повезет. И если у нас выйдет быстро отправить Маргариту в хроноспазм, то у нас появится время на поиски и добычу Гусеницы. Сколько угодно времени...

– Тааак... – Красавчик хитро прищурился. – Есть два вопроса. Что за дрянь этот хроноспазм? И у кого это у «нас»?

– У нас с вами, Генри! Начиная с этой минуты, я в деле! С вами!

Все-таки Ма Баркер права – карлики умеют предсказывать будущее. И вообще, иногда имеет смысл просто подождать, чтобы все встало на свои места, пошло своим чередом и чтобы...

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

ВОПРОСЫ АВТОРУ ОБ «ОХОТНИКАХ 2»

Лариса, говорят, эта книга далась вам тяжелее, чем предыдущая... Если так, то чем это обусловлено?

Написание вторых «Охотников» я могу сравнить разве что с созданием Франкенштейна. Не в том, смысле, что книга получилась «не слишком» живая, а в том, что каждый отдельный эпизод, каждый диалог писался с колоссальным трудом, и почти без драйва. Впервые в жизни я осознала, что авторский труд – очень тяжелый. Это не «сел и погнал». Это ежеминутная... ежесекундная работа.