Текст книги "Ростов. Лабиринт"

Автор книги: Лариса Бортникова

Соавторы: Александра Давыдова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава девятая. Утро

Туда-сюда. Из угла в угол. До двери и обратно к окну. Как демон, когда он голоден или злится. Присесть на неразобранную кровать. Упасть носом в подушку. Сон не идет. Нет сна, нет и не будет. Какой тут сон после всего? Завтра, точнее, уже сегодня в школе, как вареная луковица, будешь сидеть, тупить и хлопать глазами. Первым уроком физика. Физичка – высушенная стерва. Любит докапываться до несделанной домашки. Вскочить. Метнуться к столу. Цапнуть учебник. Отбросить в сторону – все равно ни слова не понятно, а формулы выглядят бессмысленнее китайской азбуки. Распустить волосы – от резинки ноет затылок. Собрать в косу. И снова к окну, и обратно к двери. Из угла в угол, туда-сюда. Рассвет протискивается внутрь через неплотно задернутые шторы. Ветреный, багровый рассвет. На светлом ковре алая рассветная полоса. Кажется, это даже красиво. Можно ходить по кровавой дорожке. Туда-сюда. До двери и обратно. Распахнуть окно. Вдохнуть запах утреннего неба и сонной реки. Проглотить комок в горле. На часах без пяти шесть. Город дремлет. Ветер в трубах, редкие трели соседских будильников и кошки на помойках не в счет. Где-то по Первой линии едет мусоровоз, за ним джип – различать машины по звуку легко. Легче, чем кошек.

Карина привычно вслушалась в город. На Седьмой линии у кого-то работал телевизор, слышалась ругань. «Ты меня не любишь, уходи!» – «И уйду!» Звук разбивающейся посуды. Стук. Грохот. Поцелуй. Шепот. Кровь прилила к щекам. Иногда Карина ненавидела себя за умение слышать слишком многое. Она тряхнула головой, запрещая подслушивать, и «настроилась» на уличный фон. Все те же злополучные кошки. Ленивое тявканье соседского пса. Скрип тормозов. Быстрые шаги на Двенадцатой…

Скрипнула половица в доме – где-то за стенкой так же ходит дед. Спасибо ему, что ночью не стал ни о чем расспрашивать. Просто помог выбраться наружу, поцеловал в лоб и отправил наверх. Шепнул «все расскажешь, сначала успокойся» и даже не щелкнул по носу, как обычно. Понял.

Деду совсем не нужно знать о том, что произошло ночью в лабиринте. Что она натворила в свою первую ходку смотрителем! Какой страшный потерпела провал, какую неисправимую совершила ошибку, отпустив Макара. Пусть дедушка считает, что все в порядке и что его лусик не спит из-за ссоры с братом и встречи с «хозяином». Милый добрый дедушка! Если бы ты только знал!!!

Что ей теперь скандал с Робертом? Что ей дон Барбаро? Брат смирится, займется бизнесом семьи, как и отец, тем более что Роберт никогда не горел желанием следить за подземельем. Мэтр Барбаро? Он оказался галантен и забавен. Называл ее маленькой синьоритой и восхищался тем, как ловко она управляется с демоном. А уходя, галантно поклонился и послал воздушный поцелуй.

* * *

Карина опоздала на целых десять минут. Зачем она вообще полезла в дальние коридоры? Зачем взяла с собой Пахака?.. Низачем. Низачем, по привычке, как обычно… Растерянная, несчастная, она бежала так быстро, что едва не подвернула ногу на спуске. Первый раз за пятнадцать лет.

Венецианец прогуливался по тоннелю. Заметив бегущего рядом с Кариной Пахака, старик усмехнулся в усы и шагнул навстречу. В глазах – ни грамма испуга, скорее, интерес.

– Я – Карина Ангурян. Смотрительница. Новая смотрительница.

– Хорошо. Рад знакомству, маленькая синьорита. Иосафато Барбаро.

И ни вопроса – почему она, а не Роберт. Ни удивления, ни недоумения. Словно он все знал заранее. А может быть, и вправду знал? И если так, то был ли смысл лгать, что все в порядке? Что за последний год было десять проникновений, не обошлось без жертв, но тайна Лабиринта-на-Дону все еще остается тайной.

Лгать смысла не было, но Карина все же солгала. Точнее, скомкала правду, переведя разговор на утерянную черепаху. Удивительно, но мэтр не выглядел недовольным. Он покосился в сторону свернувшегося в клубок возле Карининых ног Пахака и пожал плечами, мол, если демон послушен, то и черепаха ни к чему. Карина хотела спросить, а как же потом… после нее? Тот Ангурян, что придет следом, – как он справится без предмета? Но дед предупредил, чтобы она не задавала хозяину вопросов. У смотрителя лабиринта есть право лишь на один вопрос или просьбу, и этим правом следует воспользоваться вовремя и верно.

– До встречи, маленькая синьорита…

– До свидания, мэтр Барбаро.

Воздушный поцелуй. Венецианец развернулся, и стена, словно послушная его мысленному приказу, ушла под землю. Это был миг, когда Карина еще могла окликнуть Барбаро и признаться, что полчаса назад она отпустила из лабиринта чужака. Не просто чужака – врага, сына врага и внука врага. Но девушка смотрела на крепкую стариковскую спину и молчала.

Потом Карина бродила по лабиринту около часа, пытаясь привести мысли в порядок. Демон весело трусил рядом.

– Что будет? Что теперь будет, Пахак? Что с нами всеми станет? Он же… Макар же все видел. Тебя видел! Меня! И черепаха у него? Что делать? Ну… А если он растрезвонит? Если расскажет своим?

– Хихи.

– Не смешно!

* * *

«Все расскажешь, сначала успокойся», – шепнул дед. И даже не щелкнул внучку по носу.

Дедулечка миленький! Знал бы ты, как хочется прижаться к тебе и все-все рассказать! Но как? Как? Как признаться, что твоя Королева Червей, твой лучик-лусик только что взяла и предала всю твою жизнь? Весь твой и свой род?

Прозвенела ранней побудкой «Нокия». Карина нажала на отбой, плюхнулась в кресло и воткнула наушники. Загудели басы – тягучая, пробирающая до костей музыка снова напомнила о случившемся. Закрыв глаза, Карина пыталась хотя бы на секунду перестать думать, но перед ней стояло изумленное, испуганное лицо Макара, а в голове звучал его вопрос «Кто ты вообще такая?».

Я? Я – предательница! Я могла бы стать смотрителем ростовского лабиринта, но стала…

– Надо поговорить.

Ей показалось, что она наконец-то заснула и видит кошмар. И лучше, если бы это действительно был сон.

– Макар? Ты?

– Он самый. С этим разобрались. А вот кто ты такая?

Шорох ловко перенес тело через подоконник и остался стоять на месте, уставившись на Карину холодным взглядом. Он выглядел взъерошенным, злым и все же невероятно красивым, может быть, даже красивее, чем прежде. Эта странная и страшная ночь словно добавила ему мужества. В волосах запуталась и поблескивала паутина. Царапина на щеке перестала кровоточить, но от нее к уху шли подсохшие бордовые полосы – видимо, когда Макар стирал кровь рукой. Темные брови сдвинулись к переносице, а глаза… глаза были уставшие, грустные и… разноцветные.

– У тебя от черепахи радужка цвет поменяла. Так всегда от предмета. Видел?

– Кто ты такая? – упрямо повторил вопрос Макар.

– А ты еще не догадался?

– Ну то, что ты Ангурян, я догадался. Адрес, как видишь, нашел…

– Тогда что тебе еще нужно?

– Все остальное.

Карина поднялась, обогнула круглый стол и оказалась прямо перед ним. Пожалела, что стоит босиком – ведь даже задрав подбородок, она смотрелась рядом с ним дюймовочкой. А именно сейчас ей было важно, чтобы Шорохов раз и навсегда въехал – она его не боится.

– Про адрес ты соврала, про телефон тоже… Про имя?

– Меня Карина зовут.

– Карина, значит…

– Я не врала, просто… – Голос дрогнул, она опустила взгляд и уставилась Макару куда-то в шею.

– Что? Без песика ты уже не такая смелая, а? Карина Ангурян?

– Это не песик, идиот! Это демон! И если бы не я, ты бы тут не выеживался. Тебя бы сейчас со стен соскребали! – Обида за Пахака и то, что Макар не понимает и вряд ли поймет, что она для него сделала, заставила ее вздернуть подбородок и уставиться прямо в глаза Макара.

– Ну, положим, это мне тоже ясно. Неясно все остальное.

– О господи… Что остальное? Что? – застонала Карина. – Иди отсюда, Макар, и забудь то, что видел! И демона! И лабиринт. Просто забудь. Да, я врала! Но поверь мне сейчас, будь человеком! Не лезь! Если хочешь жить – не лезь! Оставь нас в покое! Меня оставь в покое! Вали, куда ты там собирался. В Сорбонну? В Оксфорд свой? Подальше вали! И забудь!

– Уже бегу, – жестко прервал ее Макар. – Значит так. Или ты все мне рассказываешь, или…

– Что? Расскажешь отцу?

– Например.

– Давай. Расскажи! Соберите армию, пусть лезут. Ты видел, что там внизу? Подгоняй своих. Покорми Пахака!

– А может, проще взорвать там все? А? Вместе с твоей зверушкой?

Карина аж задохнулась от возмущения. Ох, как она разозлилась. На него, на себя, на ситуацию, которая с каждой секундой становилась все безысходнее и все страшнее. И на то, что Макар не желал ее слушать и слышать, а с глупым мальчишеским упрямством требовал ответа. И на то, что она не представляла, что же ей делать дальше…

Макар шагнул внутрь комнаты, подошел к кровати и улегся прямо на покрывало. Наглый, злой и отвратительно красивый, он смотрел на Карину снизу вверх, уверенный в том, что она никуда не денется.

Мгновение на раздумья. Карина придавила наглеца коленом к подушке и направила острие ножа (спасибо деду за подарок) прямо в левый зеленый глаз.

– Дернешься – сдохнешь. Теперь понял? Я и без зверушки справлюсь с тобой, Шорохов!

– Смысл спасать парня, если собираешься его тут же угробить? – сдавленным, но все еще насмешливым голосом спросил Макар.

Карина вздрогнула, вспомнив свою же довольно неуклюжую шутку.

– Слушай. Последний раз прошу! Уходи, а! Просто уходи. И пообещай, что все забудешь. Или я сама тебя найду и убью.

– Боюсь, все забыть не выйдет! – Он медленно положил ладонь на ее руку, держащую нож. Спокойно. Зная наверняка, что она не ударит. – Вот это, например.

У Карины закружилась голова. Она сама не сообразила, как и почему ослабила хватку и как так вышло, что его лицо оказалось сверху, а его губы на ее губах. Не поняла, почему, когда Макар ее отпустил, она засадила ему левым кулаком в челюсть.

– Ух ты! Круто! – рассмеялся Макар, хватаясь за лицо.

– Тише ты! Еще не хватало, чтобы сюда кто-нибудь зашел… – замахала руками Карина, отпрыгивая назад, словно испугавшись, что Макар даст сдачи.

– Садись и слушай… – послушно перешел на шепот Макар, – и поправь меня, если я ошибаюсь.

* * *

И снова туда-сюда, как растревоженный Пахак. От двери до окна и обратно. Кусая губы и теребя косу. Глядя в пол перед собой, чтобы не таращиться на Макара, который устроился на полу возле кресла и несет такое, что нужно немедленно звать деда и принимать меры. Хотя… Меры следовало принять уже давно.

– …это какие-то адски древние планы. Кажется, еще с начала двадцатого. Понятия не имею, откуда они у нас. Короче, батя их передал спецам. Ну, там дедок из Питера был один, маркшейдер, и дядя бородатый – москвич. Типа диггер. Батя хотел, чтоб спецы проверили, что и как внизу. Психанул, когда ему не дали метро строить, вот и сунулся сам. Решил разузнать, почему проект зарубили. Думал, может, там бункеры, и поэтому администрация бузит. Батя у меня – рисковый, ему ж плевать: можно, нельзя. Он как танк.

– Угу. Мои такие же. – Карина, устав ходить, села у батареи так, чтобы видеть Макара, но ни в коем случае не находиться ближе чем за три метра. Шорох понял, усмехнулся и продолжил:

– Залезли под землю трое. Вылезли двое. Теперь-то я знаю почему… Этот твой, как его?

– Пахак?

– Ну да. Пахак. В общем, диггеры сказали, что больше не пойдут ни за какое бабло. И чтоб мы тоже не совались. Толком не впилили, конечно, что там за фигня, но обгадились. Пахак, значит? Симпатичный зверек.

– Я привыкла. Мне он в самом деле кажется милым.

– Ну да… – Макар дотронулся пальцем до царапины на щеке. – Действительно. Домашний любимец.

– Ладно. Дальше давай.

– Ну а чего дальше? Дальше батя решил пока забить на метро. А я…

– А ты решил не забивать?

– Ну да, – улыбнулся Макар. И тихо, очень тихо добавил: – Сесть рядом можно? Или снова в челюсть?

– Можно. – Карина подвинулась. И покраснела.

– Качнул, короче, с батиного ноута те самые карты. Ну, там всякие еще записки, приписки. В библиотеке пару штанов протер. Дополнил кой-где. Там мало, но если все собрать – интересно получается. До кучи надыбал в сети квестовиков. Прикольные чуваки. И карты у них прикольные – девяносто процентов фуфла… Но что не фуфло, то здорово ложится на старинные схемы. Прям в тютельку.

– Знаю.

– Откуда? Ладно, не говори, если не хочешь. Потом.

Она почувствовала, как его колено коснулось ее ноги, и с трудом перевела дыхание. Отодвинулась в сторону сантиметров на пять. И еще раз. И еще. А потом двигаться оказалось больше некуда.

– Ты не можешь спокойно сидеть? – спросила, в тысячный раз покраснев. А когда он выдохнул «не-а, чего-то вот не могу», закрыла глаза и решила ни о чем больше не думать.

– …и вышел на Ангурянов… То есть на вас! А дальше ты знаешь.

Шумел за окном утренний Ростов. Спешил окунуться в октябрьский понедельник – суетливый и заполошный. Радовались высокому чистому небу чайки. Пожилой голубь, гуляющий по узкому карнизу мансардного окна, наклонял голову, пытаясь разглядеть происходящее внутри. Голуби известны своей любовью к созерцанию и философским настроем.

– Нам нельзя встречаться, – повторяла она между поцелуями. – Мы же враги! И вообще, вот это все… Это – нельзя! Ничего вообще нельзя!

– А мне плевать! – он заставлял ее замолчать до следующего вздоха.

– Нельзя. Я должна была тебя там оставить. Пахаку скормить. Или убить. Знаешь. Я ведь все еще должна. Нет. Ну в самом деле…

– Мне плевать! Убивай. Хочешь?

– Не хочу. Мака-а-ар. Погоди! Пообещай мне…

– Что?

– Пообещай, что уедешь? Что забудешь все, что видел внизу… И меня.

– Никогда. Не отпущу! Ясно?

Его пальцы крепко обхватили ее запястья. Она тихонько рассмеялась. Вывернулась в секунду. Откатилась вбок.

– Если я не захочу, меня никто не удержит. Меня же с пяти лет учили… Я же не просто так – я смотритель ростовского…

Прервалась, изменившись в лице. Села прямо. Пригладила распушившиеся волосы. Ладонями обхватила пылающее лицо. Проговорила очень медленно, чеканя каждое слово:

– Нам нельзя быть вместе, Макар. Я Ангурян, ты Шорохов…

– Что? Опять эта дебильная вражда? Семья на семью? Зуб за зуб, око за око? Верона? Средневековье? Слушай, Каринка, ты же понимаешь, что это полный бред. Фигня! Ну начнут предки выступать. Конечно же, начнут. Ну, поорут. Ну, устроят истерику. Мозги нам вынесут. И что? Возьмем да и свалим, в конце концов. Да плевать я хотел!

– Нет. Не в этом дело. То есть и в этом тоже. Но не в этом. У меня – долг!

– Карин…

– Нет, Макар! – Она оттолкнула его с такой силой, что он даже опешил. – Все! Вот сейчас все! Уходи! Мне вообще в школу пора!

Она вскочила, подбежала к окну, отдернула шторы. Спрыгнул вниз испуганный голубь. Курлыкнул так, чтоб всем вокруг стало ясно – он недоволен. В маленькую мансардную комнату ворвался солнечный свет. Яркий, бессовестный. Схватив со стола учебники, Карина торопливо принялась запихивать их в рюкзак. Книги летели на пол, раскрывались в полете, падали.

– Да не отстану я от тебя. Ты же в курсе. Я же Шорохов…

– Именно что! Шорохов. Ступай! Иди же! Или я брата позову.

– Вот сумасшедшая! Не позовешь ведь.

– Позову…

– Ну и зови. Пообщаемся.

Он уселся в кресло, закинул ногу на ногу и, весело улыбаясь, уставился на Карину. В кармане звякнул мобильник. Макар достал его и прочитал сообщение. Карина стояла рядом, опустив руки – в одной раскрытый рюкзак, в другой какая-то тетрадка. Кажется, по чертовой физике.

– Пожалуйста, – умоляюще протянула девушка и почувствовала, как подбираются к горлу слезы, которые она точно не сумеет сдержать. – Пожалуйста.

Макар ничего не ответил. Он, кажется, снова и снова пробегал глазами по высветившемуся сообщению и словно впал в транс.

– Макар…

Молчание.

– Что там? Что-то случилось?

Макар посмотрел на Карину как будто с удивлением. Словно он на мгновение забыл – где он, кто он и с кем.

– Цыба умер… – глухим голосом произнес Макар.

– Что? – Карина почувствовала, как по ее телу пробежал мороз.

– Цыба умер. Сегодня ночью. Пока я был там… Внизу. Мой Цыба умер! Гоха умер!

– Как? Как?

– Ка-а-ак? – Наверное, он хотел заорать, но голос сорвался. Захлебнулся где-то в легких. Макар тяжело встал. Не оборачиваясь, двинул к окну. И уже перенося ногу через подоконник, прохрипел: – Кровоизлияние в мозг. Та драка в субботу. Бобр… Убобрил твой Бобр моего братишку.

– Мака-а-ар…

Шорох был уже внизу. Скрючившись, словно у него прихватило вдруг живот, он побежал вдоль по улице, петляя, как раненый волчонок.

Глава десятая. Бобр

«Никто никому ничего не должен».

Роберт поставил в социальной сети новый статус и встал из-за стола. Потянулся, подвигал шеей. Вытащил из-под кровати старые гири – двадцать четыре кило каждая, положил одну возле левой ноги, нагнулся, схватился за чугунную рукоять, готовый принять вес на живот и спину. Выбросил руку с чугуниной вверх красиво, легко и сам собой залюбовался в зеркале.

Ноги качал уже двумя одновременно. Поставил на спину, придерживая с двух сторон. Присел десяток-другой раз. Потом лениво побаловался, ритмично подбрасывая гирьки в воздух и перехватывая уже у самого пола.

– Сынок, завтракать идешь? – Мама распахнула дверь, как всегда, без стука, помахала кофейником и, не дождавшись кивка, исчезла. Убедившись, что она не слышит, Роберт выругался вполголоса. За пять лет он отвык от «добрых» домашних традиций. В Нью-Йорке, в университетском уютном общежитии на пять человек, ничего подобного случиться не могло. Там каждый тщательно соблюдал свои границы и границы других, не позволяя и толики фамильярности. Это было правильно. Разумно. Целесообразно. Это было именно то, что абсолютно устраивало Роберта Ангуряна, – каждый в этом мире отвечает за себя и только за себя. Никто никому ничего не должен.

Роберт умел быть обаятельным и с легкостью приятельствовал с ровесниками. Но за двадцать один год жизни сперва в Ростове, потом в Нью-Йорке и снова в Ростове близкими друзьями так не обзавелся. Это было к лучшему – он не любил привязанностей. Привязанность так или иначе тащит за собой обязательства. А Роберт Ангурян устал от обязательств, не признавал их. Слишком часто ему в детстве напоминали про его великий долг, слишком часто тыкали носом в то, что он не сам по себе, но часть древнего рода со странным и утомительным прошлым. В шестнадцать Роберт Ангурян с радостью уехал из Ростова, втайне рассчитывая, что за пять лет его отсутствия что-нибудь изменится и ему не придется тащить на своей красивой, накачанной спине многовековое бремя. Но, вернувшись, обнаружил, что все осталось как прежде: лабиринт на месте, демон живее всех живых, и нужно принимать от деда дурацкую, бессмысленную эстафету по обслуживанию подземелья. Роберт не стал возражать, но и энтузиазма тоже не выразил. Он не любил подземелье, не испытывал никой гордости за маловыполнимую миссию, возложенную на семью, и рассчитывал однажды избавиться от лабиринта.

Он даже придумал и тщательно продумал как. Знай дед и даже отец, о чем в самом деле мечтает их первенец, вот бы они изумились. Метро! Ростовское злополучное метро!

Роберт пристально следил за тщетными попытками Шороховых протащить проект метростроя и понимал, что, когда придет время, он сделает все иначе! Лучше. Умнее. А полученные же с детства знания и навыки, диплом инженера-механика, а также отцовские связи и деньги станут основой его великих планов.

У Роберта Ангуряна имелись грандиозные планы на будущее, и он рассчитывал рано или поздно их воплотить.

Потеряв в драке предмет, Роберт огорчился. Но не потому, что без черепахи смотрителя из него не выйдет. Просто предмет был задействован в планах на будущее, и его утрата означала их пересмотр. Как и то, что глупая сестренка полезла на рожон и назвалась смотрительницей. Но и с этим он справится! Вот только умрет старый Торос, и тогда можно будет решить все вопросы и приступить к осуществлению мечты. Убедить сестру в том, что строительство ростовского метро неизбежно. Вынудить ее сообщить об этом хозяину (при слове «хозяин» Роберт всегда морщился), а тот пусть уже решает сам, как прикрыть свою подземную лавочку. Шесть веков – это чересчур для пахоты на одного работодателя. Вон американцы вообще говорят, что род деятельности следует менять раз в пять лет. А тут сколько раз выходит по пять? Ну? Сколько?

Роберт знал, что добьется своего. В конце концов, не какой-то там древний венецианец, не хихикающая плешивая тварь, а Роберт Ангурян станет хозяином подземного Ростова. Когда-нибудь он избавится от ненавистного лабиринта и от назойливых и не менее ненавистных Шороховых.

Роберт приосанился, широко, очень по-американски улыбнулся отражению и, «взяв в руку» фантомный микрофон, произнес: «И я, дамы и господа, как основатель Ростовского метрополитена, со всей ответственностью заявляю…»

– Бобр… Роберт! – в дверях, почему-то одетая по-домашнему, а не для школы, стояла младшая сестренка.

Роберт вскинулся – опять эта дурацкая привычка входить без стука. Надо поставить на дверь замок. Два замка. Разозлился он потому, что сестра могла увидеть, как он тут дурачится перед зеркалом, а меньше всего на свете Роберт Ангурян любил выглядеть дураком. Но, кажется, Карина ничего не заметила. Она была страшно растерянной и мялась на пороге, будто пыталась подобрать для разговора правильные слова, но не знала, с чего начать. Роберт мысленно позлорадствовал – видимо, сестренка по наущению старших пришла извиняться за вчерашнее и теперь страдает от уязвленного самолюбия.

В детстве Роберт мог неделями не разговаривать с сестрой, наказывая ее за малейшую провинность или непослушание. Однако младшая бестолковая сестра – одно. А смотрительница ростовского лабиринта, даже если ей всего лишь пятнадцать, – совсем другое. Ссориться с новой смотрительницей Роберту было совершенно не с руки, поэтому он сцепил зубы и доброжелательно кивнул.

– Каро! Что? Завтракать пора? Знаю – мать забегала уже. Сейчас спущусь. А ты как? Как встреча с хозяином? Знаешь, а я подумал тут – круто, что так вышло. Я наверху, как отец, ты внизу смотрителем – сработаемся на отлично.

– Нормально. Да… Сработаемся.

Голос у сестры был не спокойный, как обычно. Не дерзкий, как вчера вечером, не язвительный, как можно было бы ожидать, а какой-то погасший. Именно таким бесцветным голосом сообщают самые страшные новости. «А может, и не извиняться пришла», – мелькнула догадка.

– Что-то не так? – Роберт шагнул вперед. В голове его возник список всех возможных страшных известий, от скоропостижной смерти деда до прибытия в центральный офис налоговой инспекции, и Роберт не нашел в списке ни одного события, из-за которого бы мог огорчиться по-настоящему. Однако приличия ради он подпустил в лицо толику подходящего случаю волнения и тревоги.

– Цыба умер.

– Ох, ты. Какая жалость… Тьфу! Какой еще Цыба?

– Который в субботу был. Ну, который дрался. Полный такой… Друг Шорохова. Это – Цыба. И он умер.

– Э-э-э, – маска тревоги сползла, сменилась недоумением, а потом превратилась в брезгливую гримасу. – А мне-то с этого что?

– Так ведь это ты его убил, Роберт. – Карина уставилась брату прямо в глаза. – Я видела, как ты его двинул. Все видели.

– Погоди, погоди. Стоп! Ты что за фигню порешь? Жирдяй на своих двоих домой утопал.

– Кровоизлияние в мозг у него. От удара по голове. От твоего удара. И тебя… – Она набрала побольше воздуха и выпалила: – Тебя за это могут в тюрьму посадить!

– Что за чушь! Какой-то дохлый Цыпа… Я убил? Тюрьма? Откуда ты вообще это взяла?

– Я, – Карина схватилась руками за щеки, как будто пыталась удержать голову на плечах. И выдохнула тихо, но отчетливо: – Я не могу сказать…

– Начинается… Можно без этих дурацких секретов?

– Я просто знаю. Точно знаю, и все… Какая разница откуда?

– Откуда знаешь? – Роберт схватил Карину за плечи и грубо встряхнул.

– Мне сказали…

– Кто?

– Я не могу…

– Кто сказал? Если не ответишь, у тебя тоже будет кровоизлияние в мозг!

– Макар…

– Что?

– Шорохов…

Роберт оттолкнул сестру, будто она на его глазах превратилась в мерзкое чудовище.

– Шорохов? Ты что, общалась с ним?

В лице Роберта было столько презрения, что Карина рассердилась.

– Да, общалась! Только что! Он был здесь…

– Дрянь!

Пощечина была жесткой. Девушка приняла удар с открытым лицом, хотя Роберт знал – закрыться и уклониться сестре ничего не стоило. Щека ее распухла, покраснела, но она даже не вскрикнула. Стояла прямо, вытянувшись и зажмурившись, будто солдатик-дезертир перед особистом.

– И давно вы с Шороховым… это? Дружите? – саркастично протянул Роберт. – Может, красавчик и в субботу к тебе приходил, а я не въехал? Что? К тебе?

– Нет… Мы только вчера с ним познакомились. На ипподроме.

– Дрянь! С кем связалась!

– Что происходит? Роберт? Каро? – одетый по-офисному, в строгий синий костюм и белоснежную сорочку, вышел на шум отец.

– Ничего.

– Разве? – Роберт плюнул Карине под ноги и обернулся к отцу. – Держись крепче, отец. Наша свежеиспеченная смотрительница, оказывается, таскает к себе по ночам парней…

– Что?

– А теперь еще крепче держись. От нее только что вышел шороховский выпотрыш. И кто знает, что она ему натрепала! Девки-то в постели всегда болтливы.

– Ты уверен, Роберт? То, что ты сейчас сказал…

– Да ты сам спроси. Она особо и не скрывает.

– Папа!!! – взмолилась Карина. – Ничего не было! Мы случайно на ипподроме познакомились, а он с утра взял и в окно залез. Мы просто разговаривали, я тебе клянусь… Про школу, про музыку… Я же знаю, что можно говорить, что нельзя. А потом он ушел, потому что узнал – его брат двоюродный умер. Но не просто так умер – наш Роберт его убил.

– Оба в кабинет. И пока я не разберусь сам, никаких домыслов, – скомандовал Юрий Ангурян тихим, в общем-то обыденным голосом, но Роберт понял, что возражать бессмысленно.

* * *

Деда наверх вызвала мать. Старик пришел немедленно – в руках чашка кофе и трубка. Упал в гостевое широкое кресло, оставив Роберту и Карине выбор – или садиться рядом на диван, или стоять в разных концах кабинета. Они выбрали последнее. Зажалась в дальнем углу Карина, а Роберт так и остался возле двери.

– Повтори еще раз, Каро, – приказал отец. – Спокойно и последовательно.

– Полчаса назад… Макар Шорохов получил эсээмску, не знаю от кого, о том, что Цыба… Игорь Цыбин – его двоюродный брат – скончался в больнице. Диагноз – кровоизлияние в мозг. И теперь Шороховы считают, что это из-за той драки. И виноват наш Роберт.

– Кто считает? Младший Шорохов? Старший Шорохов? Цыбин? Менты? Врачи? Кто? – Отец умел, если надо, быть неумолимым.

– Не знаю. Макар вот точно считает…

– Ну-у-у, где щенок, там и остальные. Ясно, что просто так Шороховы этого не оставят. Они Ангуряна с радостью на зону упекут, – отрезал дед. – Я видел тот удар. Удивительно, что мальчишка прожил больше суток.

– Жирный сам полез. – Роберту все меньше и меньше нравилось происходящее, но он пытался бодриться. – Мне что теперь? Припаяют убийство по неосторожности? Неужели не отобьемся? Ну забашляем, кому надо сколько надо, и все. Что у нас, деньги кончились, что ли?

Дед, проигнорировав вопрос внука, подтянул к себе бронзовую пепельницу и принялся стучать об нее трубкой, выколачивая остатки табака.

– Юрий, ты навел справки? В ЦГБ звонил? В морг? В управление? Что говорят…

– Секунду… Звоню… Да… Спасибо, дорогой, в долгу не останусь. И что они? А похороны? Не слышу! В четверг? Да. Понял. Бывай. – Отец нажал на «отбой» и развел руками так, что всем присутствующим стало понятно – дела плохи.

– Ну что? – Роберт почувствовал вдруг, как заструился по позвоночнику пот. Похожее ощущение он всегда испытывал, спускаясь в чертов лабиринт. Паника, оттого что ситуация выходит из-под контроля и он ничего не может поделать. Ничего. – Что там?

– Игорь Иванович Цыбин. Скончался от кровоизлияния в мозг сегодня в ноль часов тринадцать минут. Кровоизлияние произошло в результате черепно-мозговой травмы. У ментов пока никаких заяв нет, но это дело времени. Шороховы не простят. Никогда не прощали. – Юрий Ангурян уткнулся глазами в ежедневник и что-то быстро туда писал.

– И что мне делать теперь? Что вы молчите? Вы что-то уже решаете?

– Жди, тхаджан. Отец думает, – осадил Роберта дед. – Наворотил ты дел.

Сестра переводила встревоженный взгляд то на отца, то на деда. Старик покрутил вересковую трубку в руках, со вздохом отложил в сторону и теперь тяжело молчал, наблюдая за сыном и полностью полагаясь на его решение. Все дела наверху велись Юрием Ангуряном, и старый Торос этого главенства не оспаривал.

– Что делать-то? – повторил Роберт.

– Тебе придется немедленно уехать из Ростова. – Отец решительно отложил ручку, ежедневник и снова взялся за телефон.

– Это обязательно? Я… Я, в общем, предпочел бы остаться. У меня планы. Из-за этих собак Шороховых все! Черт! Черт! – Он шарахнул ребром руки о дверной косяк и грязно выругался. – Когда ехать?

– Сейчас. – Дед окинул внука взглядом, в котором неодобрение мешалось с жалостью. – Ладно, иди собирайся. Юрий, ты уж займись. Отправь парня подальше. Так, чтоб Шороховы не откопали. Карина, а ты после завтрака ко мне. В школу сегодня не идешь. Джана!!! Джа-а-ана!!! Я же знаю, ты за дверью. Принеси мне еще кофе.

* * *

Роберт ждал от деда и отца еще какого-то слова, но в кабинете воцарилась тишина. Карина молчала. Стояла, опустив глаза в пол и ожидая разрешения покинуть комнату. Юрий словно не видел дочь – обзванивал бухгалтерию и банки, связывался с армянской общиной на Крите, чтобы те обеспечили сыну защиту, искал частный джет, опасаясь, что Шороховы могут поднять на ноги охрану аэропорта – тамошний начальник начинал когда-то в «Империи» Шороховых простым «десятником».

Роберт подождал две минуты и вышел.

Покидав в сумку кое-какую одежду – пару джинсов, футболки, университетскую толстовку и бомбер, – Роберт нагнулся и неожиданно для себя погладил гири. Старые чугунные гири, которые когда-то отдал ему дед Торос.

– Прощайте.

Он знал, чувствовал, что больше сюда не вернется. Роберт Ангурян – несостоявшийся смотритель ростовского лабиринта, неслучившийся отец-основатель ростовского метро – уходил из семьи навсегда.