Текст книги "Ростов. Лабиринт"

Автор книги: Лариса Бортникова

Соавторы: Александра Давыдова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Поздравляю тебя, Каро. А теперь ступай. Через десять минут собираемся внизу. Пора на ипподром.

* * *

Мама поджидала в коридоре, наверняка опять подслушивала. Карине захотелось, чтобы она обняла ее, погладила по волосам, пожалела. Но мать делано улыбалась и кивала, как китайский глиняный болванчик.

– Поздравляю. Поздравляю! Чудесная новость. Блестящая партия. Новый, богатый дом, а не эта… – у матери некрасиво заострился подбородок, – халупа.

– Это не халупа. Это! Мой! Дом!

Карина оттолкнула мать и помчалась вниз. Лестница… ступенька скрипучая, ступенька широкая, ступенька с трещиной, новая… и еще…

«Это мой дом, мой дом, мой дом», – шептала Карина, словно пыталась словами зацепиться за реальность, которая только что ушла из-под ее ног.

– Это мой дом!

Карина родилась здесь. Здесь выросла. Каждый порожек, каждая дверь, каждая ступенька… и скрипучая-певучая, и с трещиной, и даже две новые… были частью ее мира. Она знала, как поют медные трубы в ванной, как кашляет, жалуясь на возраст, духовка и как пыхтит в подвале котел. Она обследовала все тайные уголки от чердака до подвала, где в кирпичных прямоугольных нишах хранились пыльные бутылки с вином. Единственное место, куда ей нельзя было входить без разрешения, – дедова комната. Большая, разделенная книжными шкафами на две части, она выглядела совершенно обыденно. Узкая жесткая кровать, аккуратно застеленная пикейным покрывалом, рабочий стол, над столом любительский пейзаж и настенный календарь. Слева от стола – оконце в сад. Под ним громоздкая тумба, в которой лежат подушки. Две большие перьевые подушки, которые нужно обязательно вернуть на место. И потянуть за тайный рычаг дверцу, чтобы она плотно закрылась за тобой. Там, за подушками, за фанерным задником с остатками бумажного ценника «…руб. 45 коп.», и расположена стальная тяжелая задвижка, открывающая ход в лабиринт. Тесный, крутой спуск – ты не идешь, но почти соскальзываешь вниз по высоким ступеням, дальше коридор, больше похожий на кротовый лаз, и круглый каменный колодец. В колодце ниши числом пять, но только одна из них ведет в подземное царство.

* * *

– Дед! Дед! Ты слышал? Они выдают меня замуж. Я не хочу. Я хочу здесь, с тобой, с Пахаком. Я хочу быть смотрительницей, как бабка Ануш. Я могу, ты же знаешь. Я лучше Роберта. Деда, пожалуйста, открой!

– Знаешь, как по-армянски «мужество»? – Торос Ангурян распахнул дверь. Он был одет «для выхода», в немодном костюме, в шляпе, с палкой – похожий на уставшего волшебника. – Мужество! Ариуцюн! У тебя есть ариуцюн, Каро. Я знаю. Ты умеешь принимать свою судьбу и знаешь, что такое долг. Все Ангуряны это отлично знают. Поэтому успокойся и перестань плакать. Нам пора. Не хочу пропускать сегодняшние бега.

– Да, деда. Хорошо, деда. – Карина коснулась пальцами щек – они в самом деле были мокрыми. Надо же, она и не заметила, что расплакалась.

Глава четвертая. Ипподром

 
Никогда не влюбляйся в лошадь!
 

Это правило номер один в мире скачек, и всякий владелец рано или поздно усваивает его как дважды два. Лошадь – это не друг, не питомец и тем более не игрушка. В первую очередь это статус. Во вторую – деньги. В третью – это чертова куча проблем, начиная от аллергии, запалов и мыта и заканчивая раскапризничавшимся жокеем. И хотя для всего этого существуют ветеринар, массажист, конюх, тренер… все равно, хочешь не хочешь, приходится вникать в подробности, разбираться, психовать, выписывать счета и подбивать убытки. Скаковая лошадь – та еще головная боль, и никогда в жизни Сергей Александрович Шорохов не ввязался бы в это сомнительное предприятие, если бы кто-нибудь заранее разъяснил ему правило номер один. Никогда не влюбляйся в лошадь.

Вот только, когда к Сергею Александровичу впервые подвели Багета и сказали: «Гляди, Серега, какой муругий пацанчик тут хозяина ждет», он об этом не знал. Поэтому он посмотрел в веселые глаза молодого дончака, положил ладонь на крутой лоб с белым пятном в форме редиски и понял, что пропал.

Может, в нем всколыхнулась память предков – все-таки по материнской линии был Сергей Александрович из донских казаков. А может, просто не смог устоять против смышленого взгляда рыжего жеребенка. Но, так или иначе, два года назад Сергей Шорохов приобрел первую в своей жизни скаковую лошадь. Будь у него больше времени, он ночевал бы на конюшне, притулившись на куче ветоши в углу. Но как раз со временем у Шорохова отношения сложились суровые – бизнес съедал почти все. На семью оставалось, дай бог, несколько часов в неделю… и еще несколько часов на Багета. Каждый вечер, освободившись от поздних совещаний и встреч, Сергей Александрович заезжал в конюшню, где его ждал сонный сердитый конюх Дима. Багет обычно или дремал, стоя в деннике, или уже спал, поджав под себя тонкие породистые ноги, изредка прядая ушами и вздрагивая кожей.

– Хороши-и-ий мой… Ры-ы-ыжий. Мальчи-и-ишечка, – шептал Сергей Александрович Багету. Конюх Дима усмехался краешком губ. Он знал про первое правило. В выходные Шорохов обычно приезжал сразу после обеда. Иногда с семьей – женой и двумя сыновьями. Но чаще в одиночку. Стоял у ограждения и смотрел жадно и с завистью на скаковую дорожку, где Багета готовили к скачкам тренер и жокей. Сам Сергей Александрович ни разу в жизни верхом не ездил, не собирался. Отговаривался возрастом и тучностью. Вот первенец его – Макар… он бы мог, если б только захотел. Но здесь отец и сын, обычно единодушные, во взглядах расходились.

Макар отцовского увлечения лошадьми не понимал. Точнее, по-человечески, по-пацански понимал, конечно, но разделить готов не был. Он честно пробовал. Даже пару раз забрался в седло, чтобы доставить старику удовольствие. Только никакого кайфа не получил. Сунуть в пасть Багету лакомство, потрепать по густой гриве, почесать белую «редиску» на лбу было здорово, но ездить верхом – увольте. Тем более что рост и комплекция по-настоящему жокействовать Макару не позволяли, а кататься для рисовки – девичья забава. Да и положа руку на сердце, всем Багетам мира Макар предпочитал свою машину. Лифтованная подвеска, шесть цилиндров, сто двадцать лошадей. Поехали! Грунтовку поизвилистее, покрытие похуже. Педаль в пол, музыку на максимум – и получаешь столько чистого драйва, что не нужны ни Кентукки-дерби, ни Аскот, ни, тем более, воскресные бега на городском ипподроме.

Однако пропустить эти скачки Макар не мог – сегодня бежали двухлетки, и среди них в первый раз Багет. Отец ночью не спал, ворочался. Поднялся с рассветом и рвался немедленно ехать на конюшни, как будто без него там все пойдет наперекосяк.

– Ты к забегу, гляди, не опаздывай. Смотри мне! Не прощу! Наследства лишу. – Отец сдвинул густые брови, а сын не выдержал – рассмеялся.

– Буду, пап. Не трясись ты так сильно. В полдень – как штык!

Макар едва не опоздал. Проводив отца на ипподром, отрубился и проспал до полудня, измучившись странными, рваными снами, в которых на него падали гранитные глыбы, сыпались лавины щебня и песка, а хихикающие черепахи в оранжевых жилетах предлагали прокатиться верхом.

В десять минут первого, кинув джип на стоянке, он пробрался сквозь толпу и направился к центральным трибунам, выделенным для владельцев лошадей и их гостей. В отличие от шумной и пестрой «галерки» вип-зона выглядела внушительно. Выходные костюмы на мужчинах, нарядные платья на женщинах. Драгоценности, перчатки до локтя и даже шляпки. Нет. Не Аскот, конечно, но всякому здесь было ясно, что местный бомонд относится к событию серьезно и не даст себя посрамить. При виде Шорохова-младшего заволновалась сидящая на нижних рядах «золотая молодежь» – Макара в городе уважали и любили. Он был прямодушен, честен, смел и, несмотря на то что батю его за глаза называли ростовским доном Корлеоне, никогда ни статусом своим, ни возможностями не кичился.

– Мак! Иди к нам!

– Сюда, сюда!

– Шорохов, але!

– О! Шорох собственной персоной! Тут девочки тебя заждались!

Макар, широко улыбаясь, отмахивался от окликов приятелей, но, услыхав последнюю фразу, притормозил и кивнул двум покрасневшим барышням в ярких платьях. Никого из этой компании он близко не знал – кажется, пару раз встречал в клубах, однако девушки есть девушки, а в семнадцать лет флирт – одно из главных удовольствий в жизни.

– Отлично выглядите.

Барышни вспыхнули еще ярче, Макар улыбнулся еще шире… и отправился дальше искать отца.

– Сын! Я здесь.

Макар лихо перескочил через метровую перегородку, разделяющую трибуны на «своих» и «чужих», едва не сбив охранника. Тот было схватил нарушителя за грудки, но сразу же узнал и приложил два пальца ко лбу, приветствуя.

– Привет, па. Как жеребьевка?

– Мы шестые. Фаворит – ангуряновский Артсиви. Черт бы его подрал! Идет по третьей. – Отец нахмурился и тут же напряженно уставился в сторону стартовых боксов.

– Ясно. А сами армяшки где? Что-то не заметил.

– А черт их знает. На конюшнях, может. Тьфу! Вспомни черта, так он и появится. – Шорохов-старший покосился вверх и влево. Еще секунду назад там крутился кто-то из городской администрации, но теперь три лучших места оказались свободными, а вдоль ряда, отодвигая самоструганой палкой ноги сидящих, шествовал сам Торос Ангурян. За ним следом шел его сын Юрий – сорокалетний изможденный человек с повадками сонной гиены. Завершал процессию Роберт. Выглядел он спокойно, но в каждом его шаге, в каждом взгляде чувствовалось напряжение, азарт и злоба.

Старый Торос мазнул взглядом по трибунам. Заметив Шороховых, еле заметно кивнул. Сергей Александрович ответил таким же сдержанным кивком и толкнул сына кулаком в бок. Макар, сглотнув подкатившую к горлу ярость, старательно нагнул голову и едва не взвился, наткнувшись на высокомерный прищур Роберта.

– Вот собака! – взвился Макар, увидев, как многозначительно Бобр трет шею, глядя прямо в глаза врагу. – Па. Армяшек пора кончать.

«Внимание, лошади в боксах!» – рявкнули динамики.

– Не сейчас.

Отец побледнел, нагнулся вперед. А когда лошади вырвались на дорожку, вскочил и, схватившись руками за голову, принялся подпрыгивать, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. Галстук сбился набок, манжет рубашки расстегнулся, дорогая запонка упала на бетонный пол. Макар подобрал запонку и осторожно положил ее в карман отцовского пиджака.

«Впереди кучно. Вперед ушел Артсиви. Замыкает скачку Багет».

– Привет. Я так понимаю, Серегу лучше сейчас не трогать, – подошел сзади Цыбин Иван Иванович – родной Макаров дядька по матери, отцовский названный брат, первый зам и самый надежный соратник.

– Ага. А чего Цыба… Чего Игорь не пришел? – Макар удивленно огляделся в поисках друга.

– Давит на массу. Не добудился с утра жиртреста, – хохотнул Иван Иванович. – Где таскались вчера, черти?

– Да так. Гуляли.

– Ничего себе гуляли. У Гошки треть морды опухла.

– Ого! Ну, проведаю вечером. Скажи тете Оле, пусть пирожков напечет.

– Не до пирожков сейчас. Но ты забегай.

Иван Иванович втиснулся на свободное место. Любитель лошадей, в молодости бывший жокей – это он сосватал Шорохову коня. Своих скакунов Цыбин не держал, тотализатор не жаловал, но азартнее его болельщика не было. Не пропускал ни одного забега, звал конюхов по имени-отчеству и мог на спор перечислить всех чемпионов за последние пятьдесят лет. Но сегодня Иван Иванович, кажется, был взволнован вовсе не скачками. Он даже не смотрел на дорожку, сидел, уставившись тяжелым взглядом себе под ноги и жуя кончик густого уса.

«Участники входят в правый поворот. Вперед вырывается пятый номер – Киргиз. Вторым – Артсиви. Третьим – Вереск. Сразу за ним – Багет».

– Багет! Багет! Давай, милы-ы-ый мой! – не выдержал Шорохов-старший и все-таки завопил, затопал ногами и даже не заметил, как двинул локтем какую-то мадам, разряженную не по погоде в норковый палантин.

Макар засмеялся: он любил, когда отец был такой – по-мальчишески дурной и веселый. Вскочил, сунул в рот два пальца, засвистел громко и заливисто. И почувствовал, как отец одобрительно касается своим плечом его плеча. Шороховы… Макар и Сергей Шороховы – всем бандам банда! И никаким Ангурянам с ними не справиться. Ни за что.

– Дава-а-ай! Дави на газ! Жми, рыжий! Жги! Шевели поршнями!

– Багет! Ба-гет! Ба-а-а-ге-е-ет!

«Пятьсот метров пройдено за тридцать четыре секунды».

«Багет вторым».

«Первым Артсиви».

«Багет обходит Артсиви».

Цыбин все так же сидел, разглядывая что-то у себя под носом, и, казалось, даже не слышал, как ревет ипподром. Как крики радости от близкого успеха сменяются стонами отчаяния и снова переходят в неудержимый восторг. Как дрожат трибуны, не то от топота тысяч ног, не то от самой атмосферы азарта и ожидания победы… или поражения.

– Не слыхал? Отец с утра в мэрии был?

Макар сообразил, что дядька уже секунд пять дергает его за штанину, пытаясь обратить на себя внимание. Надо же! Он и вправду увлекся скачкой. Конечно, это не стритрейсинг по ночному городу, но тоже бодрит!

– Что? Где? Когда?

– В мэрии. С утра. Насчет стекольного.

– Понятия не имею, но вообще вряд ли. – Макар пожал плечами и тут же забыл обо всем, разглядев, как знакомая морда с белой «редиской» на лбу сровнялась с караковым Артсиви, а потом и обошла его. И еще! И еще! И на полкорпуса… На корпус!

– Баге-е-е-е-ет!

Взревели трибуны. Вряд ли от радости – ставили-то в основном на фаворита. А вот Шорохов-старший, наоборот, вдруг замолчал. Словно понял, что может теперь даже шепотом спугнуть удачу.

«Первым – Багет».

– Ангуряны опять мутят.

– Дядь Вань, не слышу я… Что? Громче!

– Ангуряны, говорю, прут из всех щелей, а батя твой булки мнет! – Иван Иванович привстав, прокричал это прямо Макару на ухо, понимая, что до старшего Шорохова ему не достучаться – как ни старайся. – На прошлой неделе мукомолку увели, сейчас на стекольный нацелились. Про метро молчу.

– Стекольный? Это который в Кобяково?

– Он самый.

Макар присвистнул тихонько. Вот оно, значит, как. Значит, Ангуряны и до городища решили добраться. Но ничего, теперь он им покоя не даст. После того, что он видел сегодняшней ночью, не будь он Макар Шорохов, если не выяснит все до конца. Если не поставит жирную точку в вековой вражде – да так, чтоб Ангуряны этим жиром захлебнулись навсегда. Насмерть.

* * *

Про давние неурядицы между семьями Макар знал не так уж и много, но все же достаточно, чтобы ненавидеть Ангурянов с самого детства. Знал он, что закрутилось все в начале двадцатого века, когда прапрадед – тоже, кстати, Макар, – лихой ростовский парень, увлекавшийся модернизацией технологий, чем-то крупно насолил влиятельным армянам. Знал, что потом много лет прапрадед обходил Ангурянов стороной, лишь бы не попасться на глаза старой ведьме Ануш, поклявшейся извести Шорохова во что бы то ни стало. Знал, что прапрадед странным образом пропал в тридцать втором. Вышел, что называется, с утра покурить на завалинку… и поминай, как звали. Ходили слухи, что он утонул в Доне и не по своей воле, только доказать ничего не смогли – у всех Ангурянов было железное алиби, включая Ануш, которая умерла за месяц до исчезновения товарища Шорохова. Но крови армянам тогда попортили немало – Макаровы приятели по ночам ходили бить Ангурянам окна, а крошечную их ремонтную будку, что стояла на углу Садовой, взламывали раз десять – не меньше.

Прадеду Виктору Макаровичу Шорохову исполнилось тогда двадцать, он учился в Вольском летном училище, а его будущее выглядело светлым и большим, как небо над Родиной. Оно таким оставалось до самого тридцать восьмого года. В боях на озере Хасан лейтенанта Шорохова подбили, он дотянул до своих… но машину потерял и сам оказался серьезно ранен. Уже в госпитале случайно познакомился с земляком. Артиллериста звали Вачиком. Вачик Беспалый (у Вачика не хватало мизинца на левой руке и половины среднего на правой). Был он старше Виктора лет на десять, отлично играл в подкидного, любил выпить, побалагурить… И выслушать умел как-то по-особенному. Внимательно. Без соплей и советов. Но лишь тогда, когда прямо из госпиталя Виктора Шорохова забрали в особый отдел, а оттуда сразу под трибунал, летчик – теперь уже бывший – сообразил, что ему отлично знакома фамилия беспалого Вачика – Ангурян.

Прадеду исполнилось тридцать, когда началась Великая Отечественная. Летать ему больше так и не довелось. В штрафбатах не летают. Он вернулся домой в Ростов в сорок четвертом. Без ноги, с гармошкой и сделанной из немецкой гильзы зажигалкой. Первым делом побывал на кладбище у матери, а потом отправился своим ходом в Нахичевань. Там в покосившемся бараке он разыскал семью Вачика Ангуряна – солдатскую вдову… и двух пацанов – восемнадцатилетнего Ваграма и шестилетнего Тороса. Ваграм чинил чей-то примус, вертел его в руках (на правой не было половины среднего пальца, как и у его отца), а Торос крутился рядом.

Виктор Шорохов ушел тогда прочь, ни сказав ни слова. Напился вусмерть и орал «Шар голубой» до тех пор, пока его не забрали в комендатуру до утра. Как знать, сколько бы прожил он, таскаясь на костылях по привокзальным рюмочным, если бы не пригревшая его сердобольная буфетчица Вера.

В сорок пятом родился у Виктора и Веры сын Сашка… вертлявый пацан с русыми шороховскими кудрями, а в пятьдесят пятом Виктора чуть не посадили за поджог – на рынке сгорела армянская часовая мастерская, а на месте пожара нашли ту самую зажигалку. Спасла его инвалидность и то, что с неделю назад в пивной он жаловался на пропажу трофея, – дело закрыли. А на то, что Сашка Шорохов потом еще с месяц ходил, хромая, никто внимания не обратил. Мало ли за что может получить ремня десятилетний оболтус.

Александр вырос, как и все Шороховы, выбрал военную карьеру. Служил во Владивостоке, в Таллине, в Польше. В перестройку комиссовался и, вернувшись в Ростов, организовал с друзьями свою охранную фирму. Назвал с размахом – «Империя». Оттуда и пошло – империя Шороховых да империя Шороховых. Император да Император. Сначала прилепилось, а потом оказалось пророческим.

Ровно в те годы поднялись и Ангуряны. «Вылезли» из обычных часовщиков и автомехаников в бизнесмены, открыли сперва один сервис, потом другой. И утихшая было вражда вышла на новый виток. Девяностые прогремели бурно и страшно. Погиб в уличной перестрелке Ваграм Ангурян. Доказать вину «императора» так не смогли, однако шила в мешке не утаишь. По городу ходили сплетни. Все ждали, что Торос не оставит смерть старшего брата просто так. Однако случилось то, чего никто не ожидал. На забитой сразу после гибели Ваграма стрелке не случилось бойни, но было заключено перемирие. Что и как обсуждали заклятые враги, закрывшись от всех в тонированном джипе «Чероки», – тайна. Однако после этого почти двадцать лет прошли хоть и не в согласии, но в условном мире… Интересы кланов не пересекались, а сами «боссы» при неизбежных встречах вежливо кивали друг другу.

В нулевых Александр Шорохов неожиданно отошел от дел, передав «Империю» единственному сыну. Торос Ангурян сделал то же самое семью годами раньше…

Александр Викторович Шорохов – тот самый юный поджигатель, родной и обожаемый дед Макара – был до сих пор жив, здоров, проживал с супругой в Черногории и до сих пор писал письма вручную. Аккуратнейшим почерком. Без единой помарки. «Сергей. Пришли с оказией гречки и селедки в круглых банках. Прежде чем принимать какое-либо решение, подумай семь раз. Не горячись. К армянам не лезь. И Макарку держи в ежовых рукавицах». Дед не просто так это писал. Шороховская горячая кровь то и дело давала о себе знать. Сергей Александрович в свои сорок пять не научился толком контролировать ни гнев, ни радость. Умел со вкусом широко гулять, умел работать, как проклятый. В городе его за это любили… и ненавидели тоже за это. Это он – неугомонный и отчаянный – уже который год бился с администрацией за метро. Чертово ростовское метро, которое, словно зачарованный замок (хотя какой уж тут замок… скорее, подземелье), то появлялось, то исчезало с градостроительных планов. Шорохов поднимал на уши столичные связи, разыскивал специалистов, тащил в город старых метростроевцев, знаменитых геологов и маркшейдеров, доказывая на всех углах, что Ростову необходимо метро, что оно, черт побери, просто обязано здесь уже быть и будет… мать вашу!!! будет!

И почти же преуспел. Если бы не Ангуряны!

Армяне нарушили двадцатилетние перемирие. Да так подло… Ударили прямо под дых. Когда почти готовый – еще полгода, и можно начинать работы – проект строительства ростовского метро уже лежал на сукне у больших людей, в мэрию явился сам Торос Ангурян. И что уж он там делал, кому и сколько платил, что врал, чем грозил, что обещал – неизвестно. Но только проект зарубили! Не просто проект… мечту!

Мечту!!!

* * *

«Лошади идут очень кучно. Скачку по-прежнему ведет Багет!»

– А-а-а-а!

– Артсиви!

– Ба-а-агет!

– О черт! Багет! Что ж ты творишь… Ах!

«Споткнулся и потерял всадника шестой номер – Багет».

– Ешкин же кот! – Отец рухнул на сиденье и зажмурился, словно не желая верить в происходящее на поле.

– Да ладно, па. Ничего страшного. Не последний же раз бежим. Ну па-а-а! – Макар неловко обнял отца за плечи. Ему показалось, что тот плачет. По крайней мере плечи тихо вздрагивали. – Молодой еще. Жеребенок. Обтешется и всех сделает. Ты ж видел! Он шел первым. Впереди ангуряновского каракового. В следующий раз он их сделает!

– Все… Я в норме, сынок. Так. Психанул. А ты что колготишься-то, Ванька? Что стряслось? – Отец шумно выдохнул и вытер глаза рукавом рубашки. Быстро посмотрел на дорожку, туда, где позади остальных участников весело скакал Багет с пустым седлом. Нашел глазами жокея, убедился, что тот в порядке, и повернулся к Цыбину.

– Ангуряны стекольный на Аксае подбирают, – сперва зашептал, а потом почти заорал дядька, пытаясь заглушить вопли толпы.

– Артсиви! Арт-си-ви!

Макар покосился в сторону Ангурянов. Те сидели строгие, с каменными лицами, словно происходящее на поле их никак не касалось. И только во взгляде Роберта плескался злой азарт.

– Артси-и-и-иви! Ура-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а!

«Артсиви финиширует первым! Поздравляем владельцев!»

Поймав торжествующую усмешку Роберта, Макар не удержался. «Я тебя еще сделаю», – очень отчетливо одними губами произнес он. И незаметно для отца показал Роберту средний палец.

– Убью, – ладонь Роберта недвусмысленно скользнула ребром по шее. И еще раз. – У-бью!