Текст книги "Тайна трех подруг"
Автор книги: Лариса Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 6. Атлас, дом, воспоминания
Светка вошла в ростовский гостиничный номер с квадратной потрепанной книжицей в руках. Не разуваясь, улеглась поперек кровати на живот и принялась сосредоточенно перелистывать страницы. Найдя нужную, почти уткнулась в разворот носом и заболтала в воздухе согнутыми в коленках худенькими ножками, обутыми в бежевые сабо на высоком каблуке. Несколько великоватые, сабо постоянно грозили слететь с узких ступней и спикировать прямо в экран телевизора, но Светка каждый раз удерживала обувь на ногах путем сжимания пальцев и выгибания подъема.
– Что это у тебя? – не выдержала в конце концов Женя, пытавшаяся было поначалу сделать вид, что ее не интересует, чем занята сестра.
– Атлас автомобильных дорог.
– И где ты его раздобыла?
– Дал на время посмотреть один милый дядечка из перламутрового джипа.
– Ты опять вступаешь в разговоры с незнакомыми людьми?! Ну сколько можно тебе говорить! – взорвалась Евгения, которая все еще дулась на сестру после разговора в кафе. – И зачем тебе этот атлас? Решила путешествовать автостопом?
– Дядечка живет в нашей гостинице и едет к морю с девушкой, так что совершенно безопасен. А атлас мне нужен за неимением карты местности. Хочу попытаться отыскать тот городишко.
– Опять за свое?
– За свое, за твое, за наше, – пробормотала Светлана, не отрываясь от книжицы и продолжая болтать ногами. Некоторое время спустя она принялась тихонько напевать мелодию без слов и вдруг резко подскочила. – Есть!!! Слушай, это точно был Тихорецк!
– Так ты еще и не была уверена?
– Теперь – точно уверена! Я вспомнила, вспомнила! «На Тихорецкую состав отправится, вагончик тронется, перрон останется…» А с платформы говорят: это город Тихорецк! Ну, что ты на меня смотришь как на сумасшедшую? Во-первых, это крупная узловая станция, на которой останавливаются все поезда, в том числе и скорые. Во-вторых, там имеется автовокзал, с которого мы тогда и отправились на автобусе в Краснодар. А в-третьих, я всегда подсознательно чувствовала, что эта песня мне что-то напоминает, и только сейчас название города окончательно выплыло из подсознания.
– Ты в сознание с самого своего рождения не приходила, – вздохнула Евгения. Ей вдруг стало совершенно очевидно, что ехать в этот городок все равно придется, и она решила лучше уж сразу покориться неизбежности, чем сделать это после долгих уговоров и утомительного нытья сестры. Она подняла с кровати атлас, заглянула в него и сказала с сомнением в голосе: – Город довольно большой, согласно обозначению, более пятидесяти тысяч населения…
– Ну и что? – с горячностью отозвалась Светлана. – Какая разница, сколько там населения. Это в любом случае не Екатеринбург, который вытянут на десятки километров. Сколько там улиц, в этом Тихорецке? Десять? Двадцать? Да мы за полчаса пройдем весь этот городок пешком. Нам же надо только идти поперек улиц и смотреть на дома под номером «одиннадцать». И я узнаю этот дом!.. Слушай, я где-то тут поблизости видела железнодорожные кассы. Я сбегаю, а?
– Рассчитай только время так, чтобы мы прибыли в этот город твоих воспоминаний утром, а не на ночь глядя, – обреченно сказала Женя и добавила вслед уже выбегающей из номера Светке: – Атлас-то своему неопасному дядечке не забудь вернуть!..
Они сошли с поезда в шестом часу утра и вот уже третий час петляли по улицам городка, который оказался не таким уж маленьким, как представлялось, глядя на точку на карте, его обозначавшую. Энтузиазма у Светки заметно поубавилось. Если на вокзале она напевала: «Стена кирпичная, часы вокзальные», и решительно увлекала за собой сестру то в одну, то в другую сторону, то теперь ей было впору затянуть: «Платочки белые, глаза печальные». Но девчонке было уже не до песен – она выглядела растерянной и подавленной. Ни один из домов, числящийся под номером «одиннадцать» даже отдаленно не напоминал изображенного на детском рисунке. На одной из улиц одиннадцатой оказалась пятиэтажная хрущоба, на другой – между девятым и тринадцатым красовался двухэтажный особняк из итальянского кирпича под синей металлочерепичной крышей, на третьей нужного номера дома просто не оказалось, причем ничто не указывало на то, что он вообще когда-нибудь здесь был.
Часто для того, чтобы свернуть с одной улицы на другую, приходилось довольно долго шагать вдоль глухих заборов, за которыми разноголосо лаяли собаки. Такая роскошь, как асфальт, на некоторых улочках отсутствовала, и вскоре их уставшие ноги в светлых босоножках покрылись серой пылью, а головы начало припекать нещадно распалившееся солнце. Для уральских девчонок тридцать восемь градусов в тени не являлись привычными погодными условиями. Хотелось пить, а они как раз забрели в район, похожий скорее на деревенский, чем на городской, и никаких магазинов или киосков вблизи не наблюдалось.
– Черт, – тихонько выругалась Светка, споткнувшаяся о торчащий из травы металлический прут, – хоть бы карту города, что ли. Понятия не имею, где мы находимся, а главное, куда теперь идти. Но мы ведь еще не все улицы обошли, правда?
– Не знаю, что мы обошли, а что – нет, но у меня нет уже никакого желания без толку стаптывать подошвы. Давай-ка выбираться отсюда и двигаться в сторону вокзала, – сердито отозвалась Женя, которую начало уже мутить от жары и голода.
– Ты с самого начала ничего не хотела искать, – упрекнула сестра.
– Но ты же сама видишь, что это бесполезно. Мы уже черт-те куда забрались. Вон, кстати, твой очередной одиннадцатый забор. Похож?
– Не очень, – вздохнула Света. – Этот железный. Но я спрошу на всякий случай, ладно?
Она поискала глазами, к кому бы обратиться с вопросом, не увидела поблизости ни одной живой души, кроме пасущихся у забора гусей, обошла их с опаской, постучалась в калитку и только потом у щели почтового ящика заметила кнопку электрического звонка. Гулко залаял сидящий на металлической цепи черный беспородный пес, и почти сразу же из флигеля вышла молодая женщина и пошла по вымощенной серым камнем дорожке к ним навстречу.
Светка, успевшая уже заглянуть во двор сквозь прорези в металлическом заборе, имеющем сетчатую структуру, прекрасно понимала, что видит совсем не тот дом, в котором ночевала когда-то ребенком, но надо же было хоть что-то предпринять в плане поисков нужного объекта, и она робко спросила у приоткрывшей калитку женщины:
– Простите, мы разыскиваем женщину без одной руки. Не знаете, не живет ли где поблизости?
– Без руки? – удивилась хозяйка, вытирая мокрые руки о цветастый линялый передник и внимательно оглядывая сестер. – Что-то я даже и не слышала. А какая улица вам нужна? На соседней парень из Чечни без руки вернулся… А чтобы женщина… Нет, не знаю такой. У вас адрес-то есть?
– В том-то и дело, что мы знаем только номер дома, – начала было объяснять Света, но Женька перебила, в свою очередь обратившись с вопросом:
– А как побыстрее добраться отсюда до автовокзала?
– До вокзала? До перекрестка дойдете, а там автобус ходит.
Из дома с ревом выскочил мальчик лет трех в синей майке, доходящей ему до колен, побежал к женщине, но упал прямо на камни и закричал еще громче, и она, подхватив его с земли одной рукой, другой закрыла калитку. Женькин вопрос «А номер автобуса?» остался без ответа.
Смирновы дошли до перекрестка, поискали глазами остановку, заметили нечто, что могло бы выполнять ее функции, и встали под тень орехового дерева у металлического столба с поржавевшей табличкой и едва различимыми на ней номерами автобусов. Женьку отчаянно тошнило, и в ответ на Светкину жалобу, что очень хочется пить, она едва нашла в себе силы пробормотать:
– Не стони, можно подумать, это я тебя сюда затащила.
На остановке тем временем потихоньку стал собираться народ, и вскоре показался запыленный желтый «Икарус». Сестры вошли в него, уточнив, что доедут до автовокзала, но проехали только две остановки. Светка только приготовила мелочь, чтобы вручить продвигающейся в их сторону по салопу женщине-кондуктору, как Женька молча потащила сестру к выходу.
– Ты чего? – протестовала та, выпрыгивая из автобуса. – Мы же не доехали! Что случилось-то?
Евгения сделала несколько шагов в сторону и присела за кустами, скрываясь от взглядов прохожих. Ее вырвало. Светка почувствовала острый укол совести за то, что мучает почем зря беременную женщину, и заметалась, ища, где бы взять воды, чтобы попить и умыться. Заметила вдали, на противоположной стороне улицы, вывеску «Продукты» и предложила:
– Хочешь, посиди здесь, на лавке, я в магазин сбегаю. Или вместе?
– Вместе, – произнесла Женя, почти не разлепляя губ.
Ей было стыдно и противно, казалось, что все прохожие видели и знают, что с ней произошло, и еще ужасно себя жалко. В памяти вдруг отчетливо всплыло нежное мамино лицо с застывшей в глазах укоризной, словно она не одобряла тех мытарств, на которые обрекла себя Женька, как никогда ранее нуждающаяся сейчас в полном покое и полезном питании. Ей страшно, до боли, захотелось прижаться к матери, попросить у нее прощения за то, что так к себе не бережна. И сока попросить. Сока захотелось так отчаянно, причем все равно какого, апельсинового ли, ананасового, что аж челюсти свело. Она так и видела перед собой запотевший стеклянный стакан, наполненный желтой непрозрачной жидкостью, в которой, казалось, и заключался сейчас весь смысл ее бродяжьего бытия. И Женька зашагала вслед за сестрой к магазину.
Им повезло. Холодный апельсиновый сок в наличии имелся. Девушки примостились у серой стены двухэтажного дома и выпили всю литровую пачку разливая сок в разовые пластиковые стаканчики и запивая им свежеиспеченные булочки с изюмом. До вокзала решили добираться пешком, потому что Женька, несмотря на то что ей заметно полегчало, все же не решалась пока забраться в душный автобус. Спросили у проходившего мимо дедка, в какую сторону двигаться, и пошли, стараясь держаться в тени.
– А после сока все равно пить хочется, не утоляет он жажды, – сказала Светлана, приметила водяную колонку и направилась к ней. Однако воды в колонке не оказалось. Сколько ни качала Светка туго поддающийся горячий, металлический рычаг, из крана ничего не побежало, и она безнадежно махнула рукой. – Пересохло все. – И вдруг замерла. – Женька, смотри! Вот этот забор ужасно похож. И сердечко вырезанное!
– Это же сорок восьмой номер, – возразила сестра.
Но Светка уже пошла к деревянной калитке, делящей на две равные части невысокий деревянный забор. Выглядел он изрядно покосившимся, и темно-зеленая краска во многих местах облупилась, обнажая слой более светлой, находящейся под ней. Следопытка положила на остроконечные заборные доски согнутые в локтях руки и принялась разглядывать чужой двор, очевидно, совсем недавно выбеленный небольшой домик, аккуратненький сарай, плодовые деревья. С той стороны за ней с не меньшим любопытством следила молодая кавказская овчарка. Женька, которую снова замутило, нетерпеливо сказала:
– Ну, давай, стучи, выясняй поскорей, да пошли уж!
Светка не была ни в чем уверена и никак не решалась постучать в калитку, но сердечко отчаянно билось и сладко замирало в предвкушении неожиданно свалившейся удачи. Она совсем уже было собралась с духом, как откуда-то из глубины двора появилась полная пожилая женщина с оцинкованным ведром, полным пупырчатых салатных огурцов.
– Тебе чего, девочка? – спросила она, встретившись глазами со Светкой, и та скороговоркой выпалила:
– Мы разыскиваем женщину с одной рукой. Кажется, она должна жить в этом доме.
– А на што вам? – Женщина осторожно опустила на асфальт ведро и утерла тыльной стороной руки вспотевший лоб.
– Эта женщина была подругой нашей с сестрой матери, и мы хотели бы…
– Это какой такой подруги? – продолжала допытываться женщина, настороженно глядя на Светлану.
Женя, стоящая поодаль, была ей не видна.
– Да вы откройте дверь-то, впустите нас поговорить, мы не бандитки какие-нибудь. Разыскиваем подругу нашей мамы. Дайте хоть воды напиться, в колонке вашей пусто совсем! – Светка уже поняла: это здесь, и пошла в наступление.
– Точно, пересохло. Ну-ка, целый месяц такая сушь стоит, – согласилась женщина и скинула металлический крюк с внутренней стороны калитки, пропуская девочек во двор. – Пойдемте в летнюю кухню, напою.
То, что Светка поначалу приняла за сарай, оказалось небольшой летней кухонькой с двухконфорной газовой плитой, столиком и стареньким холодильником с удивительным названием «Сара». Позже Светка догадалась, что вторая половина слова – «тов» – просто-напросто отвалилась. Женщина открыла холодильник, извлекла из него полуторалитровую пластиковую бутыль, разлила компот из черешни по керамическим кружкам и представилась:
– Ольга Вячеславовна. А вас как зовут? – И после того как девочки назвали свои имена, опустилась на табурет, взглядом предложила гостьям присесть и обратилась к младшей: – Так тебя мать в честь нашей Светки, что ли, назвала?
– Какой Светки? – не поняла Евгения.
– Да той самой, какую вы ищете. Которая с одной рукой. Вы что ж, не знали, как ее звали? И что она уже десять лет как умерла, тоже не знаете? Мать разве вам не говорила? Чего она вас послала-то сюда?
– Она нас не посылала. Ее тоже уже нет в живых. А я просто вспомнила, что была подруга, вот мы и решили разыскать, поговорить… А вы – мама Светланы? – спросила юная посетительница, крайне огорченная таким поворотом событий.
– Я соседка бывшая. А мать Светы, Тамару, в прошлом году похоронили. Я их досматривала обеих, и мать, и дочь. Дом их наследовала. Вы что хотели узнать-то?
– Ну, я не знаю, что конкретно, – растерялась старшеклассница. – О мамином прошлом. У нас ведь никого с сестрой не осталось.
– Так вы той детдомовки дочки? – догадалась хозяйка. – Помню, как-то приезжала она сюда… А что ж ваш отец?
– Мы думали, может, подруги матери помогут нам его найти.
– Вот оно что. Ну, тут я вам вряд ли чем помогу. Чего не знаю, того не знаю.
– Просто расскажите что-нибудь о своих соседях, – попросила Света так жалобно, что Ольга Вячеславовна вздохнула и сказала:
– Не знаю, что и рассказать-то. Это ж целая жизнь. Что тут скажешь в двух словах? Да и дел у меня полно. Борщ вон надо заправлять, мясо уже сварилось. – Она поднялась и заглянула в кипящую на медленном огне кастрюлю.
– Мы поможем, – вызвалась Евгения.
Но помощницами незваные гостьи оказались никудышными, ибо ориентироваться на чужой кухне было сложно, и Ольга Вячеславовна, то шинкуя овощи, то помешивая жарящийся на сковородке лук, то присаживаясь на табурет и откровенно внимательно разглядывая сестер, не очень складно и последовательно рассказывала печальную историю семьи своей соседки. Таким образом девочки узнали следующее.
Светлана была поздним ребенком. Родилась она у Тамары Владимировны и Николая Николаевича в то время, когда старший сын уже в армии служил. Мать ему написала: дескать, вернешься, будет тебе сюрприз – братик или сестренка. На что Андрей ответил нечто вроде «Не позорься, какие тебе еще дети на старости лет!» Тамара на свойственные юности резкость и эгоизм обиделась и больше писать на эту тему ничего не стала. Не сообщила сыну и о рождении сестры. Однако вскоре телеграмму Андрею пришлось отбивать не о радостном, а о печальном известии.
Николай умер внезапно. Пришел с работы, присел к столу поужинать и вдруг опрокинулся вместе со стулом на пол. Врачи констатировали инфаркт. Так вот Тамара и вырастила дочку с семимесячного возраста одна. Сын на похороны к отцу приехал, но потом пропал на десять лет. Дослужил и остался жить и работать там же, на Дальнем Востоке. И только шесть лет спустя явился в отпуск с женой и мальчиком-школьником, который, судя по его возрасту, никак не мог приходиться Андрею родным сыном.
Светлана выросла красивой и яркой девушкой, избалованной матерью и мужским вниманием. Уже с седьмого класса бегала на свидания к старшим парням, однако подолгу ни с кем не встречалась, меняя кавалеров так же часто, как наряды, которые шила себе сама по выкройкам из журналов мод. Старший сын Ольги Вячеславовны тоже в свое время глаз не сводил с привлекательной соседки. Однако и он не избежал участи многих своих сверстников, поманенных и отринутых капризной красавицей. В голосе хозяйки дома и сейчас, многие годы спустя, сквозила материнская обида за сына.
– Так и сох мой Сашка по ней, пока в армию не ушел. Да и оттуда в каждом письме все спрашивал: как там Светка? Сколько уж говорила ему: не про тебя девка! Слишком гордая да балованная. По дому ничего не хотела делать, в огород, бывало, палкой не загонишь. И только десять классов кончила – сразу в Сочи! Дескать, не буду жить в вашей глуши, в земле копаться! Три лета подряд ездила подрабатывать, все жениха богатого искала. Да на курортах-то мужей не ищут, там так только, поразвлечься… Потом уж в Тольятти маханула. Тогда и заезжала с подружкой к Тамаре погостить. Говорила, подружка – детдомовка, вроде как с самого Магадана приехала. В Сочи они познакомились. Работали там вместе в кафе.
– Подругу Татьяной звали? – перебила Евгения.
Младшая сестра, которая слушала затаив дыхание, махнула рукой: не мешай, мол, и так все ясно.
– Я уж и не помню, пару дней-то и побыли они всего. Хотя нет, не Татьяной. Какое-то было имя посложнее, ненашенское, что ли… Ну вот, уехали они, устроились там на завод. Потом соседка хвасталась: дескать, дочка пишет, что с работы уволилась, потому как замуж вышла, врача себе богатого нашла, ребеночка ждет… Ну а потом все это и случилось со Светкой-то.
– А что случилось-то? – снова не выдержала Женя.
– В аварию попала. Из больницы прислали телеграмму. Тамара как уехала в Тольятти, так только через три месяца вернулась. Светку на руках в дом внесла. От девки тень одна осталась: ни ходить, ни говорить. Руки нет, глаза нет, пол-лица обожжено. Ребенка она потеряла, а уж на восьмом месяце была. Мужик, ясное дело, бросил. Калека – она кому, кроме матери, нужна?.. Мы с Тамарой и нянчились с ней. Вроде как выходили. Она у нас и ходить стала, и по дому даже старалась помогать, а все чахла. Бывало, выйдет во двор, сядет на стульчик раскладной, на солнышке греется. Думает о своем, а слезы по лицу так и катятся. А она их и не отирает, будто и не замечает вовсе… Эх, пропала девка ни за что! – Ольга Вячеславовна кухонным полотенцем промокнула пот со лба, тряхнула головой, откидывая назад прядь черных волос, и объявила. – Ну, вот и готов наш борщ. Щас петрушку закину да и есть будем. Вы ведь, поди, некормленные. Откуда приехали-то? Я и не спросила.
– Вообще-то из Екатеринбурга, но сейчас из Ростова, – туманно ответила Евгения.
Из кастрюли пахло так аппетитно, что сестры не нашли в себе сил отказаться от обеда, хотя и испытывали неловкость от того, что приходится есть в чужом доме, в который явились без приглашения.
– Простите, вы сказали, что ваша молодая соседка умерла десять лет назад, – сказала Светлана, не решаясь отправить в рот ложку с дымящимся ярко-оранжевым борщом, приправленным густой сметаной. – Но я была в этом доме как раз десять лет назад, в это же время года. Мы с мамой приезжали и ночевали тут.
– Да? – удивилась Ольга Вячеславовна. – А я и не знала. Приезжала, стало быть, ваша мама подружку перед смертью проведать, попрощаться. Может, Светлана написала ей, что умирает. У нее ведь рак был. Мы поздно спохватились. Как узнали, ничего уж поделать было нельзя. Сколько облучали ее, бедную, кололи – только волосы все повылазили. А осенью ушла она от нас… И откуда этот рак берется! Верно, от аварии беда на нее такая нашла… А Тамара в прошлом году ушла… Царствие им небесное… И только перед смертью и призналась мне, что дочка-то не просто так в аварию-то попала, а взорвали ее вместе с машиной!
– Как – взорвали? – Светка так и подскочила на своем табурете, уронив ложку на пол.
– Бомбу подложили в «Жигули». – Ольга Вячеславовна дотянулась до ящика разделочного стола и протянула гостье чистую ложку. – А кто уж, да за что, того не знаю. А Тамара до самой смерти боялась даже поминать об этом… Сына своего все в гости ждала. Так и не дождалась. Я ему уж потом телеграмму отбила на пол-листа. Так и написала: поимей совесть, выполни сыновний долг перед матерью, проводи в последний путь! Он, правда, прилетел. Думаете, с матерью проститься? Ничего подобного. Только с кладбища вернулись, как он мне: «Посоветуй, Вячеславовна, как скорее дом продать». Я говорю: «Это ты какой же дом собрался продавать?» – «Как какой? Свой, отцовский!» – «А с чего это он твой? Ты сестру-калеку нянчил? Ты мать парализованную досматривал? Или деньгами им помог? Раз только полтинник и прислал, когда со Светкой горе приключилось. А сколько на лекарства денег-то ушло?!» Дом-то Тамара мне отписала. Я сюда и переселилась, а свою хату детям оставила. И так уж последние годы почти постоянно здесь и жила, с невестками не лажу. Да и к Тамаре через забор не набегаться, ей же постоянный нужен был уход. Так что, вы думаете, сынок удумал? Выкопать мать обратно и экспертизу провести на предмет ее вменяемости! Она, говорит, в последние годы не в своем уме была, вот вы и воспользовались случаем дом захватить. Это ж надо такое придумать! Посмертную экспертизу на дееспособность проводить! Мои сыновья, как такое услыхали, так чуть не прибили его, гада. Еле ноги отсюда унес. А в суд все же подал заявление. Да ничего не высудил. Судьи тоже ведь понимают, что завещание есть завещание. И не бедный Тамарин сынок есть у него жилье…
Поняв, что Вячеславовна затронула больную для себя тему и не скоро с нее сойдет, Евгения осторожно перевела разговор.
– Скажите, а в каком году Света и ее подруга уехали в Тольятти?
– В каком году? Дай бог памяти… А что ж, я вам точно сейчас скажу. Это ж Сашка мой вот-вот из армии должен был вернуться. Я еще просила Светку: ты дождись парня, любит он тебя, может, что и выйдет у вас хорошее… Куда там! Это был восемьдесят третий. Октябрь, наверное.
– А когда с ней несчастье случилось?
– А это уж был восемьдесят седьмой, самое начало февраля. У меня как раз первая внучка родилась.
Девочки многозначительно переглянулись. Февраль восемьдесят седьмого – эта дата говорила им о многом. Именно в это время их мать переселилась в Екатеринбург. И Евгения спросила:
– А у вас не осталось фотографий Светланы? Писем, может, каких-нибудь?
– Писем точно нет никаких. Они и не хранили. А фотографии я весной еще пожгла. Кому они теперь нужны, кто в них заглянет! Так, пару штук себе на память оставила.
Ольга Вячеславовна ушла из летней кухни в дом и вскоре вернулась с цветной фотографией, протянув ее сестрам с гордостью, будто умершая девушка была ей дочерью, а не всего лишь соседкой.
– Вот вам и красавица наша.
Девушку и впрямь можно было назвать красивой. Нежный овал лица, светлая челка, прикрывающая высокий лоб, аккуратный носик, пухлые чувственные губы, слегка растянувшиеся в улыбке, и при этом застывшее в больших зеленых глазах нечто жалостливое, будто тогда уже знала, какая участь ей уготована так много поначалу обещавшей судьбой.
– А можно я сфотографирую снимок? – спросила Света, доставая из рюкзачка фотоаппарат и не решаясь просто попросить снимок.
– Сфотографируешь снимок? – удивленно переспросила Вячеславовна. – И что это у тебя получится? Забирай уж на память о материной подружке. Ты очень похожа на свою мать в дни ее молодости. Смешная такая была девчонка, бойкая. Все песенку какую-то напевала прибалтийскую, говорила, бабушка в детстве научила.
– Бабушка? – Пораженные девчонки выдохнули это слово одновременно.
– Ну да, сказала, бабушка… А эту Светочкину фотографию я часто вижу – я с нее на памятник портрет заказала. Я ведь не просто похоронила соседок да забыла: и поминки такие устроила, что вся улица диву далась, и могилки в порядке содержу. Так что мне этот дом не даром дался. Я его уж и побелила, и в порядок привела. До забора только руки не дойдут. Сын все обещает помочь, да никак не соберется заменить.
– По этому забору мы вас и нашли, – улыбнулась Светлана, пряча фото в рюкзачок. – Спасибо вам за рассказ, за обед. Нам пора уже.
– А то оставались бы на пару деньков погостить, – как-то по-матерински предложила им вдруг женщина, еще пару часов назад бывшая вовсе незнакомой. – Внуки у меня на море, так что одна скучаю. Пирожков напечем, на кладбище сходим.
После того как девочки решительно отказались принять предложение, хозяйка проводила их до калитки, и они пошли в сторону вокзала, до которого, как выяснилось, всего-то было минут десять ходу.
– Настоящая казачка эта Вячеславовна, – высказала младшая сестра свое первое впечатление от визита. – Черноглазая, черноволосая, полная, статная… Борщ, пироги.
– Тогда получается, что соседка ее молодая была не настоящая казачка? – насмешливо возразила Евгения. – Светловолосая, зеленоглазая, худая. Ни тебе борща, ни пирогов.
– Знать бы еще, кто мы с тобой такие, – рассмеялась Светка и озадаченно добавила: – Черт, зря мы не попросились в туалет.
