Текст книги "Беги, Люба, беги!"

Автор книги: Лариса Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Не берусь утверждать, подпрыгнул ли Коля над табуреткой, но, во всяком случае, рукой за край стола он ухватился. И отозвался не сразу, а спустя пару минут:

– Любовь Петровна, что вы... Да я ничего... то есть... И вообще, это коньяк...

– Смотри, Коля! Я слежу! – и я погрозила пальцем, после чего голубые глаза соседа и вовсе полезли на лоб. И тут я сменила тему: – А ты чего звонил?

Поглядывая на меня с некоторой опаской, Коля робко напомнил о разбитом сервизе. Усмехнувшись, я покачала головой:

– Сказала же – забудь! Словно его и не было. Даже вспоминать не желаю!

Но оказалось, что мой исключительно вежливый и скромный сосед может быть таким же исключительно настырным, если ему что-то нужно. Мне оставалось только присягнуть на Библии, что я не знаю ни цены сервиза, ни места, где его можно купить, когда Ферапонтов, будто мимоходом, поинтересовался:

– Так как он у вас оказался?

– Не знаю! – в сердцах всплеснула я руками, в досаде гадая, куда подевалась подружка. За это время можно целый дом напудрить. – Вернулась домой с работы, а он на столе!

– Олег...

– В командировке был. Ничего не знает. И знать не хочет! И вообще считает меня сумасшедшей...

Тут вроде бы, понятливо покивав головой, Ферапонтов отстал. Только я собралась вздохнуть, он завел снова:

– А где подсвечник, что сломался? Я его починю...

– Нету его, Коля, честное слово! Положила куда-то, а потом не нашла...

– Как так? – удивился Ферапонтов. – Может, я поищу?

«Вот банный лист! – ругнулась я про себя. – И чего привязался?»

– Говорю тебе – пропал !

Разговаривать было невероятно трудно, поскольку язык заплетался и мысли перескакивали с одной на другую. Я уже окончательно запуталась, когда наконец в дверном проеме показалась Лидка. В жизни я так не радовалась ее появлению.

– За тебя, Вельниченко! – заторопилась я и, как оказалось, совершила роковую ошибку.

Коньячный туман устремился вверх, заливая мозги клубящейся мутью. Жаркая волна мягко качнула невесомое, потерявшее всяческие земные ориентиры тело, тупыми иголками отозвавшись в непослушных пальцах... Я вдруг осознала, что голова моя сама по себе безвольно прильнула к могучему соседскому плечу, но ничего поделать с этим было нельзя. Ноги категорически не слушались и во взаимодействие с головой не вступали. Я горько вздохнула и с глупой улыбкой на губах потекла вниз.

Пробуждение было ужасным.

– Медведева... пьянь несчастная! Я на работу опаздываю! Где у тебя кофе? Любка, кофе где? Банка пустая! У тебя еще есть?

Вопящая возле кровати лохматая женщина меня напугала. Я натянула на голову одеяло и закрыла глаза. Но это не помогло. Голова все так же гудела, а женщина не затыкалась.

– Слушай, хватит дурака валять! Я правда на работу опаздываю!

«Это же Лидка...» – осенило меня.

–Ая?

– И ты тоже!

Несмотря на шторм в голове и вялость в членах, я мигом вскочила. Оказалось, что спала я в футболке.

– Сколько времени?

Лидка ткнула пальцем в направлении будильника.

– Ой! – хрипло вскрикнула я и понеслась в ванную.

– Кофе дай! – заорала мне вслед Вельниченко.

После холодного душа ориентация в пространстве

немного улучшилась. Я выползла на кухню, проглотила две таблетки от головной боли и шлепнулась на табурет. Угрюмо разглядывая рисунок обоев, Лидка пила кофе. Стараясь не делать резких движений головой, я осторожно оглядела кухню.

– А кто со стола убрал и посуду вымыл?

– Не знаю, – ответила Лидка. – Но догадываюсь.

На всякий случай я спросила:

– Может, я?

Подружка фыркнула:

– Ты нас вчера покинула по-английски.

– В смысле?

– В смысле, не прощаясь.

Я застонала и закрыла глаза. Что подумает Ферапонтов? Даже не помню, что вчера наговорила. Хоть на глаза ему теперь не показывайся! А тут еще Лидка добавила:

– Ты идиотка!

Конечно, идиотка, о чем речь. Я. и сама знаю. И что, спрашивается, на меня нашло?

– Лид... А что вчера было?

– Ты что, думаешь, я записывала? – хмыкнула она, и я поняла, что у нее тоже с памятью проблемы. – Так, помню... кое-что;

– А про это «кое-что» ты мне можешь рассказать? Как я в кровати оказалась?

Она хихикнула:

– Коленька...

Ужас какой! Я схватилась обеими руками за голову. Если бы я стояла, точно бы рухнула.

Однако предаваться смерти было некогда. Меня ждали больные, хотя кому из нас сейчас больше требовался доктор, неизвестно.

– Когда вернешься? – спросила Лидка, торопливо крася перед зеркалом губы.

– Поздно, – сморщилась я. – Вернее, очень поздно.

– А запасные ключи есть?

– Нет.

– Тогда давай свои. Я сегодня рано вернусь.

Плавясь от черной зависти, я отдала ей свою связку.

Охая и морщась, я полезла в обувную тумбу за туфлями

на широком каблуке. Выходить сегодня из дома на шпильках было бы смертельно опасным номером.

Вот тут-то и раздался звонок. К моему удивлению, звонил телефон. Ферапонтов починил? Расслабившись от всех свалившихся на мою голову неприятностей, я, кряхтя, разогнулась и с трудом дотянулась до трубки:

– Слушаю!

– Доброе утро, – бодрым скрежетом отозвался мой маньяк, а я, прижимая туфлю к груди, от неожиданности села прямо на пол. – Как самочувствие?

– Здравствуйте, – промямлила я. – Что вам нужно?

– Поговорить, – прямо признался он.

– Мне некогда, я на работу опаздываю...

– Я ведь предупреждал! – отрезал он. – Что ты там получила, кроме проблем?

– Нет у меня никаких проблем, – хмуро ответила я, про себя подумав: «Кроме тебя!»

– Правильно, – оборвал маньяк, – настоящих проблем пока не было. Но поверь – они будут. И гораздо

скорее, чем ты думаешь. Тебе надо куда-нибудь уехать! – Я изумилась, но промолчала. – Есть у тебя тетя... или сестра?

Я посмотрела на часы. Ну почему я все еще слушаю -этого сумасшедшего? Во-первых, на работу опаздываю, во-вторых, не успею перезвонить Тигрину...

– Шутки закончились, пойми ты это, в, конце концов! – загремел вдруг голос в трубке. – Они ищут Фаруха... И когда они на него выйдут, я едва ли смогу тебе помочь...

От этого грохота что-то тонко екнуло в животе, и я едва не уронила трубку,

– Не понимаю, о чем вы говорите... Кто – они? Какого Фаруха? Зачем?

– Да-а... – протянула трубка, вздыхая. – Что с тебя взять? Тебя убить пытаются, ты что, еще этого не заметила? Фарух – убийца, наемник... Последняя точка, конец... – Резкий приступ тошноты заставил меня на несколько мгновений закрыть глаза. – Надо уехать! И чем быстрее, тем лучше...

– Скоро я еду в Германию, – зашептала я непослушными губами.

– В Германию? – в голосе собеседника послышалось удивление.

– Да... По работе.

– Не надо в Германию! – невыносимо высоко взвизгнула трубка. Я отпрянула и в испуге наотмашь грохнула ее на рычаг. Руки и ноги тряслись, и едва ли я смогла бы встать, если бы меня не подстегивала безжалостная минутная стрелка. Преодолев почти физическое отвращение к телефонному аппарату, скуля, набрала номер Максима. Попытка успехом не увенчалась, абонент оказался недоступен.

– Псих, псих... – дрожащим голосом шептала я, торопливо запихивая в сумку кошелек, – форменный псих. Уезжай... не уезжай... наемник... Надо найти Тигрина! Я больше так не могу!

Несмотря на мерзостное самочувствие и полнейшее смятение в душе и теле, к дороге я прибежала вовремя.

«Жигули» Христенко притормозили у тротуара одновременно с моим появлением на привычном месте.

– Здорово, Любовь Петровна! Хреново выглядишь! – радостно сообщил Игорь Федорович, окидывая меня взглядом.

Максимально осторожно утвердившись на переднем сиденье, я вежливо отозвалась:

– Доброе утро, Игорь Федорович... – и отвернулась к окошку.

Христенко хмыкнул, пожал плечами и тронул машину. Очень скоро я поняла, что чувствует мороженое, когда из него делают коктейль. Хозяин «девятки» пару раз попробовал завести со мной беседу, но я сосредоточенно глядела в коврик под ногами, четко уяснив, что смотреть в подобном состоянии по сторонам и разговаривать категорически не рекомендуется. О чем спрашивал Христенко и что кричал вслед, когда я вылезала из машины, осталось покрыто мраком.

С установлением диагнозов первых пациентов вышли определенные затруднения, поскольку я никак не могла определить, где громче стучит: в их грудной клетке или у меня в голове. Взять себя в руки не удавалось, и я не понимала, что являлось тому причиной: вчерашние посиделки или сегодняшний звонок.

Улучив минутку, когда третья пациентка направилась К дверям, Жанна негромко позвала:

– Любовь Петровна! – Я повернулась. – Еще один клиент, а потом перерыв полчаса... Может, спустимся, выпьем кофе?

– Правильно, Жанна... – преисполняясь нежнейшего чувства к медсестре, кивнула я. – Ты ангел!

Мысль о предстоящем перерыве позволила спокойно принять четвертого пациента. Едва за ним захлопнулась дверь, Жанна встала.

– Идем? Любовь Петровна, вы... в порядке?

Взглянув во встревоженное лицо медсестры, я вздохнула:

– Не буду врать: бывало и получше.

Мы вышли в коридор. Жанна передала ключ охраннику, но тут ее окликнула дежурная. Забавно тараща глазки и размахивая ручками, она принялась что-то нашептывать Жанне на ухо. Та отвлеклась и быстро сказала мне:

– Любовь Петровна, извините... Я вас догоню... Я на минутку...

Я кивнула и направилась к лифту. Желания дожидаться, пока болтушка Сонечка доскажет одну из своих нескончаемых историй, я не испытывала..

В столовой сидело всего несколько человек. Я взяла двойной кофе, огляделась, но знакомых лиц не увидела. Пожалуй, оно и к лучшему. Отвечать, почему я сегодня так плохо выгляжу, мне не нравилось. Выбрав укромный уголок, я села спиной к залу. Но не прошло и трех минут, как меня окликнули:

– Люба, ты? – Я оглянулась. Держа в руках поднос с кофе и пирожными, в проходе стояла Света Березкина из хирургии. – Можно к тебе?

– Конечно! – симулировала я радость. – Садись...-

Она поставила поднос на стол и села напротив.

– А я тебя сначала не узнала... – «Начинается!» – подумала я. Однако обсуждать мой живописный вид Света не собиралась. – Что-то тебя и не видно совсем. Ты хоть обедать-то ходишь? Или у тебя диета?

– Хожу, – хмыкнула я. – Если время есть. Но обычно его нет. У меня расписание, как патроны в патронташе – один пациент к одному.

Света усмехнулась:

– Ясно... Мойдодырка достает? Вот как невзлюбит кого, хоть топись!

Видимо, не одна я пользовалась повышенной популярностью у Циш.

– Света, а ты слышала о семинарах?

– У немчуры-то? Конечно! Наши уже ездили. Я.сама в этот раз еду. А зачем тебе?

– Меня Седоватый к себе вызывал. Сказал, что советовался с коллегами. И что нужны квалифицированные кадры.

Озорно сверкнув глазами, она быстро глянула вправо-влево и зашептала:

– Знаешь, что здесь болтают? Все делают то, что говорит Седоватый, а вот что говорить, решает Исмаилян...

Я недоверчиво уставилась на нее, она задорно закивала.

– По крайней мере, не я это придумала! Так что тебе сказал главный?

– Просил подумать...

– Подумать? – хихикнула Света. – Отказаться – все равно что уволиться. Это просто выражение такое демократичное: «подумайте, мол». Да и зачем отказываться? Если все удачно пройдет, надбавка светит. Чем плохо?

Я задумчиво поскребла ложкой по блюдцу:

– А вдруг я не смогу... по семейным обстоятельствам?

Света пожала плечами:

– Здесь слово «семья» большой популярностью не пользуется. Главное – работа.

– Строгие тут порядки, правда? Прямо, как на секретном объекте.

С аппетитом жуя, собеседница кивнула:

– Знаешь, болтают, что «Медирон» на деле принадлежит какому-то немцу. Немцы же народ аккуратный до безумия, а мы – наоборот. Боится немец за свои кровные, оттого и порядки такие. Чтоб не разворовали.

– Все равно разворуют,– сказала я.

– Я тоже так думаю. Найдет наш народ способ!

Света взялась за очередное пирожное, а я задумалась.

Но выходило, что размышлять особо не над чем. Или едешь, или увольняешься.

– Седоватый... – таращась куда-то мне за спину, вдруг торопливо зашептала Света. – Ой, глянь, к нам идет...

Я отчего-то напряглась, и пальцы моментально сделались ледяными.

– Доброе утро, коллеги! – послышалось подчеркнуто неофициальное, и у столика оказался сам главный. – •Приятного аппетита!

– Спасибо! – словно по команде, дружно проблеяли мы.

Он присел на свободный стул и устремил пронзительный взор на меня.

– Ну, что, Любовь Петровна, обдумали мое предложение?

Сердце мое глухо бухнуло и остановилось. Стараясь не смотреть ему в глаза, я жалко спасовала:

– Я согласна, Михаил Викторович...

– Вот и молодец! – вроде бы обрадовался он и поднялся. – Ну, не буду вам мешать. Кстати, в тринадцать ноль-ноль совещание по этому поводу в кабинете Акопа Ашотовича. До свидания!

Седоватый кивнул и отошел к буфетной стойке. Проводив главного взглядом, Света поинтересовалась:

– А как же обстоятельства?

Я вяло отмахнулась и загрустила.

Березкина прикончила последний эклер, энергично облизала пальцы и, мазнув взглядом по пустой тарелке, горько вздохнула:

– Ладно, побегу... Встретимся у Исмаиляна. Вон, гляди, твоя медсестра... Тебя, что ли, ищет?

Я оглянулась, увидела в дверях столовой Жанну и помахала ей рукой. Заметив сигнал, она рванула ко мне столь стремительно, что едва не посшибала стулья на пути. Подобная резвость насторожила. Медсестра сжимала в руке лист, форматом подозрительно напоминающий передаваемый с поста список пациентов, называемый почему-то «формой». Я приготовилась к худшему:

– Вот, Любовь Петровна! – Жанна, как подкошенная, рухнула на стул, где только что сидела Света Березкина, и с выразительным размахом шлепнула листок на стол. Глаза ее азартно блестели, и оттого мне стало совсем тоскливо. Смотреть на список не хотелось. Но Жанна думала иначе: – Нет, нет, вы только гляньте!

Я пересилила себя и скосила глаза вниз. Список, представлявший собой весьма лаконичную компьютерную распечатку, выглядел несколько непривычно.

– Что это, Жанна? – удивленно протянула я и взяла его в руки.

Едва не заскулив от распиравшего ее возбуждения,

Жанна заелозила на стуле и, подавшись вперед, склонилась к самой столешнице:

– Сонька с поста... Вы же слышали, как она меня подозвала? Так вот... Протягивает она мне эту форму и объясняет, что сегодняшняя. Я говорю: у нас она есть. Но Сонька аж шипит, так ее распирает: «Посмотри сначала!» Я посмотрела...

Продолжая слушать Жанну, я тоже уставилась в лист. Первые четыре сегодняшних пациента оставались на месте. Зато после перерыва, в котором мы, собственно, сейчас и пребывали, все было густо перечеркнуто красными чернилами. Возле отметки «13:00» крупно написано «каб. 319». Это кабинет Исмаиляна. Фамилии остальных пациентов тоже вымараны сердитыми рваными росчерками, а под ними сегодняшнее число и огромная затейливая подпись замглава. Человек, черкавший красной ручкой по этому листу, явно делал это в сердцах.

– Потом Сонька и рассказала... – торопливым шепотом продолжала Жанна. – Вызывают ее к Циш. Срочно. Подходит она к ее кабинету. Дверь чуть приоткрыта, и голоса слышно. Мойдодырка взвизгивает, а ей в ответ мужской голос не хуже того... Сонька прислушалась, опознала Ашотыча и в кабинет сунуться не решилась. Короче говоря, Исмаилян лично нашу форму всю исчеркал, прием отменил и вообще вопил на Шушану, как резаный! Представляете?

– Нет, – сказала я. – Что все это значит?

– Что мы уже свободны! – вытаращила глаза Жанна. – У вас в час совещание, и все.

– А пациенты?

– Наверное, по другим кабинетам распихают, – пожала она плечами. – Не выгонят же!

Новость, конечно, была необычная. Только неясно, хорошая она или плохая.

, – А из-за чего, собственно, Исмаилян кричал?

– Из-за того, что у вас слишком большая нагрузка. Может, сам поинтересовался, а может, стукнул ему кто! Вам ведь сейчас никакого интереса нету на износ горбатиться. Пока вы не в штате, вам что один, что десять пациентов – зарплата одна!

От слов медсестры веяло крепкой житейской мудростью, и, как ни верти, она была права. Единственное, что немного настораживало: всегда ли Исмаилян столь ревностный защитник КЗОТа или выборочно?

В кабинете Исмаиляна, включая меня, собралось восемь человек. Возле шкафа, закинув ногу на ногу, сидел задумчивый главврач, отрешенно разглядывая висящую на противоположной стороне картину. Исмаилян сидел за столом, в углу у окна в кресле сидела полная рыжеволосая дама, которую раньше я никогда не видела. Потом пришла Света, еще двое хирургов и реаниматолог. Озорно посмеиваясь и поблескивая глазками-бусинками, Акоп Ашотович гостеприимно махнул руками, приглашая всех присаживаться. Хирург Федор Семенович, молчаливый немолодой человек, ловко подсунул нам со Светой стулья, посадив, таким образом, впереди, нос к носу с начальством.

– Ну, – разглядывая нас и довольно потирая руки, расцвел Акоп Ашотович, – команда в сборе? – Он оглянулся на Седоватого: – Михаил Викторович, все здесь...

Седоватый ожил и, кивнув Исмаиляну, развернулся к ожидающей публике. Однако ничего принципиально нового он не озвучил. «Свои высококвалифицированные кадры» новостью не являлись. Затем слово взял Исмаилян. Он, по счастью, не стал толочь воду в ступе. Назвав предстоящую поездку служебной командировкой, он кратко сообщил о высокой чести, оказанной пятерым медработникам «Медирона», активно проявляющим свою заинтересованность в работе, стремление к самосовершенствованию и профессиональному росту. Когда я поняла, что речь идет обо мне, Свете Березкиной и спрятавшимися за нашими спинами коллегами-мужчинами, то едва не прослезилась.

– А теперь позвольте представить вам госпожу Баггофф... – Акоп Ашотович развернулся на коротеньких ножках, галантным жестом указывая на сидящую возле окна женщину. – Госпожа Баггофф наша бывшая соотечественница, поэтому никаких языковых барьеров не

предвидится! – Исмаилян решил, что удачно пошутил, поэтому захихикал. – Не так ли, Инга Львовна?

Госпожа Баггофф ответила улыбкой и встала. Она пояснила, что уже двенадцать лет живет в Германии и работает в клиническом центре, куда мы и отправляемся. Курс займет четыре недели, и она сделает все возможное, чтобы учеба прошла для нас с максимальной пользой.

– Итак, дорогие коллеги, – подвел Исмаилян, – не будем понапрасну терять время. Отъезд в следующую пятницу...

И он хлопнул пухлой ручкой по столешнице, разбудив задремавшего, кажется, Седоватого. Тот встрепенулся и кивнул. Таким образом, на этой оптимистической ноте совещание подошло к своему завершению. Вопросов не нашлось ни у той, ни у другой стороны.

Покидая кабинет, Федор Семенович едва слышно пробурчал:

– Ох, не нравится мне это все... И баба рыжая тоже не нравится! ,

Пробирающийся следом за ним Илья Боженков весело фыркнул:

– Ты прав, старик. Что немцу хорошо, русскому – смерть!

Распрощавшись с коллегами, я направилась к лифту. Теперь меня занимало другое – где найти кабинет Тигрина, чтобы сообщить об утреннем звонке маньяка. Проблема была в том, что я абсолютно не представляла, су– -шествует ли таковой кабинет вообще, поскольку обычно сталкивалась с начальником охраны на нейтральной, так сказать, территории: в коридоре, столовой или возле поста. Скорее всего он, конечно, был. Но вдруг его месторасположение являлось очередным медироновским секретом и попытки разузнать о нем приравнивались здесь к шпионажу или подрывной деятельности? Я тщетно ломала голову над щекотливым вопросом, пока спускалась вниз. И, покидая лифт, еще не представляла, во что мне выльются поиски Тигрина.

Я прошла в свой корпус и, чтобы не возвращаться от поста обратно, сразу зашла в раздевалку, переоделась и убрала халат в шкафчик. В помещении, кроме меня, ни-

кого не было, поэтому я машинально подняла голову на скрип открываемой двери... Передо мной, подобно мрачной блуждающей тени отца Гамлета, образовалась Шушана Беркоевна. Громко цокнул захлопнувшийся язычок замка. Главная медсестра сделала пару шагов и, глядя на меня, остановилась. Выражение ее хмурого лица было обычным, а глаза... Она глядела так, словно хотела пришпилить меня к распахнутой дверце шкафчика.

– Здравствуйте... – растерянно брякнула я и, захлопнув дверцу, живо двинулась к выходу. – До свидания...

– Стой...

Я замерла и перепугалась:

– Что?

Неожиданно Шушана сделала шаг и, заглядывая мне в глаза, нервно выпалила:

– Беги отсюда, девочка!

Ноги у меня стали ватными. Боже мой, да она сумасшедшая! И взгляд безумный...

– Что? – мелко икнула я, инстинктивно подавшись назад. – Куда?

– Подальше отсюда! – крикнула медсестра прямо мне в лицо.

Предложение было не для моих нервов. Плохо соображая,что к чему, я метнулась к двери, вцепилась в ручку и выскочила в холл. Охранники с поста проводили меня удивленными взглядами, а я, не задерживаясь, прямой наводкой чесанула к проходной. И только оказавшись за воротами «Медирона», остановилась, глянула на всякий случай за спину, перевела дух. В ушах все еще звучал истеричный голос главной медсестры. Я даже зажмурилась и потрясла головой. Что все это значило? Что подвигло ее на столь странную выходку? Я терялась в догадках.

«Ладно, бог с ней!» – подумала я и оглядела пыльную улицу. Сердце терзало какое-то странное чувство неудовлетворенности. Может, у нее нервный срыв или проблемы по женской части. Попалась я под руку, вот и результат. Но не дай, господи, еще раз пережить такое!

Возле проходной не наблюдалось ни машины Христенко, ни, на худой конец, «СААБа» Тигрина. Собственно,

быть их здесь и не должно, потому как на столь ранний час я с Христенко никогда не договаривалась, а о намерении разыскать Максима после встречи с Шущаной позабыла вовсе.

Делать было нечего, и я пошла к автобусной остановке. Общественный транспорт проявил понимание к моему состоянию, не заставив ждать слишком долго – вскоре показался автобус. Свободных мест было в избытке, и, поднимаясь в салон, я даже подумала, что, если не брать в расчет некоторые мелкие неприятности, день сегодня очень даже неплохой.

По дороге от своей остановки к дому я забежала в магазин, купила десяток яиц и пакет молока. Предвкушая, как сооружу себе королевскую глазунью, я подошла к подъезду и замешкалась, разыскивая в сумке ключи. Минут через пять, усилием воли отогнав навязчивый призрак шкварчащей яичницы, поняла, что попасть в родимую квартиру не судьба: ключи утром забрала Лидка.

«Может, она уже дома? – жалобно вздохнула я, прекрасно понимая, что. сама себя обманываю, так рано подружка не вернется. – Или хотя бы Маринка дома?»

Горестно качая головой, я вошла в подъезд. И почему я отдала Лидке ключи именно сегодня? И почему не пообедала в «Медироне»?

«Потому что тебя Шушана до смерти перепугала! – тихо усмехнувшись, буркнула я самой себе. – Вот ты и понеслась не разбирая дороги!»

Вообще-то сейчас происшествие в раздевалке казалось даже смешным.

Придерживаясь рукой за стену, поскольку лампочка в подъезде снова не горела, я почти одолела первый пролет, когда за спиной тихо скрипнула дверь. Еще не поняв, что происходит, я вдруг почувствовала, как ледяной могильный холод стремительно захлестнул пространство от стены до стены, поглотив все посторонние звуки. Все, кроме быстрого и четкого перебора мягких резиновых подошв по немытому кафелю. Раз, два, три... Черная волна ужаса накатывала вместе с торопливой чечеткой, и я поняла, что тот, кто был сейчас за спиной, пришел за мной...

Я охнула, инстинктивно разворачиваясь. Предательски подвернувшись, нога соскользнула со ступени, и я едва не упала, резко качнувшись вперед. Именно поэтому первый удар пришелся не по голове, а по плечу. Однако же он был столь силен, что меня буквально смело вниз. Крутнувшись, словно большая юла, я ударилась о стену. Вместе со мной крутнулись и сумки. В темной туманной пелене я увидела жуткую фигуру, метнувшуюся вслед за мной, услышала тяжелое прерывистое дыхание и поняла, что сейчас, наверное, умру... Бессознательно закрывая голову, сжалась в комок и, неловко отмахиваясь, завизжала. Поднятую вверх левую руку окатило вдруг нестерпимым кипятком. Я заорала еще громче и наотмашь хлестнула хозяйственной сумкой, зажатой в другой руке. Скорее это был жест отчаяния, но неожиданно раздался такой громкий хруст, что на мгновение и я, и нападавший застыли.

«Проломила голову...» – в ужасе подумала я.

– Ах ты, тварь... – услышала я и поняла, что, к сожалению, не проломила.

Хрустела всего-навсего яичная скорлупа. Глаза мои уже привыкли к полумраку, и теперь я хорошо видела застывшего в напряженной позе человека в натянутой на лицо маске, по которой медленно стекала светлая молочно-яичная смесь. С его лба соскользнула расплющенная скорлупа, зацепившись за узкую прорезь для глаз. Человек дернул головой, и яичные ошметки со смачным чмоканьем шлепнулись возле меня на ступеньку.

– Убью!!! – вдруг дико взревел кто-то, и в следующее мгновение в парадном все смешалось ничуть не хуже, чем в доме Облонских.

Дверь подъезда, на долю секунды осветив лестничный пролет, меня и мужика с омлетной смесью на физиономии, грохнула пушкой запредельного калибра. Я не успела понять, что к чему, а возле меня с утробным уханьем сшиблась внушительная человеческая масса, сплошь состоящая из мелькающих рук и ног. Лестница дрогнула, я едва успела ухватиться за перила, напрасно стараясь отстраниться: за спиной была стена, а сцепившиеся, словно пауки, мужчины оказались на моих конечностях, плюща полыхнувшие огнем щиколотки. Было невыносимо больно, и я заорала во все горло, отчаянно пытаясь спихнуть дерущихся. Мне это почти удалось, они перекатились на пару ступеней ниже, но тут, к несчастью, один из них дернул ногой и, описав ею в воздухе полукруг, угодил мне точно в шею. Грустно вякнув, я взмахнула руками и скатилась с лестницы. Вокруг шумело, громыхало и материлось... Человеческий бутерброд валился с лестницы следом за мной. Если снова оказаться под этим асфальтовым катком, меня смело можно будет вешать на Стену вместо картины, если только подобрать рамку повеселей. Уцепившись за перила, я начала подниматься, одновременно пытаясь задвинуться в угол. Цель была близка, когда яростно рычащий клубок вдруг расцепился, один из дерущихся резво вскочил и, совершив гигантский прыжок, ухватил меня за волосы. Послав мощным толчком, как мяч в гандбольные ворота, мою голову в сторону поднимающегося оппонента, он рванул дверь и выскочил из подъезда. Если бы в воротах оказался кто-нибудь, кроме Ферапонтова, повторного сотрясения мозга мне было бы не миновать...

– Любовь Петровна! Как вы? – Я открыла глаза и увидела над собой перекошенную от волнения физиономию соседа слева. Дыхание Ферапонтова сбивалось, и вид у него был испуганный, а выражение знакомых голубых глаз было непривычным и, честно говоря, пугающим. – Вы в порядке?

Взгляд его заметался между мной и дверью, и я испуганно спросила:

– Где он?

– Сейчас... – живо дернулся Ферапонтов, и я почувствовала, как сжимающие мои плечи пальцы хищно дрогнули. – Вы подождите тут минутку, не то уйдет... Я быстро...

– Нет! – ощущая в себе явное раздвоение личности, в смятений заорала я: одна половина, памятуя о результате вчерашних посиделок, категорически отказывалась смотреть соседу в глаза, вторая столь же категорически не хотела, чтобы он оставлял меня одну. После короткой, но жаркой дискуссии победила вторая половина. – Не надо! Не уходи...

Я вцепилась Коле в рукав, он, успокаивающе что-то бормоча, сделал попытку отодрать меня от себя, но неожиданно умолк и уставился на свои руки:

– Что за черт?

Ладони Ферапонтова были в крови.

– Что с тобой, Коля? – в ужасе взвизгнула я. – Он тебя ранил?

Ферапонтов растерянно хмыкнул, пожал плечами и посмотрел на меня:

– Нет, вас, Любовь Петровна...

Новость потрясла простой и полнейшей очевидностью. Колька торопливо схватил меня за левую кисть, развернул к себе и в сердцах выругался. Мышца на внутренней стороне руки была рассечена по всей длине, от запястья почти до самого локтя. К великому моему счастью, нож не задел вены, попав в локтевую кость, и, соскользнув с нее, просто рассек мышцу. Однако края раны широко разъехались, представив моему изумленному взору пульсирующую реку крови. Слабая переносимость подобных зрелищ в свое время стала одной из основных причин, по которой я продолжила обучение не на хирургическом отделении, а на терапевтическом.

Глянув на Ферапонтова мутным взором, я жалобно простонала и начала впитываться в пол. Сознание решительно прощалось с окружающей действительностью, и настырный вертлявый дятел упорно выстукивал на коре моего невезучего головного мозга: «Фарух, Фарух, Фарух...» А ангел небесный, так вовремя возникший в нашем заплеванном подъезде в образе соседа слева, молча подхватил меня на руки и во весь дух припустил вверх по лестнице.

Красиво и с чувством предаваться смерти Ферапонтов мне не дал. Пристроив мое тело на стул в своей кухне, он заставил меня зажать рану и исчез. Через минуту на кухонном столе лежала груда всевозможных перевязочных средств, в которых сосед копался с видом заправского медика. Поначалу я тихо закатывала глаза, постанывая и всхлипывая, но вскоре, исподтишка наблюдая за уверенными действиями героического соседа, отвлеклась и даже немного увлеклась.

– «Скорую» бы вызвать, – озабоченно забормотал Коля и, заканчивая бинтовать, соорудил из завязок очаровательный бантик. – Мало ли что! Вдруг зашивать надо? – Придирчиво, оглядывая творение собственных рук, он с сожалением потряс головой. – Вот ведь жалость какая – ушел, сволочь! Все-таки надо было догнать... Зря я...

Дальнейшее Коля переживал про себя, очевидно не решаясь сделать мне выговор за то, что не дала ему догнать нападавшего. Однако я думала иначе. Если это и был тот самый убийца, о котором предупреждал мой псих, неизвестно, чем все закончилось бы. Едва ли Ферапонтов смог бы с ним справиться, а вот пострадать мог.

– Не надо «Скорую», – успокоила я. – Ты все здорово сделал. Где так перевязывать научился?

Ферапонтов глянул снисходительно:

– Я в армии как-никак служил...

– Санитаром? – не поняла я.

– Солдатом! – выразительно хмыкнул сосед и принялся убирать со стола.

Это, конечно, все объясняло.

Потом Коля накапал мне валерьянки и, когда волнение понемногу улеглось, осторожно поинтересовался:

– Любовь Петровна, почему он на вас напал?

Задумчиво промычав, я пожала плечами, но тут вспомнила, что, по мнению Ферапонтова, качественно врать не умею. И так он обо мне бог знает что думает! Но не рассказывать же ему про маньяка, который заявил, что кто-то нанял киллера, чтобы меня убить?! Это даже звучит смешно! Хотя, с другой стороны, там, в подъезде, смешно мне не было. Даже наоборот. Но кто поручится, что случившееся – не простое совпадение? И нападавший не был озверевшим без дозы наркоманом?

– Ограбить, наверное, хотел, – отозвалась я, отводя взгляд в сторону. – А ты как там оказался?