Текст книги "Здрасте, приехали (СИ)"

Автор книги: Лара Альм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Машенька, ты сегодня на себя не похожа, – душевно пропел Панченко и сунул ей в руку шоколадную конфету-трюфель.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила взрослая девочка. Развернула обертку и отправила конфету в рот.

– Вот и хорошо, – во весь рот улыбнулся мужчина, выражая вселенское счастье, словно на его глазах произошло волшебное исцеление больного человека, потерявшего всякую надежду. – Мир?

– Мир, – с набитым ртом согласилась Маруся. – Я не об этом хотела с вами поговорить... – Собралась с духом и выпалила, – Владимир Иванович, у меня к вам серьезный разговор.

– Если серьезный, то пошли в мою каморку. Там нам никто не помешает.

В каморку Кузиной идти не хотелось по известной причине.

– Давайте здесь поговорим. Только к окну отойдем.... Владимир Иванович, я хочу узнать, о чем вы разговаривали с Таракановой?

Панченко не задал встречных вопросов – спрашивает, значит, ей нужно знать.

– Молодость вспоминали. Мы ведь сто лет знакомы... Знаю, какой вопрос готов сорваться с языка... Было дело... Но давным-давно.

– О Денисе говорили?

– Ни слова. Инга сразу отрезвела, когда мы вышли из проходной. Уговорила меня прогуляться. Погода хорошая была, тепло, тихо. Мы прошлись вдоль заводского забора, потом мимо детского сада, посидели на скамейке, потом я проводил ее до подъезда. Мне показалось, что ее что-то тяготит. Только что веселилась, как сумасшедшая, и вдруг пустилась в ностальгические воспоминания. Светлые, чистые. Душевно мы с ней поговорили. Она даже пустила слезу по ушедшей молодости. Никогда я ее такой не видел, куда подевалась стервозность. У подъезда долго прощалась со мной, извинялась.

– Предчувствовала свою смерть?

– Не знаю. Я решил, что она решила уволиться. Рано или поздно это должно было произойти. Надо давать дорогу молодым. Я это понимаю... Как понимаю, что с уходом на пенсию превращусь в старую развалину. Внутренний стержень вырвут изнутри и обменяют на трудовую книжку с множеством благодарностей, – загрустил пожилой мужчина.

– И вы не попытались узнать, что с ней происходит? – Грустные признания завхоза Маруся оставила за скобками.

– Не думаю, что она сказала бы мне правду. Разозлилась, это да. Я не хотел нарушать трогательную идиллию. Уж не упомню, когда в последний раз так приятно проводил время.... Маш, не смотри на меня с таким укором! Я не в том смысле.

– Кто бы спорил, – нахмурилась вздорная особа.

– Вот зловредина! Я тебя люблю, как родную дочь, потому и позволяю больше, чем другим.

– Родная дочь почему-то узнает об отце... кое-что позже чужих людей.

– Во-первых, родители не говорят с детьми на эту щепетильную тему, во-вторых, сама виновата. Закрылась от всех на семь замков.

– Только не заводите разговор о Денисе! Это его проблемы. Не мои. Внушил себе, что влюблен. Как влюбился, так и разлюбит.

– А если у него это навсегда?

– Чего вы от меня хотите? Чтобы я с мужем рассталась и сошлась с Бледновым? Пожалела его, иначе бедный мальчик умрет от безответной любви.

– Умная девушка, а мелешь чушь.

– Не такая я и умная.

– Ты дай ему понять, что у него нет шансов. Он попыхтит, попыхтит, пострадает, пострадает, и отстанет.

– Ну, вы даете? Кто-нибудь бы вас услышал, и подумал, что я держу Бледнова на коротком поводке, на всякий пожарный случай. Вдруг муж отчалит в жаркие страны, а у меня уже есть утешительная замена.

– Под жаркими странами ты подразумеваешь темпераментную женщину? – уточнил Панченко.

Маруська живо представила обожаемого мужа в компании зажигательной мулатки, исполняющей ритмичный танец. На его лице нет ни привычного удивления, ни безразличия. Он подергивается в такт ритмичной музыки и пытается ухватить мулатку за талию. Глаза пылают страстью, грудь ходит ходуном, по виску стекает струйка пота... Ни разу в жизни Кузина не то, что не видела мужа таким бешено-озабоченным, она таким его никогда не представляла.

– А вы... что-то знаете? – прохрипела Мария, мечтая зарыться под подушку, спрятаться под толстым одеялом, чтобы не услышать ответа. Зачем тогда спрашивала? Ей нужна правда, чтобы сориентироваться и произвести перемены в своей жизни. Если получится. Маруся способна на домашние возмущения, не более того. Она не революционерка, она маленькая девочка, маленькая принцеска, которую любят, которую жалеют, говорят слова утешения. И она всё это принимает. И верит.

Панченко был прав: забота Дениса Бледнова ей нравится. Он ее паж, готовый исполнить любое желание. Как же обойтись без пажа маленькой принцеске. Но паж не должен говорить о своих чувствах своей повелительнице.

Она держит его на коротком поводке, лишая его собственных желаний. Чтобы удержать, приходится подкармливать задушевными беседами без определенной тематики. Просто философствует. А он поддакивает. Он счастлив, что она сошла с трона, стала с ним на одну ступень. Но ему нельзя забывать свое место. Сегодня он забыл свое место. И это Марусю беспокоит.

– Ты опять только о себе думаешь, – резюмировал Панченко, не дав конкретный ответ на вопрос.

– Почему о себе, я о муже спросила.

– О себе, о себе. Его измена это удар по твоему самолюбию. Ты не будешь спрашивать, почему он заинтересовался другой женщиной. Это вопрос влечет за собой копание в себе. По твоему мнению – ты безупречна. Значит, и вины на тебе нет. Виновен муж, виновна любовница.

– Значит, любовница существует. А я... закрылась на семь замков и не пускаю к себе почтальона с печальной вестью. Мне так комфортно, меня все устраивает... Слышите, устраивает! – взорвалась она, расставшись с безразличной монотонностью. – Все считают, что я засиделась в детстве. Знаете, почему? Меня любили и любят родители, я единственный ребенок в семье. Меня обожает муж, он меня нянчит, балует. Перенял эстафету у мамы с папой. Что плохого, когда человеку нравится, что его любят? Я не имею справляться с проблемами, но это дело наживное.

– Устраивает? На здоровье. Одно не пойму, почему ты такая напряженная? Нет в тебе радости, Машенька. Живешь, как будто мучаешься. Знаю, у тебя все хорошо. И на работе все в порядке. Ты стараешься, шеф тебя уважает, продвигает. Деток пока нет, но это временно. Будут детки, ты сразу повзрослеешь...

– Не надо...

– Извини... Девочка моя, пора бы уже выйти на свет Божий из своего заточения...

– Пора бы откинуться. – Маруся с трудом сдерживала слезы, но делала вид, что ей весело.

– Эх, эх, эх, молодежь! А ей про Фому, она мне про Ерему... Твой муж перенял эстафету у родителей, я – у Таракановой.

– Владимир Иванович, а вы свою жену любите? – спросила Маруся совсем не то, что рассчитывал услышать Панченко. Он ждал уточнений по поводу передачи эстафеты у Таракановой.

– Наверное, какое-то чувство к ней осталось. Не любовь, это точно. Хочу тебе признаться: женился я без любви. Так сложилось, в тонкости вдаваться не буду, ни к чему это. Если бы любил, не позволял себе вольностей... Некоторое время назад встретил женщину. Встретил и полюбил. И от жены уйти не смог, все-таки сорок лет вместе прожили, и с ней порвать сил не нашлось. Так и мучаемся все. Делаем вид, что нас это устраивает. Случилась бы любовь в молодости или хотя лет двадцать назад, без раздумья развелся. В старости на отчаянные поступки трудно решиться. Понимаешь, что счастье к тебе запоздало. Потому и радости особой не испытываешь. Глядя со своей колокольни, говорю тебе, дочка, надо все успеть вовремя.

– Не всегда всё зависит от нас. Вы – пример тому.

– Кто его знает.

– Владимир Иванович, вы врачиху нашу любите?

– Не веришь, что можно любить в мои годы? А вот люблю... Заболтали мы с тобой, пошли работать.

– Вот еще! О самом главном я не спросила. Владимир Иванович, вы не заметили ничего подозрительного во дворе дома, когда провожали Тараканову?

– Мы с ней в одном доме живем, в соседних подъездах, всех знаем от мала до велика. Дом-то заводской. Вечером всё было, как обычно. На детской площадке мамочки с детворой гуляли... Что еще? В нашем доме живет участник Отечественной войны, ему положено иметь гараж рядом с домом. Ворота были распахнуты, старик сидел на табурете, а его внук возился с "Жигулем", который дед получил от государства на шестидесятипятилетие Победы. Гараж был ярко освещен, свет падал наружу... В пятне света дворняга сидела и внимательно наблюдала за всем происходящим. Смешная такая собаченция, черного окраса, с лохматыми ушами.

– Мне бы про людей, – направила Маруся мужчину в нужное русло.

– Я почему про гараж заговорил, мне показалось, что кто-то притаился за распахнутой створкой гаражных ворот. То ли тень мелькнула, не могу сказать. Но человека я не видел. Но там точно кто-то стоял.

– Стоял и наблюдал за вашим прощанием. В котором часу это было?

– В восемь, в полдевятого. Где-то так.

– Ни фига себе вы погуляли. Мы разошлись около шести.

– Погуляли и не заметили, как время пробежало.

– Вы должны были увидеть, что полиции полно понаехало, и скорая, наверное. Неужели не слышали-не видели?

– Не видел и не слышал. Пришел домой, принял душ и сел перед телевизором. Жена растолкала и приказала идти в спальню. Я лег и уснул. Я всегда крепко сплю.

– А жена?

– Она тоже легла спать. Наша спальня выходит окнами на другую сторону, поэтому никакие шумы не долетели. Узнал о случившемся только утром. Соседки во дворе судачили. Я сначала прошел мимо, решил, что они кому-то кости по привычке перемывают, но они меня остановили... Рассказали... Вот как бывает...

– Не могу покривить душой и сказать, что мы с Ингой Генриховной жить друг без друга не могли, но мне искренне жаль, что всё так вышло.

– Конечно, жаль, человек все же. А то, что тебе от Инги доставалось больше других, это сущая правда. Ей нравилось тебя терроризировать. Ты пыталась дать отпор, но разве Ингу остановишь. Я ей сколько раз говорил, оставь девчонку в покое, чего ты к ней привязалась.

– А она?

– Не поверишь, говорит, она мне нравится. Хочу ее закалить. А то она слишком мягкая, пластилиновая... Потому и сказал об эстафете. Теперь я несу за тебя ответственность.

– Я ей нравилась? – опешила Кузина. – Никогда бы не поверила. Врала, наверное.

– Нет, правду говорила. Уж я-то знаю, когда она врала.

– Например.

– Например, вчера на гулянке, когда ляпнула про Дениса. Не спрашивай, ничего тебе не скажу, мы к этой теме не возвращались.

– Денис сказал, что Тараканова заметила его интерес ко мне и решила убить взаимную симпатию на корню. Сами знаете, что мне, кроме мужа, никто не нужен.

– Дениска парень хороший, но не твоего поля ягода. Пацан еще, ветер в голове гуляет.

– Вчера обо мне разговор заводили?

– Инга завела. Говорит, наша Маруся смеется, а глаза грустные. Того и гляди, расплачется. На чужие шутки реагирует невпопад, будто и не слышит. Когда все начинают смеяться, она отстает по времени. Что у нее происходит? Ты бы поговорил с ней, Володя.

– Может быть, до меня доходит, как до жирафа.

– Понятно, что тебе ничего не понятно.

– Владимир Иванович, больше вам нечего мне сказать о вчерашнем вечере? – официальным тоном спросила Кузина.

– Всё сказал.

– Я тут с Денисом поговорила... Он поклялся, что не убивал... Я ему поверила. Я доверчивая лохушка?

– Не понимаю, как ты, вообще, могла на него подумать. Конечно, это сделал не он.

– А что ваши дворовые кумушки еще говорили?

– К утру новость об убийстве Инги обросла несуществующими подробностями. Теперь разберись, где правда, где вымысел.

– Волнова говорила, что княжну ударили по голове тяжелым предметом.

– Это Волнова так сказала?

– Сама я не слышала, мне Дуся Кабачкова доложила.

– А больше она тебе ничего не доложила?

– Больше ничего. Волнова только этими сведениями поделилась. А что?

– Кто-то наплел следователю, что с тобой у погибшей были постоянные стычки, ты ее на дух не переносила. Я сам догадался, слишком он тобой интересовался.

– И кто же это у нас стукачок? Неужели Нелли Павловна Волнова? А следователь Антошкин, в благодарность за откровение, поделился с ней тайной следствия. И что это значит? Что наша Нелличка замаралась в этом деле. Чтобы отвести от себя подозрение, наговорила обо мне разных гадостей.

– Попридержись с выводами, скорострелка. Эка куда хватила! Нелька убила Ингу! Она паука не раздавит, не то, чтобы человека убить.

– Согласна. Я погорячилась. И зачем ей убивать княжну? У Волновой нет темных пятен в прошлом, ей нечего бояться. Правильно?

– Если ты, Машенька, хочешь узнать, была ли она моей любовницей, то я отвечу: нет, не была. Честное пенсионерское!

– И вы за ней не пытались ухаживать?

– Куда мне против...

– Договаривайте, – великодушно разрешила Кузина. – Ее любовником был Моисей Михаэлевич Новляндский, наш Пророк?

– Не я это сказал. Но это всё дела давно минувших дней. Инга была в курсе дела, как и многие из нас, но никто эту тему не муссировал. И не потому, что Моисей подавал большие надежды и метил в кресло гендиректора, он в то время был на подступах в вершине местной власти.

– А почему?

– Все были наслышаны о вздорном характере супруга Инги. Она скрывала, но шила в мешке не утаишь. Он ее поколачивал без причины, а за измену мог убить. Инга ее жалела.

– Хороша семейка, ничего не скажешь. Как можно на жену руку поднять? И почему Нелли от него не ушла?

– Кто его знает, почему она терпела его побои. Ни одного худого слова о нем никогда не сказала. Всегда им восхищалась.

– Может быть, не хотела лишать детей отца?

– Маша, зачем возвращаться к тому, что случилось "до нашей эры". Все давно быльем поросло.

– Да, к делу Таракановой это не имеет никакого отношения. Как же мне узнать, кто на меня настучал Антошкину?

– Зря наговаривать не буду.

– А поделиться своими соображениями?

– Нельку исключаю, она не сплетница. Ищи того, кому это выгодно.

– Я тоже подумала, что надо искать того, кому выгодна смерть Инги Генриховны.

– Верно.

– Ну, и народец в нашем бюро. С виду все приличные люди, а одного убили, другого подставили, – возмутилась Кузина. Эмоции ее переполняли. Причина крылась не в стукачестве, а в том, что ей наговорил добрый дядя завхоз, решивший стать ее наставником на путь истинный...

Миновав проходную. Маруся сразу натолкнулась взглядом на упитанную ворону, которая презрительно каркнула, выронив из клюва кусок хлеба.

– Так тебе и надо, – в сердцах заключила Кузина. – Раскаркалась она тут! Без тебя тошно.

Сзади ее кто-то окликнул. Естественно, это был Бледнов.

– Денис, тебе направо, мне налево, – быстро расправилась она с ним, не услышав от него ни одного слова, только собственное имя. Денис утвердительно кивнул и пошел в указанном направлении.

Их любимое с Иркой кафе располагалось в трех кварталах от предприятия. Но Маша тянулась долго, собирая полученные за день скудные сведения в одну кучу.

Ирина ждала ее за дальним столиком у окна. Маруся вошла в кафе с видом председателя комиссии, готового к раскрытию должностных преступлений. Ирина даже поежилась от ее вида.

Кузина бросила сумку на стул, но сама не села, уперлась руками на спинку стула и собралась озвучить важное правительственное сообщение, но подруга ее опередила.

– Что с лицом?

– Кажется, кто-то очень хочет повесить на меня убийство княжны.

– Ты уже знаешь?

– Блин, я не ошиблась. Антошкин тебе это подтвердил! И кто в нашем коллективе засланный казачок?

– А этого мне Димка не сказал.

– Что он тебе сказал?

– Не злись. Сядь, успокойся, выпей чаю с тортиком. А пока ты будешь набивать свой крохотный желудок, я тебе расскажу, что удалось вытянуть из Дмитрия. Он заинтересовался, почему я спрашиваю о деталях этого преступления. Пришлось признаться, что я дружу с тобой.

– Я сама тебе это посоветовала.

– Естественно! Разве я бы догадалась!

– Не умничай! У меня и без тебя настроение хуже некуда. Панченко заявил, что я закрылась на семь замков и носа не кажу. Почему? Потому что я несчастлива. Боюсь получить подтверждение, вот и... Своего рода страусиная политика. Обвинил меня в том, что я... что меня... балуют, – всхлипнула Маруся. – Видите ли, я избалованная, залюбленная. Как может избалованная и залюбленная быть несчастной, скажи мне, пожалуйста? И что в этом плохого? Лучше, если бы тебя все ненавидели? Тогда я понимаю – несчастная.

– Не реви.

– Я и не реву, с чего ты взяла, – прогундосила Кузина и шмыгнула носом.

– Марусь, попей водички, успокойся. – Ирина придвинула в ней стакан минералки без газа.

– Еще конфетку мне предложи. Скушай девочка, конфеточку, жизнь и наладится, – просюсюкала Маруся.

– Какой-то старый дурак что-то ляпнул, а ты к сердцу близко приняла.

– Как маленькая девочка может принять близко к сердцу?! У нее мозгов с гулькин нос.

– Может, хватит уже? Заладила одно и то же.

– Потому что меня это слова зацепили за живое. Потому что он прав. Первый раз мне сказали правду в лоб! В то все расхваливают и расхваливают, говорят о моей особенности.

– А казалось, что у тебя одна нога и три руки. А ты, бедная-несчастная, сама этого не заметила. Тридцать два года живешь на свете и как-то обходилась... с одной ногой. И с тремя руками.

– А король-то голый, – ни с того, ни с сего ляпнула Кузина, вспомнил сказку Андерсена "Новое платье короля". Подперла подбородок кулаком, вздохнула, выражая вселенскую печаль, после чего заключила, – княжна, как оказалось, была права...

– В чем?

– Какая разница. Княжны уже нет. Свою миссию она не выполнила, передала эстафету Панченко. Вряд ли ему удастся вырастить кактус из вялого ростка непонятного происхождения.

– Ты хочешь, чтобы тебя пожалели?

– Не хочу! Все только и делают, что жалеют. Можно подумать, я убогая какая-то. Я не убогая, я нормальный человек.

– Кто бы спорил... Перейдем к делу. Новости есть?

– Весьма скудные. Надеюсь, Антошкин с тобой был более откровенным, чем с коллегами убитой.

– О чем народ шепчется?

– Одна из наших старейшин, Нелли Павловна Волнова...

– Это ваша вязальщица, что ли?

– Она. Сказала, что княжну убили ударом тяжелого предмета по голове. Когда я сказала об этом Панченко, он широко открыл глаза. Думаю, он больше знает, чем Волнова. Зачем она ЭТО сказала? Откуда узнала? Антошкин поделился или родилось в больном воображении? Но у нее крыша всегда была на месте. Значит, Антошкин. Почему выделил именно ее?

– Ты права, ей Антошкин рассказал. Так сказать, вбросил в народ ложную версию. Какую цель преследовал, понятия не имею. Может быть, она вцепилась в него мертвой хваткой, он и "разоткровенничался". Правду из Димки клещами не вытянешь.

– А на самом деле, как убили Тараканову?

– А на самом деле сделали смертельную инъекцию. Названия препарата не знаю, а если бы и знала, не запомнила. У меня с названиями лекарств большая проблема. Тщательно записываю на бумажку всё, что надо купить в аптеке.

– Я в курсе. Что дальше?

– В общем, вкололи ей какую-то гадость, когда она дверь открыла...

– Значит, ей позвонили, она открыла дверь, гость с порог воткнул в тело шприц...

– Да, и ее сразу парализовало, а через некоторое время наступила смерть. Это такое действие у препарата неизвестного происхождения.

– Мне по барабану, как он называется. Могу с уверенностью сказать – гость был ей знаком. И он разбирается в лекарственных препаратах.

– Или ему кто-то подсказал.

– И помог приобрести. Не думаю, что этой яд продают без рецепта.

– Марусенция, ты молодец! Надо узнать, у кого их твоих коллег родственники имеют отношение к медицине или фармацевтике.

– Или у кого дома есть больной человек. Мы же не в курсе, какие у данного препарата свойства. Вдруг он здорового калечит, а больного лечит?

– Ты сегодня блещешь умом, подружка! – в очередной раз восхитилась Ирина.

– Ирка, Антошкин не говорил, из квартиры ничего не пропало?

– Сказал, что там и брать-то нечего. Беднота и нищета.

– Так я и поверила. Тараканова зарабатывала хорошие деньги, на себя почти не тратила, питалась скудно. Не думаю, что она занималась накопительством, у нее в крови была привычка вести спартанский образ жизни. И что-то мне подсказывает, что ее сбережения хранились дома. Нам зарплату выдавали на руки, никаких банковских карт у нас нет. Кто хотел, тот открыл счет в банке...

– А княжна хранила денежки в чулке! Преступник искал чулок, но так и не нашел. Получается, зря он старушку кокнул.

– Ира, мне неприятно, что ты говоришь о покойной с таким пренебрежением.

– Надо же, как мы заговорили. То крыла ее по маме и по папе, а сейчас слезу пускает.

– Не пускаю я слезу, но мне ее жаль.

– Ладно, прости, больше не буду... Насчет сбережений ты ошиблась. У Таракановой был счет в банке. Банковскую карту она хранила не дома, а в сейфе на работе. У вас есть сейф?

– Есть, старая рухлядь. Ключи были у княжны.

– Ключи нашлись в ее столе.

– Я знаю. Но это единственное, что мне удалось ухватить взглядом, потом нас выставили из кабинета. Остались только Панченко и Волнова. И, конечно, Антошкин с сотоварищами.

– Банковская карта лежала в сейфе. Скажу тебе – княжна была богатеньким буратино.

– Кому эти деньги теперь достанутся? Завещание она написала?

– Завещание она написала в январе этого года, два месяца назад. Ты никогда не догадаешься, кто является наследником ее немалого состояния.

– Кто наследник, тот и убийца, – хмуро заметила Кузина.

– Чистосердечное признание смягчает наказание, – проникновенно промолвила Ирина.

– Ты сейчас о чем?

– О тебе! Тараканова все свои деньги оставила тебе! У нее не было никаких родственников, ни дальних, ни близких.

– Почему мне?

– Кто ж теперь об этом узнает.

– Панченко мне сегодня признался, что я ей нравилась. Пыталась из меня человека сделать, а я думала, что она меня поедом ест из ненависти.

– Ты и так человек, была и будешь. Не бедствовала, а теперь тем более.

– Не нужны мне ее деньги.

– О наследстве ты подумаешь после. Сейчас надо заняться поисками этого хитреца-убийцы, который подделался под тебя.

– Как это – подделался?

– Смерть Таракановой наступила от двадцати одного до двадцати двух часов, в этом промежутке...

– Панченко сказал, что они гуляли до половины девятого. То есть ее убили не сразу. Я сначала думала, что ее шандарахнули по голове, как только она вошла в квартиру. Она упала, убийца плотно закрыл дверь, чтобы тело сразу не обнаружили, а сам скрылся... Нет, сначала тщательно обследовал квартиру на предмет денег, а потом скрылся. Что-то должно было в доме пропасть! Допустим, для отвода глаз.

– Соседка, с которой она приятельствовала, заявила, что ничего из квартиры не пропало. Говорю же – там и брать нечего. Ему ума не хватило что-то прихватить для отвода глаз. Или перепугался до безумия. Что говорит о его неопытности в преступных делах.

– А отпечатки пальцев? По отпечаткам можно найти преступника, если его "пальцы" есть в картотеке, я в кино видела... При условии, что у него уже была судимость. Или его задерживали по какой-нибудь глупости.

– Антошкин сказал, что ничего интересного они не нашли. Но Антошкину верит, себя не уважать.

– И все-таки, с какой целью он водил за нос Волнову? Неужели он ее подозревает?

– О себе не хочешь спросить?

– Кто на меня может подумать?

– Вспомни, как в закрученных детективах! Кто убийца? Тот, на кого меньше всего падает подозрение.

– Не я, – тут же нашлась Маруся без намека на восторг. – С кем чаще ругалась княжна? Со мной!

– Да, ты не можешь быть убийцей, – окинув Марусю оценивающим взглядом, согласилась Оплеухова.

– Кажется, я догадалась, кто попал у следователя под подозрение. Волнова! Потому он ей и навешал лапшу на уши – хотел проследить за ее реакцией. Реакция была нулевая, Волнова не запрыгала до потолка от радости, что ей достался такой глуповатый следователь. И не только следователь, вся следственная бригада звезд с неба не хватает.

– Она искусно спрятала свои чувства, но профессионал высшего класса без труда ее раскусил. Намекнул, что подозревает совсем другого человека, тем самым притупил бдительность злодейки. Осталось только ждать – рано или поздно она себя выдаст, потому что в преступных делах полный профан.

– Значит, это Волнова убила Тараканову. Не ожидала от нее.

– Кто ж его знает, кто убил Тараканову. Ведется следствие.

– Ира, но ты же сама только что...

– А я что? Я ничего, уж и порассуждать нельзя.

– И что мне с тобой сделать? Сейчас я тебя огрею тарелкой по башке, будешь тогда знать...

– А ты что, правда, на вязальщицу подумала? Странно, странно.

– Никто Волнову и не подозревал, – слукавила Маруся. – А то мы не знаем, что она обожает изображать из себя "доверенное лицо депутата" – показать, что ей доверяют, что знает больше других... Ира, ты уверена в профессионализме Антошкина? Или он так, шаляй-валяй?

– Он такие дела раскручивал, другому и не снилось.

– Откуда знаешь?

– Знаю, и всё.

– Что ты еще знаешь, болтливая скрытница?

– Болтливая скрытница, – повторила Оплеухова. – Занятно... Скрытница – это растение такое.

– Забудь.

– Что я еще знаю... Тело обнаружила соседка по лестничной клетке ближе к полуночи, она провожала гостью, засидевшуюся у нее допоздна. Женщины еще долго болтали на остановке, все не могли расстаться. В подъезде соседка увидела орущего кота. Позвонила в дверь. В общем, всё, как рассказывала Волнова. Здесь Антошкин не приврал. Теперь самое интересное. Еще одна соседка, с пятого этажа, развешивала на балконе постиранное белье. Она видела, как в районе девяти часов в подъезд вошла незнакомка в красной шляпе с широкими полями. Естественно, с высоты пятого этажа лицо под полями она не рассмотрела.

– Как она могла рассмотреть красную шляпу с полями в черноте ночи. В это время года на улице уже тьма-тьмущая.

– На краю навеса над входом в подъезд висит яркий светильник. И сам двор отлично освещен, через каждые три метра бетонные столбы освещения. Кроме шляпы женщина увидела серое драповое пальто прямого силуэта и высокие серые сапоги на каблучке.

Маруся сняла с головы фетровую шляпу красного цвета с широкими полями, вытащила руки из рукавов серого драпового пальто прямого силуэта, которое отвалилось на спинку стула, а полы пальто решили вытереть пол, но Марусю сей факт не озаботил. Она отодвинулась от стола, вызывающе перекинула ногу на ногу, показав модные серые сапожки на высоком каблуке.

– Схорониться тебе надо, Митяй, – скороговоркой проговорила подруга Ирина.

– Можно подумать, я одна такая в городе: в красной шляпке, сером пальтишке и сапогах на высоком каблуке.

– Не одна. Но как все здорово складывается. И наследство, и наследница, которая нанесла визит своей благодетельнице. После ее визита та благополучно скончалась.

– Ира, что-то я не пойму – ты меня подозреваешь в убийстве Таракановой?

– Не подозреваю, не ерепенься. За Антошкина говорить не буду, но дураком я его никогда не считала. Явную подставу он носом чует. С нюхом у него всё ок. Если след взял, то результат будет.

– Пусть у Жорика спросит, в это время я была дома, – промямлила Маруся, пряча глаза, будто бы ей было что скрывать.

– Показания Жорика не в счет, он твой муж, – коротко, но доходчиво высказалась Оплеухова.

– Недаром я загорелась найти убийцу, будто кто-то меня в спину толкнул. Как чувствовала, что кто-то меня подставит, – поохала подозреваемая.

– Теперь и подавно нам придется заниматься поисками настоящего убийцы. На Антошкина надейся, а сам не плошай. Не смотри на меня, как Ленин на буржуазию. Да, я ему доверяю на все сто. Но самоустраняться не стоит. Будем у Димки на подхвате. Ты же в этом конструкторском тазу варишься, все про всех знаешь.

– Ничего я не знаю, – заныла Кузина, с трудом сдерживая слезопад.

– Маруська, не вешай нос, мы справимся.

– Что я Жорику скажу?

– Как есть, так и скажи. Не забыла клятву у алтаря – и в горе, и в радости...

Георгий Кузин пересматривал отпечатанные на принтере листы формата А4, после чего складывал их в аккуратную стопку. Когда он занимался делом, то забывал о времени. Маруся позвонила и сказала, что задержится. Хочет встретиться с подругой в кафе. Её право. Он только рад – никто не будет мешать.

Когда раздался звонок в дверь, Жорик для начала взглянул на часы. И удивился – время было позднее. Супруга давно должна вернуться. Сейчас он отчитает ее для проформы.

Не дойдя до входной двери, он громко сказал:

– Сама открыть не могла? Ключи потеряла, Маша-растеряша?

Это была не Маша. На пороге стоял молодой парень с хмурым лицом.

– Маруся дома? – сразу поинтересовался он.

– Вы, собственно, кто?

– Денис Бледнов. Мы вместе работаем.

– Наслышан. Маруси нет.

– А где она?

– Молодой человек, вам не кажется...

– Не кажется. Вашей супруги до сих пор нет дома, а вы совсем не волнуетесь?

– А вы почему волнуетесь?

– Потому что у нас в отделе творятся странные дела.

– Я слышал об убийстве Таракановой, мне Маруся на работу звонила.

– Мне показалось, что следователь подозревает Марусю. Он ею очень интересовался.

– Вы проходите, что ж на пороге стоять, – засуетился Жорик, ощутив несвойственное ему волнение. Я сейчас ей позвоню... Где же мой телефон...

– Может, она вам ответит. Я ей звонил много раз, но она не отвечает.

Кузин долго слушал длинные гудки, потом звонок прервался.

– Что происходит? – спросил он у ничего непонимающего Бледнова.

– Хотелось бы мне знать, – вздохнул он. – Может, она к родителям зашла?

– К родителям мы ходим по воскресеньям. Маруся встречалась в кафе с подругой, с Ирой Оплеуховой, вот я ей сейчас и позвоню. Наверное, заболтались девчонки, забыли о времени.

Ирина ответила сразу. И очень удивилась, что Маруси до сих пор нет дома.

– Жорик, ты шутишь?

– Мне не до шуток.

– Я довезла Машку до дома, она выскочила из автомобиля и вошла в подъезд. Это было... дай Бог памяти... В начале восьмого. А сейчас... половина десятого... Хорош муж! Жены дома до сих пор нет, а он и в ус не дует.

– Я бы до сих пор занимался своими делами и не волновался, – честно признался Кузин, – но пришел Марусин коллега по работе... Денис Бледнов.

– И он тебя взбаламутил. Гад такой, помешал ученому мужу корпеть над докторской диссертацией... А ты в курсе, что кто-то очень хочет, чтобы под подозрение в убийстве княжны попала Маруська?! Она у нас девушка ранимая, об этом знаем не только мы с тобой.

– На что ты намекаешь?

– На то, что она не будет бороться за справедливость, испугается и... сделает свой выбор.

– К...какой выбор?

– Ты дурака из себя не строй. Забыл, как во время студенчества она таблеток напилась, когда ей трояк по термеху вкатили на экзамене. Мы ей дружно желудок промывали, к врачам обращаться не стали, чтобы ее на учет к психиатру не поставили. Как после выкидыша она хотела спрыгнуть с крыши, благо тебе удалось ее отговорить. Что теперь? Осталось... петлю на шее затянуть или вены перерезать.

– Теперешняя Маша отличается от прежней, она стала более здравомыслящей, более спокойной.