Текст книги "Здрасте, приехали (СИ)"

Автор книги: Лара Альм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Новоселье случилось еще на заре неудавшейся карьеры конструктора Кузиной, буквально в первые дни ее прихода на предприятие. Тогда она, вообще, не могла понять, о ком рассказывает пожилая седовласая дама, проведшая ночь с бигуди на голове. Маруське показалось, что дама стянула бигуди, а расчесаться забыла. Во время ее красноречивого доклада скрутки на волосах потрясывались в такт. Уже после поняла, что дама всегда приходит с такими буклями на голове, покрывая голову косынкой или шапкой, в зависимости от времени года, а в стенах любимого предприятия аккуратно расчесывает волосы и активно сбрызгивает их лаком. Никакой косметикой Тараканова не пользовалась, лишь водила помадой по губам. С годами оттенки помады становились приглушеннее, а лицо бледнее и бледнее. Только во время нападок на коллег, княжна розовела. И скидывала несколько лет со своего уважаемого возраста. Мария считала, что она нарочно цепляется ко всем – заряжает свою батарейку, обещавшую в скором времени окончательно "умереть" без возможной замены.

Доцеплялась, – мысленно вынесла вердикт Кузина. Отлепилась от двери завхозовой каморки, налила из кулера воды в чашку и вернулась на свое место, про себя напевая одну из песен мюзикла "Чикаго": он сам нарвался, он сам нарвался, и в этом нашей нет вины. Да будь вы сами на нашем месте, вы поступили бы так, как мы.

Голова начинающего сыщика работала четко. Все легче легкого, Тараканову убил кто-то из нас. Княжна поймала коллегу на крючок – узнала что-то... очень нехорошее, компрометирующее приличного на вид человека, и начала его завуалировано шантажировать. Он устал от ее намеков-недомолвок и отправил к заждавшимся на том свете родственникам.

Маруся сверлила взглядом кульман, за которым работала княжна, и цедила теплую воду из чашки. Во второй раз пропела про себя слова песни из "Чикаго" и закончила вслух, четко выговаривая фразу:

– Я сняла со стены дробовик и прострелила ему башку.

Естественно, никто из присутствующих не подумал, что это продолжение слов песни, пропетой про себя. Они приняли всё, как признание, и уважительно-сочувствующее уставились на "убийцу". Только Денис Бледнов удивленно протянул:

– Так нашу бабушку застрелили?

– Понятия не имею, – передернула плечами Мария Витальевна. До нее, наконец, дошло, что она опростоволосилась, а коллеги сделали поспешные выводы. – Товарищи дорогие, вы в своем уме?!

– А ты? В своем? – насмешливо спросила Евдокия Кабачкова. Маруся приятельствовала с ней на работе, вне работы они не пересекались. С разницей в несколько дней девушки устроились на предприятие, и это обстоятельство их сразу сблизило.

– Вчера пересматривала мюзикл "Чикаго", и теперь песни из этого мюзикла крутятся в голове, – нашлась Кузина и, отступив от ненужной темы, высказалась, – может, уберем отсюда кульман, чтобы глаза не мозолил.

– Я не против, – поддержала ее Кабачкова. Другие тоже были не против, но переложила действия по разбору чертежной доски и ее увозу за пределы конструкторского бюро на плечи завхоза Панченко.

– Кстати, – вспомнила сыщица, – кто-нибудь знает, куда подевался Владимир Иванович?

– Я отвела его в медпункт, – напомнила Нелли Павловна Волнова, сердобольная женщина предпенсионного возраста. Она мечтала поскорее уйти на пенсию, чтобы всю себя посвятить любимым внукам, которых у нее было трое или четверо, все давно сбились со счета. Шеф не загружал работой конструктора первой категории, большую часть рабочего времени она вязала носки своим внукам и давала дельные советы начинающим и не особо сообразительным сотрудникам. В свое время она "хватала звезды с неба", но вмешались обстоятельства, пришлось расставить прерогативы. Преданность профессии ушла на задворки. Перемены начались с беременности дочери, еще совсем молоденькой девятнадцатилетней девушки. Она едва не лишилась первенца. Беременность протекала тяжело, мать опекала ее, не давала ступить и шага без нее. Будущая бабушка поняла свое главное призвание, но бросить прибыльную работу не могла. Следующая беременность дочери, а потом и невестки, проходили гладко, но мать и свекровь в одном лице это не успокоило. Бабушка получилась из нее просто сумасшедшая.

Волнова была вторым по списку, после Панченко, человеком в дружном коллективе конструкторского бюро к кому не цеплялась погибшая Тараканова. Поговаривали, что в далеком прошлом между ними случился жесткий конфликт. Подробностей никто не знал. В ту пору Нелли была молоденькой инженершей, а Инга Генриховна зрелой женщиной со стажем и уже с "вредными" привычками. Подробностей никто не знал, но все догадывались, что Нелли вышла победителем в схватке. Инга Генриховна Тараканова начала сторониться своей более молодой коллеги, делала вид, что ее не существует.

Не так давно Тараканова прервала обет молчания, и бросила реплику – дескать, некоторым всё позволено, раз им гендиректор покровительствует.

Народ покопался и выкопал следующее: гендиректор Новляндский в студенческие годы учился у одной группе с супругами Волновыми. Их особых отношений никто не замечал, Нелли Павловна держала дистанцию. Чего не скажешь о навязчивой Инге Генриховне, которая не ограничивалась одним приветствием, постоянно задевала занятого директора, при этом величественно поглядывала на бегущих мимо сотрудников предприятия. В своем тесном конструкторском кругу не упускала момента, чтобы не рассказать о крепкой дружбе с большим начальником. И в очередной раз поделиться воспоминаниями о посещении директорской дачи. Одно и то же по сто двадцать пятому разу. И подчеркивала, что четы Волновых на торжестве не было...

– Пожалуй, я схожу в медпункт, – сообщила громким голосом Кузина. – Проверю, как там наш Владимир Иванович.

Маруся выскользнула из конструкторского бюро, в очередной раз подергала ручку завхозовой двери, в очередной раз принюхалась, приложив нос к замочной скважине. Смесь трех запахов снова заставила ее забеспокоиться...

В медпункте было тихо. Здесь царили привычные медицинские запахи. Дверь в кабинет была распахнута, за столом сидела медсестра Тамара и что-то писала в тетради большого формата. Доктора Звенигородской видно не было.

– Чего тебе? – недружелюбно спросила Тамара, исподлобья взглянув на подкравшуюся Кузину. Маруська часто обращалась к медсестре за помощью – та делала ей инъекции, прописанные гинекологом. Не за спасибо, конечно. Поэтому Тамара благосклонно относилась к появлению пациентки. Но не сегодня.

– Что-то случилось? – спросила Кузина, зашмыгивая в кабинет и устраиваясь на стуле у стола медсестры.

– Нагоняй получила от доктора.

– По делу?

– Если бы. – Тамара понизила голос, – она как с мужем поцапается, так на мне зло срывает.

– А Звенигородская разве замужем?

– Как сказать. У них гостевой брак. Редко встречаются, но метко. Об их общении я узнаю первая... Так чего ты хотела?

– Пришла Панченко сопроводить до места работы.

– Проснулась, он ушел давно. Я ему укольчик сделала, он полежал на кушеточке, сказал, полегчало, и отчалил. Не забыл меня по мягкому месту стукнуть, все как обычно. Значит, оклемался. Ищи его в своих пенатах.

– Кто стукнул по мягкому месту? – не поняла Кузина. – Наш старичок Панченко тебя по мягкому месту?

– Ха, старичок! Все бы были такими старичками. Будто ты не знаешь, что он ходок. Сейчас не то, что раньше, чуть остепенился, но своего не упустит, если женщина того стоит.

– Быть такого не может! Он хороший дядька, порядочный.

– Если он тебя стороной обходит это ни о чем не говорит.

– Пойду, поищу его.

– Пойди, пойди. Настойчивее постучи в его кабинет, может дверь и откроется. Если он... с делами уже управился.

– Тамара, не сплетничай!

– Не сплетничаю я, – обиделась медсестра. – Иди уже, у меня дел по горло.

Болтушка-простушка, – подумала о Томе Маруся. Как бы не злилась, ее словам поверила, потому что Тамара никогда не обсуждала своих пациентов, и не пациентов тоже не обсуждала. – Вот тебе и тихоня Панченко, старичок-лесовичок... А Томкина болтливость мне на руку. Значит, есть в жизни нашего завхоза темные пятна, о которых не всем известно. В число осведомленных личностей входит Тараканова, которая всегда сует нос не в свое дело. Она что-то прознала о темной стороне жизни Панченко и пригрозила поделиться информацией с заинтересованным лицом. Нет, не с женой завхоза – раз он такой любвеобильный, жена о его походах налево осведомлена, не пыхтела в молодости, сейчас и подавно не пыхтит, рукой махнула. Остается муж любовницы. У них гостевой брак. Но брак. Все мужчины собственники, не любят когда берут их собственность без спроса. Могут и шею свернуть. Был Панченко, и весь вышел. И мне кажется, я нашла убийцу Инги Генриховны Таракановой.

Впервые Маруся мысленно назвала ее официально, как положено, без всяких кличек, характеризующих ее "положительные" качества, принадлежность к высшему сословию и престарелый возраст.

Очередным доказательством вины Панченко является его внезапная болезнь со скоростным излечением, – подвела доказательную базу Кузина, поднимаясь по лестнице в конструкторское бюро. – Разыграл спектакль в присутствии следователя Антошкина – дескать, сражен новостью о смерти своей давней коллеги. Но не доиграл спектакль до конца, превратил драму в водевиль, когда зрители разошлись.

Томка предложила барабанить в дверь, – вспомнила Маруся, оказавшись на своем этаже, – а я поступлю иначе. Спрячусь в укромном месте и подожду. – Она повертела головой в поисках укромных мест. Длинный широкий коридор с многочисленными дверями был пуст. В углу стоял кулер, за которым не спрячешься. Неподалеку от кулера находился кофейно-снековый автомат. – Вполне сойдет для пряток, – решила тайная наблюдательница за завхозами. – Опять же можно сделать вид, что раздумываешь над выбором, ежели тебя застукают. Не век же мне здесь торчать, надеюсь, они не будут весь день предаваться любовным утехам. Хотя, начальство в командировке, контроля нет... Но возраст! Надо себя беречь, дорогой товарищ Панченко, – мысленно обратилась к стареющему мужчине инженер-конструктор второй категории. – И перед коллегами неплохо бы помелькать, чтобы не забеспокоились, шум не подняли, домашний телефон не оборвали. Что вы тогда супруге скажете? Она вам точно найдет, что сказать. Кабелина ты старый, и когда ж ты угомонишься?! Так и скажет. И скалкой по лбу приложит. Но разве вас такими словами и ударами проймешь! Умирать будете, но женщин не преминете ущипнуть за мягкое место.

Все внимание Маруси было приковано к кофейному автомату. Со стороны любой бы понял, что выбор весьма затруднителен. Ничего странного. Но Марусю не занимали ни капучино, ни латте, ни горячий шоколад. Ее занимал Владимир Иванович Панченко, на которого она собралась возложить убийство Таракановой. Она представляла себя не сыщицей, а писателем детективных романов, который сам решает, кого казнить, кого миловать. Панченко казался ей подходящей кандидатурой на роль убийцы. Кто заподозрит пожилого человека, отзывчивого, покладистого? Никто! Раз никто, то выбор правильный. Так всегда бывает в романах Агаты Кристи: под подозрение попадают все, кроме главного виновника "торжества".

Сзади послышался скрип, Кузину ветром сдуло – спряталась за кофейным аппаратом. Дальше скрипа дело не пошло. Она выглянула, и увидела спину Дуси Кабачковой. Она шла по коридору прочь от того места, где притаилась Кузина, и тихо разговаривала по мобильному телефону.

– Молодец. Евдокия, – шепотом поблагодарила за идею Маруся, и тоже решила позвонить. Естественно, выбранной жертве. Почему бы мне ему не позвонить, – обычным голосом рассудила она, не боясь быть услышанной. – Я имею право потревожить завхоза в рабочее время? Имею. Допустим, предложу разобрать на запчасти кульман Таркановой, который беспокоит и без того взгрустнувших сотрудников. Надо срочно убрать с глаз домой этот устаревший предмет интерьера, он же раздражитель.

Мобильный Панченко был отключен.

– Кто бы сомневался, – пробубнила себе под нос Мария Витальевна. – Чтобы от процесса не отвлекали, он вырубил мобильник... Странно, что я проглядела интерес Панченко к противоположному полу. Неужели я одна такая безглазая, ненаблюдательная?

Маруся тесно общалась с одной Кабачковой, которая не являлась распространителем информации. Женщины обсуждали наряды. Дуся Кабачкова прекрасно шила, принимала заказы от модниц и неплохо зарабатывала. На работу приходила, чтобы отдохнуть, сменить напряженную обстановку на расслабленно-разряженную. Босс загружал работой тех, "кто везет", остальные были на подхвате. Но и получали соответственно. Бросать работу Евдокия и не думала. "Трудовая книжка должна лежать в отделе кадров, стаж должен идти. А шитье приносить не только удовольствие, но и приличный доход", – говорила она приятельнице.

Кабачкова рассказывала о своих заказчицах, их капризах, своей выдержке. И конечно, показывала фотографии своих работ. Кузина не понимала, зачем человеку с творческими талантами заниматься скучной технической рутиной. Но Кабачкова утверждала, что смена деятельности благотворно влияет на процесс создания новых фасонов одежды...

Маруся задумалась и не заметила Дениса Бледнова, который стоял перед ней и пристально рассматривал, как статую в музее. Статуя ожила, оторвала плечо от кофейного автомата и дерзко предложила:

– Иди куда шел.

Денис с места не сдвинулся, покачал перед ней полиэтиленовым пакетом с пирожками и спросил:

– Будешь? – При этом растянул пакет двумя руками, предлагая угоститься. Маруся автоматически вытянула пирожок и надкусила.

– С повидлом, – зачем-то сообщила она с набитым ртом. – Ты Панченко не видел?

– Чего ты так переживаешь, найдется твой Панченко, никуда не денется.

– Панченко такой же мой, как и твой. Я спрашиваю – видел или нет, мне твои комментарии до лампочки.

– Кажется, видел. Когда шел в буфет, он в конце коридоре мелькнул, в районе туалета. В мужском туалете бачок протекает.

– Иди в туалет, проверь, там он или нет.

– Делать мне больше нечего, я чаю с пирожками хочу!

– Потерпишь, – гаркнула Маруська и вырвала из рук молодого человека пакет с пирожками.

Пришлось ему идти в мужской туалет и проверять. Маруся топталась неподалеку.

– Нет его там, – сообщил Бледнов и мокрыми пальцами осторожно забрал у нее свое богатство.

– Где он может быть? – призвала она к ответу несведущего человека. Но несведущий человек проигнорировал ее требование, он мечтал о чае с пирожками, поэтому, не одарив ее взглядом, заспешил на свое рабочее место. Маруся, напротив, привычно застыла, как изваяние, но не упустила случая насладиться зрелищем – проводить взглядом крепкую мужскую фигуру немаленького роста.

И вдруг запоздало задумалась: почему никто не снует туда-сюда? Почему повисла такая звенящая тишина? Ответ нашелся быстро, когда молодая женщина взглянула на круглые настенные часы. Оказалось, давным-давно наступило время обеденного перерыва. От перерыва осталось всего-то пятнадцать минут. Но до еды ли было сыщице-романистке Кузиной. Мысли о Панченко затмила новая идея. Нашелся еще один подозреваемый в убийстве Таракановой. Или правильнее сказать – в команде подозреваемых произошла замена: вместо Владимира Ивановича Панченко на роль убийцы выдвигается Денис Бледнов. Кандидатура завхоза отпала по одной веской причине – он вчера провожал погибшую до дома, подозрения тотчас падут на него. Он не дурак, так подставляться не будет. Иное дело Денис Бледнов. Когда княжна очернила его грязными намеками, он сразу улизнул, пренебрегая просьбой коллег проводить полупьяную старушку. Почему бы не подождать ее в подъезде? Ждать пришлось недолго. Старушка поднялась на свой этаж, открыла дверь, убийца незаметно приблизился и... умертвил ее. Потом отодвинул тело и прикрыл дверь.

– Маш, ты чего здесь стоишь? – прервала ее размышления Евдокия.

– Стою, – нашла подходящий ответ Маруся, сбросила оцепенение и протараторила, – Дуся, а ты не знаешь, как убили Тараканову?

Сама не поняла, почему обратилась с этим вопросом к человеку, который увлечен только дизайном одежды. С какого перепуга следователь Антошкин с нею бы разоткровенничался? Собралась как-то оправдать свой "интерес не по адресу", но Кабачкова ее опередила:

– Не у одной тебя все мысли заняты убийством.

– Да уж...

– Вот и наша Нелли...

– А что Нелли?

– Поделилась с нами информацией, полученной от следователя. Ты как раз в медпункт метнулась.

– Волнова? И что за информация? – Мария вскинула брови, спрятав их под челкой – выказала свое крайнее удивление. Как будто Нелли Волнова призналась в преступлении.

– Оказывается, убитую княжну обнаружила соседка, пожалевшая любимца Таракановой, кота Федьку, вернувшегося с прогулки и орущего под дверью. Жалостливая соседка позвонила в дверь, потом начала стучать, в итоге дверь распахнулась сама собой. И перед ней предстало страшное зрелище. – Евдокия смотрела на подругу широко открытыми глазами, полными ужаса.

– Что дальше? – по-деловому осведомилась сыщица-романистка.

– Далее нам неведомо. Это всё, что удалось Волновой вытянуть из Антошкина. Волнова недолго боролась с желанием нам разболтать, посчитала полученные сведения не большой государственной тайной, и красочно описала нападение злоумышленника на старушку, чей кот первым почуял неладное. Не исключено, что следователь ей поведал еще кое-что, но мы пока об этом не узнали. Ты же знаешь Волнову, она выдает новости по крупицам. Комментировать слова Нелли никто не стал. Один Панченко удивился, в чем причина расположенности следователя к Волновой. На что та отреагировала без промедления, бросив привычное "попрошу без намеков". А потом добавила: "Я спросила, Антошкин ответил".

– Можно подумать, она одна такая любознательная. Я тоже спрашивала, но все мои поползновения следователь пресекал на корню. Будто я лицо заинтересованное и, обладая информацией, могу влиять на следствие.

– А то ты не знаешь Волнову, у нее что родственников, что друзей – половина города. Не исключаю, что Андрюшкин входит в число друзей родственников.

– В принципе, какая нам разница, кем он ей приходится. Жаль, не была до конца откровенной. Может, подъехать к ней? Как думаешь?

– Попытайся... Ты уже обедала?

– Пирожок с повидлом съела, Денис угостил.

– Пошли чайку попьем.

– Иди, я сейчас.

Евдокия не успела далеко отойти, как ее окликнула Маруся.

– Дуся, ты что-то говорила о Панченко?

– Ну да. Он заподозрил Волнову в связи с Антошкиным. – Евдокия Кабачкова сдержанно улыбнулась, для широкой открытой улыбки было не то время.

– А сейчас он где?

– Как где? – удивилась Кабачкова, засомневавшись в умственных способностях подруги, – там же, где и всегда. Чем он занимается в обеденный перерыв?

– И ты ОБ ЭТОМ знаешь? – закатила глаза Кузина. – Одна я, как белая ворона...

– Слушай, белая ворона, с тобой всё в порядке?

– Да, а что?

– А то! Панченко играет в шахматы в комнате отдыха на протяжении всех лет, что мы здесь работаем. Его пристрастия не изменят ни землетрясения, ни гром с молнией, ни даже не убийства.

– Точно, как я могла забыть, – сокрушенно покачала головой Маруся. – А до шахмат он был в нашем кабинете?

– Да, разбирал кульман Таракановой. Мы его попросили. Но прервал свое занятие в двенадцать, когда подошло время обеденного перерыва, сказал, потом доделает. Бросил инструмент и ускакал играть в шахматы.

– Странно, что я его не встретила по дороге в медпункт.

– Он мог куда-нибудь заглянуть. – Дуся дернула головой в сторону мужского туалета.

– Денис говорил, что там бачок протекает, – вспомнила Маруся. – Наверное, он занимался бачком, а мы решили, что он еще в медпункте. Тома сказала, что он ушел за полчаса до моего прихода. Перед тем, как туда отправиться, я проверяла, Панченко в его коморке не было... Если он не занимался ремонтными работами, но где он пропадал до того, как зайти к нам в кабинет?

– А то у него дел мало, – быстро отреагировала Дуся встав на защиту безответного умельца на все руки.

– Что дел, что интересов... разного характера у Панченко с головой, – завуалировано высказалась Маруся. – Слушай, Дусечка, а ты ничего подозрительного в коридоре не заметила?

– А что ты подразумеваешь под подозрительным?

– Допустим, человека, который вел себя неадекватно. Или выглядел необычно.

– Ага, проходил тут один в маске-фантамаске и с автоматом Калашникова на груди. Искал тебя, – заговорщицки доложила подруга.

– Шутить изволите. Если есть, что сказать, то говори, – насупилась Кузина, чьи мысли занимало расследование-сочинение. Она еще не определилась, чем именно хочет заниматься: сочинением детективной истории, в основе которой лежит реальное убийство, или планомерным расследованием настоящего убийства без личностных отношений к коллегам.

– Не знаю, что считать подозрительным... Ладно, мое дело сказать, а тебе решать. Я вышла в коридор к кофейному автомату, когда Панченко только приступил к работе, начал раскручивать болты. При этом издавал такие зубодробильные звуки, что моя и без того опухшая голова, еще больше увеличилась в размере. И кого я увидела в коридоре?! Нашу докторшу, Звенигородскую. Еще подумала, что кому-то заплохело, вот ее и вызвали. Но в ее руках не было ничего. И вспомни, она приходит сюда в редких случаях, чаще Тамара.

– Как она выглядела?

– Так, словно ее только что вытащили из стиральной машинки. Я еще подумала, что попалась взбалмошная пациентка, которая сошлась с ней в рукопашной. И еще парфюм, – подкатила глаза Евдокия. – Это что-то с чем-то, скажу я тебе. Купалась она в нем что ли?! Нельзя же медицинскому работнику любого ранга обильно поливать себя духами. Такой запах способен свалить с ног здорового человека, чего уж говорить о больных, с которыми ей приходится иметь дело. У меня после ее шествия по коридору в носу засвербело, про голову я, вообще, не говорю. Доконали меня и завхоз, и врачиха. Двойной кофе спас... Но все равно чувствую себя не комильфо. Как думаешь, может мне отпроситься после обеда? Мастер-ломастер снова придет и начнет курочить кульман.

– Вот значит как. Тогда я начинаю кое-что понимать.

– Маша, я правду говорю – голова раскалывается. Я ничего не придумываю.

– О Звенигородской тоже правду сказала, не присочинила, чтобы найти причину слинять с работы?

– Век воли не видать, – поклялась Дуся без намека на веселье. Мина на лице была скорбно-сочувствующей, будто она стояла перед гробом безвинно почившей Таракановой.

– Хотелось бы мне столкнуться с докторшей нос к носу.

– Сдалась она тебе...

В голове Кузиной всё стало по местам: Панченко водил лямур-тужур с докторшей в своей каморке. Потом он вышел, занялся разборкой кульмана, а его любовница Звенигородская кое-как привела себя в порядок и поспешила в медпункт. Как назло в коридор вынесло Кабачкову, у которой разболелась голова от громких звуков. И еще Маруся вспомнила, что с обратной стороны двери каморки завхоза, в районе замочной скважины, куда она заглядывала и принюхивалась, прибит кусок черной резины, не позволяющий любопытствующим особам подглядывать за происходящим внутри.

Да, правильно я исключила из списка подозреваемых Панченко, – подумала Маруся. – Как я уже говорила, он не полный дурак, и нервная система у него крепка, как стальной канат. Даже такой вздорной особе, как княжна, ни разу не удалось вывести его из себя. Шантаж? Панченко давно перестал бояться. В его возрасте любовные связи не порочат, волей-неволей мужчиной-любовником в летах начинаешь восторгаться. Именно сегодняшняя утеха подтверждает его непричастность к убийству. Только законченный рецидивист будет заниматься любовью с женщиной после совершенного деяния с летальным исходом.

Так решила сыщица-романистка.

Но червячок сомнения все-таки остался. Старушка Тараканова попыталась затянуть к себе Панченко, он ее слегка оттолкнул от себя. Она завалилась и шмякнулась башкой о некий предмет мебели. Панченко струхнул, оставил всё как есть и улизнул. А сегодняшний "блицтрах" использовал для снятия нервного перенапряжения.

Инженер-конструктор второй категории окончательно запуталась. Если по чесноку, то Панченко в роли убийцы, пусть убийство произошло по неосторожности, ее не устраивал. Убийца должен быть гадким внутри, обворожительно-загадочным внешне. Чтобы никто не догадался. Завхоз был положительным во всех отношениях, и внутри, и снаружи красив. Маруся помнила, как он ее помогал в сложных ситуациях, как умел подобрать ласково-утешительное слово. Терпеливо учил ее играть в шахматы. Не его вина, что ученица не превзошла учителя. Ученица быстро загорелась и быстро потухла. Сменила шахматы на настольный теннис. В теннис Маруська играла целых три месяца. Теннисный стол стоял в комнате отдыха. Здесь же, на значительном отдалении от теннисистов-любителей, проводились турниры по шахматам. Комната отдыха была огроменной. Заслуга в ее появлении принадлежит Пророку. Он увлекался шахматами, теннисом, баскетболом. Баскетбольное кольцо тоже имелось на стене, одно время парни бросали мяч по кольцу, но их азарт мешал шахматистам. Баскетболисты устали выслушивать возмущения, и переключились на теннис. Они играли тихо, слышались только удары ракетки по теннисному шарику, и шлепанье шарика по столу или полу. А шахматисты вконец обнаглели и постоянно переругивались между собой, иной раз дело доходило до скандалов. Неизвестно, какую цель они преследовали, но ряды теннисистов стали редеть, потом и вовсе теннис был забыт. Но шахматы живы и по сию пору. Без ругани игра не обходится.

Маруся Кузина направилась в комнату отдыха, чтобы понаблюдать за Панченко. Его кандидатура пока перекочевала в колонку "под вопросом". Вычеркнуть его из списка подозреваемых Кузина посчитала преждевременным. Как бы она к нему не относилась.

То ли дело Денис Бледнов.

Мария представила, как Денис убивает Тараканову, например, ударом тяжелого предмета по голове, и пришла к очередному выводу – Денис нашел бы другой способ избавиться от вредной старушки. Что касается мотива убийства, то его тоже можно оспорить – советские времена, когда в уголовном кодексе имелась статься за мужеложство, давно канули в вечность. Люди с нетрадиционной ориентацией своих пристрастий не стыдятся, напротив, рекламирует их направо и налево, считают себя продвинутыми, "в тренде".

И все-таки кандидатура Бледнова тоже остается под вопросом,– подумала Кузина, не желая оставаться без подозреваемых.

Вдруг Денис не хочет быть "в тренде". Стыдится, что он "из этих", но ничего с собой поделать не может. Опять же родители... Не каждый родитель смириться с тем, что у него такой сын...

Сегодня кофейный аппарат стал для Кузиной камнем преткновения. Она снова встала возле него часовым, раздумывая, идти в комнату отдыха или нет. Решила посоветоваться по телефону с подругой. Ирка сначала заявила, что занята, и если у Кузиной "не горит", то...

Дальше "то" она не пошла, у Маруськи "горело", о чем она заявила со злорадством, словно только и мечтала, чтобы помешать занятому человеку. Пришлось Ирке смириться. После сбивчивого рассказа, спросила совсем не то, что рассчитывала услышать докладчица-сочинительница:

– Как-как зовут следователя?

– Откуда я знаю, как его зовут?!

– Балда ты, Маша! Я про фамилию спрашиваю! Я слышала, ты называла его фамилию!?

– Что изменит его фамилия?

– Мария!

– Вот привязалась! Антошкин его фамилия. Устраивает?

– Пока не знаю, – загадочно протянула Ирина Оплеухова, супруга Карпа Оплеухова. – Марусь, ты не заметила, у него есть на лбу, ближе к левому виску, небольшой шрам?

– Шрам? – Маруся представила следователя Антошкина, хмурого мужчину с предвзятым отношением ко всем коллегам убитой Таракановой. Отчетливо вспомнила его губы – тонкую верхнюю и пухлую нижнюю. Нос с горбинкой. Далеко посаженные глаза. Не злые, но и недоброжелательные. Лицо скуластое. Высокий лоб...– Ира, ты сказала – ближе к левому виску? Там должен быть шрам?

– Не должен, а...

– На каком?!

– На лбу, ближе к левому виску, – терпеливо повторила Ирина, надеясь получить утвердительный ответ. Все-таки, фамилия Антошкин – не Иванов, но все же...

– К левому-у-у, – промычала Кузина, выдержала паузу и трагическим голосом призналась, – Да, шрам был. В смысле, он есть на лбу, ближе к левому виску. Антошкин постоянно оттягивал пальцами мочку левого уха, поэтому я заметила этот шрам. Но он в глаза не бросается. Если бы была челка, то шрама, вообще, видно не было. Но шрамы мужчины украшают, Правда, ведь?

– Марусенция, ты я вижу не в себе, пургу несешь, не уставая. Можно подумать, это ты бабульку кокнула и теперь боишься, что следователь... со шрамом, – зловеще добавила подруга, – на тебя выйдет. И сидеть тебе, милая моя, долгих... сколько-то там лет: я не юрист, статей закона не знаю. Но если ты совершила преступление в состоянии аффекта, то срок тебе скостят. Слушай, Машка, у меня родилась гениальная идея! Давай тебя в дурку закроем. Отсидишься, переждешь, а когда всё поутихнет, ты выйдешь... глуповатым овощем.

– Очень смешно, – обиделась Маруся. Подобных тем она не касалась, в жизни были острые моменты, после которых ее могли закрыть в дурке. – Я к ней, как к близкой подруге, обратилась со своими проблемами, а она...

– Еще скажи: и с этим человеком я дружу практически всю жизнь!

– Как дружу, так и раздружусь.

Оплеухова поняла, что перегнула палку. Сейчас Маша прервет телефонный разговор, а потом начнет сбрасывать все ее звонки. Или того лучше – вырубит мобильник.

– Марусь, прости, – заканючила Ирка, – язык мой – враг мой. Хотела поднять тебе настроение, сделать, как лучше, а получилось... Сама знаешь. Принимаешь мое расшаркивание?

– Принимаю, куда тебя денешь. Не дал Бог ума человеку, что ж теперь. Я буду умнее.

– Умничка! Моя дорогая девочка!

– Не подлизывайся. Лучше скажи, на кой черт тебе сдался шрам на лбу? И чем он нам поможет?

– Маруська! Нам крупно повезло! Можно сказать, мы выиграли в лотерею! Я этого Антошкина знаю от рождения. Наши мамы очень дружили. Это я оставила ему метку, в детстве долбанула лопаткой от обиды. Он девочку конфетой угостил, другую сам слопал, а мне ничего не досталось.

– Ты его не от обиды огрела, а от ревности, – сообразила Кузина. – Ты сладкое никогда не любила.

– И Димку Антошкина я никогда не любила, – призналась Оплеухова. – Надеюсь, он меня простил за повреждение фейса.

– Мужчину шрамы украшают, – повторила Мария. Радости подруги она не разделяла. Вдруг Антошкин затаил на Ирину навсежизненную обиду, вдруг у него после инцидента всё пошло вверх тормашками – мечтал стать артистом, стал следователем. Конечно, проблему мог устранить пластический хирург, но мужчину затащить к любому врачу проблематично, исполнение мечты не сыграет роль пендаля.