Текст книги "Только люби (СИ)"

Автор книги: Лана Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 24.

Ева кончает так громко и остро, что я едва сам не спускаю в штаны, как прыщавый подросток, которому впервые приснилась порнушка, от ее удовольствия на своем языке. И это, блядь, просто самый вкусный десерт. Нежная нуга со вкусом карамели. И ни один повар не сотворит подобное чудо.

Моя сладкая Бабочка. Карамелька…

Горячая, влажная. Вся для меня.

И трахать ее языком – просто отрыв. Что-то за гранью простого секса. Что-то, что может быть только с ней. И это плавит мысли и растекается по оголенным нервам высоким напряжением.

Ева – мой электрический ток. Разряд дефибриллятора по остановившемуся сердцу. Запускает «мотор» и пускает кровь по венам. Дарит жизнь, хотя давно отравила меня собой.

Я смотрю на нее и хочу перевернуть ее на живот, разложить на этом столе, задрав кверху ее аппетитную попку, и трахать так долго, пока она не охрипнет от крика. Пока ее алая бабочка не укроется моей спермой. И это заводит так, что еще немного, и мне станет плевать, что Ева вряд ли выдержит хоть один раунд со мной.

С ней все не так, как с другими. Сносит крышу даже то, что я никогда не считал чем-то особенным. Что до нее было пустым. А сейчас растереть по ее молочной коже свою сперму кажется верхом удовольствия. Чистая похоть. И от этих мыслей член дергается в штанах в предвкушении. И я, блядь, в микрошаге от того, чтобы дать ему желаемое.

Но я сдерживаю себя, мягко улыбаясь, наблюдая, как моя сладкая девочка, точно кошка, подставляет себя моим рукам. Еще не отошедшая от оргазма, подрагивающая, но уже толкающаяся бедрами мне навстречу. Жаждущая продолжения. Такая откровенная сейчас. Вся как на ладони: открытая, искренняя в своем желании. Чистый кайф.

И я хочу ее до одури. Взять ее хрупкое тело быстро, послав нахер все доводы разума, и, уверен, она будет наслаждаться этим не меньше меня. Но я еще помню ее искореженное судорогами тело и черную бездну боли в ясном взгляде.

Просто смотрю на нее, расслабленную, и ловлю себя на мысли, что хочу сграбастать ее и упрятать ото всех. Чтобы больше никто и никогда не смог ее обидеть. Потому что моя. Моя! И пусть хоть мир рухнет к чертям.

Глажу ее подрагивающее тело, впитывая в себя каждую ее эмоцию, и понимаю, что прятать ее нужно от меня в первую очередь. Потому что из-за меня она в таком дерьме. Надо было еще тогда, десять лет назад, перекинуть через плечо и утащить на край света, чтобы она ничего этого не знала. Не заслужила она всего этого. Нежная, робкая, хоть и такая взрослая.

Да какое там взрослая, блядь! Маленькая, наивная девчонка! Не удивлюсь, если она до сих пор верит в сказки, а уже завтра побежит спасать своего муженька.

При мысли о том ушлепке, внутри всколыхнулась острая и такая черная ярость, что я невольно сжимаю пальцы, вырывая из Евы тихий вскрик.

Она смотрит на меня со смесью удивления и...сдохните все черти ада! удовольствия, выворачивая наизнанку все мои грязные мысли.

– Блядь, Ева, перестань так на меня смотреть, – хриплю, стягивая ее со стола.

Она стекает, как тягучая карамель, тянется ко мне с явным намерением добраться до моего налитого члена, но я останавливаю ее веским:

– Не сегодня, Ева.

Она послушно соглашается и тут же обвивает меня руками и ногами. Тихонько вздыхает, оплетая собой, как паутиной. И я дышу ею. Дышу и хрена с два позволю ей уйти.

– Я не знала, что твоя мать умерла… – говорит она шепотом, словно боится разрушить хрупкую идиллию. – Анна Васильевна…

– Анна Васильевна – мать Михи, – перебиваю, с полуслова понимая, о чем она говорит. И внутри, на дне заляпанной чужой кровью души, что-то противно воет. Неужто совесть? Та еще тварь, только мне и без нее живется нормально. Жадно вдыхаю запах своей Карамельки, топя в нем проснувшуюся совесть. Нехер ей тут делать сегодня. – А я приблудок, – усмехаюсь, вспоминая, как теща отца называла меня, свято веря, что я ничерта не понимаю. – Сын любовницы отца.

Она отлепляется от моего плеча, заглядывает в глаза, узкими ладошками обнимает лицо. И в ней сейчас столько нежности, что у меня внутри все скручивается морским узлом – невозможно дышать. А ее ясный взгляд искрится теплом и чем-то настолько светлым, что я невольно жмурюсь, боясь ослепнуть.

– Стас… – зовет, не на шутку встревоженная Ева.

–  Я всегда называл ее мамой, потому что другой просто не знал, – говорю, щекой потираясь о ее ладошку. – Миха напоминал. Раньше я думал, он делает это ради меня…

– А сейчас? – спрашивает так осторожно, словно ступает по минному полю.

– А сейчас… – задумываюсь ненадолго, подбирая слова. Сейчас, моя сладкая Бабочка, я знаю, что никому и никогда не был нужен я сам. Даже тебе. – Сейчас это не имеет никакого значения, потому что не осталось никого.

Потому что я все-таки разыскал братца и вытряс из него всю правду.

– Я… – жарким дыханием опаляя шею. Напрягаюсь. – Я осталась, Беляев.

Всего на два месяца. Впрочем, уже меньше.

Но я молчу, раскачиваясь с ней в кресле, баюкая ее в своих объятиях. Она тихо сопит на моем плече, улегшись на мне так, словно вылеплена умелым скульптором именно для меня. Мы совпадаем как единое целое: изгибы, впадинки, выпуклости. Идеально. Даже смешно. Потому что мы пытаемся обмануть суку-судьбу и выкрасть у нее эти чертовы два месяца. Только нихера не получается.

– Я набила ее после первого приступа, – говорит тихо, когда я решаю, что Ева окончательно уснула. – Татуировку, – поясняет, но я и так понимаю. – Нашла офигенную художницу и сделала.

– Художницу… – эхом вторю ей, заметно расслабляясь, потому что мысль о том, что ее трогал какой-то мужик неприятно ныла в затылке и зудела в пальцах.

– Надо же… – улыбается она, поерзав на мне и еще сильнее прижавшись, снова удивляя меня полным совпадением наших тел. – Беляев, ты ревнуешь…

О да, еще как. Только это нихера не весело.

– Зачем набила? – спрашиваю глухо, не обращая внимания на ее полный удовольствия голос. Радуется моей ревности, как девчонка. Глупая, глупая Бабочка…

– Для тебя, – убийственно честно отвечает она.

Всего два слова, как контрольный в голову. И я не понимаю, почему до сих пор живу и смотрю в ее сияющие глаза.

И шальная мысль вспыхивает ярче сверхновой, озаряет тьму внутри и разгоняет по углам всех демонов. Что ж, пришла пора вспомнить свои обещания и поработать волшебником.

Одним движением ставлю Бабочку на ноги и, не дав ей возможности одуматься, утягиваю за собой. По узкому коридору к служебному выходу. Через задний двор на парковку. Усаживаю в машину, сажусь сам и рву с места.

– Стас, что случилось? – взъерошивается, как нахохлившийся воробышек. Смотрит непонимающе. – Куда мы едем?

– Жить, Бабочка, – повторяю сказанные уже однажды слова.

– Мы уже начинали, кажется, – напоминает осторожно.

– Мы еще даже не пытались, сладкая, – улыбаюсь ей в ответ, входя в поворот.

– И когда можно начинать? – заражается улыбкой.

– Уже, Карамелька, уже.

Нащупываю в кармане телефон, прихваченный из кабинета, и заказываю два билета на самолет.

Ева с изумлением невинного ребенка ловит каждое мое слово, чтобы потом:

– Альпы? Ты серьезно?

– А я похож на клоуна? – деланно хмурюсь, наслаждаясь ее реакцией.

Да, моя девочка, я все помню. Все твои мечты и желания. Все-все, даже если ты считаешь иначе.

– Стас...ты….

– Что?

Но вместо ответа она обнимает меня за шею и жарко шепчет лишь одно слово, в которое хочется глупо и наивно верить: «Люблю».

Глава 25.

Ночь выдалась долгой и сумасшедшей. Сборы, перелет, потом еще несколько часов до небольшого городка у подножия Альп. Ева уснула еще в машине и сейчас спит, хоть за окном нашего шале снова расцветает ночь. Вторая ночь в ее исполнившейся мечте.

А у меня чертова бессонница уселась на подоконнике, свесила ножки и лукаво посмеивается, подмешивая в черный кофе воспоминания. Глотаю смоляной напиток, затылком упираюсь в оконный откос и смотрю на Бабочку, разлегшуюся на всю кровать в позе звезды. Улыбаюсь, запивая тихое счастье горьким кофе и со всего маху рву в прошлое, от которого бегал девять лет...

...Ева лежит на спине, раскинув руки и ноги, и тяжело дышит. По ее припухшим от моих поцелуев губам гуляет шальная улыбка. И только в синих, как штормовое море, глазах плещется тревога.

Я лежу рядом, опершись на локоть, и перебираю ее влажные после душа пряди.

В спальне моей квартиры царит полумрак и пахнет сиренью. Хрен его знает, почему, потому что никаких цветов не наблюдается в радиусе пары километров точно. Но запах кружит в воздухе, окутывает тонкой шалью счастья и горечи.

–  Спасибо тебе, Стас, –  вдруг шепчет, прикрыв веки. –  Я никогда не испытывала ничего подобного, –  бесхитростно признается она.

И эгоистичный ублюдок внутри меня пляшет лезгинку в приступе необузданной радости. Он доволен, потому что нет лучшего комплимента, чем признание женщины, что именно ты подарил ей самый лучший оргазм, даже если не притронулся к ней и пальцем.

–  Это всего лишь прелюдия, Бабочка, –  усмехаюсь я, на короткий миг представляя, как она будет стонать подо мной, пока я буду вбиваться в нее с диким отчаянием.

–  Ты ничего не понимаешь, –  в уголках губ притаивается грусть.

О нет, Бабочка, только не сейчас. Нахер тоску и уныние –  их по горло в больнице. Завтра. Это будет завтра…

А сейчас...этой ночью...я отчетливо слышу ее надломленный голос, который вытянул меня с того света. И ее слова, пока я, как идиот, шатался по ту сторону жизни.

Рывком поднимаюсь с кровати и тяну ее за собой. Она послушно переступает ногами, пока я веду ее в гостиную, где стоит старенькое немецкое пианино. Оставляю в пороге, а сам открываю крышку и несколько долгих мгновений смотрю на черно-белые клавиши, к которым не прикасался...давно.

Сажусь за пианино и осторожно трогаю клавиши. Они отвечают мне тихим вздохом в унисон со всхлипом Евы. Она сидит у стены и смотрит на меня так, словно в целом мире не осталось никого, кроме меня, пианино, музыки и слов…

– Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою – как никто другой, –  и голос хрипнет, ломается от боли, что рвет в хлам и без того изодранную душу.

Пальцы бьют по клавишам, выдирая нужные ноты. И пианино дышит музыкой, плачет вместе с Бабочкой….

Я слышу ее всхлипы сквозь собственный голос и стон клавиш…

– ...Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —

Оттого что в земной ночи? я вернее пса…

И роняю голову на раскрытые ладони, чтобы услышать совсем близко, на изломе дыхания:

–  Я уже тебя отвоевала…

Сколько я так сижу, чувствуя ее горячее дыхание обнаженной спиной, не знаю. Кажется, если пошевелюсь, мир рассыплется на осколки, и в них я потеряю себя и свою Бабочку, которая жмется так, словно я ее спасательный круг в шторме.

–  Ева… –  шепчу, целуя ее подрагивающие ладошки.

–  Ты все слышал…

Прихватываю губами каждый ее тоненький пальчик и улыбаюсь отсутствию обручального кольца. Так легче представить, что она только моя.

–  Но как? –  мягко касаясь губами затылка у корня волос, прошивая током позвонки.

–  Просто ты моя, Ева…

–  Твоя… –  вторит тихим шепотом, словно сама боится произнесенных слов.

Резко разворачиваюсь, ловя ее губы своими.

Наш поцелуй долог и нежен. У него вкус соленых слез и прогнившего одиночества. Он горек и упоительно сладок, потому что возрождает нечто новое, настоящее и настолько живое, что все кажется настолько ярким и острым...

Жить хочется впервые на полную катушку. Чтобы полный отрыв и звезды под ногами. Под ее маленькими ножками, которыми она переступает на прохладном полу.

Тяну ее на себя, усаживаю на колени, и она тут же обнимает меня руками и ногами. Так привычно, словно проделывает это ежедневно. И в глотке комок застревает от правильности ее позы.

Прижимаю ее к себе и поднимаюсь на ноги вместе с ней. Возвращаюсь в спальню.

–  Ты же понимаешь, что мы не можем… –  вдруг говорит она и в этих ее словах столько разочарования, словно я отнял у нее не возможность заняться со мной сексом, а самую сокровенную мечту.

Я лишь киваю и укладываюсь с ней на кровать, так и не расцепив объятий. Она чуть ерзает, удобнее устраивается на мне и растекается патокой по моему напряженному телу. Тихо вздыхает и вздрагивает, ощутив мое возбуждение. Заглядывает в глаза с такой надеждой, что комок в глотке обрастает колючками метровой длины. В синеве ее моря штормит неприкрытое желание. Но я буду полным мудаком, если позволю ей поддаться страсти и ступить за черту, где она никогда себя не простит.

–  О чем ты мечтаешь, Ева? –  спрашиваю, укладывая ее голову себе на грудь. Она обнимает меня за плечи, целует ключицу и улыбается. –  Расскажи, Ева…

И она отзывается на мою просьбу, а я слушаю-слушаю-слушаю, запоминая каждое слово. И улыбаюсь, как дурак, вдруг отчетливо понимая, что ее мечтаний хватит на долгую и счастливую жизнь. Нашу жизнь…

–  Хочу в горы, –  начинает не с того, что я готов услышать. –  Глупо, наверное, да? –  спрашивает, но не ждет ответа. –  Но мне дико не хватает гор. Не моря, а заснеженных вершин, неба, до которого можно дотронуться рукой. Мороза на щеках и шальной эйфории на крутом склоне...Хочу, чтобы Данька...вырос счастливым. В футбол играл, если ему это так нравится. Семью большую хочу. Знаешь, у моей мамы две сестры, брат. У каждого из них дети. У папы сестра и брат. Бабушки, дедушки...Но мы никогда не были семьей. Не собирались за одним столом по праздникам, не помогали друг другу. И когда я встретила Сергея, –  натягиваюсь тетивой, не замечая, как сдавливаю ее хрупкое тело ладонями, но Ева молчит и ни единым звуком не выдает, что ей больно, а я...слушаю, –  казалось, я получила столько всего...Такую невероятно дружную семью...Но со временем все растерялись… Я стала редко общаться с родителями. Только с братом…

Она осекается и замолкает надолго. А я вспоминаю, как она побелела, когда я пытался усадить ее на свой байк, как всегда хмурилась, видя меня на «Сузуки» –  подарке отца. Но что-то не так было с этим ее страхом…

–  Он погиб, –  не спрашиваю, констатирую факт, сложенный, как мозаика из мелких деталей.

–  Да, –  на рваном выдохе. –  Разбился на мотоцикле семь лет назад. А я...я даже не знаю, где его могила.

–  Почему? –  и глухая боль бьется в висках пойманной птицей.

–  Сергей не пустил, – и тут же, без перехода. – Я каждый Новый год загадывала желание Деду Морозу. Писем не писала, как-то не было такой традиции. А желание –  да. Каждую ночь, когда все засыпали, я садилась под елку и просила у Деда Мороза сестру-близняшку.

Фыркаю весело, запустив пальцы в ее локоны.

–  И не смейся, –  бьет меня кулачком в бок. Притворно охаю и целую ее в макушку. –  Я знаю, что это глупо и невозможно, но мне очень хотелось такую копию себя, чтобы было не так одиноко. А когда подросла, стала просить большой дом, мужа любимого и много детей. Даже когда точно знала, что никакого Деда Мороза не существует.

–  Так уж и не существует? –  изгибаю бровь. –  Сын-то есть. Офигительный парень. И он выкарабкается, Ева. Веришь?

–  Верю, –  отзывается, водя пальчиком по груди. –  Только тебе и верю.

–  Вот и прекрасно. А все остальное…все будет, Ева. Ты только верь мне, родная. Большего не прошу. Слышишь?

Не слышит, потому что спит, щекоча теплым дыханием кожу. Накрываю нас одеялом и шепчу:

–  Просто Дед Мороз заблудился малость. Но я найду этого сукина сына, обещаю…

Девять лет прошло и вот он я, Дед Мороз, только мешка с подарками и не хватает. Хотя...мешок есть и подарки. Только все не то. И Дед Мороз не тот. Потому что самую сокровенную мечту Бабочки о большой семье и куче детей мне не исполнить. Судьба та еще сука все решила за меня однажды. Позаботилась, чтобы такой мудак, как я, даже не помышлял о размножении.

Боль хлестнула по старым ранам, заколола в давно заживших шрамах. Все, блядь, пора завязывать с этой херней. А то так недолго и до знакомства со смирительной рубашкой.

Отставляю пустую чашку, посылаю нахер идиотку-бессонницу с ее гребаными стенаниями и возвращаюсь к своей Бабочке. Залезаю под одеяло, сгребаю ее, такую теплую, мягкую и сладкую, в охапку и проваливаюсь в сон без кошмаров.

Глава 26.

– Привет, родной, – ответила на звонок, слепо нашарив телефон где-то под подушкой. По мелодии зная, кто звонит.

– Мам, ты где? Ты в порядке? – обрушил на меня вопросы мой взрослый растревоженный сын. —Мам?!

А я открыла глаза, сощурилась от жёлтого солнца, нагло пробравшегося в щель между гардин. Потянулась, с удивлением обнаружив на себе ворох одежды. Улыбнулась.

– Со мной все хорошо, Дань.

– Точно? – все ещё не верил сын.

– Сто процентов. Как отец?

– Без изменений, – устало вздохнул Даня. —А ты почему не приехала? Стас не пустил, да?

– Нет, сынок, Стас как раз отпустил…

– Тогда…

– Просто я ему нужнее, чем твоему отцу. И он…

Вздохнула, не зная, как объяснить сыну, что Стас мне нужнее. Он мой кислород. И даже если я буду гореть в аду за то, что бросила мужа в беде – я все равно буду выбирать Стаса. Каждый день. Снова и снова. И не буду мучиться угрызениями совести на этот счёт.

– Как так, а? Он же твой муж, мам, – и в его голосе звучало нечто большее, чем слова о родителях. Что же стряслось у тебя, мой взрослый сын?

– Уже нет, – голос Стаса прозвучал так неожиданно, что я выронила трубку и в изумлении уставилась на недовольное и сонное лицо Беляева прямо у себя под носом. Он сморщил нос, почухал затылок, растрепав и без того взъерошенные волосы.

– Передай своему отпрыску, что ты свободная женщина уже как две недели. И все, нахер всех, я спать хочу.

И, широко зевнув, подгреб меня под себя и довольно заурчал. Ей-богу, один в один Данькин кот. Такой громадный черный котяра, предпочитающий спать на диване и желательно, чтобы хозяин чухал за ухом.

– Стас… – осторожно толкнула его в плечо. – Что это значит?

– Ева, не задавай глупых вопросов с утра, – нащупал мой телефон и в трубку: – Все услышал? Ну вот и отлично. Так что давай, дуй к жене под бок, а то ей нервничать противопоказано. Мне, знаешь ли, внуки здоровые нужны.

И швырнул телефон себе за спину.

– Все, спать, – скомандовал, зарывшись лицом в мои волосы.

Ага, сейчас. Какое там спать после таких новостей?!

– Ты серьезно думаешь, что я теперь усну? – попыталась сесть, но сильная рука Стаса припечатала к кровати.

– Серьезно, – буркнул Стас. – Потому что когда я не высыпаюсь, я злой и голодный до секса. Хочешь проверить?

И глянул с ехидцей так. А у меня мурашки поползли по спине и дрожь растеклась по мышцам. Потому что до одури соскучилась.

– Хочу, – выдохнула, возвращая ему его взгляд. – Поэтому вопрос первый: когда я успела развестись?

– Как только села в мою машину, Ева.

– Но…

– Не будь наивной овечкой, не спрашивай: как.

– Не буду, – мотнула головой, чувствуя, как его руки пробрались под мою водолазку и замерли на талии. – Вопрос второй: о каких внуках ты говорил?

– Ну я не думаю, что у тебя много сыновей. Так что поздравляю, бабуля, – и растянул губы в довольной улыбке.

– То есть Милана беременна?

– Ты сама проницательность, сладкая моя, – фыркнул.

А я выдохнула. Надо же. Бабушка. Я еще факт их скоропалительной женитьбы, которая тоже не обошлась без Стаса, не переварила. А тут – дети. И в груди защемило больно так, что вдруг стало трудно дышать. Дети…

– Так и знал, – выдохнул зло и резко сел. – Бабочка, блядь. У тебя там что, нерастраченный материнский инстинкт, а?

Он резко сел, злой донельзя. Аж лицом посерел и скулы заострились. Господи, что опять-то?

– Почему каждый раз, когда речь заходит о детях – ты едва не ревешь в три ручья? Хочется спиногрызов еще? Так это не ко мне, родная. Лично мне дети не нужны, так что сделай одолжение, перестань забивать свою хорошенькую головку всякой херней. А я в душ, раз уж поспать не судьба.

И прежде чем Стас вышел из спальни:

– Надеюсь, я за две недели замуж больше не вышла?

Знаю, что зря. Но слова уже слетели с губ и их не затолкать обратно. Глупая женская обида. Глупо скрывать, что меня больно задели слова Стаса. Ему не нужны дети. А я...а мне до одури хотелось подарить ему дочку. Маленькую принцессу, которую он будет любить, как сумасшедший. И казнила себя, что не могу. Из-за своей чертовой эпилепсии не могу, пробовала уже. Даже половину срока не выносила. А тут...его слова, как клеймо раскаленным железом на оголенное сердце.

– Нет, Ева, – замер в дверях, бросил на меня нечитаемый взгляд. – Хотя хотелось, веришь?

Кивнула. Ему я всегда верила безоговорочно, потому что Стас Беляев не врал никогда.

– И почему же не вышло? Для тебя же это раз плюнуть, – и пальцами в воздухе щелкнула.

– Потому что, Бабочка, нельзя заставить любить, – грустно ответил он и не дав больше мне и слова сказать просто сбежал.

И кого же он не хотел заставлять любить: себя или меня? Ох, Стас, сколько же тараканов в твоей умной голове?

Вздохнула. Ну что ж, будем топить. И отправилась вслед за ним.

В огромном шале заблудиться проще простого, но я шла на запах. Он как хлебные крошки выстилал мне путь к мужчине, что сводил с ума. На ходу стянула с себя одежду, с облегчением избавилась сначала от лифчика: освобожденные груди сладко заныли в предвкушении, соски тут же потемнели и стали торчком при мысли о губах Стаса на них, – потом от трусиков и тихо застонала от прикосновения воздуха к разгоряченным складочкам. Ох, похоже я становлюсь чертовой нимфоманкой. Хочу секса так, что все внутри дрожало и даже треклятые бабочки сдохли от огня, что пылал внутри.

Только...я не просто хотела секса. Я хотела Стаса, который стоял под душем, раскрытыми ладонями упершись в стеклянную стенку душа. Тугие струи били по его напряженной спине, узкими дорожками стекали по упругим мышцам, шикарной заднице, сильным ногам. А некоторые затекали вперед, туда, где из-под опущенной руки виднелся налитый желанием член.

Сглотнула вязкую слюну, затопившую рот, и шагнула к нему.

Стас вздрогнул всем телом, когда я положила ладони на его плечи. Огладила тугие мышцы, опустилась ниже, вдоль позвоночника, наслаждаясь упругостью его кожи и силой, какой дышало его напряженное тело.

обняла ягодицы и стон слетел с губ. Мой или его. Неважно. Сейчас у нас на двоих было одно даже дыхание.

Стас развернулся резко. Отпрянула, спиной распластавшись по стенке. Пальцами нашла клитор, коснулась его осторожно, чтобы не сорваться на взрыв, потому что возбуждена до предела. Одно неверное движение – и оргазм снесет реальность к чертовой матери.

– Ева…

Выдохнул, оглаживая взглядом. А я залипла на его возбуждении. Облизнула губы. И подняла ошалелый взгляд.

– Блядь, Бабочка… – просипел, смотря то на мои губы, то на пальцы, порхающие между набухших складочек. – Хочу тебя так сильно, что сейчас сдурею нахрен.

– И я...хочу… – сглотнула, наблюдая, как он обхватил член и скользнул рукой по всей длине. – Давай, Стас, трахни мой рот. Тебе же понравилось в прошлый раз. – потребовала срывающимся от желания голосом.

– Уверена? – спросил с такой надеждой, что, усомнись я в своем желании – умрет тут же.

А я просто опустилась на колени перед ним, кончиком языка тронула темную головку, лизнула, шалея от наслаждения. И получила хриплый стон в награду. Осмелев, провела языком по всей длине, чувствуя подрагивание его члена при каждом прикосновении. Еще и еще, наслаждаясь его терпким вкусом. Обхватила ладошками, сорвав с его губ тихий рык, вибрацией прокатившийся по телу и жарким толчком отозвавшийся между бедер.

– Блядь, Ева, перестань нахер облизывать меня, как долбанный леденец и возьми его в рот.

Послушно обхватила его губами и потихоньку насаживалась на него. Снова прислушиваясь к себе. Никакого отвращения, только дикое желание вобрать его в себя как можно глубже.

– Вот так, девочка. да. – прохрипел, подавшись вперед, проникая так глубоко, что на короткий момент мне казалось – задохнусь, такой Так сильно, как только сможешь. Давай, сладкая, у тебя получится.

В ответ я застонала и втянула его член так глубоко, как только могла. Плотно обхватила губами и, кажется сошла с ума. Я сосала и лизала его, вцепившись в упругие ягодицы Стаса, поощряемая его хриплыми полустонами-полурыками.

И в своем сумасшествии я была не одна: Стас размашистыми движениями бедер вгонял в мой рот член еще глубже, выбивая уже мои стоны. Дрожь волнами раскатывалась по телу. И хотелось большего. Хотелось ощутить его вкус. Почувствовать, как он кончит в мой рот.

– Блядь, Ева, что ты со мной делаешь?

И одним движением вытащил член изо рта. Я запротестовала, вдруг ощутив себя странно опустошенной, и даже потянулась руками к его торчащему члену, но Стас одним ловким движением подхватил меня на руки, чтобы через десяток шагов упасть на кровать вместе со мной.

– Стас… – прошептал, поерзав на нем в нетерпении. Мне хотелось снова ощутить его во рту, погладить языком, облизать, даже если он не чертов леденец. Но такой вкусный: горько-пряный, нежный, как любимое тирамису.

– Красивая… – прохрипел, накрутив мои волосы на кулак и притягивая так близко, что мои соски больно ударили по груди.

– Ох… – выдохнула, выгибаясь ему навстречу, чтобы теснее, чтобы расплющить груди о его сильное тело.

– Нереально красивая… – прошептал в губы, с жадностью впиваясь в мой рот. Глубоко, остро. Не целуя, трахая мой рот. И я отвечала ему так же жадно, сплетая языки, кусая губы, бедрами ища его член.

– О нет, Бабочка, – с трудом оторвавшись от поцелуя. – Твой рот трахает меня, мой – тебя. Хочу кончить тебе в рот, сладкая.

– Да, да… – выстонала в его приокрытый рот.

– Моя сладкая, голодная девочка.

И развернул меня на себе, подтянул выше и ударил кончиком языка по тугой горошине клитора. Я громко застонала и накрыла его член своим ртом. Втянула жадно, насаживаясь так глубоко, как только могла.

А он неистово лизал меня и поглаживал двумя пальцами внутри, задевая самое чувствительное местечко, но не позволяя мне кончить. И это подстегивало все сильнее и глубже ласкать его губами. Рвать к черту его контроль, заставляя неистово колотиться бедрами мне навстречу.

– Еще, Бабочка, глубже...пожалуйста…

И эти его слова разорвали в клочья и мой контроль. Застонала, втянула его до упора так глубоко, что, казалось, головка уперлась в самое горло. Прорычала, когда он втянул ртом мой клитор, и ощутила, с какой силой дернулся его член. Я чувствовала, что он уже на пределе, что еще немного и он взорвется. И предвкушение его ргазма кружило голову, стирало реальность и делало острее собственное удовольствие.

Но когда он одним рывком всадил меня свои пальцы, превращая в одну натянутую до предела струну, рвущуюся звуком высокой частоты, накрывая оглушающим оргазмом, сильным толчком вонзился в мой рот на всю длину и взорвался криком и отчаянным удовольствием.

Дрожа всем телом, выгибаясь дугой от скрутивших все тело судорог удовольствия, я приняла все, что гейзером взорвалось в моем горле. Каждую нереально вкусную каплю. Облизала член и свои губы и упала рядом, чтобы спустя удар сердца быть сграбастанной дрожащими руками Стаса.

– Ты просто охренительная, Ева, знаешь?

Я лишь улыбнулась, устроив голову на его плече, наслаждаясь, как просто фантастически одинаково бьются наши сердца.

– А ты на вкус, как тирамису. Просто объедение…

И это стоило того, чтобы увидеть космическое удовольствие в широко распахнутых глазах своего мужчины.