Текст книги "Только люби (СИ)"

Автор книги: Лана Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Стас рассмеялся, переплетая наши пальцы и я, как завороженная смотрела на наши сплетенные руки, что не заметила, как Стас осторожно выудил меня из-за своей спины.

– Отпадно выглядите, Евгения Матвеевна, – в баритоне прокатились искры смеха, но не обидного, а искреннего, радостного, когда встречаешь близких людей после многих лет разлуки.

Подняла взгляд, оценивая молодого мужчину напротив. Высокий, поджарый, руки спрятаны в задних карманах джинсов, стильных и дорогих, как и летние туфли. Да и вообще вся одежда на нем модных трендов.  Рыжие волосы, десять лет назад вечно стягиваемые в хвост на затылке, острижены под ежик, а в зеленых глазищах – смешинки.

– Вы тоже ничего, Богдан Бродин, только… – задумчиво почесала кончик носа, – пошто ты, Бодя, кудри-то обрезал?

Стас рядом фыркнул.

– Так девок жалко стало, Евгения Матвеевна, – сокрушался Богдан, с лёгкостью принимая подачу шутливого тона. – Они же мрут от зависти, а мне любить кого потом? Вот и пришлось чем-то жертвовать. Ох эти женщины…

Первым взорвался хохотом Стас. Прижав меня к своему боку, он смеялся так, что я невольно засмотрелась на него. Такой настоящий, что дух захватывало. Потому что в такого Стаса я когда-то влюбилась. Такого любила до сих пор. Живого и до безобразия  честного.

Богдан подхватил смех Стаса, а я прятала улыбку в плече своего мужчины и чувствовала себя неприлично счастливой.

Глава 9.

Я чувствовала себя Алисой, попавшей в Зазеркалье. Только мое Зазеркалье пестрило разноцветными огнями каруселей, звенело колокольчиками и пахло кофе со свежеиспеченной булочкой. И никаких кроликов и чеширских котов, хотя…заглянула в смеющиеся глаза Стаса и увидела в них собственное отражение. Глупое и счастливое отражение. Оно завораживало и румянило щеки стыдом.

Протянула руку, погладила перевитое жгутами мускул плечо, пощекотала запястье и нашла пальцы, переплетая со своими. Вот он мой чеширский котяра, притворяющийся белым кроликом. Хитрый и такой нереальный, что я невольно продолжала его трогать, убеждая себя, что это реальность.

– Можешь и на зуб попробовать, – шепнул Стас в самое ухо. Языком очертил контур ушной раковины и чуть ниже, там, где рвалась от бешеного пульса тонкая жилка. Одним прикосновением швыряя в адский котел, где я буду гореть до мучительной кончины своей бессмертной души, потому что я стала на цыпочки и впилась ртом в его шею. Втянула кожу, упиваясь терпким вкусом, и услышала тихое шипение. Замерла, отсчитывая удары сердца до того момента, как Стас вывернется из-под моей совсем не нежной ласки. Но он одну руку обвил вокруг моей талии, а ладонь другой распластал на затылке, вжимая лицо в свою шею, позволяя творить безумства.

– Давай, Бабочка, пометь меня. Ну же, девочка, отпусти себя.

И я, поощренная его хриплым шепотом, прихватила зубами упругую кожу, ощутив на губах солоноватый привкус крови. Ахнула, отпрянув. С каким-то затаенным восхищением наблюдая, как место моего укуса наливалось багрянцем.

Стас дернул шеей, тихо выматерившись, и потянулся рукой к кровоточащей ранке.

– Блядь, Ева, какая же ты…

Я не позволила ему договорить. И руку перехватила, прижала к своей груди, где пушечными залпами грохотало сердце. Коснулась языком шеи, ощущая, как его пальцы сжали мою грудь, выдирая из горла тихий всхлип. Слизала кровь, как киношный вампир кайфуя от ее насыщенного вкуса, размазала ее языком по своим губам, прихватила мочку уха, выдыхая со стоном:

– Голодная до тебя…

И вдохнуть не успела, как его губы смяли мои, а наглый язык ворвался в рот, сплетаясь с моим, подчиняя и покоряясь.

И это не просто поцелуй, это нечто мощное и такое порочное, что стыд жег лицо и я хотела увернуться, но лишь сильнее впилась в его рот, требуя, умоляя не останавливаться. Да я и не смогла бы, потому что сейчас настолько в его власти, что захоти он мою душу – я бы без раздумий отдала ему ее, приправленную острым перцем, потому что помню: Стас всегда предпочитал острые блюда. Впрочем, она уже его. Давно и безнадежно упрятанная под семью замками под боком у дракона. А иначе почему я терлась об него, как дрянная девчонка из порнофильма, каждой молекулой ощущая его возбуждение? Почему мне стало плевать, где мы?

– Стас, я… – хватая широко раскрытым ртом воздух, шепнула, сама не зная, что хотела сказать. Пальцами коснулась припухших губ, растирая по ним его вкус: табака и шоколада. – Ты куришь? – хриплю, с удивлением смотря на его блестящие губы: как он медленно облизнул их, прикрыв глаза, сначала верхнюю, а потом нижнюю, очень медленно.

– Я, конечно, иногда посматриваю порно, но это… – голос Богдана прозвучал растерянно. Резко обернулась, одновременно делая шаг назад, расстилая между нами безопасное расстояние. И чувствуя, как забитое в темный угол чувство стыда вылезло на свет и взбрыкнуло всеми своими конечностями. Вздохнула, ощущая, как горят щеки. Радовало одно: не только мне было стыдно. Богдан выглядел смущенным: склонил голову, уставившись в пыльный асфальт и нервно чухал затылок. – Нет, если вам так невтерпеж, есть у меня укромное местечко…

Он посмотрел на Стаса озорным взглядом все понимающего друга. По твердым губам, идеально гладким и таким вкусным, что при воспоминании о поцелуе, острое желание толкнулось между бедер, скользнула плотоядная усмешка.

И я бы все отдала, чтобы сейчас оказаться прижатой его мощным телом где-нибудь подальше от любопытных глаз, ощутить его тяжесть и наполненность им, таким сильным и большим, но…у меня была целая куча этих «но». И одно из них – я сама.

– Черта с два! – едва не рявкнула, стойко выдерживая ныряющий в самую душу взгляд Стаса, словно говорящий: «Все, пиздец, проснулись муки совести». Но меня уже не остановить. – Вам бы только нагнуть да всунуть. Пора бы уже научиться думать чем-то выше члена.

Фыркнула, с озорством отмечая, как в космическом взгляде вспыхнули звезды.

– Евгения Матвеевна, – пророкотал Богдан, округлив глаза и прижав руку к сердцу, – я восхищен и поражен. Позвольте облобызать Вашу ручку.

И даже шагнул в мою сторону.

– Бродин, захлопнись, – зло отрезал Стас, испепелив друга одним взглядом.

Тот лишь плечом пожал и остался на месте.

– Значит, нагнуть и всунуть, да, Ева? – прошипел, весь пышущий тихой яростью.

Был бы драконом, огнем бы «обласкал», как пить дать. Только мне не страшно. Смотрела на него, собранного, развернувшего плечи и сунувшего руки в карманы, и хотела так, что все внутри скручивалось от рвущего в лохмотья желания. А еще не понимала, почему его вывели из себя мои слова? Ведь ничего такого не сказала, только правду.

Все они одинаковые, эти половозрелые мужские особи. У них на лбу написана потребность осеменить самку, у некоторых – не одну, а чем больше, тем лучше. И не всякой хочется быть одной из. Мне так точно. И плевать, что минуту назад я выглядела как раз такой. Главное, вовремя отвесить себе хороший подзатыльник.

А впрочем...я ведь должна была дать ему все, что захочет и где захочет в любое время дня и ночи. Значит, придется выполнять условия договора, хоть и отчаянно хотелось сказки и романтики.

Вздохнула, отзеркалив позу Стаса.

– Не думала, Беляев, что ты мне свидание зажмотишь, – покачала головой, грустно улыбнулась. – Но если тебе так приспичило, – дернула плечом и глянула на застывшего каменным изваянием Бродина. – Давай, Богдан, показывай свое укромное местечко.

Странно, но Стас молчал всю дорогу. В то время как Богдан на ходу рассказывал о попадавшихся нам на пути аттракционах. Только ничего я не замечала, смотрела себе под ноги. Вдруг стало невыносимо тоскливо, потому что сама испортила себе вечер. Но я так устала держать под контролем собственные эмоции, что все это вылилось в банальное подначивание. Глупо и можно было бы посмеяться, но отчего-то хотелось спрятаться в шкаф, укрыться с головой и выпасть из реальности на пару недель, чтобы в один прекрасный день выбраться из укрытия и понять, что каждый прожитый день был просто сном. Долгим и болезненным, но сном. Усмехнулась. Все это так же нереально, как благородство Стаса. Лучше сейчас принять правду, что все это он затеял, чтобы запудрить мне голову и быстрее развести на секс, который он получил бы в любом случае.

А так…решил показать, что он тоже может быть милым и заботливым. И что дальше?

Желание Стаса я ощущала даже спиной: раскаленное, словно угли йога. И моя кожа покрывалась мурашками, а на висках выступал пот, который я торопливо стирала тыльной стороной ладони. Я тоже хотела его, как бы ни пыталась от этого откреститься. Хотела и сама спровоцировала, а потом банально струсила. И вот теперь расплачивалась злостью Стаса и испорченным вечером.

Богдан же не замечал ни моей нервозности, ни возбуждения Стаса. Либо хорошо притворялся, потому что тарахтел без остановки. И когда мы оказались в уютной комнате матери и ребенка («хорошее» укромное местечко для секса, ничего не скажешь): светлые стены, персиковый диван, пара кресел и пеленальный столик, – маленькие молоточки отбивали чечетку в висках. Устало прислонилась к стене, прикрыла глаза, даже не пытаясь унять свихнувшееся сердце. Оно лупило в грудину с такой силой, что мне казалось, я слышала хруст костей. Но ребра оставались целы, а сердце продолжало нещадно гнать по венам отравленную Стасом Беляевым кровь.

– Что, Бабочка, решила мной поиграть? – злой шепот опалил кожу, а сильные руки рывком развернули лицом к стене и распластали по ней.

– Нет, – зашипев от боли, ожегшей щеку. Не понимая, о чем он? Какие игры? Но спросить никто мне не дал, как не постарался объясниться сам.

– Нееет, – удивленно протянул Стас, навалившись на меня всем телом, а ладонями пробрался под комбинезон, задрал футболку и сжал груди, отозвавшиеся на его ласку приятным покалыванием. Закусила губу, проглатывая стон. – Нет, значит, – скользнул по плоскому животу, нырнул во впадинку пупка и ниже, под резинку простых трусиков. Туда, где горячо и мокро. К самой сердцевине, где я вся как на ладони. Обнаженная похотью. – Ну и кому приспичило, а, Ева? – надрывно, тяжело дыша, собрал в ладонь мою плоть, сжал, все-таки выдирая из меня протяжный всхлип.

Наплевав на все, толкнулась ему в руку, жаждая его пальцы в себе. Длинные, красивые, которые сводили с ума с самой первой встречи. Умелые пальцы виртуозного музыканта. И сама не заметила, как комбинезон сполз по ногам на пол. Задрожала, когда Стас двумя пальцами раздвинул набухшие складочки, а большим пальцам надавил на клитор. Ноги подогнулись и если бы не его рука, удерживающая между бедер, рухнула бы на колени. И да, он снова прав...мне приспичило...мне сносило крышу...вот только разогнать всех своих тараканов вовремя я не сумела.

– Какая мокрая…Блядь, Ева…хочу тебя трахать…

– Да… – прошептала, больше не контролируя себя, вжимаясь промежностью в его ладонь.

– Что да, Бабочка? – сипло, потому что он тоже держался из последних сил.

Я чувствовала, как дрожали его пальцы, растирающие клитор и складочки, дразня и бросая меня то в жар то в холод. Ощущала подрагивание его члена, упирающегося мне в попку.

– Так что да, Ева? – и резко толкнулся в меня двумя пальцами, выбивая дыхание. Закричала, но он припечатал мой рот другой ладонью. Впилась в нее зубами, мотая головой, царапая щеку о шершавую стену. Все внутри горело и скручивалось спиралью, которую мог раскрутить только он.

– Ну же, Ева, скажи… – настаивал, всаживая в меня свои пальцы, резко, на всю длину. А я лишь мычала в ответ, потому что не знала, что говорить. Я слова забыла от дикого удовольствия, рождаемого его пальцами, ласкающими и берущими все, что я могла дать.

– Ева? – и резко остановился, а у меня по щекам слезы потекли от разочарования.

И лишь краем глаза видела, как он облизал свои пальцы, закатывая глаза от удовольствия. Те пальцы, что еще мгновение назад были во мне и блестели моими соками.

– Сладкая…какая же ты охренительно сладкая, Ева…

– Стааас, – позвала я срывающимся дыханием. И чувствуя себя бесстыжей развратницей, которой нужна была ее персональная доза секса. – Пожалуйста, Стас…

– Пожалуйста что, Ева? – насмешливо, двумя пальцами выкручивая набухший сосок. Выгнулась дугой, толкнувшись в его пах. – Трахнуть тебя, Бабочка?

– Да, Стас, пожалуйста…

Рывком развернул лицом к себе, прижал мою ладонь к своему паху.

– Хочешь его, Бабочка? Скажи!

Смотря в черные, что бездна, глаза, провела ладонью по всей длине, ощущая, как его член дернулся в моих пальцах…такой большой и красивый. Я помнила. И перед глазами яркими вспышками картинки из прошлого...

…Я сижу в кресле с широко разведенными ногами. Все напоказ: набухшие складочки, истекающее соками лоно и мои пальцы, ласкающие, играющие с твердым клитором…

…Он смотрит на меня космосом своих глаз. И тянет резинку штанов, которая без сопротивления соскальзывает с бедер, освобождая вздыбленный член…

…Как завороженная смотрю, как он обхватывает своими пальцами член у самого основания. Как проводит по всей длине, а на розовой головке блестит первая капля его желания…

… – Давай, Ева, трахни себя…Трахни себя для меня.

И насаживаюсь на собственные пальцы, глубже, сильнее, представляя, что это его пальцы во мне. Что это он ласкает меня языком, а не облизывает собственные губы. И смотрю, как он вторит моим движениям, энергично толкаясь бедрами в руку...

…Мы кончаем одновременно, громко крича. Стас сползает по стене на пол, сжимая в кулаке сперму, вытекающую сквозь пальцы. Сглатываю, ловя себя на мысли, что до одури хочу вылизать его ладонь…

– Хочешь, да, сладенькая? – насмешливо, щекоча дыханием ухо, возвращая в реальность.

Вздрогнула от этого обращения, ошалело посмотрела в черные глаза, где бушевало адское пламя, поглотившее мой космос.

– И я прямо сейчас поставлю тебя раком на этом диванчике и трахну так, что ты сидеть не сможешь, – его голос заставлял биться в истерике все мои инстинкты самосохранения и хотеть его еще сильнее.

Чтобы через мгновение разбиться на осколки от холодного:

– А потом верну твоему ушлепку, который уже завтра продаст тебя одноклеточным Звонаря. Помнится, приглянулась ты им, лапонька…

Глава 10.

Я бы его ударила, уже руку подняла. Но его глаза выжигали во мне черные дыры. Те самые, в которых все исчезало безвозвратно. И моя злость, приправленная обидой на его слова, исчезла в космической черноте.

Что-то было в его взгляде…

Раньше никогда не видела, чтобы так смотрели. Словно стоишь над ущельем, по дну которого растекалась лава. И нет пути назад, потому что за спиной все пылало адским огнем.

Вот что было в глазах Стаса. Необратимость. Когда нет пути назад, только вперёд, даже если впереди – пропасть, наполненная огненной жижей.

И я положила ладонь на его щеку, погладила, улыбаясь от того, как то страшное исчезло из его глаз, растворилось в звездах недоумения.

Он ждал, что я ударю?

И боль острыми клыками вгрызлась в ребра, пытаясь добраться до сердца, что жалобно стонало в груди. Ощутила, как по острым скулам загуляли желваки. Большим пальцем коснулась его твердых и таких вкусных губ, провела по ним, а потом растерла его вкус по своим губам. Облизнулась.

– Никому ты меня не отдашь, Стас Беляев, – улыбнулась шало, наслаждаясь вспыхнувшим в его космосе голодом. Мурашки толпой пронеслись по коже, и я вжалась в стену, пришпиленная его взглядом и руками, упершимися в стену над моими плечами. Но не отступила. – Я сама от тебя уйду. Вот истекут два месяца нашего договора и…

– Ты в это веришь? – хрипло, щекоча дыханием влажные губы.

Кивнула, боясь, что голос подведет; сдаст меня с потрохами. Я знала, что не смогу уйти от Стаса, потому что уже сейчас быть без него – значило оторвать кусок от себя, выдрать с мясом, оставив зияющую пустоту, в которой целых десять лет гулял ветер. И пусть он сволочь и мерзавец, только с ним я чувствовала себя в безопасности.

– Какая же ты наивная, Ева… – мягко, словно приласкал. Зажмурилась, наслаждаясь его теплом и запахом. осторожно втягивая носом горьковатый аромат парфюма, не в силах надышаться. Стас тихо рассмеялся. – Ох, Бабочка, я с тобой рехнусь…

Глаза распахнула, уставилась на него.

– Да это у тебя настроение, что американские горки, – фыркнула обиженно и тут же покачала головой. Взрослые люди, а ведем себя, как подростки обезбашенные. Детский сад, ей-богу.

– Американские горки, говоришь? – задумчиво осмотрел меня с головы до ног, огладил горячими ладонями бедра, вниз, рождая колкую дрожь каждым прикосновением, ниже, к ступням, на которых гармошкой сбился мой многострадальный комбинезон. Подцепил одежду и рывком натянул их на меня, спрятав под джинсой мою разгоряченную кожу. – Идем, Бабочка. Будет тебе свидание.

И по носу щелкнул, как будто и не было его злых слов пару минут назад. Вздохнула, застегивая кнопки на лямках.

– Но, – уже в дверях припечатал веско, – это последний раз, когда со мной ты носишь брюки. Только юбки и платья, Ева. Я хочу, чтобы ты была доступной для меня. Всегда и везде. Согласно договору, – добавил, нагло ухмыльнувшись, в одночасье становясь прежним наглым мальчишкой, получающим все по одному щелчку пальцев.

Похоже этим вечером логика мне отказала напрочь. Все, финита ля комедия: сгорели предохранители, отказали тормоза. Ну и черт с ней. Завтра буду слушать нравоучения совести, которая непременно нагрянет.

А сегодня...сейчас...затолкала поглубже не успевший очухаться стыд, выдохнула и, не разрывая взглядов, расстегнула комбинезон. Позволила ему стечь на пол по моим ногам, вышагнула из штанин и, оставшись в одной футболке и простых трусиках, оттиснула плечом Стаса, явно не ожидавшего от меня ничего подобного, обхватила ручку двери.

– Вот она я, доступная для тебя всегда и везде. – Распахнула двери, бросив через плечо: – Согласно договору.

И прежде чем Стас успел опомниться, рванула в молочные сумерки парка аттракционов.

Глупо? О да. Но я в своей жизни не совершала ни одной глупости. Я вообще ничерта не совершила стоящего. Разве что Даньку родила.

При мысли о сыне под кожей растекалось тепло.

Он звонил днем, спрашивал, как я вчера добралась домой. Улыбаясь заботе своего большого мальчика, ответила, что все прекрасно и его друг никому не дал меня в обиду. Правда после упоминания Стаса Данька долго молчал, чего за ним никогда не наблюдалась. А потом и вовсе заявил, чтобы я разводилась с отцом. И надолго выбил меня из колеи этими словами. А на вопрос, с чего вдруг такие заявления, ответил просто: «Я никогда не видел, чтобы ты так смотрела на отца, как на Стаса…»

А я никогда не чувствовала себя настолько живой.

Никогда не была простой глупой девчонкой, наслаждающейся жизнью.

Жила по строгому расписанию, всегда под прицелом: ни шагу без разрешения. Я из дома выйти не могла без отчета: куда, зачем и как надолго. И не приведи Господь пойти не туда или опоздать на пять минут, сразу шквал обвинений. Плохая жена, отвратительная мать, мечтающая сбагрить своего ребенка бабушке с дедушкой.

«Это твой крест, – слышу голос мужа. – И тебе его нести, так что будь добра закрывай спальню на ключ и не смей вешать малого на мою мать».

Остановилась, тяжело дыша. Запрокинула голову, смотря в расчерченное отгорающим солнцем небо. Теплый ветерок ласкал бедра, забирался под футболку, щекотал шею. И возможно эта глупость – мой протест против себя самой. Возможно. Но именно сейчас я чувствовала себя свободной и счастливой. Настолько, что хотелось кричать во все горло и смеяться до слез. Просто жить, отпустив на волю.

Горячие ладони обожгли живот сквозь футболку. Рвано выдохнула и едва не задохнулась от его аромата, такого дерзкого, горько-пряного. И такого родного, что хотелось только им и дышать. пропитаться им, как бисквит кремом, который этот нахал мечтал слизывать с меня.

– Провоцируешь? – хрипло, губами прихватывая мочку уха.

Качнула головой, в последнюю секунду проглатывая опрометчивые слова. Но они как назойливые пчелы, жужжат в висках, щекочут нервы.

– Ты хоть представляешь, как сейчас выглядишь, Ева? – зло, до боли сжимая бедра, вжимая меня в себя так, что я чувствовала его эрекцию. Выдохнула, а по коже табуном мурашки жалили, что назойливые пчелы. И там, где его пальцы сдавливали бедра – жгло нестерпимо.

– Как? – хрипло, потому что в глотке – пустыня Сахара без намека на спасительный оазис, а в крови чистый адреналин, сжигающий здравый смысл.

Слышу, как Стас втянул носом воздух. Как нервно сглотнул и потерся носом о мою шею. Замерла, предвкушая его ответ.

– Как конфета для диабетика: и хочется, и колется, но нельзя, потому что сдохнешь, едва попробуешь. Вот только я уже не жилец, Бабочка.

Сглотнула и развернулась в его руках, утопая в космическом взгляде, на дне которого кружили черные смерчи. Ладони скользнули по спине, плавя позвонки, зарылись в волосы на затылке. Облизнула вдруг пересохшие губы, приковывая к своему рту все внимание Стаса.

– Блядь, Ева, у тебя рот грешницы. Чистая похоть.

Надавил большим пальцем на нижнюю губу. И я послушно впустила его в свой  рот.

О нет, Стас, ты даже не представляешь, насколько я девственна именно там. И что тебе вряд ли привалит счастье в виде утреннего минета.

Но его палец нырнул  внутрь, прошелся по языку. И меня таким мощным разрядом прошибло, что я вцепилась пальцами в его плечи, с изумлением уставившись в его полыхающие страстью глаза. Сомкнула губы вокруг его фаланги, утягивая в жаркий плен. Кончиком языка постучала по мягкой подушечке и втянула, как самый сладкий леденец.

– Бляяядь, Ева… – выдохнул, оцарапывая кожу о мои зубки. – Хочу твой язычок на своем члене. Хочу загнать тебя в рот по самые яйца…Хочу, Ева. Как же я хочу трахнуть твой грешный рот.

А меня трясло от его слов и между ног пульсировало так сладко, что хотелось того же. Хотелось узнать, какой он на вкус. Поласкать язычком, а потом вобрать его как можно глубже и почувствовать судорогу его оргазма в своем горле. Хочу, чтобы он стал спасительным оазисом в моей выжженной пустыне.

– Но я не могу, – процедил сквозь зубы. – Я конечно мудак, но я обещал тебе свидание.

– Плевать, – прошептала, не узнавая собственный голос. Не узнавая саму себя.

Но мне тридцать семь. У меня взрослый сын и я имею права получить от жизни как можно больше удовольствия. Наверное, теперь я могу хоть немного пожить для себя. В это мгновение. В эту самую секунду, когда Стаса смотрел так, будто на него рухнул небосвод. Но самый мощный удар я оставила на сладкое. Перехватила его за руку и потащила туда, куда зареклась подниматься еще в детстве: на чертово колесо.

А перед самой кабинкой замерла и выдохнула, заливаясь румянцем.

– Только я не умею.

Да, мне тридцать семь, у меня взрослый сын и двадцать лет брака за плечами. Но я ни разу в своей жизни не делала минет. Попыталась однажды, но едва коснулась губами члена мужа, как меня вырвало. С тех пор при мысли об оральных ласках меня мутило. Да и муж не настаивал больше.

Но Стас, кажется, не понял. Замер, вздернув свою нереально тонкую бровь, идеальную и без намека на серьгу. Наверняка даже следа не осталось за десять лет.

Ты повзрослел, Стас, и так никогда и не надел мой подарок.

Взгляд невольно упал на широкое запястье в манжете рубашки.

Когда-то давно на его запястьях болтались причудливые фенечки. Он любил украшения и никогда не считал их чем-то постыдным или девчачьим.

Стас Беляев…всегда такой. Он делал все, что хотел. Всегда плевал на правила и никогда не позволял никому насмехаться над собой. И если ему нравилось носить браслеты – он их носил. Если он хотел «пробить» бровь – он просто шел в салон. Он приручал мир, чтобы заставить его играть по своим правилам. И всегда выделялся из толпы.

Когда-то давно я подарила ему золотой браслет ручной работы, за который отдала все свои сбережения: тройное плетение и узкая пластинка с гравировкой. Красивый, он бы идеально смотрелся на его запястье. Но я уверена, что он так и остался на ручке той двери. И обида так не вовремя скрутила сердце.

– Ева, – позвал, напряженно всматриваясь в мое лицо. И…потер правое запястье.

Поймала этот жест и не отпускала. Он всегда ненавидел часы, но на смуглой коже светлела тонкая полоска, словно там что-то носили. Сглотнула.

– Я не умею делать…минет, – запнулась на слове, как неопытная девчонка, и покраснела, кажется, до самых кончиков волос.

А Стас…шагнул ко мне, обхватил двумя пальцами подбородок, приподнимая.

– Повтори, – не потребовал, попросил.

А я не могла. Вдруг стало стыдно, хотя от одной мысли, что его член окажется в моем рту, между ног становилось мокро. И впервые меня не тошнило от мысли о минете. Впервые мне не терпелось погладить языком его бархатистую кожу и ощутить его твердость. Впервые я хотела почувствовать его язык у себя между ног. Впервые…

– Ева! – на этот раз его терпение разлетелось вдребезги.

– Я никогда не делала минет, – перефразировала свои же слова. – Никогда, Беляев. Так что ты получил девственницу, можно сказать. Шикарный бонус, не…

Толкнул в оказавшуюся за спиной стеклянную кабинку, прижал к холодному стеклу.

– Моя…

Прорычал, накрывая мой рот своим.