Текст книги "Леди для Конюха (СИ)"

Автор книги: Лана Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 3

Декабрь. Год назад.

Только бы не упасть. Только бы не упасть.

Единственная мысль, бьющая по вискам, пока я балансирую на обледеневшей дорожке. Делаю еще шаг, и каблук попадает в трещину во льду, ногу выворачивает, тело покачивается назад. В попытке удержаться на ногах, взмахиваю руками и удачно вцепляюсь в чье – то плечо.

– Что вы себе позволяете?! – взвизгивает рядом моя нежданная опора, норовя сбросить мою руку.

– Извините, – бросаю слишком резко, уже твердо стоя на ногах, даже не взглянув на свою спасительницу, потому что понимаю тщетность своих попыток добраться до центрального входа, принимающего в свои резные двери неиссякаемый поток толстосумов.

Угораздило же меня пойти этим путем, чтобы как раз избежать встречи с богатыми мира сего, потому что в отличие от них обслуживающему персоналу, коим этим вечером была я, не полагалось прятать лицо под полумасками. А быть узнанной совершенно не улыбалось. Потому и хотела юркнуть через служебный, но там оказалось заперто, а ключи благополучно остались в машине на общей связке с «домашними».

Так и застываю на пятачке бренной земли, единственной среди льда и снега. А с главной аллеи дорожку расчистили. И спрашивается, на кой надо было выпендриваться? Ну узнали бы меня и что? Какое кому дело, что и где я делаю? К тому же не занималась ничем постыдным, просто оценщик. А всему брат виной. Не смог пойти со мной. И хоть я давно привыкла к таким действам, брат всегда спасал от ненужного внимания, сам никогда не прячась под маской. А меня вот до сих пор задевало мнение окружающих. Поток же гостей явно поиссяк, а я все продолжаю стоять, переступая ногами, в одном вечернем платье и ощущаю, как начинаю подмерзать. Но решиться идти дальше по идеальному катку вместо дорожки не могу. Ступор какой – то, не иначе. Так и стою, гипнотизируя лед, словно тот от моего взгляда растаять может. Бросаю короткий взгляд на крыльцо, до которого, в сущности, несколько метров, и замечаю мужчину, с явным интересом наблюдающим за мной. Приветливо улыбаюсь, ловлю его усмешку и вдруг принимаю очень глупое решение. Но какой – то кураж внутри вспенивает кровь, бесшабашно толкая на безрассудство.

Улыбнувшись весело, снимаю туфли, зажимаю в руке, под ноги бросаю свой клатч, с таким трудом подобранный именно под это платье, завязываю свободным узлом длинный подол и, оттолкнувшись одной ногой, второй скольжу по катку на клатче, успев порадоваться, что и телефон я оставила в машине, потому что разозлилась на брата. Но то ли мое невезение добралось до каких – то запредельных отметок сегодня, то ли еще что, но я не успеваю остановиться вовремя и, все – таки падаю, не в силах что – либо сделать, разве что зажмуриться.

Но вместо промерзшей земли я оказываюсь прижата к чему – то не менее твердому, но гораздо более живому, судя по рваному ритму у самого уха. И мужской запах, чуть горьковатый, но обволакивающий, тягучий заставляет теснее прижаться к мужчине, вдыхая его полной грудью, позволяя себе ощутить его на кончике языка, перекатывая. Зажмуриться, наслаждаясь. И вспомнить, как брат «нюхачкой» называл, потому что все нюхала: от одежды до еды, не притрагиваясь ни к чему, что вызывало раздражение. Этот аромат будоражит, дурманит.

И я ощущаю, как дрожь прокатывается по телу, вибрируя под кожей чем – то таким же тягучим. И как реальность размазывается, стирается, оставляя лишь этот запах и горячие ладони, обжигающие, щекочущие спину, пальцами пробегаясь по позвонкам. И это прикосновение такое легкое, невесомое, приятное. И я невольно трусь носом о мягкую ткань, словно щенок, получивший долгожданную ласку.

– Нравится? – хрипло и насмешливо в самое ухо.

Меня словно током прошибает. Я резко отшатываюсь, ощущая себя полной дурой, и снова едва не падаю. Но сильные руки держат крепко, как и пронзительный, но совершенно нечитаемый взгляд в обрамлении черной полумаски. И ответа ждет с усмешкой на полноватых губах. И на скулах щетина пробивается, и волосы чуть растрепаны, только в неверном свете уличного освещения не разобрать, темные или светлые.

Карина, соберись! Мысленно одергиваю себя от изучения незнакомца. Да какое там изучение – пялюсь просто, пожирая взглядом каждую его черточку. Сама толком не понимая, зачем оно мне. Как не понимаю, почему вдруг отвечаю со странной легкостью и все тем же куражом, разгоняющим пульс до запредельной скорости.

– До одури, – и снова делаю жадный вдох, пытаясь разгадать марку парфюма.

– Ничего не выйдет, малышка, – правильно разгадав мое намерение. – Ты таких еще не нюхала, – и как – то так делает акцент на последнем слове, что я вдруг ловлю себя на стойком ощущении дежавю. И от этого чуть более пристально вглядываюсь в его лицо. Но черта с два там можно что – то понять, даже если мы и знакомы. А с другой стороны, плевать! Еще ни от одного мужчины в моей жизни не пахло так…правильно, что ли. Будто я, наконец, нашла то, что давно потеряла. Любопытно.

– Тогда ты попал, Карабас, – продолжаю веселиться.

– Карабас? – удивляется он, переставив меня на ступеньку.

– Малышка? – в тон ему, совершенно точно не намереваясь ничего ему объяснять. Он лишь хмыкает в ответ, криво усмехнувшись, и вдруг опускается передо мной на колено.

В горле разом пересыхает, и песка щедро так насыпали, словно там внутри пустыня Сахара, как минимум. И волосы у Карабаса такие же, как тот песок. Рыжие с капельками воды в растрепанных прядях. Но прикосновение горячих пальцев к щиколотке разом вышибает все мысли. Он скользит пальцами по мягкой коже, обжигая, прожигая и плавя кровь. Добирается до подола, ловким движением распускает узел. Шелк скользит по обнаженным ногам, обнимает прохладой. Болезненно, невыносимо. На щеках вспыхивает румянец. А кожа такая чувствительная вдруг стала. Прикосновений жаждет. Везде. Его прикосновение. И мысли в голове дурные, прошивающие как током. И мне с трудом удается подавить предательскую дрожь. А пальцы Карабаса слегка приподнимают мою стопу и обувают в туфлю. И вторую. Но когда он поднимается, поставив мои обутые ноги на ступеньку, я закусываю губу, ощущая странное опустошение, словно меня лишили части меня.

– Похоже, это ты попала, малышка, – совсем близко. Его запах дурманит, а близость ощущается кожей. А я взгляд не могу поднять, тупо уставившись на собственные туфли, представляя сильные пальцы на тонких щиколотках. И жар колючей дрожью скатывается по позвоночнику, повышая температуру тела на пару градусов. Еще немного и лихорадить начнет. Наваждение какое – то. А в голове лишь его пальцы на моей коже. Везде. Ласкающие. Дразнящие. Дарящие удовольствие. Почему – то я не сомневаюсь – эти пальцы могут вознести на небо и разбить вдребезги.

– Карина, слава Богу, я тебя нашла! – звонкий голосок разрушает наше уединение, и я невольно шарахаюсь в сторону, словно застигнутая «на горячем». Карабас тихо смеется, не позволяя мне сбежать далеко. Его горячая ладонь держит крепко, и я ощущаю, как румянец заливает щеки.

– Что случилось? – неожиданно хриплым голосом спрашиваю у администратора всего этого действа, появившуюся из центральных дверей, бледную, с явной паникой во взгляде. Случилось что – то экстраординарное, раз Матильда так переполошилась. И мне это совершенно не нравится.

– Беда, Карина, – чуть не плача выдыхает Матильда, тем не менее не упустив возможности стрельнуть глазками на мужчину за моей спиной. Делаю глубокий вдох и невольно ежусь под порывом холодного ветра.

И тут же оказываюсь в кольце сильных мужских рук, прижатая к горячей груди.

– Так теплее, – насмешливый шепот в самое ухо. Вздыхаю, не сдерживая улыбки, и ловлю на себе недоумение Матильды. Впрочем, паника пересиливает и спустя секунду она уже трещит без умолка о том, что вечер сегодня провалился, и она совершенно не знает, что делать.

Я, собственно, тоже не знаю, потому что совершенно точно не уловила сути проблемы.

– Да что случилось – то?

– Катастрофа, – трагически протягивает Матильда и всхлипывает.

– Так, отставить истерику, – тихий мужской голос звучит властно и заставляет Матильду замереть в позе кролика перед удавом. А я усмехаюсь, теснее прижимаясь спиной к горячему телу. – А теперь четко и ясно. В чем проблема?

– Танцовщики наши разругались вдрызг и отменили выступление, – на выдохе отрапортовала Матильда, едва ли не вытянувшись по стойке смирно.

– Твою мать, – не сдерживаюсь, сжимая кулаки.

– Миледи? – в тихом смехе слышится удивление. А меня вдруг коробит от такого обращения. Оно давно стало моим собственным, и я его ненавижу. Так меня только один человек называет, всегда желая только унизить. И у него получается, как ни странно.

– Карина, что делать? – взмаливается Матильда, ломая пальцы, но смотрит мимо меня, словно и спрашивает не у меня. И это злит еще больше.

Осторожно высвобождаюсь из объятий Карабаса, на ходу просчитывая, что я могу сделать, потому что эти двое – лучшие из лучших и заменить их некому. Кто же знал, что они личные дрязги поставят выше работы. Хоть самой танцуй. Качаю головой, уже шагая в сторону входа. Надо поговорить с каждым наедине, увеличить гонорар, пригрозить, в конце концов. Я, конечно, ничего им не сделаю, но попросить брата перекрыть этим двоим кислород могу запросто, хоть и не хочется. Но, елки – палки, их порекомендовала я, следовательно, и ответственность на мне. А это паршиво. Морщусь, прикидывая, как бы полояльнее им объяснить, что так поступать просто непрофессионально.

Но уже в дверях меня останавливает уверенное:

– Я знаю, что нужно сделать.

Оборачиваюсь, встречаясь с внимательным взглядом синих, как летнее небо, глаз, в которых читается превосходство и самоуверенность красивого самца. Вот так вот легко и просто рушатся иллюзии. Надо же, навыдумывала себе невесть что, а он такой же, как все. Думает, мир без него рухнет. Вот уж вряд ли.

– Я тоже знаю, – каждым словом показывая, что сейчас я точно не нуждаюсь ни в чьей помощи, а уж тем более в помощи этого мужчины, разбудившего жгучие желания одним своим запахом. И сломавшего все надежды одним взглядом.

– Ну что ж, – он подходит ближе, обжигая дыханием, сводя с ума диким ароматом. И я прикрываю глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не втянуть пропахший ним воздух. – Тогда удачи, – и исчезает внутри здания.

А я открываю глаза и вижу, как с парковки отъезжает машина приглашенной танцовщицы. Я смотрю вслед синему минивэну и понимаю, что это конец мне и моей репутации.

Глава 4

Декабрь. Год назад.

Я всегда нахожу выход из любой ситуации, даже если та кажется безвыходной. И это не пустой треп или попытка нахвалить себя. Это констатация факта. И каждый, кто хоть раз имел со мной дело – может это подтвердить и привести целую кипу доказательств моих слов и моего профессионализма. Но сейчас я смотрю на злющего блондина, такого некрасивого в своей обиде, что хочется огреть его чем потяжелее, чтобы перестал быть капризной девицей, и совершенно точно понимаю, что зашла в тупик. Ни одной мало – мальски стоящей идеи, кем заменить эту скандальную парочку. Не радует даже возвращенный аванс. Что такое деньги по сравнению с пошатнувшейся репутацией? Вот именно, всего лишь бесполезные бумажки. А толстосумы сегодняшнего вечера ждут самую красивую пару в мире танца, потому что привыкли получать то, что хотят. Сегодня они хотят этих бестолковых творческих личностей, которые умудрились разругаться вдрызг из – за банальной ревности. Детский сад нервно курит в сторонке, потому что это даже не детская шалость, это глупость чистой воды. И непрофессионализм, который загнал меня в угол. Хоть самой иди танцуй, но кому я там нужна. Этим акулам бизнеса знаменитостей подавай, а не оценщика, пусть и с красивой внешностью. Да еще и одну, но, похоже, выхода у меня нет.

– О чем задумалась, детка? – перевожу взгляд на двери, куда только что смылся жалкий балерун, и сталкиваюсь с внимательным взглядом Карабаса.

– Подыскиваю что – нибудь подходящее, чем бы тебя стукнуть, – возвращаю ему его усмешку.

– Нашла? – спрашивает, когда я кручу в пальцах пульт от кондиционера.

– Ага, – и поддавшись странному порыву и нарастающей злости, метаю в него пульт. Он перехватывает его налету и смотрит с удивлением, как будто не верит, что я это сделала.

А я не свожу глаз с него, такого красивого, несмотря на то, что половина лица прячется под полумаской, и самоуверенного. И врезать хочется уже себе за глупость и за то, что стою в полушаге от него в маленькой комнатке и вдыхаю его терпкий аромат, который будоражит кровь и подгибает колени.

– Все так плохо, да, детка? – шепчет, отшвырнув пульт и зарыв пальцы в мои локоны. Его теплое дыхание щекочет щеку, и я млею от его прикосновения. Странно и глупо? О да. Но мне плевать. Я просто наслаждаюсь моментом перед публичным позором.

– Мне не привыкать, – вздыхаю, потершись затылком о раскрытую ладонь Карабаса.

– И слишком гордая, чтобы просить о помощи, – бормочет он, касаясь губами мочки уха. Вздрагиваю, ощущая, как под кожей проносится электрический разряд, обжигающим клубком скручивающийся в солнечном сплетении. – У тебя не проколоты уши?

Вопрос застает врасплох, и я приоткрываю губы в немом удивлении и тут же ощущаю на них поцелуй. Требовательный, жесткий, но вместе с тем упоительно нежный, разбивающий тугой клубок на десятки чертовых бабочек, щекочущих желанием между бедер.

И я раскрываюсь ему навстречу, сплетая наши языки в чувственном танце. Прижимаюсь к его поджарому телу, ощущая его возбуждение даже сквозь ткань брюк. А его голодный взгляд кружит голову и толкает на самые безрассудные поступки. Например, вытянуть его рубашку из брюк и скользнуть ладошками под тонкую ткань, застонав от прикосновения к горячей коже. Или укусить за губу, а потом слизать кровь, закатывая глаза от дикого удовольствия, когда сильные пальцы забираются под платье и сжимают пульсирующую плоть. Выгибаться навстречу, когда он скручивает в кулак мои трусики и одним движением срывает их с меня.

Вскрикиваю от короткой боли, когда ткань впивается в кожу, и царапаю его живот, когда пальцы касаются там, где сейчас нужны больше всего. Там, где сейчас горячо и мокро. И он наслаждается этим, выдыхая в самые губы:

– Какая же ты горячая, детка.

Раздвигает набухшие складочки, ребром ладони растирая между ними и не позволяя закрыть глаза от удовольствия.

– Даже не думай, – приказывает, не оставляя никаких шансов не подчиниться. – Я хочу, чтобы ты смотрела, детка. Смотри, как я ласкаю тебя.

Он снимает с меня платье, и я вижу, как его пальцы кружат между моих бедер, едва задевая клитор. Дразнят, заставляя меня едва ли не насаживаться на них. Только чтобы получить их внутрь. Но он легко ускользает, чтобы спустя удар сердца снова дразнить и распалять меня, срывая стоны и проклятья его неторопливости.

И слышу в ответ его смех. Цепляюсь за него пальцами, слыша, как хрустит ткань под моими пальцами.

– Пожалуйста, – шепчу, теряясь в собственных ощущениях, потому что не могу больше терпеть. Потому что никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Никогда. Ни разу в своей жизни я так остро не хотела ощутить в себе мужчину, как сейчас и именно его.

– Что, детка? – хрипит, языком прочерчивая путь вдоль пульсирующей жилки на шее. – Я тебя не слышу, – прикусывает кожу над ключицей, и огненная лава обжигает меня от кончиков пальцев на ногах до макушки, растекается влагой по мужским пальцам на моей плоти, горячими толчками пульсирует под его губами. Кожей я ощущаю, как он улыбается, с легкостью ловя каждую мою реакцию на него. – Так что ты говорила, детка? – стягивает лифчик, обнажая налитую от возбуждения грудь с торчащими сосочками. – Ох, девочка…Ты меня убиваешь, – и накрывает ртом грудь, жадно втягивая сосок. И это сносит крышу, судорогой удовольствия сводит ноги. Пальцы впиваются в его волосы, прижимая к груди, не желая, чтобы он прекращал, потому что мне кажется, я умру, если он остановится.

Но он отрывается, пройдясь зубами по тугой горошине соска. И я задыхаюсь от удовольствия, граничащего с мукой. И в глазах Карабаса, сейчас темных, как самая глубокая бездна, отражается мое собственное безумие.

Дрожащими пальцами расстегиваю его ремень, потом брюки и ладошкой касаюсь возбужденного члена через белье. Ох, черт… Какой же он большой. И страх смешивается со жгучим предвкушением чего – то нового. Потому что у меня никогда не было такого большого мужчины. Подаюсь к нему, вжимая в стену, кончиком языка обвожу пахнущие мной губы, не прекращая потирать его член, чувствуя, как он подрагивает под моей лаской.

– Нравится, да, Карабас? – шепчу, прикусывая мочку уха.

– О да, детка, ты на правильном пути, – отвечает и одним рывком проникает в меня пальцами, вырывая из груди крик. Кусаю его за плечо, чтобы снова не закричать, потому что нет сил выдерживать его яростные движения. И тут же осознавать, что этого до боли мало. Мне хочется еще. Его хочется. Почувствовать, как его твердый член наполнит меня. Как он войдет в меня одним рывком и будет трахать до потери пульса. Без всяких нежностей и прочей шелухи. Он понимает все без слов. Разворачивает меня к себе спиной, распластав по стене, и одним мощным толчком оказывается внутри.

И снова мой крик, срывающийся на стон.

– Тише, малышка, – шепчет, яростно двигаясь во мне, выколачивая из меня стоны. Смешивая боль с острым удовольствием.

Тише? Он серьезно? Не могу я тише, потому что это выше меня. Потому что я совершенно не знаю, что делать и куда деться. Потому что никогда не думала, что секс – это настолько потрясающе. И что я могу быть такой развратной, наплевав на все и всех.

– Ты еще покричишь для меня, обещаю, – сорванным голосом, ладонью зажимая мне рот. И я тут же впиваюсь в его ладонь зубами, когда судороги удовольствия выкручивают тело. И слышу приглушенный рык в самое ухо, и то, как он толкается во мне яростнее, резче, чтобы через мгновение сорваться вместе со мной.

Нас трясет от пережитого, а у меня до сих пор судороги прокатываются отголосками первого в моей жизни оргазма. Безумия, от которого хочется и плакать, и смеяться. И я чувствую, как крупные слезы катятся по щекам, падают на все еще зажатую моими зубами ладонь Карабаса.

Он вдруг вздрагивает всем телом, словно его ударили наотмашь, разворачивает меня лицом к себе, и я всхлипываю от острого разочарования. Потому что без него внутри вдруг становится так пусто и погано, что стыд заливает румянцем щеки. А я зажмуриваюсь, не желая смотреть на него, свято веря, что этот незнакомец, только что удовлетворивший свою похоть, видит во мне самую обычную шлюху. А как еще меня назвать, оттраханную в небольшой кладовке, на этот вечер переделанную под гримерку?

– Карина, – зовет он тихо. Я слышу, как дрожит его сиплый голос и пальцы, стирающие мои слезы. – Что случилось, малышка? Я сделал тебе больно?

Поспешно качаю головой: нет, Карабас, ты сделал гораздо хуже – подарил мне крышесносный оргазм, от которого до сих пор потряхивает.

– Тогда что? – мягко касается губами скулы, оставляя на вспыхнувшей коже влажный след. И у меня подкашиваются ноги от этой ласки, такой невинной и запредельно нежной. – Почему ты плачешь?

Я распахиваю глаза от тревоги, что пропитывает каждое произнесенное им слово, и сталкиваюсь с встревоженным взглядом Карабаса. И в нем – лишь беспокойство и восхищение, проступающее рыжими точками в небесной синеве. И все внутри вновь скручивается тугой пружиной от этого взгляда. Никто и никогда на меня так не смотрел. С обожанием и еще чем – то таким тягучим, как карамель, которая тут же растекается по моим венам, будоража. А еще с откровенным желанием, диким, необузданным и не грязным, как у всех тех, что отвешивают гадкие шуточки и делают недвусмысленные намеки, ведясь на мою внешность. От его желания начинает трясти как в лихорадке и хочется окунуться в него с головой, ощутить на кончиках пальцев. И неважно, что я все еще дрожу отголосками оргазма. Все неважно, потому что Карабас смотрит так, что мое давно заледеневшее сердце кровоточит, глухо разбиваясь о ребра.

Он повторяет свой вопрос, но я лишь упрямо мотаю головой и сползаю по стеночке на пол. Но Карабас не позволяет мне упасть, перехватывает, садясь на пол, и усаживает меня к себе на колени. Проводит ладонями по моим ногам, обжигая прикосновениями на бедрах. И там, где он касается, все горит сотней маленьких иголочек. Прикрываю глаза, откидываясь ему на грудь. Он рвано выдыхает и утыкается носом в мою макушку, жадно втягивая аромат моих волос.

– Ты пахнешь пупсами, малышка, – и совершенно точно улыбается, хоть я не могу видеть его лица. А я закусываю губу, ощущая, что краснею. И мне безумно стыдно, потому что я не топ – модель, не пахну дорогим парфюмом и моюсь исключительно детским шампунем. И я уже раскрываю рот, чтобы ответить, но Карабас снова меня удивляет.

– Божественный аромат, девочка моя.

Собирает мои волосы в ладони и трется о них лицом, как полный псих. А я сижу на его коленях и не могу пошевелиться. Потому что это так не похоже на то, что случилось пару минут назад. Потому что это уже не просто секс или похоть. Это нечто большее. Или же я снова, как полная дура, начинаю видеть то, чего нет и в помине. Придумываю сказки, хотя уже давно из них выросла.

– Не думай, – шепчет Карабас, щекоча шею горячим дыханием. Волосы накручивает на кулак, запрокидывает мое лицо, и я снова тону в синеве его глаз. – Просто не думай, – выдыхает в губы. Языком проводит по нижней губе, слизывая мой тихий стон. И я размыкаю губы, ловя его, прихватываю зубами, наслаждаясь их вкусом, точно самой восхитительной сладостью в мире. Его тихий рык сплетается с моим стоном, а язык врывается в мой рот. И сейчас в нем нет ни капли нежности, только дикая, необузданная страсть и желание присвоить меня. Он не целует, он берет меня языком, грубо, яростно. И это сводит с ума похлеще его члена во мне. Срывает все планки, начисто лишая рассудка, потому что я отвечаю ему с той же яростью, кусая и слизывая кровь, рыча и толкаясь навстречу его возбуждению, упирающемуся мне между ягодиц. И задыхаюсь, когда он заполняет меня до упора.

– Ох… – выдыхает, широко раскрытым ртом хватая воздух. – Твою ж… – рычит, срываясь на мат, когда я приподнимаюсь, почти высвободив его член из своего лона, и резко сажусь, ощущая его так глубоко, что дыхания почти нет. Но я снова и снова повторяю свои движения, с глупой улыбкой наблюдая за исказившим лицо Карабаса наслаждением.

– О да, мой сладкий, – шепчу, прогибаясь в спине, чтобы еще острее, еще глубже вобрать его в себя. И это чистый кайф видеть его таким обнаженным в своих эмоциях. Я с неистовой жадностью впитываю каждую его черточку, запоминаю каждый вздох и стон, потому что еще никогда не видела ничего совершенней. Да я вообще не видела прежде мужчину в таком экстазе. А уж тем более, когда причина его удовольствия – я сама.

И когда он застывает на самом пике, резким движением пытаясь «сдернуть» меня с себя, я лишь сильнее прижимаюсь бедрами к его паху, срываясь в пропасть вместе с ним. Он глухо рычит мне в шею, ладонью обхватив мою шею, и до боли кусает, заглушая крик. А я впиваюсь зубами в его плечо. Нас бьет крупная дрожь. Судороги еще сокращают мышцы лона вокруг его подрагивающего члена, продлевая агонию удовольствия.

– Безумие… – шепчу, языком оглаживая след от своих зубов. – Это все безумие.

– Но какое сладкое… – низким бархатным голосом парирует Карабас.

Я прячу улыбку на его плече. Но он все понимает без слов. Обхватывает ладонями мою грудь, снова сбивая дыхание и разжигая огонь.

И вот это точно безумие, опасное и бесстыжее, потому что не может такого быть, что я снова хочу его. Что этот его собственнический жест обожжет новым желанием. Это просто невозможно, потому что отголоски прежнего оргазма еще волнуют кровь и щекочут мышцы.

– Черт, – выдыхаем в унисон. И так же в унисон смеемся, но когда Карабас зажимает между пальцев тугую горошину соска, мне уже не до смеха.

– Я… – задыхаюсь, чувствуя, как его член, который все еще во мне, наливается кровью и таким же раскаленной жаждой.

– Похоже, наши желания совпадают. Да, малышка?

Я бессильно киваю, а он довольно смеется, растирая сосок подушечками пальцев. И я выгибаюсь навстречу, а он вдруг резко подхватывает меня под талию и ссаживает с себя. Смотрю на него с недоумением, и обида растекается по лицу едким румянцем.

Карабас смотрит жадно, как недавно я, с наслаждением впитывая каждую черточку моего лица. Опускает взгляд на грудь с торчащими сосками и ниже, туда, где все пульсирует и по – прежнему жаждет его. он прикасается взглядом так нежно и похотливо, что я шире развожу бедра, испытывая нереальный кайф. Закусываю губу, раскрывая себя ему. Вижу, как тяжелеет его дыхание, а в синеве глаз разгорается настоящий шторм. И в это самое мгновение я точно знаю – я сошла с ума, и мне это чертовски нравится. Как и та бесстыдница, что накрывает ладонью горячую плоть и под немигающим взглядом разводит набухшие складочки. Как эта развратница, что медленно погружает свои пальцы в истекающее влагой лоно, наблюдая, как дергается кадык у Карабаса. На моих губах расцветает шальная улыбка. Подношу влажные пальцы и медленно, словно кошка, облизываю их. Мне нравится, как он смотрит на меня, словно готов сожрать всю целиком. Нравится, как внимательно он следит за моими губами, обхватывающими пальчик за пальчиком. И даже не сомневаюсь, чем он хочет заменить их. И это…осознание сильными толчками отзывается внизу живота. Как и моя жажда узнать, такой же он сладкий там, как и его губы.

И я подаюсь к нему, но тут же замираю, остановленная стуком в дверь.

– Карина! – голос Матильды возвращает в реальность, швыряет об пол, как хрустальную туфельку. – Карина, ты здесь?

Я застываю, тяжело дыша, и не могу ничего сказать: язык словно прилип к нёбу. И паника накрывает с головой. Озираюсь по сторонам, как затравленная охотниками добыча. Резко вскакиваю, по – прежнему игнорируя настойчивый стук Матильды. Мечусь по маленькой комнатушке, дрожащими руками приводя себя в божеский вид. Но едва дергаю чашку лифа, как мое запястье перехватывают сильные пальцы.

– Успокойся, – твердо говорит Карабас, уже полностью одетый. Я смотрю на него и стону в голос, бессильно уронив руки вдоль тела. Нам ничего не скрыть, потому что Карабас просто воплощение похоти и секса, а засос на его шее (и когда я только успела его поставить?!) просто кричит о том, чем мы тут занимались. А он тем временем аккуратно поправляет на мне бюстгальтер, затем платье. Разорванные трусики прячет в карман брюк и сплетает наши пальцы. Его губы находят мои, успокаивая. И я выдыхаю с шумом.

– Я сейчас иду, Матильда, – говорю как можно спокойнее, хотя внутри цветет настоящая буря. – Объявляй номер.

– А кто будет танцевать? – изумляется девушка за дверью.

– Идем, – улыбается мне Карабас, снова перебив на полуслове.

Открывает дверь, не выпуская моей руки.

Не обращая внимания на вытянувшееся в изумлении лицо Матильды, он склоняется так близко ко мне, что губы касаются ушка.

– Покончим с этим, чтобы я мог, наконец, вы…любить тебя как принцессу, детка.

Я не помню, как мы добираемся до номера. Время перестало существовать, едва заиграла музыка и Карабас увлек меня на танцпол. Все исчезает: голоса, взгляды, звуки. Остается только он. Его руки, сильные и нежные. Его хриплый голос, нашептывающий глупости, от которых зашкаливает пульс и дрожат колени. Его запах, обволакивающий будто паутина, куда попала глупая букашка. И я схожу с ума, растоворяясь в этом мужчине, позволяя ему все.

И он пользуется этим, укладывая на постель точно хрустальную. Ласкает взглядом, руками, губами. Оставляет метки, принимая в ответ следы моей страсти. Поднимая на вершину и отпуская в полет, чтобы поймать и прижать к себе, совпадая каждым изгибом и, кажется даже молекулой.

Но едва сквозь задернутые шторы просачиваются робкие лучи зимнего солнца, я остаюсь одна в огромной постели номера люкс.

Карабас одевается быстро, как солдат по тревоге, и ни разу не поворачивается ко мне лицом. А мне так хочется узнать, как он выглядит. Не выдумывать образ, чувствуя себя глупо от того, что никак не могу собрать воедино разрозненные кусочки внешности. Только поэтому я делаю вид, что сплю, одним глазком подглядывая за его быстрыми, но четко-выверенными сборами. В комнате царит полумрак и все кажется отголоском минувшей ночи. Будто он сейчас усмехнется и вернется в постель, лаская и дразня. Но он одним ловким движением накидывает на плечи рубашку, пряча под темной тканью тугие мышцы в белесых отпечатках шрамов. Закусываю губу и прячу под подушки ладони. Пальцы жжет от нетерпения снова коснуться горячей кожи, пересчитать выпуклые позвонки, перечеркнутые следами лезвия. Кончиками коснуться жесткой щетины, очертить контур полумаски и зарыться в мягких волосах. Просто насладиться этим мужчиной, что не захотел открыть своего лица. Ощутить силу его желания: какой он твердый и большой, как двигается во мне, выбивая из груди такие звуки, о которых я и подумать не могла. До него. Карабас как виртуоз, настраивающий инструмент так, как чувствует только он. Правильно или нет – неважно. Главное, только для него. И это странное чувство щекочет легким перышком внизу живота. Если мы так идеально совпадаем, то почему он сбегает? Что не так?

Выдыхаю, когда щелкает пряжка ремня, и зажмуриваюсь, боясь, что шумный выдох выдаст меня с потрохами.

– Подглядывать нехорошо, малышка, – тихая насмешка растекается теплом по венам, впрыскивая в кровь щедрую порцию адреналина. Чертов Карабас! Один голос сводит меня с ума, заставляет плотнее сжать бедра, потому что там все пульсирует желанием. Еще один рваный выдох. – Прости, не могу остаться, – а в голосе ноль эмоций. Врет, засранец.

– Можешь, – я все-таки открываю глаза и встречаюсь с темной синевой мужского взгляда. Рассветный полумрак скрадывает черты лица, как полумаска. – Но не хочешь. Поэтому давай, проваливай, Карабас.

Сглатываю, потому что не хочу, чтобы он уходил.

– Еще увидимся, детка, – подмигивает и уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Я не успеваю сообразить: рефлексы работают вместо меня. Спрыгиваю с кровати и в два прыжка оказываюсь возле огромного окна. Второй этаж, вид на центральный вход. Отсчитываю минуты. Спустя семь на крыльце появляется он, мой Карабас. На ходу надевает куртку и запрокидывает голову, подставляя лицо редким снежинкам, срывающимся с неба. Первые лучи солнца вплетаются в растрепанные волосы, отливающие золотом, и Карабас делает то, что пригвождает меня к месту и ворует дыхание: левой рукой прочесывает непокорные волосы, улыбаясь краешком губ, и прячет взгляд за стеклами «авиаторов». Такое простое, но чертовски знакомое движение.