Текст книги "Альхаор (СИ)"

Автор книги: Лада Максимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

28-42-001

В пустынной бесконечности мы соединяемся и разъединяемся. Мы одно целое. Мы гармония. И мы так одиноки. Мы созидаем и разрушаем. Мы – сторукие гиганты, мы – круглоокие слепцы. Мы храним в себе нашу мать и оберегаем отца, пока однажды не утонем в величайшем пожаре, что много сильнее нас. Но прежде мы забудем все – нас поглотит первый.

5.

На обильном завтраке я поймала настойчивый взгляд директора и подмигнув, улыб-нулась ей. Я знала, что она не потревожит меня до обеда, когда нужно будет уже твердо поставить свою подпись и связать себя по рукам и ногам, но до тех пор я еще могла улиз-нуть и побродить по саду.

Было еще одно место, которое тянуло меня сильнее, чем сад. Это был лес.

Недолго думая, я перескочила через каменный забор и пошла по пружинящему мху в частый сосновый бор. В его неровной тишине я чувствовала себя на своём месте. Я казалась сама себе беспокойным деревцем, вытащившим когда-то корни из влажной плодородной праматери и потерявшим с ней связь. Мне хотелось протянуть ладони солнцу и впитывать его сияющий сок. Я чувствовала дыхание ветра и удивительно живо ощущала незаметную чистую работу леса. Мне чудилось, я слышала, как он поёт свою вечную песню, и никто не может понять её тихих слов. Его трепет отзывался во мне.

Ветер, пожалуйста, забери меня, подними меня. Заставь мои пальцы распуститься и зацвести изумрудом жизни, верни мне мои корни. Солнце, не обжигай тонкую кожу, дай мне насытиться тобой. Вода, позволь мне раствориться в тебе, дай мне силы отпустить человека и снова стать твоей верной сестрой. Птицы, вейте на мне гнезда, позвольте мне быть вашим домом…

Почему мы не едины? Мы должны быть вместе. Почему я мыслю, но не слышу твоих мыслей, мир?

Я вернулась в лагерь той же дорогой, что и уходила в лес. Издалека раздался звон. Удачно же я вернулась. Мальчишки дурачились за столом. Костя подмигивал какой-то невысокой миловидной девочке. Паша принюхивался к своей кружке, Денис рассматривал меню. Кирилла Евгеньевича не было. Он так и не пришёл на обед. Меня немножко царапнуло его отсутствие.

Едва я покинула столовую ко мне подошла директор. Эта женщина, определенно не из тех, кто любит ждать. А может быть, на ней давят откуда-нибудь еще.

Мы зашли в её уютный кабинет.

Договор состоял из нескольких частей. Я бегло просмотрела его, поставила, где необходимо подпись и вышла.

Спешно я спустилась по лестнице, нырнула в незаметный коридорчик и оказалась в уже знакомом проходе. Зачем зря терять время?

Я шла по каменным ступеням и чувствовала ужасную глубинную апатию. Темнота сгущалась, наливалась каменной затхлой прохладой. Неожиданно для себя я уперлась в дверь. Руки долго шарили в поисках этой треклятой громадной ручки и никак не могли её найти. Наконец, я её нащупала. Дверь с трудом поддавалась под моими тощенькими руками.

Вдруг дверь толкнули изнутри. Я прошмыгнула в щель и остановилась моргая, на мгновение ослепнув. Когда зрение ко мне вернулось, я увидела, что дверь поддерживал достопочтенный Ка точка Е точка Хмельницкий.

Зал со стеллажами почти полностью изменился за полтора дня, что я здесь не была. Помещение было залито ярким лабораторным светом. Вдоль стен тянулись лабораторные же столы, где уже высилось несколько стопок пожелтевших бумаг. Рядом с дверью появилось несколько шкафчиков, на одном из которых было написано моё имя. Я вздрогнула, увидев другие имена.

– Здравствуйте, – улыбнулся Хмельницкий. Я кивнула. – Работа уже началась без вас. Там, – он указал ладонью на шкафчики. – необходимое.

Из-за книжных полок появилась высокая грациозная девушка. Лицо пряталось за маской, волосы были тщательно убраны. Она несла несколько книг на подносе, потом аккуратно выложила их на стол и снова скрылась за полками. Она меня не заметила.

Я вздрогнула. Или, может быть, она меня не узнала? Пять лет почти прошло. Я её походку узнаю из тысячи…

– Я пока что обрабатываю бумаги, поэтому вам стоит или подождать с их изучением или присоединиться к рабочей команде, которая сейчас переносит документы, – сказал Хмельницкий.

Я медленно двинулась в сторону полок. Вдоль ряда, аккуратно выбирая и снимая бумаги, стояли девушки. Их было трое: высокая, стройная, легкая, как перышко; невысокая, решительно одергивающая поднимающийся рукав; и, наконец, крошечная, носик задорно вздернут.

Они методично занимались делом, не обращая внимания на меня. Тонкие пальцы пробегали по пожелтевшим бумагам и неожиданно вытаскивали какие-то разрозненные документы.

Я могла бы простоять здесь, смотря на них, час или два, или весь день, только бы видеть, смотреть, знать. Сзади подошел Хмельницкий и обнял за плечи.

– Тебе, правда, следует начать работать. Вы поговорите чуть позже, – мягко сказал он.

Я перевела взгляд на него, но не увидела его лица, только силуэт. Я моргнула. Взгляд прояснился. Мужчина осторожно провел ладонью по моей щеке, его пальцы блеснули.

– Все хорошо, – он улыбнулся. Я кивнула.

Подносы лежали на столе. На них аккуратно стопочками ложились бумаги. Я ходила от полок к столу, изредка встречаясь глазами с девушками. Они смотрели широко, но как-то скользя. Хоть бы одна из них улыбнулась, подмигнула, как это было раньше… Они отстраненно и холодно выполняли простые действия, я вторила им. Побегав пару часов ту-да-обратно, я поняла, что устала. Рабочий темп замедлился. Хмельницкий поднялся со стола, где в контейнерах с какой-то жидкостью находилась бумага. Он прошелся вдоль ряда, а потом заглянул к нам.

– Завтра продолжим, спасибо за ваш труд, – сказал он.

Девушки направились к шкафчикам. Вера бегло обернулась ко мне и незаметно кивнула. Я поспешила за ними. В зале было тихо, только гудели лампы, и биолог что-то напевал себе под нос. Мы быстро скинули лабораторные халаты, стянули перчатки и сетки с волос. Наши движения были почти синхронны.

– Светлана Владимировна, – окликнул Хмельницкий.

Я повернулась к нему. Он протягивал мне руку.

– Что?

– Мне нужно вам кое-что показать.

Честно говоря, не хотелось мне подходить к нему. Вообще не хотелось. Хотелось развернуться и пойти вместе с девочками. Да, не девочки они уже давно, я все по привычке так… Мне нужно было поговорить с ними, порасспрашивать, мне хотелось, как раньше, просто обнять их, не натыкаясь на холодный пустой взгляд. Я оглянулась.

Девушек не было.

– Пойдемте, – сказал Кирилл Евгеньевич.

Я долго посмотрела на него. Карие глаза спокойно и властно встретили мой взгляд. Он наклонил голову, ожидая меня, но не опуская руки. Мне почудился тихий страх в животе. Какое-то не чувство, а предчувствие чего-то знакомого, словно я уже сталкивалась с этим. Мне вспомнился тот день, когда Вера жалко и испуганно смотрела на меня. Разбросанные вещи валялись по комнате, распахнутый чемодан стоял возле кровати. Она металась по комнате, что-то кричала, предупреждала, грозила, плакала…

Кто он вообще такой? Почему оказывается в самых неожиданных местах? Почему помогает? Почему работает здесь химиком? Он же школьный биолог…

– Это важно, – сказал он.

– Куда они ушли? Я не слышала, как открывалась дверь…

Он прищурился. Всё ускользало, расплывалось.

– Идемте.

Я неуверенно шагнула ему навстречу.

01-00-000

Время только осознание. Сознание. Наше сознание. Мы – время.

6.

Озеро ровным зеркалом лежало под тусклым, выцветшим небом. Вода, непроницаемо черная, расходилась перед носом небольшой лодочки. Я смотрела, как отдаляются сосны с песчаным берегом и черной в сумраке травой. От воды тянуло теплом. Курился туман. Серое небо нависало над головой. Тихо плескалась рыба. Ночные птицы мелодично переговаривались.

Кирилл Евгеньевич правил к центру озера.

– Вода не держит звук, – сказала я. – Любое ваше слово будет слышно по всему озеру.

Он улыбнулся. Из тумана выплыл небольшой остров. Мы причалили. Мужчина помог мне выбраться из лодки, и мы пошли вглубь островка. Песок под ногами крошился, скользила росяная трава. Мы уходили все дальше вглубь одичавшего кусочка земли. Мужчина остановился и опустил голову. Из темноты выступали искривленные ветви огромного дерева.

– Альхаор… – прошептал он чужим голосом.

Я вздрогнула и проснулась.

За окном едва рассветало.

Где-то недалеко от моей находится комната моих девочек, вчера вечером мы шли в спальни вместе, а перед этим разговаривали. Кирилл Евгеньевич привел меня к ним.

Так много говорили…

– Мы все получились письма с угрозами, – говорила Лена. – На мыло. Почту хакнули и все полученные сообщения были удалены. В письме был предложен вариант, по которому я должна уехать. Послушай, мы втянулись тогда в политические дрязги. Мы сделали совершенно не нужные вещи. Мы узнали совершенно ненужные вещи. Нам повезло, что мы вообще смогли улизнуть оттуда…

– Почему я ничего не получила?..

Катя испуганно вздрагивала.

– Я не хотела приезжать. Мне сказали, ты будешь тут. Ты упрямая и смелая. А я боюсь, – и озиралась, будто ожидала найти за спиной кого-то к кому можно прикоснуться, чтобы удостовериться, что все в порядке. Я сжимала её хрупкие ладошки и думала, что она самая беззащитная из нас, неудивительно, что её первой заставили уехать. Я не хотела думать о том, что было. Не хотела вспоминать, но все мои догадки и домыслы один за другим подтверждались.

В этот вечер я, наконец, сказала всё, что хотела. Всё, что таила в себе годами. Я призналась, как боялась больше не увидеть их.

За окном пели птицы. Серость утра растворялась в чистых свежих лучах нового солнца. Я быстро собралась и вышла из комнаты. Коридоры в здании немыслимо петляли, переплетались. Кажется, когда-то это было несколько зданий, которые потом соединили. Отсюда эти непонятные узенькие коридорчики и почти нелепые башенки. Интересно, у какого архитектора заказывали проект и в каком году было построено здание? Усмехнувшись, я отбросила все мысли и выбежала в сад. Охранник мне улыбнулся. Кажется, он принял меня за школьницу. Я улыбнулась в ответ.

В саду было сыро и прохладно. Я побежала по тропинке. В едва шелестящих кустах какая-то птица перещелкивалась с другой. Мягко дул ветер, едва прикасаясь к листве и ветвям.

Я смелая? Нет. Я трусливая. Я боюсь людей. Мне среди цветущей зелени намного удобнее и спокойнее. Быть бы мне деревцем... Почему считается, что насекомые или растения не умеют мыслить или чувствовать? У них нет системы, и если есть разум, почему они его не проявляют? А если они просто поняли, что куда разумнее обходиться малым и не стремиться занять мир, а стать его частью? Может быть, они передают друг другу знание: в пределах вселенной мы ничто, достаточно просто наслаждаться жизнью, создавая в ней гармонию. Какая же глупость только не вбредет утром в голову!..

Я перескочила через забор и пошла в лес, мельком отметив возле забора окурки. Надеюсь, это не мои балбесы тут покуривают. Я же ничего не знаю о них? Что за ребята? Чем хотят заниматься?..

Хотя с другой стороны, к чему мне это? Они уедут, я останусь в библиотеке. Буду вести кружки, устраивать с ребятами литературные вечера, заполнять каталоги, просматривать списки, заказывать новую литературу, записывать и списывать учебники. А потом однажды они приедут и станут моими помощниками – библиотекарями в миниатюре.

Я посмеялась сама себе. Лес постепенно редел, светлел, наполнялся пространством и живыми звуками воды. Сосны расступились, и я оказалась перед озером. Оно было не большим. Небо светлым простором раскидывалось над стальной водой. Темной каемочкой тянулся лес на другом берегу. В центре озера был небольшой островок, весь покрытый лесом. Елочки устремлялись вверх. Что-то знакомое и неуловимое померещилось мне во всем этом. Я сделала шаг вперед. Под ногами просел песок, и я стала медленно стекать вместе с ним к воде. Берег покрывал густой камыш и осока.

В два неловких прыжка я оказалась в воде и оглянулась. Кажется, здесь берег опустился, отчего образовался небольшой обрывчик. Подняться по нему будет затруднительно. Я вскарабкалась обратно на песок. Илистое дно и темная вода озера мне не нравились. На ладонях остались мелкие порезы от осоки.

Я последний раз оглянулась на озеро и отправилась обратно к лагерю.

Мы просматривали бумаги. Я с упоением читала личную переписку графа, бывшего хозяина поместья, со своим сыном, который учился Петербурге. А сударь Ельницкий был совсем не промах. Одно за другим я откладывала в сторону письма. Девочки разбирали книги, свитки, какие-то документы.

Так проходили дни за днями: мы носили, потом читали и разгребали горы старых бумаг. Постепенно они становились все старее, записи путаней. Стало тяжело идентифицировать даты написания. Язык постепенно устаревал. Временами, я ловила себя на том, что пытаюсь выловить из памяти что означает то или иное церковнославянское слово.

У графа была безумная страсть, которая, очевидно, передалась ему по наследству. Это было увлечение Атлантидой. Кипы карт, относящихся к совершенно различному времени с пометками, рисунками, незаполненные, неточные – все они указывали на поиски Атлантиды.

Ладно бы Китеж град, он же родной, с Гостовским штампиком, но почему Атлантида?

На бумагах 15 века я застопорилась. Они были на греческом и латыни. Очевидно, предками графов были какие-то переселенцы, возможно, приехавшие вместе с Софьей Палеолог. Хотя, вообще-то греков не очень любили при дворе…

Лена, самая старшая из нас, у которой ко всему прочему было медицинское образование, разбирала латынь. Вера взялась за греческий. Вместе мы пытались понять страсть этого рода к мифическому городу, наверняка, мирно покоящемуся на дне какого-нибудь каменного океана.

Атлантида заполоняла бумаги. А потом записи на этих языках кончились. Начались другие. Я не могла распознать язык. Здесь нужны были лингвисты. Мы могли найти схожие языки и отделяли их от других.

Работа кипела. Я поняла, почему нас снова собрали вместе. Через наши руки проходили вереницей бумаги. На лету мы схватывали их смысл, связывали разрозненную мысль, плели тугую нить, которая должна была вывести нас к разгадке увлеченности этого семейства Атлантидой. Вскоре мы поняли, что архив хранит бумаги не только этого замка, а семейства в целом.

Я вернулась к первым документам. Письма графа, скрывали в себе множество отсылок, зашифрованных, завуалированных посланий, которые становились понятны только углубившись в знание рода Ельницких. Сын графа не учился в Петербурге. Он что-то там искал. Или кого-то…

Однажды вечером мальчишки обмолвились между собой о четвертом входе в здание.

 В тот вечер я не гуляла по своему обычаю. Лил дождь. Его сумерки сливались с сумраком приближающейся ночи. Денис играл с Пашей в шахматы. Костя внимательно следил за игрой, иногда подсказывая ходы друзьям. Паша сердито шипел на него. Он проигрывал.

– Что за четвёртый вход? – спросила я.

– Да в здание, – ответил Денис.

– А где второй и третий?

Мальчишки переглянулись.

– Один парадный, – снисходительно сказал Паша, загибая пальцы. – Второй чёрный, для слуг. Третий в башенке, он там за сиренью спрятан. Четвертый в небольшой будке, которая в саду.

– Вы здесь уже всё изучили? – усмехнувшись спросил Хмельницкий. Он наклонился вперед, зажав пальцем страницу в книге. Паша кивнул. Мужчина подвинулся ближе к ним. – Как вы узнали куда ведет эта дверь? Разве там не под напряжением всё?

Я переглянулась с Костей. Он-то точно всё знает. Мальчишки молчали.

– Нет, – наконец сказал Костя. – Электричество, думаю, где-то в подвалах. Мы спустились по тому входу.

Хмельницкий присвистнул.

– Шустро же вы, братцы. Еще кто-нибудь знает?

Мальчишки покачали головами.

– Там ходы, – тихо сказал Костя. – Длинные темные туннели. Мы можем показать. Несколько разветвляются и идут к дому. Один уходит к огромной библиотеке под землей. – Я вздрогнула и посмотрела на Хмельницкого. Он невозмутимо слушал Костю. – Еще один засыпан землей, – говорил мальчик. –  Кажется, его подмыла вода из озера, которое тут недалеко.

Мужчина довольно хмыкнул и откинулся на спинку кресла.

Я вспомнила длинные темные коридоры, по которым вел меня Хмельницкий в тот вечер, когда я говорила с девочками. Эти коридоры не были темными. От стен шло тусклое красное свечение, словно из-за толстого пыльного стекла доносился свет ламп. Он вспыхивал, когда мы подходили ближе и потухал, едва мы отходили. Кирилл Евгеньевич задумчиво тянул «интересненько». Он даже останавливался и притрагивался к стенам, но на ощупь это был просто камень.

Откуда Хмельницкий знал эти ходы?

Я присмотрелась к тому, с каким увлечением он слушал ребят. Хмельницкий... Хмельни…Ельницкий! Вот же я тупенькая!..

Вскоре прозвенел сигнал, оповещающий об отбое. Мальчишки ушли к себе. Я задержалась. Кирилл Евгеньевич, как и ожидала, тоже.

– Можно вас на несколько слов? – спросила я.

Дождевые капли мерно и успокаивающе били по стеклам. За окном вилась густая чернота. Я пыталась рассмотреть хоть что-нибудь, но темное стекло делилось со мной только нашим отражением. Мужчина стоял у меня за спиной.

– Вы?.. – я запнулась, не зная, как выразить свои догадки, чтобы не обидеть его. А вдруг я просто придумала себе всё это?

Отражение Хмельницкого кивнуло.

– Говори.

– Вы потомок внебрачного сына графа Ельницкого?

Кирилл Евгеньевич мягко обнял меня. Кажется, это вошло у него в дурную привычку. С другой стороны, одним прикосновением возможно выразить во много раз больше, чем сотней неточных слов.

Пусть бы он говорил, пустословил, болтал, только не так, чтобы я всё понимала от одного взгляда. Стало страшно, узлом скрутило живот, я закрыла глаза.

– Его искал сын Ельницкого?

– Да, – прошептал мужчина.

– Вам всё это принадлежит?

Он наклонился совсем близко.

– Кроме понимания, что мне с этим делать.

– Как вы получили это после Советского Союза?

– Связи. Они же помогли мне найти тебя.

Страх дохнул на меня холодом.

– Это вы тогда?.. Это из-за вас?..

Я повернулась к нему лицом. Его карие глаза совсем потемнели, налились густой чернотой ночи. Он медленно качнул головой.

– Нет. Я узнал о тебе случайно, – негромко произнес он. Я с ужасом почувствовала, что окружающее начинает расплываться. – Тише, тише, – Кирилл Евгеньевич подхватил и посадил меня в кресло.

Мерно и дробно стучал дождь по стеклу… Мерно и дробно стучал дождь... Мерно и дробно стучал…

После того разговора я перестала задавать вопросы. Мне было страшно, что его глаза затянут меня. Не нужны мне эти коридоры, не нужны мне эти семейные тайны Ельницких. Ничего мне не нужно, только бы закончить и уехать отсюда.

По ночам меня преследовал повторяющийся постоянно сон. Я плыла с Кириллом Евгеньевичем по чёрному озеру, мы доплывали до острова. Он помогал мне спуститься и дойти до гигантского дерева. Корни Дерева укрывали сетью землю острова, его ветви поднимались до самого неба. В сумерках северной ночи Дерево сияло и цвело. Я просыпалась, как только незнакомый мне Кирилл Евгеньевич начинал звать Альхаора. И перед пробуждением мне мерещился сияющий удивительный город, заполненный светом и спящими людьми.

Этот город тревожил меня. Он звучал в бумагах, он появлялся передо мной, едва я закрывала глаза.

На третьей неделе я не выдержала и подошла к биологу-химику-и-черт-знает-кому-еще с просьбой отвести меня на озерный остров. Он улыбнулся мне в ответ. Кажется, он ожидал этого.

Вечером мы выбрались за территорию лагеря и пошли по лесу. Мы шли по мягкому мху, влажной траве. Над нами плело узоры слеповатыми облаками тускло-серое небо. Ветер колыхал верхушки сосен. Мне стало казаться, что я в своём сне.

– Эй, – вдруг окрикнули нас. Я остановилась и обернулась. За нами спешили мальчишки. Интересно, откуда они взялись? Как узнали о нашем маленьком походе? – Мы взяли надувную лодку. – Сказал Паша, поворачиваясь спиной. Там висел огромный рюкзак.

– А я еще и насос взял, – Денис поднял сумку, показывая её мне. Я одобрительно кивнула ему и тут поняла, что ведь я и правда не позаботилась об этом – понадеялась, что Кирилл Евгеньевич решит эту проблему сам. Кажется, я слишком сильно доверилась ему.

Мы дружно потопали в сторону озера.

– Как ваши каникулы? – спросила я.

Мальчишки засмеялись.

– А ваши как? – спросил Костя.

– Да, в порядке, вроде, – я подхватила его тон и усмехнулась.

– Ну и наши так же.

Я хитро посмотрела на него, памятуя о невысокой милой девочке, на которую он поглядывал на обедах и ужинах.

– Познакомились уже с кем-нибудь?

– Я с одним парнем из них списался, – сказал Денис. – Он тут ди-джеем, но с музыкой у него всё плохо. Я, конечно, классику уважаю, даже есть она в обработке, но танцуют не под такое.

– Конечно, –  Паша серьезно кивнул. – Кто сейчас танцует под клубняк? Нужен джаз. Джаз и только джаз. Ну, мы их научили.

Костя засмеялся. Кажется, он не выдержал того, с какими серьезными минами его приятели подшучивали надо мной. Чудаки, как будто я не различу их иронию. Она же уже у них на лице написана. Хитрая такая, задорная усмешка.

Мы вышли к берегу. Он осыпался под нашими ногами. Мальчишки деловито вытащили лодку из рюкзака и тут же накачали её. Хмельницкий, скрывшийся на несколько минут, вернулся и потянул нас вправо к более удобному спуску к воде.

Вода темным неподвижным зеркалом мерно вздыхала и выдыхала. Я слышала, как в густых зарослях осоки и камыша плещется непуганая рыба и какие-то водные птицы.

Хмельницкий оттолкнулся от берега длинной палкой, мальчишки расторопно вытащили из рюкзака складные весла. Кажется, они основательно подготовились ко всему. Такие нигде не пропадут. Интересно, а где они вообще достали всё это? Не привезли же с собой из городка сюда?

– Откуда у вас лодка? – спросила я.

– А мы у сторожа выпросили, – легко сказал Паша. – Он нам её за пузырь дал.

Денис захихикал.

Какие же они еще мальчишки.

– Никто не заметит вашего исчезновения?

– Да там всем безразлично, главное, чтобы парни на женскую половину не заходили, – ответил Паша. – Вот не честно. Девушки к нам, когда хотят, ходят, а нам нельзя. Я на днях проснулся, а у меня ногти на руках розовые!

Денис покачал головой:

– Не сочиняй, девушки к нам не ходят.

– А ногти? – завопил Паша.

– А это я был, – спокойно сказал Денис.

Удивительно, как Хмельницкий при этом так спокойно продолжал грести? Я хохотала до колик над тем, как мальчишки, раскачивая лодку, пытались драться, а он улыбнулся и всё.

Мы причалили к берегу. Денис с мокрой головой и Паша без кеда вытащили лодку на берег и легли рядом с ней, глубоко и устало дыша. Костя легко соскочил еще в воде и теперь поджидал, когда мы с Кириллом Евгеньевичем поднимемся к нему на пригорок. Биолог деловито убрал весла и вытащился пробку, чтобы спустить воздух в лодке.

Мальчишки поднялись, отряхиваясь и отряхивая друг друга с каким-то трудно определимым бурчанием. Кажется, они тихо ругались.

– Мы вас здесь подождем, – сказал Паша.

Хмельницкий кивнул. Мы углубились в лес. Под ногами тянулись путанные корни. Деревца, тонкие у берегов, становились толще и выше. Чем глубже мы уходили в остров, тем гуще становился лес. Деревья переплетались ветвями, укрывали друг друга густой листвой. Становилось темно. Почти не было видно серости над головой – только чернота шелестящих деревьев. Чем-то они походили на тополя, но в темноте я не могла различить – так ли это или нет. Была почти полная тишина. Ночь замерла, а с ней и всё живое. Даже трепет листвы не был слышен, только наше дыхание и шаги.

Хмельницкий достал фонарик. Тонкий лучик выхватывал корни из темноты, так что мы могли переступать через них, не спотыкаясь каждые несколько шагов.

Деревья смыкались. Мы сделали последнюю попытку пробраться сквозь почти сплошную стену леса и вывалились на полянку. Это было странно. Деревья обычно так не растут. Они должны были бы мешать друг другу питаться солнцем, вытягивали друг у друга влагу.

Небольшой свободный круг полянки заливал ровный свет надкусанной луны. Земли не было видно – только корни деревьев. В центре, широко и высоко поднимаясь, росло Дерево. Я его узнала. Оно мне снилось… Или я ему?

Медленно я подошла к нему, ощущая какой-то скрытый трепет и волнение, словно вот-вот должно было что-то произойти… что-то удивительное, совершенно переменящее моё настоящее и будущее... что-то, что распустит узел, и веревка станет живой лозой и зацветет…

– Удивительно… – прошептал Кирилл.

Я протянула ладонь и прикоснулась к жилистому испещренному морщинами коры стволу. Я ожидала чего угодно. Надеялась, Дерево засияет, откроется.

Лес хранил молчанье. Белесые облачка проносились по небу.

– Что это за дерево? – спросил Костя.

Я покачала головой.

– Я не знаю…

Мне было пусто и одиноко. Я усмехнулась самой себе. Нужно же быть такой глупой и мечтательной. После столького верить в сны, верить в то, что может случиться чудо. Какое чудо?

– И я не знаю, – прошептал биолог.

– А я не помню, где я вас видел… – я развернулась и пошла обратно.

– Но вы сказали про Атлантиду,

Упомянули вы Атлантиду!.. – Кирилл Евгеньевич догнал меня и взял за руку. Я остановилась. – Ты что-то хотела найти здесь? – спросил он, внимательно вглядываясь в меня.

Я кивнула.

– Что?

Я вздохнула.

– Мне снилось это место.

Он прищурился.

– Что тебе снилось?

– Мне снились вы, – я опустила голову и закрыла глаза. Темнота окружающего слилась с воспоминанием о сне. – Мне снилось это место. Вы прикоснулись к дереву и сказали: «Альхаор».

Он отпустил мою руку и спешно подошел к дереву. На мгновение он замер. Мне показалось, все затаило дыхание, налилось густым ожиданием. Его ладонь мягко опустилась на черную кору. Он глубоко выдохнул и прошептал:

– Альхаор…

Мы задержали дыхание…