Текст книги "Cреди колосьев (СИ)"
Автор книги: Лада Гурина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Слушай, ты ведь не из-за брата стала об этом задумываться? – Томми посмотрел на меня изучающе. В его голосе не было и тени подозрительности, но взгляд показался неприятным, будто ему удалось поймать меня за чем-то неприличным.
– Стюарт здесь ни при чём, – холодно ответила я и сказала правду. Последняя встреча показала, что ему всё равно на то, что я к нему испытывала; у него началась совершенно другая жизнь, в которой мне не было места. Когда нам приходилось разговаривать, брат был со мной безукоризненно вежлив. Однако он по-прежнему держался со мной холодно и явно считал несмышлёным ребёнком. Проблема была в том, что такое отношение я ощущала остро и воспринимала как оскорбление. Оставалось только удивляться его невнимательности. Любой бы заметил, насколько сильно я изменилась. Джилли, с которой Стюарт познакомился год назад, бесследно исчезла. Больше не было той жизнерадостной пятнадцатилетней девочки, восторженно ловившей каждое его слово и не понимающей, что делать со своими чувствами. Даже отец, встретив нас с мамой в Чикаго, подметил, что я стала в разы серьёзнее. Мама, грустно улыбнувшись, сказала, что я просто выросла.
– Ладно, я просто так спросил, – пожал плечами парень. – Пойдём в дом, все ждут только тебя.
За столом Томми сел рядом с моим отцом. До конца ужина он вообще в мою сторону не смотрел, как будто я в одночасье превратилась в невидимку. Я и впрямь почувствовала себя прозрачной, отчего что не находила себе места и участвовала в разговоре.
– До какого числа ты планируешь у нас оставаться? – обратилась мама к Стюарту, положив на тарелку Томми ещё одну порцию тушёных овощей. Сама она до сих пор ела очень мало и даже не притронулась к кукурузной каше. Впрочем, я также размазывала кашу по тарелке; аппетита не было совсем.
– Честно говоря, не думаю, что надолго, – ответил он, с раздражением покосившись на Томми, который схватил прямо у него из-под носа несколько кусков хлеба. – Первый семестр начинается в конце августа. Но я думал немного погостить у Мелоди.
– А учиться где будешь? – неожиданно проявил интерес Томми, ненадолго оторвавшись от тарелки.
– В Чикагском университете, – услышав ответ брата, Томми как будто торжествующе на меня уставился. Мне его поведение казалось странным, и я не понимала, чего он хочет добиться. Было бы неудивительно, задумай он разоблачить мои чувства к Стюарту год назад, когда они действительно были. Но только не сейчас, когда всё это постепенно уходит в прошлое. – Там хорошо преподают конституционное право, и я решил остановиться на нём.
– Чикагский университет – это здорово, – заметил папа. – Там, кажется, училось немало видных политиков.
– Да что он там не видел, – фыркнул Томми. – Что Нью-Йорк, что Чикаго – сплошное нагромождение бетона и толпы людей.
– Не скажи, – улыбнулась мама. – Будь у меня поменьше забот по хозяйству, я бы хоть вокруг света отправилась. А учиться в большом городе… далеко не у каждого в наши дни есть такая возможность. Так что я очень тобой горжусь, Стюарт…
– Да ладно вам, миссис Брэдли, – смутился брат, заметив, что в уголках маминых глаз заблестели слёзы. Я знала, что мама говорит от чистого сердца: в нашей семье никто не учился в колледже. Она знала, что такая удача выпадает только на одного из нас. Оплатить моё обучение родители были не в состоянии, и упрекать их в этом я не смела.
Этот день я почему-то запомнила особенно отчётливо. Это был один из последних вечеров, когда мы всей семьёй собирались за столом. Позже Томми стал относиться ко мне с несвойственной ему ранее холодностью. Я догадывалась о причинах его обиды, но оправдываться не считала нужным. Через месяц мама умерла от инсульта, оставив в состоянии глубочайшего потрясения меня и папу. Стюарт тут же отменил все свои планы и остался в Нью-Джерси.
========== Страх ==========
Я могу долго рассказывать, каким сильным ударом оказалась для меня мамина смерть. Страшное ощущение, что вместе с самым дорогим человеком ты потерял часть самого себя. Это не передать словами. Единственным, что спасало меня от тоски, оказалось огромное количество работы по дому. Со всем теперь приходилось справляться в одиночку. Дни были одинаковыми, но проносились стремительно, не давая возможности опустить руки. Единственным, кто держался ещё хуже, чем я, был отец.
После смерти мамы он заскочил в машину и уехал куда-то ещё рано утром. За несколько дней его отсутствия моё воображение успело нарисовать тысячи самых жутких картин. Было страшно задумываться о том, что может случиться с отчаявшимся человеком. Он в буквальном смысле потерял смысл жить. Стюарт моих опасений не разделял, но когда папа всё же вернулся, понял, что они не были напрасными. Отец казался спокойным, но за несколько дней он, казалось, постарел чуть ли не на десяток лет: на осунувшемся лице проявились ранее незаметные морщины, а иссиня-чёрные волосы тронула седина. Самыми страшными были даже не внешние изменения. Пугало другое: стоило заговорить с отцом и становилось ясно, что наши слова доносятся до него как будто издалека. Чаще всего он ничего нам не отвечал и поднимал на нас пустой взгляд. Видеть папу таким было выше моих сил. Я занимала себя работой в саду или дома, лишь бы не ощущать собственное бессилие. Отца могла выбить из колеи любая мелочь. Однажды мы включили радио. Стоило диктору произнести имя Вивиан, отец побледнел и его плечи затряслись. То же самое случилось, когда я появилась на кухне в мамином фартуке. В тот момент Стюарт пытался уговорить его выпить хотя бы чашку кофе. Кофе он пить не стал и ушёл к себе в комнату, пожелав нам спокойной ночи, хотя на часах было всего шесть вечера.
Самым странным было то, что если меня отец не слышал вообще, то Стюарту иногда удавалось его разговорить. Когда я заходила вечером домой и заставала их за игрой в шахматы, становилось спокойнее. Впредь я старалась не допускать, чтобы вещи, напоминавшие о маме, ненароком попались ему на глаза. Разумеется, не думать о ней было просто невозможно. Но первое время так было лучше для всех. Сейчас я думаю, что отец предпочёл положиться на брата по двум причинам. Во-первых, ему, скорее всего, было тяжело разговаривать замечать и во мне аналогичную подавленность. Во-вторых, я всегда отличалась большой схожестью с матерью. Не только внешней: знакомые замечали даже сходство в звучании голоса и жестах. Стюарт же был скорее похож на свою мать, чем на кого-либо из нашей семьи. Да и был куда уравновешеннее, чем я и мог часами слушать репортажи, хотя ненавидел бейсбол, или разговаривать с отцом, оставаясь спокойным. У меня не получалось: я непременно начинала плакать.
В тот день я зашла в гостиную после того, как в течение получаса ходила в саду с Флетчерами. Уже несколько раз они приезжали выразить глубочайшие соболезнования. Не знаю, насколько соболезновал Томми, потому что он к нам ни разу не приехал. Честно говоря, я всё равно не хотела его видеть. Вообще, всё, что касалось моего будущего и наших с ним отношений в тот момент казалось абсолютно неважным. Скорее всего, они пытались узнать, не сорвались ли вынашиваемые в течение нескольких лет планы. Это невероятно злило. Поэтому, после очередной беседы с ними, моё настроение было настолько плохим, насколько это вообще возможно.
– Мистер Брэдли, если вы так походите, я поставлю вам мат, – вздохнул Стюарт, когда папа сделал очередной нелепый ход. Шахматы были единственной настольной игрой, в которую отец играл хорошо. Главным её преимуществом было то, что она требовала от него концентрации.
– Да? Точно, – пробормотал отец таким безучастным голосом, что я не выдержала.
Я случайно выронила стакан с водой. Звон разбивающегося стекла как будто бы оглушил. Я впервые за долгое время расплакалась. Отец начал оборачиваться в мою сторону, но я тут же выскочила из кухни, вспомнив, что при нём нельзя плакать.
Я опустилась на пол у себя в комнате и пыталась успокоиться. Как только мне удавалось несколько раз вздохнуть, накатывал новый приступ рыданий. Вскоре в дверь постучали. Я не ошиблась, предположив, что это Стюарт. Некоторое время он просто сидел рядом и ждал, когда же у меня хватит смелости выговориться. Эти несколько дней я держала рот на замке и пыталась справиться с эмоциями в одиночку. Когда мне удалось взять себя в руки, он тут же спросил:
– Ты ведь не только из-за папы расстраиваешься? Когда приезжают Флетчеры, ты кажешься ещё более убитой.
– Я не могу их видеть больше, – призналась я, утирая слёзы рукавом ситцевого платья. – Они приезжают сюда и ходят по нашему саду, как будто они уже здесь хозяева. Постоянно напоминают мне, что мама так хотела, чтобы я вышла замуж за Томми, что она в нём души не чаяла. Это просто отвратительно, я не хочу, чтобы они давили на меня. Они как будто уже и папу похоронили… – при мысли об этом, я вновь начала всхлипывать.
– Джиллиан, перестань. Никто не хоронит твоего отца. Флетчеры не вправе решать что-то за тебя. Разве что ты сама это им позволишь.
– Не позволю, – неожиданно твёрдо возразила я сквозь слёзы. – Вообще, больше никому не позволю вмешиваться в мою жизнь. И я сделаю всё, чтобы папе стало лучше…
– Дай ему время. Иногда становится заметно, что ты…
– Обижаюсь на него? Честно говоря, временами меня посещают такие мысли. Не сердись, но мне неприятно, что он прислушивается только к тебе, а я – так, пустое место, – хотелось показаться спокойной и беспристрастной, но голос предательски задрожал.
– Ты для него не пустое место. Знаешь, вы с ним очень похожи: он боится показать тебе свою слабость, и этого же боишься ты. Если ты думаешь, что к тебе он относится хуже, то это просто глупо. Я видел отца лишь на фотографиях до тех пор, пока он не был вынужден забрать меня к себе. Ты для него всегда будешь дороже, чем кто бы то ни было. Он однажды заговорил со мной о том, что боится за тебя.
– Боится? – переспросила я.
– Он сказал мне как-то, что ты слишком похожа на мать. Тоже хочешь жить по-другому, интереснее. Он боится, что теперь тебя ничто не сможет здесь удержать, и ты его оставишь. Если и не сейчас, то через год-два. Вчера шептал мне что-то насчёт того, что нельзя было отпускать тебя в Чикаго.
– Я его не оставлю. По крайней мере, не сейчас. Ты ведь скоро уедешь? – это был скорее риторический вопрос. Я знала, что как бы Стюарт ни стремился нас поддержать, учёба в университете всё же важна для него. В конце концов, он познакомился с нашей семьёй лишь из-за несчастного случая и должен был строить собственную жизнь.
– Честно говоря, не знаю, как лучше поступить. Я всегда стремился поступить в университет, – я и не ожидала от него других слов и согласно кивнула. – Но если ты скажешь, что мне необходимо остаться, могу отложить учёбу до следующего года. Тебе ведь нужна помощь?
Я не сразу нашлась, что ответить. С одной стороны, этого хотелось мне больше всего: чтобы он остался в Нью-Джерси, да и вообще никогда отсюда не уезжал. Тогда останется в прошлом его жизнь в большом городе, да и вряд ли он сможет поддерживать отношения с Мелоди. Значит, есть все шанс, что всё получится – он будет принадлежать мне, и точка. Проще всего было согласиться, признать, что мне нужна его помощь и очень нужен он сам, а не его письма, признать, что одно его присутствие помогает мне чувствовать себя лучше. Но я вспомнила с каким хладнокровием Томми отзывался о моих мечтах и как больно было признавать, что они несбыточны. Я поняла, что не могу поступить с ним так. В конце концов, брат не обязан быть несчастным потому, что несчастны мы.
– Нет, не стоит. Поезжай, учись. Мама всегда очень этого хотела. Она так радовалась, когда ты поступил, – уверенно произнесла я. – К тому же, ты сможешь приезжать на каникулы.
– Ты точно…
– Да, я уверена. Справлюсь. Не собираюсь возвращаться в школу, всё равно у меня нет возможности учиться дальше. Попробую наладить дела здесь. Может быть, если папа сможет работать, мы и протянем, – моя попытка показаться уверенной окончилась полнейшим фиаско: я в очередной раз разрыдалась. Я почувствовала, что он обнял меня и тут же уткнулась в его плечо, оставив на рукаве рубашки влажные следы от слёз. Кажется, я сидела так непозволительно долго, прежде чем заговорить снова. – Знаешь, кажется, что весь мой мир рушится, и ничего хорошего никогда не будет.
Я знала, что он понимает меня, как никто другой. Ему ведь тоже пришлось пережить смерть матери. По крайней мере, когда я познакомилась с ним, он не казался мне разбитым, уничтоженным, какой ощущала себя я. Я чувствовала, что он понимает меня, в отличие от остальных. От постоянной жалости в их глазах, одних и тех же слов и советов, которыми все стремились поделиться, считая, что только они и знают, как мне жить дальше – от этого становилось только хуже. Поддержка брата была совершенно другой. Её я ощущала изо дня в день. Тогда же он остался единственным человеком, которому я могла довериться.
– Джиллиан… всё будет хорошо, – я почувствовала его горячее дыхание на шее и вздрогнула. И тут же разозлилась на себя за то, что я по-прежнему превращаюсь в безвольную куклу, когда нахожусь рядом с ним. Эти банальные слова мне сейчас было как никогда важно услышать, почувствовать, что хоть кто-то верит в то, что я справлюсь. Несколько коротких мгновений я просто внимательно смотрела ему в глаза, мне казалось, что всё вокруг как будто замерло и есть только мы, моя тесная комната и эта тишина, которая точно осязаема.
Я дотронулась до его щеки, медленно провела рукой по растрёпанным медным волосам и осторожно коснулась чуть приоткрытых губ. Я вообще ни о чём в тот момент не думала: даже если он снова оттолкнёт меня, хуже уже не станет. Я чувствовала себя мёртвой, опустошённой, а чувства к Стюарту оставались в моей жизни тем неизменным, за что я отчаянно цеплялась и никак не могла отпустить. Мир для меня как будто стал контрастным, раз – и разделился на чёрное и белое. Беспечность прошлого и мрачность настоящего, а моя любовь словно тонкая нить между ними, разорвать которую мне не хватало смелости. Тёплые, мягкие губы касались моих, влажных от слёз, и казалось, что всё правильно, совершенно, и что я могла бы целовать его очень, очень долго. Мне нравилось чувствовать его ладонь у себя на талии, да и вообще от его прикосновений становилось теплее. Было хорошо просто от осознания, что он сейчас здесь и обращается со мной как с хрупкой фарфоровой статуэткой.
– Сэр, где Джиллиан? – из коридора доносился голос, который я уже и не ждала услышать в нашем доме. Только не сейчас, когда я впервые получила то, чего так сильно хотела. Отец, очевидно, проигнорировал вопрос, и Томми повторил уже куда более грубым, настойчивым тоном. – Мистер Брэдли, где Джилл? – чудесный момент тут же испортился, а на лице Стюарта впервые за долгое время я заметила волнение.
– Если моя догадка верна, то нам конец, – сказал парень, как только мы заслышали приближающиеся шаги. У меня даже не было сил встать с пола, но я постаралась скрыть следы слёз и провела языком по распухшим губам.
– Ты о чём? – прошептала я, изумлённо подняв брови.
– Где письмо?
– Какое письмо? – всё ещё не понимая, к чему клонит Стюарт, переспросила я.
– То, которое я написал тебе несколько месяцев назад. Молись, чтобы оно оказалось у тебя в ящике. Кажется, я видел, как Томми однажды доставал его из кармана.
– Не может быть… – одними губами прошептала я. – Нет, нет, этого просто не может быть. Он не должен рассказывать об этом отцу сейчас. Он просто не переживёт, если узнает об этом. Я не нашла его в столе. Подумала, что мама, как обычно, все мои бумаги без разбору выбросила…
Мне хотелось, чтобы брат начал меня разубеждать, сказал, что мне не о чем беспокоиться. Но Стюарт смотрел на меня осуждающе. Я осознала, что, скорее всего, он прав. В конце концов, Томми частенько заглядывал ко мне в комнату во время ужина и мог подойти к столу. Тогда на глаза ему наверняка попалось именно письмо Стюарта, написанное крупным, вычурным почерком, непохожее на мои смятые черновики. Любопытство взяло верх над правилами приличия, да и сомневаюсь, что Томми рассчитывал найти что-то подобное.
Мне стало дурно, казалось, что я упаду в обморок. Шаги в коридоре слышались всё отчётливее. Я могла думать только о том, что если в руках моего парня и правда то самое письмо, то мне и впрямь придётся очень плохо. Нам придётся очень плохо. Тогда он может ликовать: ради того, чтобы отец оставался в неведении, я готова на всё.
========== Прощание ==========
Томми заглянул к нам в комнату и тут же поманил за собой. Мы втроём прошли мимо запертой двери в комнату отца, в надежде, что он ничего не услышит. Впрочем, шли тихо только я и Стюарт, а Томми нарочно решил продемонстрировать свою тяжёлую походку. Его старания оказались напрасны: у папы громко играло радио. Когда мы проходили мимо окна, я увидела, что он рассматривает нашу семейную фотографию. На ней мы все вместе на ярмарке в Гринвидже, мне тогда было шесть. У нас дома практически не было фотографий, потому что и фотографироваться-то было особенно незачем. Мы никогда не путешествовали вместе, пока не пришлось везти маму в больницу. Правда, эту поездку лишь с натяжкой можно назвать путешествием. Никаких особенно ярких моментов, которые нужно было запомнить. Тихая семейная жизнь, запечатлеть которую никто из нас не стремился. В очередной раз пообещав сделать для фотографии рамку, я наконец смогла подумать и о Томми. Его широкая спина маячила передо мной. Если раньше меня мучили угрызения совести из-за того, что я его обманывала, то теперь я готова была его придушить. Он хотел, чтобы мой отец пережил ещё одно потрясение. Только не сейчас.
На одной из скамеек в беседке лежала забытая мамой книга о цветах. Я не позволила себе расклеиться и устроилась в самом дальнем углу. Стюарт предпочёл сесть рядом со мной, а Томми некоторое время молча стоял, облокотившись об увитую плющом стену. Он достал из кармана помятый листок, в котором я мгновенно узнала исчезнувшее с моего стола письмо.
– Догадываетесь, что это? – наконец спросил он, предусмотрительно спрятав листок в карман. – Если не догадываетесь, то я согласен его зачитать и напомнить, о чём там речь.
– И что ты собираешься с ним делать? – спросил Стюарт, невозмутимо вскинув брови.
– Вот об этом я и пришёл поговорить. Скажу честно, сначала хотел отдать его мистеру Брэдли и заставить вас хорошенько поволноваться. Интересно, как бы вы оправдались. Эта мысль посетила меня, когда я нашёл письмо в комнате Джилли. Признаюсь, я здорово на тебя разозлился. Но у меня так и не хватило смелости, а может и подлости отдать его твоему отцу. Да и не было подходящего времени. Потом ты уехала, и письмо так и осталось пылиться в ящике.
– Зато сейчас время самое подходящее, – съязвил брат, и лицо Томми тут же исказилось гневом.
– А ты не лезь. На твоём месте я бы заткнулся. Я не уеду отсюда, пока не приму решение. И ты меня подталкиваешь принять такое, которое покажется невыгодным и тебе, и Джилли. Так на чём я остановился?
– На том, что не нашёл подходящего времени, чтобы испортить жизнь Джилл, – любезно напомнил Стюарт. На этот раз парень на его слова никак не отреагировал.
– Так вот, письмо долгое время лежало у меня в ящике. Ты представить себе не можешь, как оно меня взбесило. В конце концов, я был с тобой с самого детства: мы столько лет дружили, я, вроде как, всегда поддерживал тебя и никогда не желал тебе плохого. Мы даже планировали с тобой совместное будущее. И что я получаю в итоге? Ни с того ни с сего сваливается сыночек твоего отца от прежнего брака, и любимая девушка посылает меня далеко и надолго.
– Я никогда не посылала тебя, – попыталась возразить я, но меня тут же наградили усмешкой и я замолчала.
– Не ври хоть сама себе. Тогда я тебя простил, подумал, ну, не каждый ведь день такое случается. Наверное, ей не до меня. Стоило ему уехать, и ты вроде как снова начала приглашать меня в гости. Когда всё вроде как наладилось, мне на глаза попадается это чёртово письмо, – голос Томми дрогнул, и он несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем продолжить. – Знаешь, это неприятно: осознавать, что я делаю всё для тебя, а ты в это время думаешь о нём. Когда твой братец не появился здесь на каникулах, я подумал, что он и сам понимает, что между вами ничего быть не может. Тогда я решил сделать вид, что ничего не случилось. Мы ведь так долго были вместе. Не хотелось всё рушить.
Тогда я впервые взглянула на ситуацию его глазами и осознала, что, несомненно, очень перед ним виновата. Томми действительно воспринимал наши отношения серьёзно в отличие от большинства парней его возраста. Он не позволял себе причинять мне боль или ставить в неудобное положение. До сегодняшнего дня, разумеется. На секунду я даже прониклась к нему сочувствием, потому что действительно не считалась с ним. И горько усмехнулась, осознав, что поступала с Томми точно так же, как Стюарт поступал со мной: не воспринимала его всерьёз и совершенно не беспокоилась о том, что он тоже переживает. Наверное, мы с ним друг друга стоили.
– Я подумал, что это временное помешательство. В конце концов, твой брат ведь уехал, а ты оставалась здесь, со мной. А значит осталась надежда, что всё вернётся на круги своя. Но, знаешь, когда ты вернулась из Чикаго, я понял, что нет – не вернётся. Ты уже была далеко от меня, с такой уверенностью говорила мне о том, как скучно тебе здесь, на ферме, и как ты мечтаешь уехать. Думаешь, приятно это слышать? Я ведь старался, чтобы тебе было здесь хорошо.
– Если таким образом ты планируешь её здесь удержать, то ты ни капли её не любишь, – перебил его Стюарт, с привычной расчётливостью рассуждавший о чужих чувствах. – Ты ведь должен понимать, что у неё есть право выбора и…
– Молчи! – Томми смотрел на него с нескрываемой ненавистью, но мой брат и бровью не повёл. – Тебе легко сейчас говорить о праве выбора, о свободе и чём там ещё ты захочешь мне сейчас поведать? Легко учить меня жить! Только всё это время с Джиллиан был я, а не ты, я делал всё для того, чтобы обеспечить свою семью, пахал как проклятый. Легко показать девушке красивую сказку, вслеить в неё надежду и уехать – так ведь ты собираешься с ней поступить? А она, дура, ведётся и грезит теперь непонятно о чём. И готова теперь бросить меня, отца… да всё…
– Я не дура, – я только всхлипываю, потому что его слова задели за живое. Не хотелось даже на минуту допускать мысли о том, что Томми в чём-то прав. – И ты поступаешь подло, если собираешься рассказать об этом письме отцу, и…
– Джиллиан, ты сейчас серьёзно? Если бы я хотел показать его мистеру Брэдли, то давно сделал бы это. Но я всё ещё стою перед вами, и письмо всё ещё у меня в кармане. Я не сделал этого лишь по одной простой причине: я тебя люблю.
Я ничего не ответила и уставилась в пол, не решаясь поднять взгляд на Томми. Было стыдно, страшно и в то же время очень хотелось его обнять. Томми оказался таким простодушным! Он прощал мне буквально всё и боялся разрушить наши давно изжившие себя отношения. Я никогда не задумывалась о том, что мои чувства к Стюарту будут иметь такие последствия. Но нельзя было забыть том, что сейчас, возможно, решается моя судьба. И она находится в руках обманутого, расстроенного человека. Речи не шло о том, чтобы просто от него отмахнуться: если отец узнает обо всём, то он во мне разочаруется, сочтёт извращенкой. Этого допустить было никак нельзя: после того, как он потерял жену, он не должен вычёркивать из жизни ещё и дочь.
– Тогда зачем ты вообще об этом заговорил? – поинтересовался Стюарт, заметив, что я сейчас не в состоянии что-то обсуждать.
– Я так понял, что ты, Джилли, больше не собираешься выходить за меня замуж. Да и вообще я тебе никогда нужен не был. Я думаю, что вправе заявить, что отношения с тобой мне тоже не нужны. Но не надейся, что я оставлю всё просто так. Я хочу, чтобы ты уехал, – парень обратился к брату, проигнорировав мои слёзы. – Я не прошу тебя никогда не видеться с отцом. Я не хочу, чтобы ты жил здесь и строил с ней отношения – если уж она не достанется мне, то не достанется и тебе. В общем, уезжай. Чем скорее, тем лучше. Иначе, сам знаешь, письмо рано или поздно окажется в руках мистера Брэдли.
– Хорошо, я понял, – пожал плечами парень. – Я уеду в середине августа. Джиллиан останется здесь, так что можешь не беспокоиться.
– Что? – я не могла поверить тому, что и правда это слышу. – У тебя всё так просто, Стюарт? У вас обоих всё так просто? Говорите обо мне так, будто меня тут нет. Как будто я кукла, которую можно выбросить. Надоела – ну и пусть на чердаке пылится, а когда захочу, достану из коробки и поиграю. Не хочу вас видеть, – окинув обоих презрительным взглядом, я медленно пошла по направлению к дому. Я слышала, что Томми хотел пойти за мной, но я продолжала ускорять шаг, пока не забежала в комнату к отцу. Томми делал вид, что поступает по отношению ко мне благородно: предоставляет право выбора. Вот только выбор был между плохим и очень плохим. Самым обидным было то, что для Стюарт ровным счётом ничего не сделал. Согласился на все условия с тем же безразличием, с каким в магазине выбирают между двумя парами туфель. Однако я приняла решение и собиралась сделать всё, чтобы воплотить задуманное в жизнь. Папа всё ещё рассматривал фотографию. Стоило ему заметить меня, а потом и моё заплаканное лицо, как он насторожился.
– Джилл? Что случилось? Иди сюда, – отец жестом пригласил меня присесть рядом, что я и сделала. Впервые за долгое время папа как будто бы проснулся, и больше не смотрел на меня так устрашающе отстранённо. Напротив, в его взгляде можно было заметить искреннее беспокойство.
– Ничего серьёзного, – улыбнувшись, ответила я. – Кстати, замечательная фотография. Я собираюсь повесить её в гостиной. Послушай, как ты смотришь на то, чтобы съездить завтра на рыбалку?
– Ты ведь терпеть не можешь рыбалку? – удивился папа, отложив фотографию.
– Мы с тобой давно никуда не ходили просто так, вдвоём. И я подумала: почему бы и нет? Мы ведь не можем сидеть в четырёх стенах до тех пор, пока не станет лучше. Да и вряд ли станет в ближайшее время, так что нам не помешает немного развеяться.
– Хорошо, я не против, – пробормотал отец. – А Стюарт…
– Он не поедет. Кажется, он собирался поехать в город вместе с Браунами. Ну, помнишь их, они ещё часто приходили ко мне на день рождения, когда я была маленькой? – легко солгала я, предположив, что отец не станет лезть с расспросами. Если он и заподозрил что-то, то виду не подал и даже приободрился.
Я как будто чувствовала, что в скором времени на долгое время покину Нью-Джерси. Внезапно зародившаяся идея казалась мне безрассудством, и некоторое время я честно пыталась зарубить её на корню. Однако чем больше думала об этом, тем привлекательнее она мне казалась. Тогда я и предположить не могла, что всё произойдёт так быстро, и что папа так легко даст на всё своё согласие. Мне казалось, что придётся потратить дни, месяцы на то, чтобы убедить его отпустить меня.
– Папа, – решившись, обратилась к нему я, – знаешь, недавно мне пришло письмо от того парня, с которым мы познакомились, когда ходили на выпускной Стюарта. Он приглашал меня посмотреть бейсбольный матч, и я подумала, что ты тоже захочешь поехать.
– И куда нужно будет поехать? – нахмурился папа, но ему так и не удалось скрыть своей заинтересованности.
– Это в Рочестере, не так уж и далеко, по сравнению с Чикаго. Игра будет в конце августа.
– В Рочестере? Что ж, почему бы и нет. Я вижу, твоя мечта покинуть нашу ферму никуда не делась, и ты по-прежнему стремишься непонятно куда. Признаюсь, когда я был моложе, тоже задумывался о том, что нужно было оставаться в Ньюарке. Сама видишь, в какое захолустье меня занесло. Слушай, ты ведь помнишь мою сестру, Мардж? Она сейчас живёт в Нью-Йорке, и если ты захочешь, она, я думаю, не откажет тебе в том, чтобы ты погостила у неё некоторое время. Я никогда тебе не предлагал, но…
– Ты сейчас серьёзно? Напиши ей, когда будет время, – я уже и не пыталась замаскировать счастливую улыбку. – Если она согласится, я буду на седьмом небе от счастья.
– В конце концов, тебе ведь здесь так же тоскливо, как и мне сейчас. Может быть, Нью-Йорк пойдёт тебе на пользу. По крайней мере, получишь массу новых впечатлений. Когда вернёшься ко мне, не придётся корить себя за то, что у дочери всё время глаза на мокром месте. Да и мне надо взять себя в руки. Так что, я думаю, после того, как съездим в Рочестер, смогу отвезти тебя к Мардж…
========== Лето ==========
Было лето 1937 года. Мы с моим мужем Стэнли были неразлучны и решили отправиться в свадебное путешествие. Как только он завершил все дела в Питтсбурге, мы сразу же отправились в Лонг-Айленд. Июнь выдался холодный. Даже в полдень на улице было свежо и дул сильный ветер с залива. В те дни, когда погода всё же баловала нас солнцем, мы катались на яхте.
Мы со Стэнли познакомились в Нью-Йорке, как раз в те дни, когда мы поехали туда вместе с папой. Я пришла на бейсбольный матч и с непривычки так долго сидеть у меня затекли ноги. Я решила пройтись до ближайшего ларька с мороженым. В тот день я наслаждалась летним теплом и профессиональной игрой (впервые я смотрела матч вживую). Мы с отцом успели увидеть и Центральный парк, и несколько галерей, и, по моему настоянию, сходили в кино. В тот же день, как я впервые пересекла границу штата Нью-Йорк, поняла, что не вернусь домой. Наверное, это понял и отец. Его безразличие к любым развлечениям вроде музеев или экскурсий сменилось настойчивым желанием сопровождать меня везде, где только можно. Его сестра Мардж оказалась очень милой женщиной, болтливой и простодушной, но уже в годах. Муж её умер несколько лет назад от болезни сердца, и большинство дней она коротала в одиночестве. Наше с отцом присутствие её только радовало. В общем, условившись на том, что я могу оставаться в городе ровно до тех пор, пока не стану ей в тягость, он со спокойной душой вернулся в Нью-Джерси. Короткий отпуск немного помог ему отвлечься от тягостных мыслей.
Но я говорила о том дне, когда впервые оказалась на бейсбольном матче. Так вот, я стояла у палатки с мороженым – клубничным и с шоколадной крошкой – как раз таким, какое купила когда-то на ярмарке в Гринвидже. Мысли от ярмарки сразу же перенеслись к Стюарту, который тогда, должно быть, проводил время с Мелоди в Чикаго. Пожалуй, выглядела я несколько нелепо. На мне было простенькое платье в горошек и греческие сандалии, а волосы я накрутила на бигуди. Аарон, встретив меня, улыбнулся и сказал, что с первого взгляда понятно, из какого штата я приехала. Тем не менее, чувствовала я себя вполне комфортно. Даже рядом с университетскими девчонками в костюмах, которые обошлись дороже, чем отец зарабатывал за полгода. Стоило мне расплатиться за десерт, как кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнула, и мороженое выпало у меня из рук, оставив розовое пятно на моём платье и упав вверх вафельным рожком.
