Текст книги "Cреди колосьев (СИ)"
Автор книги: Лада Гурина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
========== Пролог ==========
Лето тысяча девятьсот тридцать второго года выдалось необыкновенно жарким, что нехарактерно для Нью-Джерси. От палящего зноя было не скрыться даже в тени яблоневых деревьев. Выжженная нещадно палящим солнцем трава пожухла и неприятно колола босые ступни. От жары можно было спастись лишь вечерами, когда солнце медленно опускалось за горизонт и кукурузные поля окрашивались в теплый оранжевый цвет, а в саду начинали громко стрекотать цикады. Мы с матерью допоздна засиживались на веранде, наслаждаясь редкими часами прохлады. Часто я убегала к сыновьям рабочих и играла с ними в «дурака», проигрывая партию за партией, поскольку не умела так ловко жульничать.
Приход лета всегда огорчал меня. Все три месяца тянулись до ужаса долго, а дни были странно похожи друг на друга – пустые и бесконечные. За все пятнадцать лет жизни мне так и не представилось возможности вырваться за пределы нашей фермы. Я скучала по школе, по маленьким кабинетам. Там мы учились решать пустяковые уравнения под руководством учителей, которые сами были ненамного нас старше. Но чтобы увидеться хоть с кем-нибудь из моих одноклассниц нужно было идти долгие мили вдоль полей и леса, что превращалось в настоящую пытку из-за духоты и взлетающей при малейшем дуновении ветра дорожной пыли. Возить меня на машине у отца не хватало времени. Поэтому я коротала дни за чтением или помогала маме с глажкой и стиркой. Иногда писала стихи: тогда я мечтала стать великой поэтессой и опубликовать собственный сборник. Непременно в яркой, пёстро разрисованной обложке. Единственным, кому я тогда читала вслух свои творения, был Томми Флетчер. Этого полного светловолосого парня с соседней фермы мама подозрительно часто приглашала к нам на обед. Наверное, надеялась, что мы с ним когда-нибудь поженимся, и тогда доходы родителей увеличились бы ровно вдвое. Этот розовощекий увалень был далеко не пределом моих романтических мечтаний. Зато он всегда с удовольствием слушал мои стихи и даже аплодировал, когда я с выражением декламировала неумело зарифмованные строчки. Он был довольно-таки забавным и до ужаса неуклюжим парнишкой, что, впрочем, не мешало мне видеть в нем отличного друга. В чем-то мы с ним были похожи: одинаково беззаботные и довольные жизнью, но в глубине души уставшие от нашей мирно протекающей сельской юности.
Но именно на тех, кто вроде и не ищет никаких перемен, они сваливаются в первую очередь. Последние несколько дней мама была раздражительной и хмурой, что очень на нее не похоже. Отец предпочитал держать меня в неведении. Только однажды приказал приготовить одну из гостевых спален и вынести оттуда годами копившийся хлам. В тот день он уехал куда-то еще рано утром, а мама сразу после завтрака уложила мои длинные волосы, выгоревшие до какого-то соломенного оттенка, в аккуратные локоны и разрешила мне надеть мое лучшее платье. Сама она долго вертелась перед зеркалом, то и дело причесывая каштановые волосы, коротко подстриженные по последней моде. Где-то к полудню мы услышали шум двигателя отцовского автомобиля, а следом за ним следовал еще один, явно дорогой и непохожий на те, что водили наши соседи. Серебристый и как будто сверкающий на солнце, он припарковался рядом с папиной машиной, обесцвеченной беспрестанно оседающей на нее пылью.
Из незнакомого авто вышли двое: полноватый мужчина в деловом костюме и мальчишка моих лет, одетый в льняные брюки и клетчатую рубашку. В руках они оба несли чемоданы и о чем-то шумно переговаривались. При этом старший укоризненно покачивал головой. Несмотря на стремление папы сохранить все в тайне, мне удалось узнать из разговоров родителей что он – сын моего отца от первого брака. Этой ночью родители спорили о чем-то так громко, что их голоса с кухни доносились до моей комнаты. Я услышала, как мама упрекнула папу в том, что ей приходится разгребать последствия его «интрижек». Я уснула с мечтами о том, чтобы брат оказался таким же красивым, высоким и темноволосым, прямо как папа. Тогда кто-нибудь из моих подружек влюбился бы в него, и тогда они навещали бы меня чаще.
Мною вдруг овладело смущение, и я поспешила отлучиться на кухню, сказав, что хочу проверить, поставила ли на стол салфетницу. Я никогда особенно не общалась с мальчишками, за исключением, разумеется, Томми Флетчера и нескольких одноклассников. В прихожей хлопнула дверь, а затем я услышала приветствия и холодно-учтивое приглашение мамы пройти к столу. Незнакомый мужчина сел рядом с отцом, ни на секунду не переставая что-то тихо говорить, а мама представила мне только что вошедшего мальчишку:
– Знакомься, Джилли, это твой брат Стюарт.
Парень, чей взгляд без интереса скользил по столу и нехитрому убранству нашей столовой, заметив меня, тут же улыбнулся и приветственно махнул рукой. Я лишь неловко кивнула и принялась с аппетитом уплетать кукурузу. Вот уж не думала, что когда-нибудь мне придется знакомиться со своим братом. И на отца он совсем не похож: среднего роста, с волосами цвета красного дерева и острыми чертами лица, только глаза красивые – серые, прямо как грозовое небо. Как только все тарелки опустели, мужчина в костюме попросил моего брата выйти из кухни и дать им поговорить наедине, и Стюарт послушался, неохотно освобождая место рядом с мамой, и быстрым шагом вышел из кухни.
– Сэр, как я понимаю, – мой отец наконец перестал говорить шепотом, а я ловила каждое слово. – Вы хотите, чтобы Стюарт жил у нас хотя бы до совершеннолетия, и обещаетесь выплачивать деньги за его обучение?
– Все верно. Мальчишка привык к хорошей жизни и уже считает меня чуть ли не собственным отцом, хотя мы с его матерью были, хммм… в отношениях чуть больше двух лет. Я не могу взять Стю к себе хотя бы потому, что я женат. Я и так проявляю неслыханную щедрость, согласившись выделять деньги на его образование. Наверное, вы все на нас злитесь, и появление этого юноши для вас не самая приятная неожиданность, мистер Брэдли. И все же, я настаиваю на том, что вы ему не чужой человек.
– Поверьте, Кейтлин не поддерживала со мной и ни с кем из моих родных никаких отношений. Разумеется, я слышал, что у нее есть от меня сын, и я предпринимал попытки с ней связаться, но она решительно отвергала любую мою помощь.
– Войдите и в мое положение. Кейтлин была для меня любимой женщиной, но я ничем ей не обязан. Скорее всего, учитывая мой возраст, ее вообще больше интересовали мои деньги, чем я сам. Она частенько получала от меня подарки, а ее сыну представился шанс учиться в одной из лучших частных школ во всей Америке. Я даже немного привязался к этому мальчику, но…
– Джилли, выйди погулять во двор, – попросила мама, тут же заметив что их разговор интересует меня куда больше, чем десерт.
– Но я не закончила есть пудинг, – запротестовала я, но встретив ледяной взгляд отца моментально последовала примеру брата и поспешила исчезнуть. Зная мою привычку подслушивать, мама тщательно проследила за тем, чтобы за мной закрылась дверь и только потом вернулась к гостю.
– Я надеялся, что ты расскажешь мне, о чем они будут говорить, – Стюарт присел на ступеньки крыльца рядом со мной.
– К сожалению, мне не удалось изобразить достаточную заинтересованность в пудинге, – пожала плечами я и продолжила. – Но я рада, что ты приехал. Теперь мне будет не так скучно, как раньше.
– Ты, наверное, единственная, кто мне рад здесь, но спасибо. Сколько тебе лет, Джилли?
– Пятнадцать, исполнилось еще зимой, – я вспомнила свой скучный день рождения, который отличался от предыдущих только количеством свечек на торте. – А насчет этого не переживай. Пара недель – и мама оттает, она вообще отходчивая.
– Видимо, наш отец неплохо развлекался в молодости. Я всего на полтора года тебя старше, – пробормотал Стюарт, а я согласно кивнула. Это отнюдь не казалось мне удивительным: в свои сорок два отец оставался статным, красивым мужчиной, ничуть не изменившись из-за тяжелой работы. Наверняка он когда-то встречался с множеством разных девушек. Думать об этом мне было неприятно, сразу казалось, будто я в чем-то его упрекаю, а это совсем не так.
По крайней мере, на тот момент мне было не на что жаловаться. Мы еще долго сидели рядом, он спрашивал в какую школу я хожу, чем мне нравится заниматься и какие книги я читала. Сам он говорил что-то о политике и о том, какой придурок наш президент Герберт Гувер. При этом он сыпал незнакомыми мне словами, а я все равно с интересом слушала, потому что своего мнения обо всем этом у меня не было. Президент был для меня лишь голосом, который я иногда слышала в новостях. Времена были тяжелые, но тогда я совсем этого не ощущала. Вообще, наша семья была далека от политики. Отец предпочитал новостным передачам спортивные репортажи, и об игроках «Янкиз» я знала куда больше, чем о первых лицах страны.
Беседовать с братом было здорово, потому что он не считал меня несмышленым ребенком, как родители и не смотрел с нескрываемым обожанием, как Томми Флетчер. Я уже пообещала брату прочесть один из своих стихов, когда на ступеньках появился мистер Джонсон и жестом попросил Стюарта следовать за собой. Они долго говорили о чем-то, сидя в беседке, которая вся была увита гроздьями зеленого винограда. Затем распрощались, крепко пожав друг другу руки. Вскоре о приезде мистера Джонсона напоминала лишь пыль, вылетавшая из-под колес стремительно уносившегося вдаль автомобиля.
========== Кукла ==========
Каждое лето в городке Гринвидж, расположенном примерно в пятидесяти милях от нашей фермы, проходила ярмарка. Последние несколько лет мы не посещали ее из-за чрезмерной занятости отца. Но в тот раз мы с мамой долго уговаривали его сделать исключение и позволить себе лишний выходной. Наши просьбы были услышаны, и все утро мы провели в машине, изнывая от жары и мчась по разбитым дорогам. За окном так быстро мелькали кукурузные поля и редкие деревья, что с непривычки меня начало укачивать. Правда, недомогание забылось, как только я захлопнула за собой дверь автомобиля и устремилась навстречу ярмарочной суматохе. В толпе то и дело мелькали знакомые лица, поскольку на такие мероприятия все по возможности старались попасть. В детстве я ждала ярмарку с большим нетерпением, чем день рождения. Да и как могло быть иначе? Громкая музыка, забавные конкурсы, палатки с мороженым, возле которых собиралась целая толпа детей, нетерпеливо протягивающих продавщице горстку мелочи, то и дело мелькавшие звездно-полосатые флаги – все это не могло не впечатлить людей, месяцами не выходивших дальше своего двора.
Отец сразу же направился к одной из палаток, где, выстрелив в нос картонному клоуну, можно было выиграть игрушечный автомобиль или куклу. Несмотря на то, что все мои куклы давно пылились в картонной коробке на чердаке, от этой я бы не отказалась. Немецкая фарфоровая кукла с блестящими золотистыми волосами и огромными голубыми глазами, смотревшими на всех слишком уж простодушно. Мама сказала, что кукла похожа на меня, и все закивали, даже мужчина, который вручал призы победителям. В детстве я упрашивала папу достать мне такую игрушку, но он никогда не был хорошим стрелком. Поэтому с ярмарки я всегда уходила без плюшевых мишек или машинок. Отец и в тот раз основательно промазал. Всем нам выдали по полосатому леденцу и посоветовали поучаствовать в другом конкурсе. В итоге я уговорила маму купить мне очаровательную соломенную шляпку, украшенную светло-голубыми бисеринами прямо в тон моему платью. Папа недовольно ворчал, что на эти деньги можно было приобрести несколько литров бензина, что было бы намного полезнее.
К вечеру родители явно утомились, и то и дело присаживались отдохнуть на очередную лавочку. Мама устало опустила голову на папино плечо и прикрыла глаза, а отец взялся за книгу о садоводстве, которую всегда прихватывал из дома. Маме скоро должно было исполниться пятьдесят два, и лишь сейчас я заметила, как сильно она постарела. Она по-прежнему была красивой, но на лице появлялись признаки неумолимо приближавшейся старости: морщинки в уголках глаз и опущенные уголки рта, отчего улыбка стала казаться вымученной. Пару раз я заставала маму перед зеркалом, где она беспрестанно мазалась кремами, которые сулили избавление от морщин. Стоило мне подойти, как она всегда прятала их в ящик. Наверное, думала в тот момент я, когда стану старше, тоже буду переживать из-за того, что выгляжу уже не так молодо, как раньше. Но тогда старость казалась мне не чем-то неизбежным, а всего лишь очередным этапом на жизненном пути. Стюарт, сидевший справа от меня, тоже о чем-то задумался. Он то и дело поглядывал на наручные швейцарские часы, которые мистер Джонсон подарил ему на семнадцатилетие. Все сидели молча, так что и мне пришлось притихнуть, и я начала рассматривать проходивших мимо людей. Большинство женщин были в длинных юбках, непривычно нарядные, и щебетали о чем-то со своими подругами. Мужчины, также как мои папа и брат, одетые в белые рубашки, в основном держали в руках кружки с пивом. Оно здесь стоило дешево и, по словам отца, было лучшим во всем штате Нью-Джерси.
Вскоре заиграла другая музыка, непохожая на ту, что звучала весь день. Этой песни я не слышала прежде, но вскоре тихо подпевала себе под нос нехитрые слова. Мимо нас прошла девушка в лёгком платье, а следом за ней по направлению к танцплощадке шли еще несколько семей. «Heʼs Not Worth Your Tears», игравшая в тот вечер наряду с другими джазовыми композициями, оказалась первой песней, принесшей славу Бенни Гудмену. Мелодии, исполненные его оркестром, звучали на радио еще долгое время. Слова песни врезались в мою память настолько, что годы спустя я могла спокойно напеть простые строки.
– Дорогая, – отец окликнул маму, – как насчет того, чтобы вспомнить молодость и потанцевать?
– Вот уж не знаю, Редж, хорошая ли это идея. Там в основном молодежь, не особенно хочется чувствовать себя пенсионеркой. Да и где мы оставим Джилли? Ты ведь не пойдешь танцевать?
Разумеется, я не могла пойти танцевать просто потому, что не умела. Но посмотреть мне хотелось. Поэтому я стала уверять маму, что они просто обязаны туда пойти вместе с папой, а я могу посидеть где-нибудь неподалеку. Мне и правда хотелось, чтобы родители хорошенько повеселились: мама перестанет забивать себе голову всякой ерундой, а отец – думать об одной лишь работе. Да и вечер был просто чудесный: прохладный, впервые за долгое время. Небо окрасилось в нежно-розовый цвет, напоминавший мне о сладкой вате, которую продавали в одном из киосков.
– Я могу присмотреть за Джилли. Хотя она уже и не маленькая, так что это и ненужно, – предложил брат.
– Далеко не маленькая, но как выкинет что-нибудь, так и думай, что хуже: наша Джилли или пятилетний ребенок, – улыбнулся папа, а я состроила обиженную гримасу и отвернулась. – Ну да ладно, доверяю тебе свою дочь. Пойдем, Вивиан. Встретимся у машины около одиннадцати вечера.
– Мне даже интересно, что ты такого можешь вытворить, – усмехнулся брат, пока мы шли по направлению к столикам. Там сидели все те, кто не особенно хотел танцевать, а просто ждал своих более подвижных друзей.
– Ой, отец все время так говорит, будто я маленькая. Иногда злит, что они так сильно меня опекают. Может быть, припоминают случай, когда я сбежала от них. Это было семь лет назад.
– Зачем же ты сбежала?
– Сюда приехал цирк, и мы сходили на представление. Было потрясающе: там были клоуны, львы, силачи, а еще гимнастки, которые ходили по канату. Вот и мне захотелось стать такой гимнасткой и работать в этом цирке. В общем, как только шоу закончилось, я пробралась за кулисы и спряталась в ящик для инвентаря. Думала, что этот ящик погрузят в машину и увезут с собой на гастроли. Только там было пыльно, и как мы отъехали, так я и начала чихать. Артисты очень удивились, когда меня обнаружили, но быстро отправили меня к родителям.
Стюарт улыбнулся и сказал, что, наверное, в детстве я и вправду была невыносима. Я собиралась возразить, но пока мы проходили к одному из свободных столиков, меня окликнул знакомый девчачий голос.
– Иди-ка сюда, Джилл! – моя одноклассница, Венди Браун, сидела рядом со своей долговязой сестрой Кайли и маленькой Катриной, которой недавно исполнилось шесть. У них в семье было пятеро детей, все девочки, и все как будто уменьшенные копии матери: темноволосые и высокие, а глаза теплого каре-зеленого цвета. Мы не особенно ладили с Венди, но я была не против компании. Тем более что за лето я не получала никаких новостей от одноклассников.
– А это кто с тобой? – Кайли не без интереса покосилась на Стюарта, и мне вдруг захотелось уйти и не представлять его этим девчонкам. Малышка Катрина держала в руках ту самую куклу, которую так и не посчастливилось получить мне, отчего настроение еще больше испортилось, и я тихо пробормотала:
– Это мой брат, Стюарт Эдвардс. – Затем я поочередно представила каждую из девочек, которых теперь не особенно интересовало, как идут мои дела. Мне вообще не хотелось, чтобы они с ним говорили. За несколько недель я слишком привыкла к тому, что мы проводим довольно-таки много времени вместе. Родители даже намекали, что не помешало бы оставить брата в покое. Но он говорил, что все нормально. На самом деле, это все происходило, скорее всего, потому что новые люди появлялись в моей жизни крайне редко. Казалось, что стоит закрыть глаза – и все, они исчезнут. Тем более, мне редко встречались те, кто способен был меня по-настоящему понимать. Поэтому, возможно, наше общение и было для меня так дорого. Разумеется, у меня были неплохие отношения с родителями, и они любили меня, но ведь родителям можно рассказать далеко не все. По крайней мере, в моем случае.
– А где ты жил до того, как переехать сюда? – голос Венди вывел меня из состояния задумчивости, но я по-прежнему не принимала участия в беседе и делала вид, что смотрю на кружившиеся на танцплощадке пары. А зрелище и правда было стоящим: все собравшиеся люди двигались прямо в такт музыке, казалось, будто они всю жизнь только и делают, что танцуют. Красиво развевающиеся юбки, ритмичная музыка и незамысловатые движения. «Когда-нибудь я буду также плясать со своим мужем, честное слово! Мы будем ходить на танцы каждую субботу. И своих детей я научу танцевать», – пронеслось у меня в голове.
– В Чикаго, – ответил Стюарт, также обратив внимание на танцующих. Мне показалось, что в толпе промелькнули силуэты родителей, но я не могла сказать наверняка.
– Наверное, здорово там было? – восторженно спросила Кайли. – Не так скучно, как здесь.
– Поверь мне, скучать можно где угодно. Что в Чикаго, что в Нью-Джерси, – брат отвечал ей как-то неохотно и односложно, но при этом как будто бы тщательно обдумывая каждую фразу. – Многие думают, что стоит выбраться в город – и жизнь по щелчку пальцев станет увлекательнее.
Они еще долго разговаривали. Купив очередную порцию клубничного мороженого, я слушала музыку и думала о том, что никогда не уехала бы из Нью-Джерси. Пусть на нашей ферме иногда одиноко, но иной жизни мне совсем и не хотелось. Может быть из-за того, что я действительно слишком мало знала о том, как живут люди в других городах или странах. Путешествия казались папе немыслимым расточительством. В те годы многие и впрямь вынуждены были экономить даже на товарах первой необходимости, что уж говорить о заграничных поездках.
Когда мы ехали домой, Стюарт сказал, что сегодня вечером я была странно молчаливая, и что он думал, будто с одноклассницей я уж точно буду трещать без умолку. Наверное, привык к тому, что дома я постоянно болтаю.
– Ага, щас, – ухмыльнулась я. – Эта Венди та еще сучка!
– Джилли, следи за языком! – прикрикнула мама.
– Сколько раз я говорил, что девочке не подобает так выражаться! Вот ты на замечания внимания не обращаешь, а зря! Ты ведь леди! – вторил ей отец, рассерженный тем, что приходится ехать вслед за какой-то машиной, ползущей со скоростью улитки.
Брат тихо рассмеялся, но больше со мной не заговаривал. Мама с папой всегда сердились, если я позволяла себе произнести что-то подобное. Иногда я делала это специально, чтобы вывести родителей из себя. На самом деле, этих словечек я набралась от отца. Он бросался ими направо и налево, особенно после того, как выпивал лишний стаканчик виски за компанию с нашим соседом, Эдди Флетчером. Это был один из тех счастливых дней, воспоминания о которых грели мне душу тогда, когда становилось по-настоящему грустно. Тогда я не знала, что дни, когда мои отношения со Стюартом можно охарактеризовать, как дружеская привязанность, скоро останутся лишь в моих воспоминаниях. Прямо как Гринвиджская ярмарка.
========== Ошибка ==========
В конце августа мне сильно досаждала бессонница. Стоило сомкнуть глаза, и мысли становились до ужаса сумбурными. Как будто мозг и вовсе не желал отдыхать, а наоборот, был нацелен решать глобальные проблемы всю ночь. Чаще всего я по нескольку часов лежала, ворочаясь с боку на бок и рассматривая мелкие трещины в штукатурке пока за окном не начинало светать. Тогда я наконец проваливалась в беспокойный сон, от которого только больше уставала.
В ночь перед тем, как Стюарт должен был уехать в Чикаго, я сразу поняла, что заснуть не смогу. Долгое время я наблюдала за тем, как небо за окном постепенно темнеет, приобретая иссиня-черный цвет, и как на нем загораются мириады звезд. Мне было немного грустно, потому что я боялась вновь остаться в одиночестве. Стюарт несколько раз дал обещание писать мне. Но осознание того, что стоит ему переступить порог общежития, как он забудет о своих словах, оставляло неприятный осадок. На мою долю выпало достаточно бессонных ночей, чтобы понять, что я неравнодушна к нему. Хотя, по идее, он вообще не должен был интересовать меня в романтическом плане. Я успела неоднократно поругать и пожалеть себя, так что в очередной читать самой себе вразумительные нотации не было никакого желания. Мне безумно хотелось с кем-нибудь этим поделиться, но ни один человек не смог бы меня понять. По крайней мере, не в этот раз.
Ни с того ни с сего мне стало казаться, что в комнате до ужаса душно, хотя форточка по-прежнему была открыта. Я скинула с себя одеяло и, осторожно наступив на скрипевшие половицы, отправилась на кухню за стаканом воды. Проходя мимо комнаты брата, я заметила, что у него до сих пор горит свет и почему-то решила, что именно тогда, в два часа ночи, был самый подходящий момент, чтобы поговорить с ним. Поэтому я раз постучала в дверь и только затем переступила порог его комнаты. Полки, на которых больше не стояли книги, казались непривычно пустыми; на столе остались карандаши и несколько скомканных страниц из записной книжки.
– Ну конечно, кто еще может заявиться ко мне среди ночи, – Стюарт даже не посмотрел в мою сторону, продолжив пролистывать сборник рассказов Эдгара По. Он уже был одет в темно-синий форменный костюм. Это лишний раз напомнило мне о том, почему я здесь стою. Мельком бросив взгляд на свое отражение в зеркале, я заметила, как нелепо смотрится на моей тощей фигуре просторная ночная сорочка, и что волосы сильно спутаны. Аккуратно переступая через разложенные на полу книги, я присела рядом с братом на край кровати и начала думать, с чего вообще положено начинать подобные разговоры.
– Я не могла уснуть, и мне захотелось поболтать с кем-нибудь, – пожала плечами я.
Стюарт промолчал, очевидно ожидая, какие еще глупости я начну болтать. А я думала о том, что вот мы вдвоем, сейчас я ему во всем признаюсь, и он обязательно меня поймет. Всегда понимал. Его волосы в тусклом свете отливали медью, а кожа казалась бледной, прямо как мрамор.
Почему-то иногда, когда в мыслях всё точно сформулировано, сложно высказать всё вслух. Поэтому я задала самый обычный вопрос:
– Ты, наверное, счастлив вернуться в Чикаго? – мой голос прозвучал обиженно, будто у пятилетней девочки, которую лишили любимой игрушки.
– Джилли, – он наконец отложил книгу, – ты так говоришь, будто я все время только и думаю о том, чтобы уехать отсюда. Ты ведь понимаешь, что это не так? Здесь, вдали от Чикаго, у меня появился шанс многое переосмыслить. В этом есть свои плюсы. К тому же, когда вернусь в город, я начну слишком много думать о маме.
– Ну, было бы странно, если бы ты не вспоминал о ней, – пробормотала я, делая вид, что внимательно рассматриваю узор на покрывале. Тысячи треугольников, квадратов, трапеций и полосочек.
– Как бы тебе объяснить… – он закусил губу и некоторое время молчал, но вскоре заговорил как-то быстро, точно уже не раз обдумал эти слова. – Воспоминания о ней заставляют чувствовать себя виноватым. Мы никогда не были с ней особенно близки. Я осуждал ее образ жизни, переезды с места на место, то, что она несколько раз выходила замуж. Разумеется, с появлением мистера Джонсона, все изменилось в лучшую сторону. Не представляю, где оказался бы без его участия. Мне до сих пор неловко принимать его помощь, но пока у меня нет другого выхода. А мама… после ее смерти я не мог думать ни о чем, кроме того, что остался абсолютно один и… Впрочем, не бери в голову.
Я растерялась. Частично потому, что не знала, что нужно сказать в таких случаях, а частично потому, что мой брат не из тех, кто выставляет напоказ свои чувства. Поначалу он даже казался мне черствым. Мне самой было свойственно драматизировать и подолгу переживать из-за абсолютных пустяков. Если бы мне вдруг пришлось перенести подобную потерю, я бы точно на долгие месяцы замкнулась в себе и вряд ли когда-либо стала бы прежней. Но по нему нельзя было понять, как сильно он переживает. Мы говорили о смерти его матери только раз. Не помню, почему мы вообще начали это обсуждать, но тогда он отделался проверенными фразами о том, что время не стоит на месте и нужно продолжать жить, а потом резко сменил тему разговора.
– Ну, сейчас-то ты в любом случае не один. У тебя есть мы… Я… – забормотала я, продолжая рассматривать орнамент на покрывале.
– Я знал, что именно так и ты и ответишь, – он усмехнулся, как будто знал, что именно я хотела сказать и так и не договорила. В любом случае, даже если он и догадался, то не подал виду. – Спасибо, что выслушала.
И после этих слов я совершила самую большую глупость, какую только можно было совершить. С чего-то решив, что момент самый что ни на есть подходящий, я поцеловала его в губы. Он тут же отстранился, и посмотрел на меня так, будто я только что собиралась его убить или еще чего похуже. Мне сразу же захотелось исчезнуть. Я тут же поняла, что совершаю огромную ошибку: стоит ему рассказать об этом родителям, и меня ждут серьезные проблемы.
– Не знаю, что на тебя нашло, но тебе лучше пойти к себе, – его резко осипший голос как будто доносился издалека, что почему-то напугало меня. Резко вскочив с кровати, я побежала так быстро, как не бегала никогда. Совершенно забыв о скрипевших половицах и о том, что могу разбудить родителей, я босиком выбежала из дома, не захлопнув за собой дверь. Я знала, что в очередной раз веду себя, как маленькая, но эмоции брали верх над приглушенным голосом разума. Я неслась вдоль кукурузного поля, прямо к лесу, который в темноте различался лишь размытыми силуэтами деревьев. Раньше поле казалось мне непреодолимым. Но в тот день я неслась так быстро, что не заметила, как кукуруза осталась позади и уступила место полосе высоких колосьев ржи.
Наконец мое дыхание начало сбиваться, и я остановилась, согнувшись от острой боли в боку. Непривыкшие к бегу мышцы будто бы налились свинцом, и вскоре я без сил лежала среди тысяч жестких колосьев, величественно возвышавшихся надо мной и неспешно покачивавшихся на ветру. Ночное небо не было заслонено тучами, и как никогда яркие звезды рассыпались по нему бесчисленным множеством сверкающих бусинок. Не помню, как долго я не могла пошевелить даже пальцем и, пытаясь отдышаться, смотрела на бесконечно высокий небесный купол.
На какое-то время я перестала думать о чем бы то ни было. Время как будто остановило свой бег, позволив мне успокоиться и привести мысли в порядок. Осознание того, что я совершила нечто непоправимое все еще терзало меня. Однако вместе с ним пришла уверенность в том, что Стюарт не расскажет никому об этом неловком инциденте. В конце концов, зная его, он спишет мой поступок на излишнюю эмоциональность или переходный возраст, лишь бы не воспринимать это все всерьез. Да и вообще, что я от него ожидала? Моя наивность привела к тому, что собственный брат будет считать меня чуть ли не сумасшедшей. Все потому, что я, как обычно, придумала красивую сказку и искренне в нее поверила.
И все же, несмотря на то, что настроение мое было паршивым, а стыд как будто бы пропитал каждую клетку моего тела, постепенно становилось легче. Ночной прохладный воздух действовал умиротворяюще. Наверное, именно тогда я осознала, что свои чувства иногда не стоит проявлять вообще. Я решила, что с этого момента буду тщательно обдумывать все, что собираюсь сделать, а еще следить за языком, как мне частенько советуют родители – тогда мне не придется страдать от собственной глупости. Спустя какое-то время я поднялась с земли и неторопливым шагом направилась назад. Идти пришлось довольно долго, но я даже радовалась этому, потому что все равно не смогла бы тогда ни с кем разговаривать, на случай если родители или брат ждали моего возвращения. К счастью, когда я подошла к так и не запертой никем из домочадцев двери, никто не набросился на меня с криками о том, что убегать ночью из дома – крайне безрассудный поступок. Свет в комнате Стюарта все еще горел, и на секунду захотелось зайти и сказать что-нибудь в свое оправдание. Решив, что на сегодня мне достаточно поводов для раздумий, я проскользнула к себе и впервые за несколько недель заснула крепким и спокойным сном.
***
Проснулась я от звука маминого голоса. Она пыталась стянуть с меня одеяло, в которое я вцепилась обеими руками, и повторяла: «Вставай! Сколько можно спать? Что с тобой сегодня?!». Я соврала, что ужасно себя чувствую и не могу встать с постели. Казалось невозможным даже посмотреть Стюарту в глаза, не то чтобы говорить или попрощаться так, будто ничего не произошло. Мама вроде как поверила, потому что я обычно не спала до обеденного времени. Она решила оставить меня в покое и ушла. Папа настойчиво просил ее поторопиться, иначе можно опоздать на поезд. О вчерашнем происшествии мне напоминали исцарапанные ступни и боль в ногах. Когда я услышала рев мотора и убедилась, что машина отца выехала за ворота, я спустилась на кухню, радуясь редкой возможности побыть в одиночестве.
