Текст книги "Цена его обмана"

Автор книги: Л. Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

6

Чьи-то крепкие руки несут меня куда-то, а я думаю только от том, чтобы меня больше не отдавали этим уродам на растерзание. Кажется, именно это и шепчу на ухо спасителю, размазывая по его шее слезы вперемешку с соплями и слюнями, тихо постанывая и рыдая. Не уверена, что парню это особенно нравится, но по крайней мере он не сбрасывает меня и по-прежнему крепко держит в своих сильных руках, слегка покачивая.

Он молчит, а мне так хочется, чтобы хоть что-то сказал, утешил. Но я очень боюсь его разозлить, боюсь, что он бросит меня, отправит обратно…да что угодно, поэтому я просто прижимаюсь к теплой шее, прячась в ней, и растворялась в своём ужасе самостоятельно.

Наконец мы куда-то приходим, и парень аккуратно ставит меня на ноги, облокотив о стену. Все так же молча открывает дверь и заводит внутрь.

– Что со мной будет? Куда ты меня привел? Ты же меня не бросишь, да? – бормочу срывающимся голосом, даже не уверенная, понимает ли он, что я говорю.

Удивленно слышу, что вместо голоса и слов издаю какое-то страшное шипение и свист. Рот едва шевелится, потрескавшиеся от ударов губы немеют, и каждое слово разрывает кровавые корки вновь и вновь.

Поднимаю затуманенный взор и отшатываюсь, только сейчас осознав, что мне так мешало всю дорогу. На моем спасителе маска, обезличенное человеческое лицо, равнодушно взирающее на меня сквозь пустые глазницы.

В комнате совсем темно, и я пячусь назад, все еще тщетно надеясь на спасение, и на то, что тип в маске меня отпустит. Но он довольно грубо отталкивает в комнату, и запирает дверь с той стороны.

– Выпусти! – из последних сил прошу я и опустошенно облокачиваюсь на холодное полотно двери, – Пусти! Слышишь? Я не понимаю!!!

Слезы застилают глаза, тело разрывает мучительная, разрывающая на части боль и все, что мне остается – это бормотать словно сумасшедшая одно и то же.

– Пустите! Ну что я вам сделала? Что вы хотите от меня?

Сколько я так сижу?.. Час, два, день?

– Выпустите меня… – еще какое-то время колочу в дверь, каждый раз все слабее и слабее.

Ответом служит тишина и собственные бормотания в этой тишине кажутся ужасными. Громкими, словно набат, оглушающими, как удар молота, страшными и неприятными, как звуки из преисподней.

Я и есть в этой преисподней и сейчас так остро ощущаю её, что хочется выть. И я вою. Протяжно, глухо. Вою, царапая дверь и в припадке безумия в кровь кусаю губы и обдираю руки, ломая ногти и сдирая кожу с пальцев. Во что бы то ни стало я должна выйти, я не хочу здесь оставаться. Не хочу…

Но время идет, и никто не спешит открывать эту чертову дверь, сколько бы я не умоляла и не стучала. В конце концов глаза привыкают к темноте, и она перестает казаться столь кромешной. Проступают некоторые очертания предметов в комнате. Кровать, стол, шкаф. Устав бить в закрытую дверь, на ощупь по стене иду к столу и болезненно натыкаюсь на стул, отбивая костяшки пальцев на ноге.

Холодно. Немного раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь хоть как-то согреться, но не согреваюсь.

Спустя, наверное, час или два, а может и все десять ложусь на кровать. Время останавливается и мне всерьез начинает казаться, что все это дурной сон. Впрочем, главное, что меня больше никто не трогает, не бьет, не пытается изуродовать и изнасиловать.

Я же не смогу… я жить после такого не смогу, есть, спать. Я не хочу! Я должна выжить, сбежать, спрятаться. Я скажу папе, он спасет, не может быть иначе. Так не бывает в мире, чтобы тебя просто так похитили из собственной постели и… А что дальше? Что они со мной сделают? Кто они такие? Что вообще происходит? Что мне теперь делать?..

Мама…мамочка… вновь всхлипываю и сворачиваюсь калачиком, понимая, что уже плохо чувствую собственное тело, даже несмотря на боль. От холода сводит зубы и немеют руки и ноги. Я в одних трусиках и топе на бретельках, в том, в чем вчера еще ложилась спать. Как давно это было, будто вечность назад…

Вспоминаю про кота и теперь держусь за эту спасительную мысль, лишь бы не думать о мучителях. На время помогает, на пару минут.

Обнимаю себя, как в детстве, когда родители укладывали меня спать, а сами сбегали в спальню, больше всего на свете волнуясь, что я им помешаю. Я же терпеливо засыпала в собственной кровати, всхлипывая от страха и обиды. И сейчас я так же тихо всхлипываю, утираю мокрый нос едва слушающейся рукой и вскрикиваю от боли. Ощупываю лицо, покрытое засохшей коркой крови, кое-где размоченной слезами, и пытаюсь рассмотреть собственные пальцы. Но в темноте не видно.

Если бы Валерка был жив, со мной никогда такого бы не произошло, я точно знаю. Он бы меня спас, он сильный, умный… он…

А ведь они что-то там кричали про брата. Но вот что именно? Где он? Так вроде…

Но как же где? Как где? В земле Валерка, неужели непонятно?!

– Он в земле! – вдруг кричу я, вскочив и подбежав к двери.

Откуда-то берутся силы, словно у спортсмена перед финишем, когда нужно приложить все усилия, последние крохи сил для победы. Сдохни, но сделай это, порви их всех. Боль пройдет, все пройдет. Главное сделать рывок.

– Умер он! Сдох! Нет его! Вы это хотели услышать?! Бросил он меня, нету его, все!

Из глаз вновь градом хлещут слезы. Хотя еще минуту назад я была уверена, что больше реветь уже просто невозможно. Никто мне не отвечает, и дверь не открывается, и только тишина обволакивает, давя на виски и уставшие, больные от слез, глаза.

Зажимаю рот рукой, боясь, что сейчас просто буду орать от безысходности, и вновь ложусь. Лежу на спине, глядя в черный потолок и считаю овечек, стараясь ни о чем не думать. Впрочем, это совсем не сложно. В голове будто образовался вакуум, пустота, зеро. Нет меня, я ноль. Нет Валерки, он тоже ноль. Дырка от бублика, вот кто я, вот кто Валерка. Ничего нет. Ничего и никого. Есть только я, темнота и тишина.

А больше ничего…

***

Чья-то рука скользит между ног и отодвигает полоску трусиков. От неожиданности кричу, но кто-то зажимает рот крепкой рукой. Кусаю, чувствуя на губах солоноватый противный привкус, и тут же получаю по лицу, да так, что искры из глаз рассыпаются в разные стороны фейерверком. Рыпаюсь, но тут же оказываюсь придавлена мощным телом, ощущая, как часть этого огромного тела недвусмысленно упирается мне в живот.

– Не надо… – шепчу, задыхаясь от ужаса и душащих слез, что водопадом хлынули после удара. Но сейчас мне плевать на боль, пусть бьют, только не насилуют.

Он меня не слышит, одной ручищей удерживая мои руки над головой, а другой снимая с себя штаны. Зубами с утробным рычанием сдвигает вверх топик и прикусывает торчащий от холода сосок. Вскрик от пронзившей боли, секундная заминка… он справляется со своими штанами, и я замираю, чувствуя, как перестаёт биться сердце. Кожи касается чужая плоть, словно оголенный провод, удар, вскрик, возня. И я не сразу понимаю, что становится легче дышать.

– Ты охренел что ли?.. ой…твою мать!

Я даже не сразу понимаю, что на мне больше нет тяжелого тела… разжимаю кулаки, сквозь вату проступает мат, шаги и звук ключа в двери.

Вновь остаюсь одна и сейчас тяжело дышу. Так тяжело, будто пробежала марафон. Все еще в шоковом состоянии сажусь на кровати, слишком спокойно поправляю трусики и топ, поднимаюсь и.. замираю на середине комнаты. Неожиданно в голову закрадывается мысль, что можно спрятаться под кроватью и тогда меня точно никто не найдёт. Падаю на корточки, совсем не чувствуя боли в отбитых коленках и ползу вниз, в узкий лаз между полом и днищем кровати. Ложусь на ледяной пол животом, и отворачиваюсь к стене лицом. Зажмуриваюсь, подложив руки под голову, и закрываю глаза.

Это все не со мной, не взаправду, ерунда какая-то. Надо просто поскорее вновь уснуть и все будет кончено. Я проснусь в своей красивой уютной спальне, в которой сама так трепетно продумывала дизайн. Потянусь в теплой свежей постели и нехотя пойду варить кофе. Еще минут десять буду сонно вглядываться в утреннюю дымку над городом, не обращая внимания на ветку дуба, что так навязчиво тычется в окно.

Я усну, а когда проснусь, все встанет на свои места и мир вновь будет прежним.

Меня выволакивают за голую ногу, пока второй я пытаюсь отбиться, скуля и крича что-то неразборчивое. Хорошенько встряхивают. Снова этот тип в маске. Он качает головой и укрывает меня пледом. Тепло-то как, неужели бывает так тепло и сонно?.. Маска вновь берет меня на руки, но я больше ему не верю, я больше так не позволю себя обмануть. В прошлый раз тоже бережено нес и бросил. Меня все бросили. Лика, Валерка… все! Обвиваю его шею руками и прижимаюсь сильно-сильно, боясь, что он оставит меня в этой темной, страшной комнате.

– Не бросай… – шепчу в его горячую шею и, кажется, отключаюсь.

***

– Какого хрена ты делаешь?! Ты уверен, что она что-то знает? А то может сразу в расход и…

– Нет! Это ты уверен… твои ублюдки чуть не покалечили девчонку. Я только не пойму какого хера я на это подписался!

– Такого хера! Пусть отрабатывает сладким местом бабки за братца.

– Я уже не уверен, что она вообще что-то знает… какая из нее Нэнси, бляха муха?! Овца какая-то невинная. Ей богу.

– Ты сам постоянно говорил, что есть инфа, будто баба замешана. А уж зная, как этот удод на сестрице помешан был…

– Говорил, да. Но сейчас уже не уверен. И это не повод ее по кругу пускать!

– Ой ли? Когда Настю пу…

Резкий звук, вскрик…

– Не смей ты, слышишь? Я тебя…

– Рот закрой. Ты забываешься!

– Да пошёл ты на хер! Я на это не подписывался. И девку мучить не дам! Ты ж вроде такими делами не занимаешься?

– Это я раньше добрый был, а теперь мне надо бабки возвращать. Мне плевать на девку, ясно тебе?

– То-то ты на нее полез…

– Завали. И вообще не ори, не дома.

– Короче, с девкой я сам разберусь. Отпусти её.

– Ты идиот? Нет, ну правда… я не понимаю.

– И не поймешь… девка нужна живой и здоровой. Пусть поищет братца, тот должен клюнуть на ее поиски.

– Думаешь? Год не проявлял, а теперь вдруг?..

– Не сомневайся. Если жив, то проявит. А девка пусть поищет.

– Не тупи, она ментам нас сдаст и хер ты потом отмажешься. Похищение у нас карается по всей строгости.

– Это ты не тупи. Пригрозим подружку ее по кругу пустить, она носом землю рыть будет.

– Ну может ты и прав…

– Ну так что? Отпустишь?

– Ладно уж, твоя взяла. Но смотри… ты мне за нее головой отвечаешь!

– Замётано!

7

Открываю глаза уже заранее начиная бояться. Последние пробуждения от обмороков не приносили ничего хорошего, но на этот раз хотя бы никто не лезет мне в трусы. Мне так страшно хочется пить, что я понимаю – еще немного и я буду умолять их о воде. Непривычно тепло, даже жарко от одеяла, которым я укрыта. Желтый ночник лишь слегка подсвечивает комнату и этот свет не приносит боли, но дает рассмотреть место, где я нахожусь в это раз. Небольшая комната, кровать, на которой я лежу. Маленький диван в углу, телевизор на стене и зашторенное окно. Но света от него нет, то ли за шторкой жалюзи, то ли на улице ночь. Но то, что я впервые за все время вижу окно дает какую-то непонятную надежду. Я очень люблю окна…

Любила.

Я теперь не я. Странно даже подумать, что я могу любить что-то из прошлого. И само прошлое кажется нереальным, потому что настоящее заполнило собой всю меня до краев. Я вся состою из боли, страха и ужаса. Каждая моя клеточка буквально напитана страданиями и кровью и вряд ли я когда-нибудь смогу жить как раньше. Но даже если у меня это не получится, я все равно буду жить, чего бы мне это не стоило. Я выберусь.

От нестерпимого жара отбрасываю одеяло и осторожно сажусь в кровати. Но даже так меня штормит и кружится голова. Немного жду, когда отпустит, рядом с кроватью тумба и на ней то, чего я сейчас хочу больше всего на свете – бутылка с водой. Хватаю ее трясущимися руками, откручиваю крышку и жадно выпиваю до дна, до последней капли самую вкусную на свете воду. И с каждым глотком наполняюсь силой и жизнью, будто заливаю в себя кислород, пробивающий до мозгов электрическим разрядом.

Осторожно, боясь упасть, ступаю на пол и все-таки не выдерживаю, подхожу к окну. Так и есть – жалюзи. Поднимаю их вверх и чуть не смеюсь в голос -за окном стена. Почти впритык. Шутники, мать их.

На всякий случай трогаю ручку двери – заперта. На той же тумбе пульт, пробую включить телевизор, но он не включается. Ложусь обратно в постель, решая ожидать, что будет дальше. Кричи не кричи, смысла не будет – это я уже поняла, а потому остается только молиться и ждать.

И я молюсь и жду. Минута за минутой, час за часом… я не знаю день сейчас или ночь, утро, или вечер. Не знаю какой день недели. От голода сводит кишки, и он вытесняет даже боль. Но я не стучу в дверь, знаю, что не откроют. Пока меня не трогают, лучше их не бесить. Правда все же немного боюсь, что они вовсе забудут про меня. Ну и пусть…лучше умереть от голода, чем от издевательств.

Судя по сильному голоду, я здесь не меньше пары дней, вряд ли бы я так сильно проголодалась за день. Зная себя, могу точно утверждать, что сутки спокойно могу выдержать без еды без особого ущерба для здоровья.

Вновь ложусь в кровать, накрываюсь теплым одеялом и на удивление быстро засыпаю. Снятся мне родители и брат, настоящие воспоминания из детства.

Мне десять, а Валерке пятнадцать. Братья моих подруг, когда старше настолько, насколько он меня, не любят возиться с малышней. Стремно это для парня, тем более был бы хоть младший брат, а то девчонка. Валера не такой. Он везде берет меня с собой, таскается со мной, словно с писаной торбой, читает на ночь сказки и придумывает веселые истории.

Этот день необычен, не такой как другие. Родители собираются уехать на выходные к друзьям, я же уперлась, не желая тащиться к ненавистной тетке Нине и упрашиваю оставить меня дома одну. У Валеры свои планы, но ради меня он отменил встречу с друзьями и пообещал за мной присмотреть.

Целый день мы занимаемся ерундой, валяем дурака, смотрим фильмы и объедаемся сладостями, но к вечеру я замечаю, что брат приуныл. Понимаю, что он хочет к друзьям, а я для него обуза. И от этого понимая все внутри сворачивается в трубочку.

Подхожу и серьёзно говорю ему, чтобы ехал, не боясь за меня. И тогда Валера вдруг оборачивается, глаза горят, улыбается от уха до уха и предлагает взять меня с собой на крутую тусовку. Естественно, я соглашаюсь. Неужели может быть по-другому?

Я с братом, мне десять, крутая тусовка… это все само по себе круто, конечно идем! Собралась за пять минут и вот мы едем на квартиру к его другу, и я неожиданно узнаю, что у брата есть девушка…

Весь вечер с обидой пялюсь на их обнимашки по углам. Меня не волнуют пьяные ребята и девчонки, их ахи и охи, громкая музыка и не менее громкий вульгарный мат. Весь вечер я смотрю только на эту парочку, и в какой-то момент не выдерживаю – собираюсь так, чтобы никто не заметил (хотя никто и не собирался замечать) и ухожу из той квартиры с твердым намерением отправиться домой одной. Из подъезда я вылетаю пулей и по двору пролетаю стрелой. Но тут мне вдруг становится так страшно, что я встаю как вкопанная, не в силах двинуться ни с места дальше и реву. От страха, от того, что я одна ночью в незнакомом месте, от предательства брата я буквально ошарашена. Прячусь в домик на игровой площадке и так там и сижу, трясясь от холода и ужаса, пока не слышу встревоженные голоса. Валера зовет меня по имени, и голос его так напуган, что я, не выдерживаю, пулей вылетаю из укрытия и бросаюсь ему на шею, рыдая в три ручья.

Смотрю на него, а лицо его такое белое-белое, как мел. И губы трясутся и голос дрожит. Обнимает меня и, не прощаясь со своей подружкой, ведет меня прочь со двора.

Дома Валерка все никак не может меня успокоить, гладит по голове и кажется сам до сих пор не может прийти в себя.

– Пойми, котенок… эта девчонка, это ведь так, ерунда. Я же только тебя люблю…Просто у каждого парня должна быть девчонка. Так принято. Понимаешь?

Заглядывает мне в глаза с неподдельной тоской и рассказывает невероятные вещи о том, что никогда меня не бросит и не оставит одну…

***

Просыпаюсь в холодном поту с ощущением, что кто-то пристально меня рассматривает. Открываю глаза, так и есть. Лысый стоит прямо передо мной, в его руках поднос, который он, увидев, что я проснулась и ошалело отшатнулась от него, как бы случайно роняет.

– Жрать подано, – с ухмылкой кивает на разбросанную по полу еду, и уходит, напевая себе под нос веселый мотивчик.

Выдыхаю только когда он запирает дверь с той стороны. Жадно смотрю на булочку, валяющуюся на полу, и разлитый чай и, почти не раздумывая, хватаю еду.

Я.

Очень.

Хочу.

Есть.

Плевать, как они доставили мне еду, на все плевать, все, что хочет сейчас мой организм – это жрать. Безудержно, неистово и с остервенением. Тело отзывается сильной болью, когда склоняюсь к полу, подбирая как собака жратву. Обтираю руками булку, дую на нее и откусываю почти половину разом. Запиваю водой самый вкусный в мире обед, или ужин, и в этот момент чувствую себя почти хорошо.

Мало. Доедаю, облизывая пальцы, и понимаю, что мне мало. Я не наелась и хочу еще.

Ну да… А еще я хочу врача и домой. Не слишком ли много для одной меня?

Кряхтя и охая, сажусь по-турецки на кровати, облокачиваюсь о стену, укрываюсь одеялом и закрываю глаза. Всегда поражалась как человек может провести многие годы в заточении, мне вот и пары дней хватило, чтобы сойти с ума. Наверное, можно привыкнуть, но для этого надо хотя бы знать, за что ты заточен и на сколько. Я же ничего не знаю и постоянно жду удара.

Вскоре дверь открывается вновь. И от звука ключа я вздрагиваю. Прячусь под одеялом, которое с меня тут же бесцеремонно сдирают.

– Не надо… – шепчу я, зажмурившись от страха, что сейчас вновь будут бить. Что, если Лысый пришел доделать то, что не успел? Лучше уж сразу умереть!

Открываю глаза и вижу перед собой парня, что истязал меня ремнем той страшной ночью.

– Да не вопи! – улыбается он и я вспоминаю, с каким наслаждением этот ублюдок бил меня в прошлый раз.

Закрываю лицо руками, пытаясь защититься, а этот выродок тут же шлепает меня по голым ногам.

– Сказал, не вопи, ничего я тебе не сделаю. Не сегодня по крайней мере.

Что? Он и правда не будет меня трогать?

– Чего вылупилась? Домой скоро поедешь.

Сижу, не в силах поверить в его слова. Он обманывает, не может быть так просто. Что могло измениться, что меня отпускают вот так?

– Да-да… я сам удивлён, поражен и обескуражен. – Тип явно издевается, но мне сейчас на это плевать, – Я бы тебя затрахал до смерти, превратив в бифштекс, засек бы до одной сплошной кровавой раны, но увы…

Сглатываю ком, понимая, что не ошиблась тогда, предположив, что этот парень с лицом ангела настоящий монстр.

– Начальство сказало тебя отпустить. Что поделаешь… – развел руками и тут подмигнул мне как старой знакомой, – Повезло тебе, красотка, от меня живой еще ни одна не уползала…

Затыкаю уши руками. Не могу его слушать. Не хочу. Страх сковывает по рукам и ногам, и я понимаю, что сейчас не выдержу, просто сорвусь и заору.

Он резко наклоняется и бьет по рукам. Звон раздается набатом в оглушенных ушах. Кажется, я все-таки ору.

– Пойдем. – поднимается и идет к выходу.

Я сижу, словно прикованная, оглушенная и скованная страхом. Ноги не идут за ним, не могу. Не пойду с ним, боюсь.

Оборачивается и вновь подмигивает.

– Не беси меня, кукла. Меня не просто так Психом зовут. Пойдем, не заставляй тащить тебя за волосы. Не доставляй мне такого удовольствия.

На негнущихся ногах поднимаюсь кое-как и, едва не теряя сознание, иду за своим мучителем по коридору со множеством дверей, не встретив ни души. Псих резко останавливается и толкает одну из неприметных дверей. Пихает меня внутрь, и я, под дружный гогот, вновь оказываюсь в кошмаре. Пячусь назад под насмешливыми взглядами компании из тех ублюдков, что ворвались в мой дом. Сзади Псих, впереди Лысый и Татуированный. Внутри все сжимается от страха, и я кричу, но голос мой беззвучен. Пытаюсь бежать и понимаю, что прилипла к полу – не отодрать. Я хочу, чтобы сердце перестало биться, только бы не оставаться с мучителями в этой комнате.

– Смотри, как застремалась девка, – словно сквозь вату слышу голос Лысого и новый приступ смеха, эхом отлетающий от стен и врезающийся мне прямо в голову.

Ноги и руки онемели и даже язык прилип к небу. Понимаю, что теперь-то уж точно все будет кончено. Лишь бы не было слишком больно…

Псих обходит меня по кругу и вдруг резко выкидывает руку мне в лицо. Она зависает всего в паре сантиметров, а я уже падаю на корточки и пытаюсь отползти к стене. Зажимаю уши руками и прячу лицо в колени.

– Обожаю этот момент…

Я невидимка. Я сейчас исчезну. Я невидимка. Я сейчас исчезну.

Поднимают и ставят на ноги, что-то говорят, но я не слышу, уши по-прежнему держу руками.

Псих еле отдирает их, и тогда мне кажется, что с меня живьем сдирают мясо.

Я невидимка. Меня нет.

– Да харе орать, ты, дура!

Голос татуированного резко врывается сквозь вакуум, и я вдруг понимаю, что и правда кричу на одной протяжной ноте. Резко захлопываю рот, но кажется звук стихает не сразу, а еще тянется будто долгое эхо.

– Хренасе её накрыло!

– Слушай сюда, курица! Будь моя воля я давно бы тебя отымел и пристрелил в ближайшей канаве, но увы… – Лысый слегка ударил ладонью по спине и продолжил, – Сейчас ты поедешь домой. Тебя там никто не ищет, по крайней мере менты точно. Если кто спросит, что с рожей, скажешь хахаль наподдавал. Он же дверь выбил. На днях приедут-дверь починят. Все усекла?

Я стою как вкопанная и в голове бьется, словно птица в клетке, только одно слово – «домой».

Ощутимый подзатыльник выводит из транса, и я спешу кивнуть. Волшебное слово дом творит чудеса.

– Теперь по теме. У тебя есть брат.

– Был, – зачем-то шепчу я и вновь удостаиваюсь затрещины.

– Есть. Мы уверены, что есть. Твой брат крыса, а раз твой брат крыса, то и ты тоже. А с крысами мы не церемонимся. Это тебе понятно?

Киваю, не желая вновь получить тычки.

Домой. Скоро я поеду домой.

– Ты, курва, должна его найти и убедить его отдать бабки. Это ясно?

Киваю. Дома кот и…

– Ты не пойдешь к ментам, потому что тогда мы тебя точно убьём. И не только тебя. Вначале вот её, – он протягивает руку с зажатым в ней телефоном, откуда на меня смотрит улыбающаяся и жизнерадостная Лика.