Текст книги "Исав насытившийся. Записки циничного гурмана"
Автор книги: Курт Брахарц
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Шкварки из шмальца отчетливо отдавали то ли приправой «кнорр», то ли подобной же синтетической гадостью.
Мы заказали по четвертушке «Хагнауэрского осеннего белого» и «Ферренбергского рислинга». Официантка, доливая нам вино, плеснула «осенним белым» в бокал из-под рислинга (правда, на вид вина совершенно неразличимы – но ведь это не значит, что и на вкус тоже). Я поинтересовался, не кажется ли ей такой способ обращения с вином не совсем, гм, подходящим. Она сурово отрезала: нет! В общем, выводы делайте сами.
Моя уха из бодензейской рыбы подванивала плесенью. И не из-за семги (явно не бодензейской), как я заподозрил сперва, а из-за шампиньонов. А Ингрид обнаружила на своей закусочной тарелке два гнилых огуречных обломка. Их и пробовать не требовалось, они на вид были вполне явственно гнилыми. Да и вообще вкус у всей этой закуски был не очень; к счастью, порция была небольшая – всего-то на восемнадцать с полтиной дойчмарок).
Моя требушина в кислом соусе оказалась на удивление съедобной, а вот Ингрид попалась утячья ляжка, которую я бы есть не стал (впрочем, я бы не стал ее и заказывать). Ингрид таки отважилась положить в рот кусочек – и тут же сплюнула прилипший к нему комок цветной капусты, прогорклой и пожелтелой, упеченной до консистенции оконной замазки.
За столиками и слева и справа посетители, судя по всему, старались распознать, чем именно их пытаются накормить. Я, правда, разбирал в основном только бравые ответы официантов: «Самая настоящая домашняя кухня, майн герр!» и «Но ведь точно так и полагается!»
На шум явилась хозяйка, осведомившаяся, понравилась ли нам еда. Я вежливо соврал, думая при этом о сцене из фильма «Крылышко или ножка?», где хозяева ресторана заставляют Луи де Фюнеса есть, наставив на него ружье, и с каждым проглоченным куском на бедняге вскакивает чирей.
До чирьев, правда, дело не дошло. Хотя мы и ожидали желудочных неприятностей (я – от шампиньонов, Ингрид – от промедления с выплевыванием «замазки»), обошлось, к счастью, без них.
Когда мы вставали из-за стола, Ингрид обнаружила на свисающем краешке скатерти прилипший яичный желток, почти не вытекший и изрядно уже подсохший.
Название ресторана я не привожу здесь не только из соображений политкорректности. Он всего лишь один из многих. Вынесенные оттуда впечатления вполне укладываются в мой наличный опыт знакомства с немецким общепитом, – разве что в этот раз ощущения были чуть острее.
19
Дальнейшие немецкие впечатления: в вокзальном ресторане Меммингена заказал суп с фасолью – прокисший. А заведомо свежий суп-гуляш, принесенный вместо него, оказался темно-красной бурдой с желтой каймой разогретого масла по краям.
В Бонне зашел в вокзальную забегаловку выпить кофе. Стоил один «эспрессо» там 4,5 марки, а в меню предлагалось к купленным напиткам «бесплатно – вкуснейшее сливочное печенье». Бесплатное печенье обернулось залеживающимися в каждом киоске индустриально-химическими нечерствеющими кексами в герметичной полиэтиленовой обертке с устрашающе длинным списком ингредиентов, свести который можно к соевой муке, разрыхлителю теста и совокупному набору «пряностей» от «ИГ-фарбен-индустри». Ни маслом там, ни сливками, само собою, и не пахло.
На писательском съезде в Мюнхене все сплошь – милые приятные люди, а на обед их потчевали сухими котлетами с кислой капустой, даже не разогретой как следует, и картофельным «быстропюре», на ужин – итальянской копченой колбасой и сыром, а поздним вечером еще поили кофе с чаем. Да если бы в Австрии на каком-нибудь местном писательском сборище не было доступного весь день напролет алкоголя, все участники разбежались бы – за исключением разве что недавно лечившихся от алкоголизма.
Впрочем, ближе к ночи можно было приложиться к бутылочке, в моем случае к красному «Хелмен-хаймер Бурггартен» 1993 года. Но это только один раз, а в прочие дни я довольствовался «Кёстрицким», превосходным темным пивом.
В центре Бонна я набрел на «Медведей», съел чечевичный суп и бычий язык и запил «Кёльшем». Суп неплохой, язык тоже, соус – как и следовало ожидать, а горох, видимо пролежавший в холодильнике чуть дольше, чем следовало, приготовлен был по стандартному немецкому способу обращения с мороженым горошком – цельным смерзшимся комом вывален в растопленное масло, а после запечен с сыром. Так портить горошек – пищу при нормальном приготовлении легкую и вкусную – могут, наверное, только немцы.
Вечером в Мюнстерайфеле я польстился на другой итальянский ресторан, поскольку прошлогодний не оставил по себе никаких достойных упоминания впечатлений. Здесь меня сразу привлекла многообещающая витрина с закусками. И вот я заказал набор разнообразных закусок и принялся их дожидаться. – И ждал ровно столько, что успел заподозрить: «меландзани»[78] с цуккини, которое я с удовольствием бы съел холодным, разогревают в микроволновке. Кельнер не знал, что это за вино – «Корво» (кстати, в полубутылках – единственное). Его он таки принес, у стола раскупорил, плеснул сперва в свой бокал, а потом решил покончить с церемониями, налил мне полный бокал и удалился, видимо считая, что полубутылку посетитель мог бы и не распробовать. Венцом обеда были песто[79] – переваренные спагетти со сливочным соусом.
Потом к удовольствиям желудочным добавились и зрительные. За соседним столом сидела достопримечательная парочка, звучно, сочно и телесно демонстрировавшая, какая же вкусная и жевательнополезная им досталась пища. Мужчина невероятно походил на Джона Клиза,[80] изображавшего типичного немца, и мне пришлось приложить некоторое усилие, убеждая себя в том, что Клизу в мюнстерайфельской пиццерии делать нечего, да и неполитично в наше время сознательно насмехаться над национальными стереотипами. Женщина представляла собой образцово прусский типаж: с коротко стриженной седой шевелюрой и неопределенного возраста. С равной вероятностью можно принять и за любящую мамочку, и за любящую супругу.
Столиком дальше сидел гнусного вида юнец с мобильником – воплощенный начинающий менеджер, непереносимо болтливый и напыщенный. В промежутках между приступами словоблудия он курил, а его супруга и пара итальянских бизнес-приятелей (тоже подходящая ипостась для Дж. Клиза) нажимали на закуски.
По дороге домой прочитал меню гостиничного ресторана, привлекшего меня подсвеченной вывеской «Интернациональная кухня». Прочитанное превзошло все ожидания: там подавали шедевры вроде котлеты «Монсеньор» (запеченной с сыром), медальона «Шанхай» и – о чудо! – шницеля «Венское искусство».
Но напоследок впечатление совсем другого толка: по поводу выставки «Помпея из-под пепла» ресторан при музее приготовил меню по Апицию,[81] хотя и слегка короче, чем я ожидал. Готовили всего три блюда: «Cucurbitas cum gallina», «Patina solearum» и «Dulcia domestica»,[82] то есть «зучетти»[83] с курицей, запеканку из камбалы и на сладкое жаренные в меде финики, начиненные кедровыми орешками. В качестве напитка предлагали «Мульсум», римское вино со специями, приготовленное из рислинга с имбирем, живицей и медом. Из соображений удобства последующих моих перемещений пробовать я его не стал.
*
Поезд «Интерсити», везший меня вдоль залитых солнцем прирейнских виноградников за Кобленцем, назывался не совсем подходяще – «Туманный горн». Кухня в вагоне-ресторане (с «митроповским»[84] девизом «Превосходно во всех отношениях») действительно оказалась превосходной. Такую капусту, нафаршированную картофельным пюре, не во всяком ресторане высшего разряда увидишь. В сегодняшнем меню вагона-ресторана это значилось под девизом «Саксония-Анхальт просит к столу». В качестве аперитива предлагали шампанское «Красная Шапочка» (я, впрочем, решил отложить на неопределенное будущее знакомство с этой знаменитой гэдээровской бурдой), а в качестве съестного – «Старопограничный свадебный супчик» (куриный бульон с фрикадельками и взбитыми с молоком яйцами), «Анхальтер» (суп из кольраби с кассельским копченым мясом), «Хальберштадтские колбаски», «Колбаски с пряностями по-гарцски», «Мясо по-гентски в горшочке» (тушенка с жиром) и зальцведерский песочный торт. В качестве закусок предлагали ассорти из «Гарца» и «Бордершпека» – сыров отличнейших, должной зрелости. «Гарц» – в меру крепкий, «Бордершпек» – нежный.
Запивать можно было «Мюллер-Тургау» 93-го года или того же урожая «Дорннфельдерским». Я, как всегда, взял на пробу красного – и в ожиданиях не обманулся. Немецкие красные вина можно демонстрировать на лекции по виноделию (я тут же ее вообразил): «А сегодня, дорогие слушатели, мы узнаем о свойстве, называемом «структурой» вина. Попробуйте вино в левом бокале. На вкус оно как разбавленный алкоголем фруктовый сок не первой свежести – от первой попавшей на язык капли до последней. Теперь попробуем вино в правом. Сперва – ничего, будто вода. Но потом появляются отчетливые – и весьма приятные – ощущения. Отсутствующее у первого и присутствующее во втором вине качество и есть «структура». Первое вино – хорошее марочное немецкое, второе – посредственное столовое итальянское».
*
Если запах паховых желез и в самом деле показывает состояние иммунной системы, то зачем, спрашивается, все эти доктора обнюхивают и ощупывают живот и плечи? Не проще ли сразу к делу?
*
Псы поедают людей, матери – детей… любопытно, чем же мы заслужили столь примечательные времена?[85]
*
В Кёльне поймали даму с рекордным для женщин содержанием алкоголя в крови – 4,37 промилле. Дама упорно пыталась на своем крошечном авто въехать в нарисованные на заборе ворота.
*
За три дня от пренебрежения к прозелитизму.
Когда моя мама, рассуждая о жизни и супермаркетах, привычно спросила, какой шоколад ей покупать, я столь же привычно, не задумываясь, отвечаю: да какой угодно, все одно и то же, только в разных упаковках. Жидкий же шоколад, какой сейчас все реже предлагают в кафе и от которого я неизменно отказываюсь, – это темная бурда из размешанного в воде какао-порошка с неизменно прокисшими сливками, усугубляющими и без того отвратное месиво.
А вот перевод мортоновской книжки про шоколад снабдил меня кое-какими новыми познаниями (к примеру, про разницу между «креоло» и «форастеро»[86]) и пробудил интерес, – так что я во время очередного визита в кондитерскую купил плитку нового мерингеровского «самодельного» шоколада. Мой интерес он вполне оправдал (хотя «самодельным», конечно, можно считать разве что отлитие самой плитки, – глазурь ведь покупалась готовой). Но настоящее прозрение, как на бедного Савла в пустыне, снизошло на меня во время позавчерашнего визита в Мюнхен, когда я отклонился от своего обычного маршрута рынок – порномагазин (в чужом городе я, как правило, двигаюсь по одним и тем же затверженным путям) и на улице Святого Духа забрел в кондитерию, где подавали шоколад по 3,5 марки за чашку. Я припомнил прочитанное об обычном растворимом шоколаде, составленном на 40 % из сахара, на 28 – из молочного порошка, на столько же из какао и вдобавок с лецитином и обычными «идентичными натуральным» добавками. Но из любопытства все же попробовал. Этот шоколад делали из свежерастертых плиток, и вкусен он был необычайно: изысканный, сытный, нежный. Я его определил бы словом «утолительный». Зря я опасался, что придется заедать «сладкое» «несладким», перебивая гадкий привкус во рту. Наоборот, послевкусие было восхитительное («одевание языка», как говорят гастроспециалисты). Под воздействием необыкновенного этого ощущения я купил шоколад трех сортов с высоким содержанием какао («Флёр де Као» от «Барри» в «Мейлане», 70 % какао, и «Карибы» с «Гуанаха», оба от «Вальроны» в «Тайн л’ Эрмитаж», 66 и 70 %), – а после принялся направо и налево угощать им знакомых. Тем нравилось. Почти всем, кроме (чего и следовало ожидать) одной книготорговки, раскрошившей крошечную плиточку на микроскопические четвертинки и, вежливо угрызая их, сознавшейся, что предпочитает белый шоколад.
*
Пищежизнь моя в Мюнхене прошла под вывескою «Штраубингер-хоф», куда я забрел, удрученный крушением планов и ожиданий. В «Посейдоне» я надеялся на «морских точильщиков», но их не оказалось, а порции суши за 39 марок были совсем уж микроскопические. Потому я направился в «Мотай» на Ханс-Захсштрассе, но те открывались только по вечерам, и в полпервого я оказался перед закрытой дверью. Так вот я и попал в «Штраубингер-хоф», о котором, впрочем, со времен прошлого визита в Мюнхен у меня остались неплохие воспоминания. Если бы время позволяло, я б все меню там перепробовал, так много нашлось интересного – от холодца из свинячьих лодыжек до вареных бычьих щековин. Я уже почти решился заказать жареную голову молочного поросенка, но все колебался: а не взять ли взамен печеный телячий язык, деревенскую колбасу или буженину? В конце концов заказал я телячью молочную колбасу с сыром бри, жаренную в масле, а к ней капустный салат. От поросенка я отказался, представив, как маленькая головка лежит на моей тарелке – смертная оскаленная ухмылка, обожженные ушки – и смотрит на меня крохотными пустыми глазничками… Отталкивающее и одновременно возбуждающее зрелище. Конечно же, подали его бы не в таком виде, а скорее разделанным, приготовленным и обесформленным, как подают телячьи головы. Но тем не менее заказывать я его все-таки не стал.
К молочной колбасе взял суп с блинами, на поверку (и к моему немалому удивлению) оказавшийся фритюр-супом. И с десертом вышел курьез: «пофезе»[87] называлось здесь «бавезе».[88] Могли бы уже сразу назвать «алла баварезе».[89]
После еды побродил (пошлялся) по рынку – в Мюнхене он невелик, но с необыкновенно богатым выбором. В одном из ларьков я там нашел свежие джекфруты (нарезанные дольками), несполи[90] и цельные дурианы.[91] Вот дуриан-то я бы купил обязательно – если бы не перспектива просидеть три часа в поезде, обоняя вкуснейший, но, увы, чрезвычайно зловонный плод.
*
По поводу меню: пригласил сегодня Вольфганга на ужин, и мы славно угостились улитками, фаршированным перцем и сыром с телятиной. Ну и ничего особенного. А потом вообразили, как, по обыкновению, все нами съеденное описывалось в ресторанном меню:
Улитки «Назад в будущее» Виноградные улитки с молодым луком и свежим чесноком, запеченные сырыми в подваренном картофеле.
«Двоякостручки»
Начиненный пармской ветчиной, свежим базиликом и греческим овечьим сыром светлый турецкий перец в мягком соусе «Самбал Олек»[92] из чистейшего красного перца.
Приготовленная на беловинном пару с гималайским шафраном форарльбергская телятина в бри с черным тайским рисом и лимонным маслом.
Настоящий овечий камамбер из Дорнбирна.
Ну, как теперь выглядит ужин? Правда, в написанном недостает грамматических ошибок, в настоящем меню обязательных.
*
В «Замке Дойринг» на поданном мне меню увидел слова «Эль суэно». Поразмыслив немного, я пришел к выводу, что это отнюдь не примитивная шарада в стиле Пауля Реннера (чье остроумие на уровне подмены «винегрета» «Венской Гретой»), но куда изощреннее и глубже. Ассоциации с Гойей, мысли о гильотинах и санкюлотах родились не потому, что я попал в «Замок» и увидел обстановку, названию этому вполне соответствующую, а при виде декаденствующей публики – наверняка из разряда пишущих ресторанные отчеты для воскресных газетенок. Один такой тип за пару столиков от нас трижды перезаказывал одно и то же блюдо: то ему вообще не хотелось рыбы, то не нравился чеснок – хотя черемшу он в конце концов позволил.
За окном пели птицы. Рядом со мной за стеклом на ветвях сидели малиновки, и я чувствовал себя, будто затаившийся в саду кавалер, поджидавший свою Манон. А потом, когда каждое новое блюдо оказывалось превосходнее прежнего и в каждой моей клеточке заиграло шабли, я вообразил в этой роскоши будущего себя: старого, толстого, опустившегося и счастливого. И вспомнил слова Люция Биба:[93] «Я предпочту быть последним золотым листком на вянущем древе угасающей культуры, чем юным семечком в первородном болоте новой».
Пример новостей «Ассошиэйтед Пресс», опровергающих сами себя: «Все больше ресторанов в Южном Китае предлагают гурманам охраняемых государством ядовитых змей, в том числе боа-констрикторов, королевских питонов и гадюк». Хочется думать, что в конце концов мы таки сможем управиться с нашим средним образованием, дающим возможность становиться журналистами людям, так и не узнавшим на школьной скамье о неядовитости питонов.
Впрочем, журналистские таланты, конечно же, китайской всеядности не опровергают. Скорее, слегка прибавляют к ней. А остановиться в этом деле сложно, так что суп из человеческой плаценты и эмбрионов – наверняка только провозвестник новых гастрооткрытий в Китае.[94]
20
Снова в Вене. Обед с Робертом в «До и K°», но не в самом «Хаасхаусе»,[95] а в ресторане. Галвейские устрицы ожидания оправдали, равиоли с лососиной – не очень. Персонал напоминал горничных из порнофильма: блондинки в закрытых белых блузках и во всем черном ниже пояса: в тесных коротких юбчонках, чулках и туфельках на высоких каблуках. Для сцены из «Отшлепать горничную»[96] не хватало только кружевных наколок и фартучков.
В «До и K°» некоторые блюда можно заказывать и на вынос, например рыбное с бравым названием «Шкипер». Роберт рассказал мне про некий званый ужин, где хозяйка усиленно пыталась внушить гостям, что все готовила сама. А на вопрос, из какой рыбы готовится «Шкипер», простодушно ответила: «Из шкипера».
Ужинал я один в саду «Корната». Зашел я туда ради «морских сверлильщиков», в меню по-прежнему обозначенных, но уже не подаваемых. Кельнер пояснил, что вообще-то их и раньше по здешним законам продавать не полагалось, а теперь и в Хорватии новый закон об их защите. И, я вместо того чтобы отправиться в «Ханси» за чем-нибудь основательно простонародным, остался, как идиот, сидеть в «Корнате» и заказал «брандзино». За 327 шиллингов мне принесли обед, которым не насытилась бы и замученная амфетаминами супермодель: рыба (довольно вкусная, впрочем), три разрезанные вдоль картофелины, скверный салат и четвертушка вина, чье название («Гразевина») я запомнил, чтобы ненароком еще раз его не взять. Весь обед меня мучили опасения, что стоит проносящимся по Марк-Аврелий-штрассе машинам уклониться на пятнадцать сантиметров правее – и прутья изгороди нанижут меня как шашлык на вертела. Из приготовленной «брандзино» кости удалили, и я, глядя на их отпечатки, воочию представлял, как в меня медленно и страшно впихивается хребтина, выдернутая из несчастной рыбы.
Разбуженный «брандзино» голод пришлось потом утолять половинкой скверной северноморской селедки.
Из редакторской статьи в городской газетенке «Мотылек», 16 номер за 95 год: «Спасибо, возлюбленный мастер шницелей! Ты сумел намного повысить содержание холестерина в крови Евгения Халдея! Твоими шедеврами он питал себя во время пребывания в Вене, представляя фоторепортаж “Русские в городе: освобожденная Австрия”! И в самом деле, как утверждает сопровождавший гостя редактор «Мотылька» Эрих Клейн, русский фотограф шесть дней напролет заказывал только этот деликатес. В лучшей венской кулинарии семидесятидевятилетний гость заказал еще и дюжину шницелей, которые, упаковав в фольгу, собрался взять с собой в Россию. Вот так можно понять название «Шницельлянд» буквально».
*
Наконец посмотрел «Есть, пить, мужчина, женщина» Энга Ли.[97] Фильм – сплошное наслаждение. Само собою, китайская кухня пробудила неистовую похоть, особенно свирепую ввиду бурчащего желудка и послеполуденного времени. Увы, сходного качеством с поедаемым на экране в Вене не найти, и потому я, терзаемый страстью Исава, решил взять если не качеством, так количеством. Некоторое время я колебался, выбирая между «Лоу Чоу» (все же китайское) и «Ханси» (ничего китайского, но Исав разгуляется вволю). В результате решил пойти в «Мраз». А там взял для начала карпаччо с гусячьей печенкой и цесарочку со сморчками. В разделе меню «Шнапсы» обнаружилось восемьдесят шесть наименований, и я задумался, не попробовать ли мне, к примеру, «Просто крестьянскую булыжно-ягодную крепкую» (170 шиллингов за стопку, но не самое дорогое в меню; траппа «Погибель человеков» от Романо Леви стоила аж 300 за стопку). Но взял я все-таки стопочку обычной шиповниковой.
Карпаччо на поверку оказалось темно-бурыми ломтями жирной гусячьей печенки, названия карпаччо вовсе и не заслуживающими (карпаччо обязано своим именем красноте мяса и появилось на свет, когда некий находчивый трактирохозяин сообразил, как иначе назвать блюдо, предлагавшееся под названием «сырое мясо»[98]). Мое же карпаччо не то что красным,[99] – и мясом-то не было.
*
Увидел в меню «Тюлльнера», трактира неподалеку от Брегенца, целых пять блюд из карпа и соблазнился. Когда я пятнадцать лет тому впервые наткнулся на «Тюлльнер», там пол еще посыпали опилками. Трактир этот поблизости от экспедиционной конторы обслуживает тамошних рабочих, и потому, наверное, порции здесь исполинские. Сегодня за 88 шиллингов я взял полную до краев тарелку супа из гусячьей печенки, сербского карпа с картошкой и ломоть орехового пирога на десерт. Разница между трактиром и высококлассным рестораном, по-моему, не столько в качестве (карп стоит в ресторане втрое дороже, но он там далеко не в три раза лучше), сколько в обстановке и отношении. К примеру, в ресторане не подают посуду и столовые приборы, купленные в лавке уцененных товаров. Дружелюбная чешка официантка принесла заказанный суп, едва я успел его заказать, а после исчезла, и карпа пришлось ждать очень долго. Десерт же она принесла прежде, чем я успел съесть полрыбы. Само собою, цветов тут и в помине не было, а на голую решетку с крюками, заготовленную, наверное, для горшков с геранью, я повесил свою куртку.
*
Бульварные газетенки взахлеб заливались про китайского ресторатора, который пустил на мясо собственного повара. Голову несчастного выловили в Дунае, еще там и сям – татуированную кисть, лодыжку и часть правой руки. Я, впрочем, на месте журналистов так бы ценности не разбазаривал. У меня б повара сперва сунули в морозильник, а потом подавали бы кусочками гостям в «Восьми сокровищах». Или приготовили бы разом все внутренности и мясистые части для тайного собрания всяеядцев в ресторане «Познай себя изнутри».
*
Купил себе в сувенирном магазинчике значок в форме спиралевидной макаронины. Там были рожки, кусочки сыра и всякие овощи, но макаронина показалась мне настолько похожей на настоящую, что ее когда-нибудь кто-нибудь непременно попытается с моего лацкана смахнуть. Я так и представляю, как кельнер, бледнея, шепчет повару: «Человек с макарониной снова тут!»
21
Лет двадцать тому назад я был шокирован, узнав из документального фильма о том, что большая часть вылавливаемой в то время (причем без всяких ограничений) некоторыми латиноамериканскими странами (например, Чили) из Гольфстрима рыбы – вполне съедобной, отличной рыбы – перерабатывается в рыбную муку. А недавно прочитал об упадке мировых рыбных промыслов и изрядно разозлился. Ради чего, спрашивается, истребляли рыбу? Неужели неясно было, к чему все идет?
А на днях – ба! – снова читаю: из 82 миллионов тонн вылавливаемой в мире за год рыбы больше трети – 28 миллионов тонн – перерабатывается в рыбную муку! А еще 24 миллиона тонн идут, попросту говоря, в отходы. Да уж, ООН стоит озаботиться не только истреблением деликатесных морепродуктов, – тут начинаешь сомневаться в старом лозунге «Море – источник пищи XXI века». С такими темпами хищничества на долю потомков и криля не достанется.[100]
Типичный пример человеческой недальновидности и глупой хищности – истребление кистеперых рыб. Аборигенам Коморских островов подарили мотоботы специально для того, чтобы они ловили рыбу подальше от берега. Аборигены быстро мотоботы испортили и, не умея их ремонтировать, снова принялись ловить у берегов, истребляя последних кистеперых. Кроме того, у коморских берегов обнаружили голомянковых рыб, и в расставляемых на них сетях, видимо, погибнут и последние кистеперые. Кистеперые несъедобны, из-за строжайшего запрета властей никто пойманных рыб не купит, и трупы их попросту выбрасывают гнить.
Пару лет назад японцы добивались, чтобы им разрешили отлов кистеперых. Они хотели с подлодки ловить живых латимерий и содержать их в аквариуме, – чтобы из этих проживших в неизменности много миллионов лет живых ископаемых с необычайно замедленным обменом веществ добыть продлевающие жизнь вещества. Тогда мне это казалось нелепым и примитивным образчиком ассоциативно-мифологического мышления, типично японского к тому же (стоит вспомнить их отношение к китовому промыслу), но сейчас мне кажется, такая забота о будущности и сохранности рыб была бы куда разумнее нынешнего способа их охраны.
Тут к месту вспомнить о судьбе дронтов, последнюю точку в вымирании которых поставил пьяный матрос, вооруженный пустой бутылкой из-под пива.
*
Как тяжело искать наугад, без должного руководства и наставления! После прочтения пары статей о Мальте мне осталось только тяжело вздохнуть. Меня Мальта впечатлила красотой ландшафтов, а отнюдь не кулинарными достопримечательностями. Запомнилось только, что рыбу-меч зовут здесь красивым словом «пишшиспад», но на вкус она – такая же пресная, как все остальное. И белое вино как-то пришлось вылить, – мы никак не могли решить, испорчено оно или это национальный колорит? А теперь прочитал про лучшие рестораны курорта Марсаскалы (а мы-то были в Марсакслокке…), где подают рыбное карпаччо с диким фенхелем, осьминогов, вымоченных в абсенте, и «паста ди полипо» – спагетти с крошечными каракатицами. Рыбный ассортимент невероятно широк, а лучше всего, конечно же, рыба с невероятным названием «спнот». Если сподоблюсь выбраться на Мальту еще раз, обязательно ее закажу, – это дивное согласное слово так подходит набитому рту и отрыжливой сытости!
*
Поставляемые нашими массмедиа сведения о некоторых продуктах (и более всего о чае) могут совершенно сбить с толку.
В книгах (и скомпилированных из них газетных статьях) расписывается, как общеполезен чай, особенно зеленый, – и те же газеты постоянно рапортуют о том, что эксперты находят лучшие сорта чая напичканными отравой. И они же, ничтоже сумняшеся, пишут о неквалифицированности и лживости экспертов, проверяющих чай.
В начале месяца я, рутинно просматривая газеты, заметил во франкфуртской «Эко-тест» статью о химикатах в чае. «Эко-тест» я купил, статью прочел и узнал, что зеленый «Дарджилинг» содержит вшестеро против допустимого в Германии количество противогрибкового средства пентахлорфенола. А в конце месяца прочел в «Шпигеле» о том, что это, вполне возможно, происки конкурентов против поставщиков «Дарджилинга».
Чаю я пью – и зеленого, и черного – по три-четыре чашки в день, и до сих пор печень моя никакими тревожными симптомами себя не проявляла. Но, напуганный газетами, я было подумал о переходе на кофе – и тут же прочел про ядовитую паршу на кофейных бобах. А что уж можно отыскать в напитках из гуараны (хотя их я, из-за большей частью отвратительного вкуса, пью очень немного), даже и представлять себе не хочется.
В общем, отдохнув от чтения и попивая превосходнейший «Макайбари», я придумал себе мантру-заговор от ядов и газетчиков: «О флавоноиды, делайте мне с каждым днем все больше гитик…»
*
Как все-таки меняются к лучшему времена: раньше таможенники свирепствовали, и с перевозкой мясного через границу проблем было не обобраться. Они придирались даже к полусъеденному печеночному паштету в открытой банке, не говоря уже про превосходный немецкий «вайсвюрст» (в австрийских сортах гораздо меньше свинины), который так удобно было бы покупать в Линдау.[101] А со вступлением в ЕЭС – сразу никаких проблем, покупай что хочешь и вези куда угодно. Опасность эпидемий и эпизоотии, которой раньше так солидно обосновывали необходимость пограничного контроля, вдруг как-то сразу исчезла.
А в Европе, между прочим, уже давно свирепствует «печатная хворь».[102]
*
В России ныне в голос заявил о себе каннибализм. Известия о нем то и дело попадаются в газетах. Последняя новость – о серийном убийце Джумагалиеве. Меня изрядно удивило, что он «испытывал чувство внутреннего очищения и просветления», выпивая кровь своих жертв, однажды съел сырым кусок мяса из бедра убитой им женщины, а грудь, мышцы икр и плеч завялил на чердаке. Но особенно поразительным было то, что бомжи в Хабаровске и Чите продавали запакованные в полиэтилен куски человеческого мяса. Когда Джумагалиев, которого считают поставщиком этого товара, угощал гостей пельменями с человечиной, это еще его, так сказать, частное дело. Но торговля ею – уже явление общественное.
В Вене на улице я видел плакат с глядящим из-за решетки теленком и подписью: «Этот шницель когда-то дышал». В России на его месте вполне может оказаться какая-нибудь Ниночка.
*
Велосипедная прогулка Шан – Бад-Рагац – Ландкварт – Маланс – Маенфельд – Шан. Чудесные среднеевропейские пейзажи, хорошие дорожки, первоклассные рестораны («Замок» в Мельсе, «Мельница» во Флеше), – и в который раз подкрепленное убеждение в том, что вино вкуснее всего прямо от винодела.
*
За два последних года социологи провели в 20 странах опросы на предмет знания населением прописных научных истин, большей частью тех, с проявлениями которых приходится сталкиваться каждодневно. Результат оказался весьма любопытным. Только 18 % русских согласились с утверждением «в астрологии есть доля истины» и 69 % канадцев (хотя в целом Канада оказалась на первом месте, Россия – на предпоследнем, а нижняя строчка досталась полякам). В Японии, стране самого большого на душу населения потребления антибиотиков, 40 % опрошенных не знали, справедливо ли утверждение «антибиотики убивают бактерии, а не вирусы» (в Англии, знаменитой скверностью медобслуживания, правильно ответили 72 %). А с тезисом «все произведенные человечеством химикаты вызывают рак, если потреблять их достаточно много» согласились в США 47 %, в Новой Зеландии 53 и в Великобритании 57 % процентов опрошенных. Опрашивавшие, по всей видимости, полагают, что тезис этот неверен…
*
Наличие столетних курильщиков и стодвадцатилетних алкоголиков, вне всякого сомнения, чрезвычайно важно для правильной оценки влияния табака и алкоголя на организм.
Но когда я сейчас в очередной раз слышу про обнаружение у 40 % признанных по стандартам ЕЭС «здоровыми» моллюсков возбудителя гепатита А, а у 56 – вызывающего воспаление слизистой желудка ротавируса, то в очередной раз рассказываю всякому желающему слушать, что последние тридцать лет кушаю всевозможных моллюсков во всевозможных ресторанах, ресторанчиках и забегаловках и за все время только дважды подхватил сальмонеллез. Оба раза в весьма высококлассных немецких заведениях, где устриц держали не во льду, а в воде. «Морские бритвы» в Лиссабоне, вываленные прельщения посетителей ради прямо под солнце на все утро; «морские сердечки»[103] и «морские улитки» в Барлетте, где с утра пораньше на шаткой стойке в порту раковины кололи куском черепицы и подавали на тарелках, прополосканных в грязной воде; дешевейшее, воняющее аптекой «вонголе» в тайской закусочной или обычные «североморские» мидии, вечно продающиеся с приоткрытыми раковинами, – все это я покупал, ел и нисколько не пострадал. Думается мне, дело не столько в среде обитания моллюсков, сколько в крепости иммунной системы едока.
