Текст книги "Багряный плен"

Автор книги: Ксения Мирошник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ксения Мирошник
Багряный плен

Пролог

– Умоляю… мама, выпусти меня, – я вцепилась в прутья стальной клетки, установленной на обозе. – Мама, молю…

– Ты знаешь, что это невозможно, Мирела, – мамин голос прозвучал отстраненно, будто чужой.

– Мама, – прошептала я, глотая слезы, – умоляю! Я обещаю, что уйду, как можно дальше. Я найду способ избавиться от него. Прошу, мамочка!

– Ты в своем уме? Он перешел к тебе по наследству, уже испоганил твою кровь и стремится очернить сердце!

Уже не молодая, но еще очень красивая женщина с черными, как ночь глазами, приблизилась к моей клетке. От Ратри веяло властью, внутренней силой и непреклонностью, но жестокой она не была. Красная широкая юбка с позвякивающим от ходьбы поясом из скрепленных между собой монет, всколыхнулась от резкого движения. Пожилая цыганка тоже взялась за прутья, цветной платок, завязанный на затылке, чуть съехал. Никогда еще не видела маму такой. Ее одежда всегда выглядела безупречно.

– Ты не знаешь, о чем просишь! – негромко, но яростно, сказала она. – Ты проклята и весь наш род вместе с тобой!

– Еще нет! – цепи на руках звякнули, вызывая новый приступ тошноты, рожденный страхом. – У меня есть время. Год! Целый год, чтобы найти того, кто снимет эту ношу с моих плеч.

– Не говори ерунды, Мирела! – всего на одно мгновение, мимолетное, но все же такое обнадеживающее, я уловила сомнение в голосе матери. – Никому еще не удавалось избавиться от багряного плена!

– А кто пытался? Всех, кого когда-либо постигала та же участь, табор забивает насмерть, включая прабабушку, от которой он достался мне! – злость в моих словах не ускользнула от внимания матери, она отстранилась, а я ощутила, как теряю надежду. – Но я могу попытаться!

– Это невозможно! Не тешь себя пустыми надеждами, – лицо матери стало суровым. Так она справлялась с болью, страхом и независящими от нее обстоятельствами. – Подумай о братьях и сестре.

– Я обещаю, что если не справлюсь, вернусь через год, еще до того, как проклятый дар вступит в полную силу, – снова взмолилась я.

– Сейчас ты готова пообещать что угодно, Мира, но можешь ли ты заречься, что страх перед смертью не остановит тебя? – холод во взгляде и тоне матери, заставил отпрянуть.

Ратри развернулась и собралась вернуться к своему шатру, где мой отец, цыганский барон, прятался от меня с тех пор, как дар пробудился. Прошлой ночью, совершенно случайно, не осознавая, не ведая, что творю, слегка поранив руку, я подняла из земли мертвого ребенка. Самое ужасное, что произошло это омерзительное действо на глазах у всего табора и скрыть постылый дар уже было невозможно. Я вряд ли когда-нибудь смогу забыть глаза отца, наполненные ужасом и болью.

– Свяжи меня клятвой! – выпалила я, цепляясь за любую возможность выжить.

– Одумайся, глупая! – грозное лицо матери снова развернулось ко мне. – Где же это видано, чтобы мать свое дитя клятвой связывала?!

– Где же это видано, чтобы сородичи свою сестру забивали палками? – гнев осушил слезы. – Я не выбирала этот дар, я его не звала! Он сам меня нашел. В чем моя вина, мама?

– Ты проклята! – как Ратри сдержалась и не сплюнула на землю, я не знаю. – В твоих жилах теперь течет мерзкая кровь, которая способна беспокоить мертвых.

– Это и твоя кровь, – с вызовом ответила я. – И твоя, и моего отца– барона!

– Молчи! – я знала, что мои слова разозлят мать, но злость сильное чувство, которое может повлиять на действия человека.

– Позволь мне очиститься от этого дара! Позволь найти решение!

– Забудь, Мирела, и смирись со своей судьбой.

Больше Ратри ничего не сказала, даже прощального взгляда не бросила, быстрым шагом ушла к шатру. Внутри образовалась огромная дыра, размером с необъятное небо над головой. Все еще цепляясь за прутья клетки, я спустилась на деревянный пол и прислонилась лицом к стали. До этого дня я жила в прекрасном мире, раскрашенном в яркие цвета и наполненном смехом, танцами и песнями. Сейчас этот мир отвернулся от меня. Цыгане очень сплоченный народ, семейственный, преданный своим сородичам, но они могут быть очень жестокими, защищая себя и свои суеверия.

Багряный плен – редкий дар, очень опасный, богомерзкий. Испокон веков цыгане забивали насмерть того, в ком он пробудился. Страшная смерть, которая сопровождается еще и болью в сердце, ведь забивает несчастного весь табор, который прежде считался семьей. Меня им наградила плохая наследственность. Где-то там, в крови, одна какая-то несчастная капелька, принадлежащая бабушке Ратри, изменила мою жизнь раз и навсегда.

Самым странным во всем этом для меня стало то, что я будущая шувани, как и моя мать. В таборе шувани почитают, к ним прислушиваются, их оберегают. Как мог такой омерзительный дар коснуться меня своими лапами? Моя магия слишком чиста для этого. Как духи могли допустить подобное?

Ночь пришла темная, почти безлунная. Хозяйка неба скрывалась за густыми облаками. Этой ночью в таборе не зажгутся костры, не будет слышно голосов и тем более песен и веселья. Завтра Шанти (день летнего солнцестояния, прим. авт.), а это значит, что с первыми лучами солнца отец с матерью разведут огромный костер, на котором приготовят сытный завтрак на всех. Ману́ – мой старший брат обойдет весь табор и разведет семейные огни. Так было всегда. Так должно быть. Но сейчас я сжимала в пальцах цепи и плакала, с ужасом думая о том, что завтрашний день принесет именно мне. Семья отреклась от меня, сородичи вмиг презрели.

Я свернулась калачиком на деревянном полу и накрыла голову руками, будто пытаясь уменьшиться, спрятаться от этого мира. Слезы душили, но я не буду рыдать в голос, эта ночь должна быть тихой. Несмотря на то, что со мной произошло, я все еще шувани и как никто другой должна чтить традиции. Браслеты зазвенели на руках, и я сбросила их, одержимая тишиной.

-О, духи, – сквозь тихие всхлипы взмолилась я, – услышьте меня, станьте опорой, защитите.

– Мира, – послышался осторожный шепот, и я приподняла голову.

У клетки, просунув свое маленькое личико между прутьями, стояла моя младшая сестренка Динара. Она плакала и ее тоненькие косички подергивались, когда она утирала нос. У ее ног, цепляясь за цветастую юбку, стоял Кало, наш самый младший. Ненадолго из-за облаков высунулась луна, и я разглядела на чумазых щеках две дорожки, проложенные слезами. Я села на колени и потрепала густую кучерявую шевелюру мальчика, он шмыгнул носом.

– Зачем вы здесь? – спросила я, поглаживая обоих по влажным щекам. – Если отец или мама узнают, вам достанется. Да, и Ману будет сердиться.

– Он тоже здесь, – прошептала сестренка и кивнула головой себе за спину.

Брат вышел ко мне, но сказать ничего не сказал, просто наблюдал, сложив руки на груди. Сердце сдавило. Я не думала, что он придет проститься. У Ману строгий характер, если не сказать тяжелый, но сердце доброе. Он ревностно чтит традиции и заботится о благополучии табора, как никто другой.

– Ману, – я протянула руку сквозь решетку, желая коснуться и его, но брат лишь с силой втянул носом воздух, не пытаясь приблизиться.

Я не смогла скрыть разочарования, но то, что он пришел, уже многое значило для меня. Я всмотрелась в любимые лица, надеясь, что младшим не позволят завтра смотреть на происходящее.

– Динара, – прошептала я, подавляя очередной всхлип, – хорошо смотри за братом. Будь умницей, не дерзи матери.

Прощаться было невыносимо, маленькие личики смотрели на меня большущими глазами с мольбой. Ману даже не дрогнул. Но я хорошо знала своего брата, глубоко внутри он прятал боль и сожаление. Мы никогда не были близки, но любили друг друга безмерно. Ману не умел говорить о чувствах, не любил объятий или касаний, он показывал любовь поступками, чаще всего молчаливыми. Легкий кивок головы и дети поняли, что им пора.

Я старалась казаться сильной, казаться стойкой. Им больно и страшно, незачем еще и мои страдания видеть. Я поцеловала сестренку, обнимая ее лицо ладонями и утирая ее слезы, а потом приласкала Кало. Ману положил свои руки им на плечи и развернул ребятишек в другую сторону. Провожая их взглядом, я схватилась за широкий фартук, поднесла его к губам и спрятала в нем свой вопль.

Ману подошел ближе и внимательно всмотрелся в мое лицо. Его глаза, такие же черные как у Ратри, пробирали до костей. Мороз пробежал по коже, сердце забилось чаще от этого страшного взгляда.

– Держи, – сказал он строго, и я увидела его ладонь, протянутую сквозь прутья.

Я застыла в нерешительности, не до конца понимая, чего же он хочет. Брат резко кивнул, призывая меня к действию, и я инстинктивно схватилась за его руку.

– Ты вернешься ровно через год, в день летнего солнцестояния и либо докажешь всем, что наши взгляды устарели, либо примешь смерть, – сказал он и это была чуть ли не самая длинная речь, которую мне когда-либо приходилось слышать из его уст.

Смысл его слов медленно добрался до сознания, и я попыталась выдрать свою руку из его цепких пальцев.

– Не делай этого, Ману, – взмолилась я, начав снова рыдать.

– Клянись! – сурово рявкнул он.

– Ману!

Братская клятва не похожа на другие. Принимая мою клятву, Ману берет часть ответственности за нее на себя и, если я ее нарушу, он умрет вместе со мной. Предлагая клятву матери, я не рисковала ничьей жизнью, кроме своей. Дать её брату – другое дело.

– Ну же! – дернул он мою ладонь. – Клянись!

Я снова попыталась убрать руку, но Ману не выпустил, продолжая сверлить меня своими мужественными глазами. Он не отступит, теперь точно. Я смирилась.

– Клянусь!

Вокруг нас поднялся ветер, закружилась пыль, зашелестели листья. Мы оба глубоко вдохнули, принимая древнее колдовство и разделяя клятву на двоих. Когда ветер стих, Ману выпустил мою руку, бросил к моим ногам ключи и пошел прочь, ни разу не обернувшись.

Глава первая

Ночь – причудливое время. То, что днем кажется прекрасным и добрым, ночью вызывает дрожь по телу. При свете дня в огромном лесу не замечаешь мертвые деревья, чьи голые скрюченные ветки, словно костлявые руки, тянутся к тебе со всех сторон, стоит спуститься мгле. Каждый звук, будь то взмах крыльев или уханье совы, копошение грызунов в палой листве или собственные шаги, заставляют сердце замирать от страха. Я никогда прежде не боялась леса, но пробираться сквозь него совсем одной, ночью и постоянно ожидая погони, совсем другое дело. Когда за твоими плечами семья, состоящая из десятков душ, ты чувствуешь себя на вершине мира, но, если эти же десятки душ в один миг становятся врагами, будешь ждать смерти из-за любого угла.

Освободиться от цепей не было сложной задачей, страшнее покидать украдкой свою семью. Слезы душили меня, когда я мягко, стараясь не шуметь, спрыгнула с обоза и даже схватилась за него, чтобы удержаться на ногах и справиться с отчаянием. Для меня больше не было пути назад. Я осталась совсем одна, а для человека, привыкшего жить в такой большой семье, это смерти подобно. Мне пришлось подавить в себе порыв подойти к родительскому шатру и взглянуть на них хоть одним глазком.

Я росла в счастливой семье, строгой, но любящей. Мы с отцом, Динарой и Кало умели веселиться, зачастую выступая зачинщиками для сородичей. Смех для нашего табора, как дыхание, а этот ненавистный дар стелил передо мной дорогу лишь из уныния. Я сильнее вцепилась в доски обоза, причиняя боль ногтям, сделала очень медленный вдох, наполняя тело последними крупинками одного с моей семьей воздуха, и бросилась в лес.

Резвость моя быстро угасла, потому что луна лишь изредка величественно выплывала из-за облаков, словно делала одолжение, а потом снова скрывалась, чтобы не облегчать мой путь. Если повезет, то до рассвета никто не обнаружит моей пропажи, но удача – девушка капризная. Ночь была очень теплой, но мороз все равно, то и дело пробегал по коже, когда неясные тени возникали из ниоткуда.

Я не боялась волков, от них знала, как защититься. Моя магия все еще была со мной. Дело было в другом. Как только багряный плен взбудоражил мою кровь своим пробуждением, каждый колдун почувствовал это. Они называют мое проклятье некромантией, и оно для них слаще мёда. Теперь каждый из них будет вести охоту на меня, чтобы поставить свою метку и присвоить багряный плен себе, и меня вместе с ним.

С ветки вспорхнула птица, и я застыла, до боли сжав пальцами свою широкую цветную юбку. Сердце мое забилось, словно бабочка в стеклянной банке. Я заглушила желание вернуться назад и молить о пощаде собственную семью. Даже если бы хотели, родители не смогли бы оставить мне жизнь. Таков закон и прежде с другими такими же проклятыми им пришлось его соблюдать. Они не смогут сделать меня исключением, даже если их сердца разорвутся в клочья.

Я ступила на территорию мертвого леса, а значит, несмотря на ночное время, не сбилась с пути. Сухая, жухлая листва под ногами уже не источала ароматов, голые стволы не покрывались снующими насекомыми, птицы не вили гнезд. Здесь каждое покачивание, трепыхание и малейший шорох вынуждал сердце подпрыгивать, а потом ускоряться. Луна снова лениво проскользнула на небо и этот островок в здоровом цветущем лесу, показался мне еще ужаснее. На фоне огромного светящегося круга загогулины веток смотрелись, как лесные чудища, желающие окружить меня и разодрать своими деревянными пальцами мое тело. На этой мертвой земле магия шувани бессильна, здесь я словно беспомощный мышонок, ищущий щель, чтобы юркнуть в нее и спрятаться от страшного взрослого мира.

– Лучшего места для жилья, ты, конечно, не нашла, – пробормотала я, озираясь по сторонам, в поисках покосившегося домика, который видела лишь раз в своей жизни.

Я понимала, что здесь меня будут искать в первую очередь, поэтому времени было очень мало, возможно только до рассвета. Я не рискнула выходить на главную тропу, а это существенно замедлило мои передвижения.

– Ну, где же ты? – простонала я себе под нос. – В прошлый раз найти тебя не составило труда.

Всего несколько недель назад, когда табор снова вернулся в места, которые считал родными, Ратри приводила нас с Динарой сюда. Мальчикам не разрешили. Очередной шум вынудил меня вжаться в ближайший ствол дерева и затихнуть, прислушиваясь. По земле пополз туман, плавно обволакивающий иссушенные стволы мертвых деревьев и подбирающийся ко мне словно живой. Волосы зашевелились на затылке. Я оторвалась от дерева и попятилась. Безумие какое-то, это просто туман, белая дымка, не более. Просить защиты у духов не было смысла. Где-то вскрикнула птица, и я взвизгнула, а потом зажала рот рукой. Туман пробирался сквозь тьму, покрывая землю своим прохладным покрывалом. Снова карканье и вредная птица едва не коснулась плеча, прежде чем опуститься на ветку перед моим носом.

– Крог? Это ты? – я прищурилась, рассматривая ворона и надеясь, что не ошиблась.

С земли повеяло холодом, я бросила взгляд на ноги и увидела, что ступни уже скрылись в густом тумане. Руки сами собой обхватили плечи, я съежилась.

– Если это и правда ты, отведи меня к ней, – прошептала я птице, никогда еще не ощущая большей необходимости в защите.

Ворон слетел с ветки, и я бросилась за ним, не разбирая дороги. Порю, мне казалось, что туман хватает меня за ноги прохладными пальцами и если бы не бег, то я, наверное, передергивала бы плечами от неприятного ощущения.

Оказывается, я была уже близко. Серенький приземистый домишко вынырнул из мрака ночи, маня меня единственным огоньком в одном из окон.

– Бабушка Джаел! – позвала я, врываясь в дом и закрывая за собой дверь.

За эти несколько недель здесь ничего не изменилось. Все тот же затхлый запах, студеные полы, скудность убранства и многообразие трав, развешанных сушиться под низким потолком.

На, едва державшихся ровно, старых ножках, стоял видавший виды стол. На нем догорала единственная свеча, залившая дерево и маленькое блюдце воском. От моего стремительного порыва пламя дрогнуло, чуть поплясало, а потом снова выровнялось. Внутри было тепло, но все же немного жутко.

– Бабушка Джаел, – уже не так громко окликнула я.

«А вдруг ее нет дома?» – пронеслось в моей голове. Тогда все пропало, у меня не будет ни шанса.

От скрипа половицы я подпрыгнула, влетела спиной в стену и ударилась о полку с банками.

– Чего шастаешь по ночам, Мирела? – спросила высокая худющая старуха, выходя из соседней комнаты.

Я даже не представляла, как объяснить бабушке, с чем пришла. Зайти к ней было само по себе огромным риском, но Джаел жила обособленно от табора, ее взгляды расходились со взглядами ее единственного сына Джуры, моего отца. Ее пронизывающий взгляд прошелся по мне, а потом сухая рука указала на стул, я села, пытаясь перевести дух.

Джаел жила с нами лишь в переездах, хоть и держалась отстраненно, но стоило вернуться в земли Златоросья, как она уходила в этот дом и не принимала участия в жизни сородичей вплоть до нового отправления в путь. Табор снимался с места поздней осенью и не возвращался до середины весны.

Она постоянно спорила с сыном, проявляя своенравие и непокорность, но Джура уважал старость и терпел ее выходки.

– Ты еще не знаешь, что произошло вчера, – неуверенно сказала я, пытаясь набраться мужества и поделиться с бабушкой бедой, – а я не знаю, как сказать.

– О чем? – прищурилась Джаел. – О багрянце?

Я чуть не поперхнулась от удивления, а старуха села напротив меня и вцепилась взглядом намертво, не позволяя отвести глаз.

– Думаешь, я могла бы пропустить? Ты моя плоть и кровь, Мирела! – она стукнула кулаком по столу, а мои глаза снова наполнились слезами. – Эта проклятущая Эйша скинула тебе свое добро с того света.

– Что мне делать, бабушка? – я закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Терпи! – снова стукнула она по столу. – Не время сопли на кулак наматывать. Соберись.

Я подняла голову и начала утирать ладонями слезы. С моей бабушкой шутки плохи. Несмотря на возраст, она не считалась консервативной и часто говорила Джуре, что некоторым страхам из темного прошлого есть объяснения, а пути решения, возникающих в связи с ними проблем, найдутся. Вот почему первым делом я отправилась к ней.

– Как ты сбежала?

Я нахмурилась, не собираясь отвечать, поскольку в желании похвалить внука, Джаел себе точно не откажет. А подставлять Ману было бы подло.

– Твой отец? – смотрела она на меня пытливым взглядом. – Нет, ему бы не хватило сил. Динара? Нет, – кивнула она уверенно, – это Ману. Только он способен на такой поступок.

– Он связал меня клятвой…, – виновато пропищала я.

– Ай, да молодец! Умный парень, – улыбнулась Джаел. – Так, а если серьезно, здесь тебе оставаться нельзя. Как только все узнают, Джура пошлет за тобой ребят, а мать твоя очень хорошо соображает, направит их сюда.

– Бабушка, – встрепенулась я, – когда-то ты говорила, что до тебя доходили слухи, что багрянец можно снять. Это правда?

Глаза старухи вспыхнули недобрым, губы поджались, она натянулась будто струна на цыганской гитаре.

– Слухи – то доходили, но насколько они правдивы я не знаю, – недовольно сказала она.

– Что ты слышала? – я присела на корточки у ее ног. – Ты же понимаешь, что это мой единственный шанс? Расскажи все, что знаешь.

– Драгомир Бруэр хвастал, что среди его добра есть книга, которая рассказывает о некромантии, – Джаел не любила ходить вокруг да около, предпочитая одним рывком срывать прилипшие повязки с кровавой раны.

Это имя заставило меня подняться и пройти к окну. Я обняла себя за плечи дрожащими руками и вдруг подумала о том, что же еще хуже могло со мной приключиться? Туман за окном не рассеивался, но звуки за пределами дома больше не пугали.

– Он мог и врать, – скривилась бабушка так, словно глотнула яду. – Его семьи никогда не касался багрянец. Зачем ему книга?

– Продать подороже, если кому нужна будет, – бесцветным голосом ответила я.

– Э нет, милая, тут ты не права, – бабушка развернула меня к себе лицом и заглянула в глаза. – Драгомир не будет торговаться с носителем проклятья. Убьет, даже глазом моргнуть не успеешь. Сам, своими руками раздавит. У него с некромантами свои счеты.

– Как и с отцом, – добавила я. – И с некоторыми другими цыганскими баронами.

– Это потому что он сам барон, хоть и отказался от кочевой жизни и вышел из совета баронов, рассорившись со всеми, – пояснила бабушка. – Его взгляды не разделяли сородичи, своеволие не приняли, а твой отец стал ему кровным врагом. Драгомир поклялся убить Джуру и любого из его табора, кто появится у него на пути. С тех пор твой отец никогда больше не переплывал моря, чтобы побывать в прекрасном городе Бурва. А Драгомир, в свою очередь, не совался в Златоросье.

Это все я уже знала, так же, как и множество других рассказов о Бруэрах. В нашем таборе говорят, что Драгомир женился не на цыганке, взял ее с годовалым сыном. Что один из их совместных сыновей очень жесток и властен, а Драгомир не всегда может с ним совладать, а чаще лишь прикрывает его проделки. По словам матери, Драгомир страшный человек, которого стоит обходить стороной.

– Бабушка… – начала я, но внезапный порыв ветра чуть не сорвал дверь с петель.

Ветер закружил по комнате, внося в дом пыль и сухую листву. Крупицы земли попали в глаза, и я зажмурилась, пытаясь избежать боли. Мои волосы разметались по плечам, поддаваясь потокам воздуха. Жмурясь, я ощутила, как бабушка схватила меня за плечо и задвинула себе за спину. Я начала усиленно моргать, почувствовав присутствие чужой магии, сильной, жадной, жаждущей. Справиться с соринками в глазах сразу не удалось, но как только я это делала, передо мной возник высокий мужчина в темном балахоне и капюшоне на затылке. Колдун. Я могла ощутить его силу, но свою применить в мертвых землях не было возможности. Джаел специально выбрала это место.

– Ты нарушаешь границы, Аду́ш! – сердито сказала она, выставляя вперед свой крючковатый палец. – Я быстро вышвырну тебя отсюда!

– Не сегодня, Джаел, – бархатным голосом пропел колдун, изучая меня. – Я слишком долго ждал этого дня и заслуженно получу то, что мне причитается.

– С каких это пор тебе здесь что-то причитается? – охладила бабушка его пыл своим презрением.

– Лучше я, чем кто-либо другой, – пожал плечами он.

Колдун был весьма привлекательным мужчиной средних лет. Его волос уже коснулась седина и окрасила добрую половину шевелюры, но глубоких возрастных морщин не набралось. Чистые, еще не тронутые мутным налетом, синие глаза, мягкая, хоть наверняка и обманчивая улыбка.

– Кто сказал, что ты лучше?

– Позволь мне поставить ей метку по-хорошему, – чуть сдвинул брови он.

– Ты в своем уме, оголтелый? – бабушкины пальцы уже наставили мне синяков, а теперь и вовсе будто пытались оторвать руку.

– Я все равно это сделаю, – Адуш начал заметно терять терпение, он сделал шаг вперед, но бабушка зловеще сощурила свои чернющие глаза и выплюнула заклинание, махнув свободной рукой.

Колдун вовремя отпрыгнул, что уберегло его от неслабого удара темной магией, которую бабушка поклялась использовать только для защиты и в разумных пределах, чтобы не быть изгнанной из табора.

– Проваливай, стервятник!

– Ты давно уже не так сильна, Джаел, – снова вернулся к бархатному тону Адуш и отшвырнул мою бабушку к стене.

Я в ужасе вскрикнула и бросилась к ней. Меня одолевала злоба, первым порывом было напасть на него, но что я могла против колдовской силы? Бабушка сильно ударилась, но смогла сесть. Тем временем колдун подошел ближе и, взяв меня за волосы, поднял с колен. Он повернул мое лицо и придвинул свое:

– Ты как долгожданный приз, как глоток воды в засушливое время, – прошептал он, источая похоть. Но похоть эта возникла не из-за меня, а из-за проклятья, что свалилось на мою голову. Он жаждал некромантию, поселившуюся во мне.

– Я не приз, – процедила я, пытаясь освободиться. – И никому принадлежать не буду!

– Будешь! – ласковый тон сменился гневом, порожденным болезненным нетерпением. – Я поставлю тебе свою метку, а через год ты будешь моей.

– Даже если поставишь, – выдавила я, после того как он все-таки отпустил мои волосы, – я не пойду с тобой.

– А мне и не надо, – он вскинул руку и расслабленно опустился на стул. – Я превращу твою жизнь в ад. Целый год, куда бы ты ни пошла, моя метка будет вещать о том, что ты проклята даром некромантии и что ты принадлежишь мне. Не будет ни единого человека у тебя на пути, который не поймет, кто ты и насколько презренна.

– Меня же убьют, – прошептала я, захлебываясь ужасом.

– Возможно, хорошенько поколотят, но убить не смогут, – омерзительно усмехнулся Адуш. Это выглядело так, будто он придумал чудесную шутку, но понятную лишь ему одному. – Я разверну твой дар так, что даже если ты будешь находиться на грани жизни и смерти, он поднимет тебя на ноги.

– Я стану живым мертвецом? – ужаснулась я, хватаясь за юбку и сцепляя зубы.

– Аха – ха, – Адуш захлопал в ладоши, будто перед ним был забавный ребенок, мило лепечущий глупости. – Как бы сильно ты не пострадала от чего-либо, твой дар не позволит тебе умереть. Можешь хоть со скалы прыгать, долго и муторно лечиться, а потом снова прыгать.

– Сомнительная радость, – буркнула я.

– Ну, так она же не для тебя, – улыбнулся колдун. – Для меня. Ты нужна мне живой.

Устав от объяснений, он встал на ноги и приблизился. Я попыталась отступить, но будто примерзла к полу. Его синие глаза стали похожи на дождевую тучу поздней весной, толпа мурашек разбежалась по телу от касания его магии. Тело мое будто одеревенело.

Адуш вынул из кармана алую ленту с такими острыми краями, что без труда можно было порезаться. Колдун обернул ее вокруг моей шеи, и я закричала. Лента словно жгла, резала и колола одновременно. Я голосила от боли, а Адуш улыбался, упитываясь моими страданиями. В определенный момент он нагнулся к моему уху и зашептал какие-то слова, сковывая меня своей сумрачной магией.

Когда все закончилось, Адуш манерно поклонился и исчез, а я осела на пол. Долгое время ни я, ни бабушка не говорили ни слова, пытаясь по-своему пережить случившееся.

– Это должно было случиться, рано или поздно, – тихо сказала Джаел, пытаясь встать на ноги. Я поспешила к ней.

Мы снова уселись за стол, на котором свеча так и не погасла, перевели дух. Я опустила голову на руки, не представляя, что делать дальше.

– Скоро рассвет, – сказала бабушка, – тебе пора.

– Я пойду к Бруэрам! – выпалила я и сама испугалась. – Это единственный путь.

– Ты с ума сошла, Мира! – возмутилась старуха. – Он раздавит тебя, как букашку, тем более с такой-то меткой.

Я даже потрогать шею боялась, она все еще горела. Следовало бы посмотреть, но я откровенно трусила.

– Так плохо?

– Слепой прозреет от того, насколько его метка яркая, – огорченно сказала бабушка. – Это клеймо до добра тебя не доведет. С ним нельзя соваться не то что к Драгомиру, но и в Бурву вообще.

– Придумай что-нибудь, бабушка, – взмолилась я. – Мало мне было наследства Эйши, еще и метка эта. Помоги спрятать!

– Как? – искренне удивилась Джаел, – Ни одно колдовство не скроет метку. Только если другой колдун, что посильнее перебьет ее. Ох, нелегко тебе придется, козочка моя.

Она встала и начала вышагивать от окна к столу и обратно, сосредоточенно копошась в собственных мыслях. Я сжимала кулаки и закусывала губу, полностью положившись на ее ум.

– Есть одна мысль, – остановилась она, – но и мой вариант легче не будет.

– Что это, бабушка? Что?

– Жару́т, – сказала она, и я чуть было не рассмеялась нервно, но потом увидела абсолютно серьезное старческое лицо и снова прикусила губу.

– У тебя есть жарут? – я даже представить не могла, что такая древность может оказаться у моей Джаел.

– Да, мой собственный, – гордо задрав подбородок, сказала она. – Он достался мне от матери, а ей от ее матери. Это сейчас вы вольны не носить это традиционное украшение, но раньше оно было обязательным атрибутом обручения.

Джаел вышла из комнаты, чем-то погремела в своей спальне и вернулась с огромным украшением в руках. Это было многослойное ожерелье с широким ободком, обрамляющим шею и множеством серебряных, потемневших от времени, полукругов, спускающихся к груди. Они были украшены не драгоценными красными камнями, но смотрелось ожерелье потрясающе.

– Оно же весит килограмм двадцать! – воскликнула я, беря его в руки и ощущая весь его вес.

– Или оно, или сама за себя говорящая метка! – вскинула брови бабушка.

Выбор и, правда, был очевиден. Осмотрела свой наряд и скривилась. Я больше не принадлежу табору, я больше не одна из них. Носить яркие одежды расхотелось, ибо больше не было причин танцевать, закручивая края широкой цветастой юбки. Былая беззаботность осталась позади.

Словно прочитав мои мысли, Джаел выудила из своих вещей черную юбку и такого же цвета кружевную рубашку с широкими рукавами, которую я подпоясала черным ремешком, давая себе обещание, что не надену больше ярких одеяний до тех пор, пока не избавлюсь от проклятья. Джаел помогла мне застегнуть ожерелье, и я чуть было не присела от непривычной тяжести.

– Господи, как ты это носила? – спросила я.

– Смиренно! – сказала она, рассматривая меня.

Бабушка бросила взгляд в окно, где первые лучи пробирались сквозь корявые ветви, и вздохнула. Она быстро собрала мне с собой немного еды, еще одну рубаху, плащ, одеяло, немного трав и снова вздохнула.

– Иди с Богом, козочка моя, – сказала она, касаясь ладонью моей щеки, по которой, как по команде, скатилась слеза. – Если решила идти к Бруэрам не отступай и сделай всё, чтобы Драгомир и его семейство не узнали, кто ты и что прячешь под ожерельем. Если хоть одна из этих тайн выйдет наружу, тебя ждет смерть!