Текст книги "Музыка перемен"

Автор книги: Ксения Нихельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Часть 8. ОБ ОСЕНИ И НЕ ТОЛЬКО…

Ксения

Говорят, осень – грустная пора. Время нарушений клятв и обещаний, время расставаний и глубокого одиночества. А еще осенью идет дождь. Он не щадит никого, ему все равно. Поливает людей, животных, дома, автомобили, все, что видит на своем мокром пути.

Я знала одну легенду, мне ее рассказывала мама, когда укладывала спать. Жил на белом свете прекрасный Принц. Он был смел, храбр, честен и справедлив. Жители королевства очень любили Принца за его доброту и милосердие к людям. Однажды, гуляя по сказочному лесу, Принц встретил девушку. И суждено им было полюбить друг друга, чтобы жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит их. Но Король и Королева оказались против счастья влюбленных, так как Принц непременно должен был жениться на Принцессе, а не на простой девушке. Тогда у них созрел коварный план, как помешать Принцу. Король нашел уличного разбойника и приказал ему похитить несчастную девушку, увезти ее далеко-далеко за пределы королевства, за что Король щедро заплатил разбойнику.

Когда влюбленные договорились встретиться в сказочном лесу у старого дерева, то Принц ужасно расстроился, не найдя своей возлюбленной. Он ждал ее. День, два. Ночи и дни пролетали незаметно. Он верил и надеялся, что скоро услышит легкую поступь ее ножек, а переливистый смех разломит тишину сказочного леса. Но девушка все не приходила. Измученный Принц повелел каждому в королевстве искать ее. Король и Королева видели мучения Принца, но продолжали желать свадьбы с Принцессой. Несчастный Принц от безумия бросился к старой ведьме и попросил ее соединить влюбленных, где бы девушка не находилась, в каком уголочке земли не пряталась. Он умолял позволить ему видеть лицо милой подруги, хоть один раз в год. Старая ведьма усмехнулась, но желание исполнила. Она превратила Принца в дождь. И теперь он один раз в год проливает свои слезы на всех, ища Ее, ту единственную, чтобы своими холодными слезами дотрагиваться до ее желанного лица.

Как по мне, то за страданиями принца лучше всего наблюдать из окна теплой, уютной комнаты. Сидя на маленьком диванчике, укутавшись пушистым пледом, попивая сладкий капучино. Но я с унынием досиживала последнюю лекцию по уголовному праву. В лекционной тетрадке, которая была у меня одна на все дисциплины, напротив фамилий преподавателей я рисовала смешные карикатуры. Мне было скучно, курс уголовного права я прослушала еще на бакалавре, дважды сдавала экзамен по этой дисциплине, и оба раза на «отлично». Годы обучения на юридическом факультете хотелось обвести черной пастой в календаре.

На дворе стоял конец октября. По-осеннему тепло и свежо. Дождя практически не было. Под ногами шуршала сухая листва. Пахло грибами, а по воздуху летала прозрачно-желтая паутинка.

Сегодня суббота и последний день лекционной недели. Я вышла из университета и вдохнула крепкий, осенний день. Покрепче запахнув пальто, уверенным шагом двинулась вперед. Неделю не появляясь в прокуратуре, я обретала саму себя. Мысли восстанавливались в привычный порядок, а ноги отбивали свободный ритм. Иду на встречу со своей подругой. Вокруг осень, я не любима, дождь не льет на мою любовь слезы, а значит, самое время послушать «Piove». Я привычным движением воткнула наушники.

– Какой красивый! – Я повертела в руке кленовый листок. От солнечного света он казался почти прозрачным, тонкие изящные прожилки сеточкой расползлись по суховатой поверхности. – Посмотри, форма, линии, все идеально.

– Дай, хочу запечатлеть момент. – Даша достала телефон и сфотографировала лист. – Пополняю коллекцию прекрасного.

Мы гуляли в огромном парке. Настоящий кусок нетронутой природы в центре перегруженного гарью и дымом города. Высокие деревья переплетались ветвями между собой и тем самым создавали непроницаемую крышу. День был тихим и задумчивым.

Я облокотилась на деревянный помост. Интересно, сколько человек стояло здесь, на мосту, и думало о своей судьбе? Смотрели на темную движущуюся воду, на охваченный дыханием осени лес, и мечтали что-нибудь изменить. Или, возможно, это любимое место влюбленных – дурачатся, целуются, смеются и радуются, вопреки опадающей листве и улетающим птицам. Наверняка это удивительное место привлекало сотни людей разных поколений, разных национальностей, веры и взглядов, но все они были объединены восхитительной красотой. Деревянные балки моста в некоторых местах позеленели и покрылись мхом. А доски под ногами расширились и превратились в пустые проемы, в которых видна холодная вода. Сколько лет этому мосту?

– Почему люди не совершенны? – спросила я.

– Хороший вопрос. – Даша устроилась рядом со мной, и теперь мы смотрели в одну сторону. – Рано или поздно каждый спрашивает об этом. Разница только в том, у кого спрашивать: у самого себя или у кого-то другого. Сама себе вряд ли ответишь.

– Оглянись кругом. Смотришь и замираешь от восхищения. Тот, кто все это создал, поистине великий. Создать шедевр без единого изъяна. Каждый листок, деревце знают свое место. Даже этот, на первый взгляд, мерзкий мох выглядит чудесно. Эта река, посмотри, у нее есть два берега, есть направление. Она знает, куда ей двигаться, не мечется, не поворачивает вспять, медленно прокладывает предначертанный заранее путь. А люди? Чего-то суетимся, это не то, то не так. То маловато, то велико.

– Сама ответила. Заранее предначертанный путь. Хочешь также, плыви по течению. Отдайся времени, и будь что будет.

Я задумалась. Плыть по течению. Хорошо, когда знаешь в какую сторону.

– А если нет, то во всю силу греби руками против него. И кто знает, может, выйдет толк. Только трудно одному идти не со всеми, но ты справишься. – Она подмигнула мне. – Как дела в прокуратуре? Криминальный мир погребен?

– Ага, заживо. Вместе с моей волей и способностью рационально думать. Скажи, вот мы с тобой вместе поступили на юрфак. Выпустились, скоро закончим магистратуру. У тебя уже есть работа, у меня тоже должна быть, скоро. Но! Что дальше?

– Выйдем замуж, нарожаем кучу детишек. Детские сады, школы и все прочее. Разве не так? – Даша пожала плечами. – Общепризнанная модель среднестатистического человека. Ипотеку будешь брать?

Я засмеялась. Даша работала в государственном многофункциональном центре. Пенсии, пособия, ипотеки, материнский капитал: все проносилось мимо нее конвейером. Социально-бытовые склоки породили ужасное чудовище, которое с каждым днем разрасталось и становилось прожорливее. Оно хотело крови, много крови. Чудовище поедало человечество. Вгрызалось в сочную сердечную плоть острыми клыками, упиваясь приторно-сладким вкусом доброты, сочувствия и скромности. Объевшись, оставляло после себя грязь и мерзопакостную слизь хладнокровия, жестокости и безразличия. Тот, кто оставался не съеденным, попадал в тянущиеся, склизкие цепи, барахтаясь, терял силу и погибал, не способный сопротивляться.

Однажды Даша сказала мне интересную вещь. «Я смотрю на вымышленные семьи, где каждого объединяют только квадратные метры, унитаз и интернет. И я боюсь, что со мной произойдет также. Все обесценилось и потеряло главную суть». Я же помогала прокурорским работникам рассматривать жалобы граждан, где отец просил посадить в тюрьму сына; составляла исковые заявления о разделе имущества бывших супругов, о взыскании алиментов на детей, о лишении родительских прав. За спиной чувствовалось вонючее сопение чудовища, подкрадывающегося ближе и ближе.

– У нас есть в коридоре один кабинет. В нем работает человек семь или восемь, а стена, соединяющая кабинет с коридором, полностью стеклянная. Недавно я шла мимо этого аквариума и увидела страшную картину. Уткнутые носом в мониторы несчастные люди, не отрываясь, били пальцами по клавиатуре. Докладные, отчеты, печатают, исправляют ошибки, снова печатают. И так каждый день. Двигают коробки с бумагой с одного угла в другой. Кипятят чайник, пьют чай, опять что-то передвигают, кипятят. Адский круговорот. Мне стало страшно, до мурашек. Получить жизнь и провести ее в душном кабинете два на два. – Несмотря на теплый день, я поежилась. От сказанных слов.

– Если вернуть пять лет назад, ты пошла бы на юрфак? – Даша отняла у меня листок и кинула в воду. По водной поверхности расплылись еле заметные круги.

Немного подумав, я ответила:

– Нет.

– Серьезно? – Она удивленно посмотрела на меня.

– Вполне. Ты тоже юрист. Вот как юрист скажи юристу. Как с раннего детства понять, что ты прирожденный юрист? – спросила я.

– Не знаю. Наверное, призвание. Точно сказать не могу.

– Призвание – жизненное дело, назначение. Все просто. Дети играют в понятные профессии: учителя, врачи, повара. В юристов не играют. Дети даже не представляют, что это и с чем едят. Ты играла в юриста? Да и разве в него можно играть? Представляю себе мальчугана с чемоданчиком, предлагающего оформить детский договорчик детской купли-продажи.

– Логично. Врач лечит, учитель учит, повар варит. Если не призвание, тогда что?

Я не могла ответить, что меня толкнуло в кромешную тьму собственной бездны.

– Спроси у Макса. Он тебе ответит, – посоветовала подруга.

– Не ответит. У Макса не призвание. Музыка и есть его жизнь, его свет и воздух. Бог все вложил в него сразу, дал направление и расставил повсюду указатели, как этой реке. Без музыки он умрет. Это редкий дар.

– Он все также, ну это, самое? – Даша застенчиво спросила.

– Да, и все также одинок.

– Да-а, – протянула она на выдохе. – Как ни крути, а от одиночества не спастись.

Я посмотрела на подругу. Мы вместе учились в школе, сидели за одной партой, одинаково выбрали профессию. И одинаково искали смысл жизни. Сейчас в эту минуту она была похожа на девушку с журнальной страницы: высокая, красивая, стройная. Грациозная рука, придерживает голову за подбородок, темные волнистые волосы рассыпаны по плечам, а в грустных глазах отражается речная гладь. Как она может быть одинока?

В небольшом киоске мы купили по стаканчику кофе. Обжигающий напиток приятно согревал нутро, а аромат кофе вместе с запахом осени оказывали магическое действие. Мы шли по закрученной тропинке, устремленной вдаль. По бокам вырастали стены из древесных великанов, и тропа напоминала узкий тоннель, стены которого расписаны разноцветными красками. Желтый, красный, оранжевый, местами темно-зеленый, бордовый. Самые яркие оттенки осенней меланхолии. Мне было хорошо. Я закрыла глаза и запомнила вид, будто мысленно сделала снимок. Отложу в память, как в маленькую коробочку секретиков, – пусть хранится вечно.

Хорошего бывает так ничтожно мало, что невольно черно-белая жизнь перевоплощается в темную заезженную лошадку. То, что мы видим вокруг, и есть наши мысли, интересы и желания. Черный цвет разукрашивает будни в серые, небо в хмурые тучи, праздники в скучные, однообразные сборища. Дни проводим с фальшивыми друзьями, а ночи с нелюбимыми незнакомцами. Как же вырваться? Сегодня я нашла ответ на один из многочисленных вопросов. И он удивительно прост. Наш внутренний мир это отражение внешнего. Помимо черного в палитре присутствует множество тонов, и стоит только шире распахнуть глаза, как мир окрасится разномастным великолепием. Открыть сердце, впуская в себя радугу, и почувствовать не вкрадчивое подкрадывание чудовища, а твердые и сильные шаги надвигающегося счастья. Поверить в легенду и запастись терпением и упорством Принца, совершить безумный поступок во имя любви, и искать ту, единственную, половину своего целого.

Я протянула руку, и маленькая холодная капелька упала на ладонь.

Вечером я приоткрыла дверцу спальни Макса. Родной запах. Включила ночник. Где-то глубоко внутри неприятно защемило. Детские воспоминания, как удары по голове, приносили боль. От радостных боль нестерпимее. Их не вернуть. Я сглотнула слезы. Провела рукой по столу, подоконнику, на котором, как на музыкальном инструменте повторяла движения брата. Фортепиано. Не дыша, пробежала по черно-белому полотну и на память сыграла первую попавшуюся мелодию.

– Ну вашу же мать, я новости не слышу!!! – папа проорал из гостиной.

Я не смогла остановить внезапно нахлынувшую волну смеха, и отцу пришлось потерпеть чуточку.

Достала из шкафа свитер Макса и легла с ним в кровать, прижав, как плюшевую игрушку, накрылась одеялом по самую макушку, оставив небольшое отверстие для воздуха. Я хочу впитать в себя то, что ты чувствовал тогда, что чувствовала я. Кем мы были и кем стали. Вспомнить прошлое, чтобы разобраться в настоящем и построить будущее. Найти новый ответ. Пожалуйста, прошлое, помоги мне.

***

– Хватит ее таскать за собой! Я сколько могу еще повторять?

Максим поднял глаза на отца, в его руке застыл снятый ботинок. Я пряталась сзади, выглядывая, как испуганный зверек, из-за брата. Сегодня мы опять нарушили правило.

– Максим, ты меня слышишь? – Папа навис над нами, заслоняя своей широкой спиной коридорный проем. – Я не слышу тебя!

– Да, папа, – спокойно ответил брат, стаскивая второй ботинок.

– Ну что «да»? «Да», что понял, или «да», что слышишь?

– Второе.

Я дрожала всем своим маленьким тельцем, впиваясь в рукав куртки брата.

– Папа, мы просто гуляли, Максим не виноват. – Слезы наворачивались мне на глаза, но я отчаянно пыталась защитить любимого брата.

Отец выхватил портфель, раскрыл его и начал трясти. Посыпались нотные тетради.

– Вот с этим? – Подняв одну из них, он сунул в лицо Макса. – Еще и врут!

Брат стоял молча, стиснув зубы и прикрывая меня собой.

Из кухни вышла мама. Она оглядела присутствующих, рассыпанные по полу тетради, почти плачущую меня. Мать развела руками и спросила:

– Господи, ну что случилось?

– Они вместе ходят в музыкальную школу. Скажи своему сыну, чтобы не таскал сестру за собой, как собачонку! – закипал папа. – Ну ладно раньше ей делать было нечего, а сейчас в школу пошла, на английский записали. Нет, чтобы учиться, так она ерундой занимается.

– Максим, ты взрослый мальчик уже, мы с тобой несколько раз обсуждали это. – Мама стреляла глазами между отцом и братом. – Хватит, перестань так делать. Ты занимаешься музыкой, сестра языком. Не нужно больше брать ее с собой на занятия. У нее теперь свои уроки, свои обязанности.

– Хорошо, мама, – Максим протащил меня в комнату. – Больше не будем.

В семье было трое детей, и как нормальный отец, папа не помнил расписания внеурочных занятий каждого из нас. Футбол Кости, музыкалка Макса, а до кучи добавился мой первый класс и занятия английским. Сегодня он пришел домой раньше и застукал нас. Мама знала, что Максим берет меня с собой, она не злилась и не кричала, думала, что пройдет само. А для папы одного музыканта в семье хватило с лишком. Не хватало, чтобы завелась еще одна попрошайка в доме.

– А ты тоже хорош, сразу кричать! Не можешь с детьми разговаривать спокойно? – Мама взялась за отца. – Подумаешь, ходит с ним, потом перестанет, некогда будет. Да и для общего развития пусть слушает классику.

– Да не дело это – музыкант. Всю жизнь брякать по клавишам или петь в кабаках? Чертов инструмент стоит в доме, запинаюсь каждый день.

Тут мама перешла в наступление:

– А кто его притащил сюда? Бегал по всему городу, отрыл из-под земли, поставил, я что ли?

– Значит, я виноват! Все время я виноват! Максик у нас талантливый, будет музыкой заниматься. А жить на что он будет? Клянчить на кусок хлеба?

– Ой, все! Поговорили!

Мы с братом сидели в спальне, наблюдая, как родители между собой выясняют, кто больше виноват. Я размазывала по лицу слезы. Вместо того, чтобы вести меня сегодня на английский, брат взял с собой. А я шла рядом, прижимая к груди новенький ранец, и светилась от счастья. Это была бы наша тайна, страшная и великая, если бы папа не оказался дома и не разоблачил обман. Он догадался по моему испуганному виду. Я не умела лгать.

***

Под одеялом закончился воздух, и я вынырнула из тайного убежища. Сон не шел, и, ворочаясь в одежде и в постели брата, я прислушивалась к тихому голосу прошлого. Эти призраки опять мучили меня с новой силой, то смеясь надо мной, то жалея. Разве можно быть такой бездарной? Не выучить английский, потратив лучшие годы юности. Пока преподаватель чертила на доске длиннющую таблицу английских времен, мои мысли улетали в светлую комнатку с большими окнами. На стенах нарисованы ноты и поющие зайчики хора «мальчиков – зайчиков» из мультфильма «Ну, погоди!».

Я любила смотреть, как играет брат. Пальцы длинные и красивые с легкостью пробегали по клавишам. Без особого труда, без тяжести и запинок. Он будто и не касался их. Усаживал меня на колени и клал мои руки на клавиши. Я задерживала дыхание и прикасалась к божеству. Заливалась краской и смехом. Брат смеялся и целовал меня в висок.

Часть 9. МАКСИМ

Я плюхнулся уставшим на стул в гримерке. В зеркале на меня смотрит усатое чернильного цвета отражение. Чтобы снять грим, придется усердно потрудиться.

– Неплохо отыграли. – Рядом уселся Володя, мой сосед по гримерке. – Эти башмаки все ноги отдавили. – Он снял туфли, похожие на деревянные колодки, оставаясь в длинных в черно-белую полоску гольфах. – Надо заменить размер.

– Пока заменят, ты на пенсию уйдешь. Хромай в этих. Так ты больше на старика похож. – Что-то в этот раз мне не удавалось стащить голову сверчка с собственной головы, гримеры с клеем постарались на славу. – Эй, папаша Джеппетто, у меня, кажется, голова застряла, не поможешь?

– Без проблем, сын мой.

Детские спектакли похожи на спящий вулкан. Никогда не знаешь, когда рванет. У взрослых была одна беда – гаджеты: звонящие, светящие, вибрирующие. Постоянно отвлекающие труппу и зрителей. По залу прокатывается шепоток: «Тсс! Тихо! Бзз, бзз, бзз. Тише! Выключите!» Хочется крикнуть со сцены: «Да заткнитесь все разом!» С детьми эта беда не приходила одна. Громко музыка – плач, испугались яркого костюма – плач. И как не смешно об этом говорить, но маленьких детей часто водят в туалет во время представления. Все встают, сначала пропуская туда, потом обратно. И по цепочке потянулся весь ряд.

Сегодня отыграли действительно хорошо. Зал был заполнен школьниками младших классов. Администрации школ часто выкупают большую часть зала и приводят ребят.

После обеда я должен был успеть попасть на еще одно мероприятие. Костина страховая фирма отмечала пятнадцатилетний юбилей. Планировались торжественная часть по случаю награждения сотрудников и праздничное развлекательное представление. Фирма несколько раз выступала в качестве спонсора для нашего театра. Поэтому я отрабатывал спонсорскую поддержку.

Выйдя на крыльцо служебного выхода театра, я осмотрелся по сторонам. Что-то изменилось. Ну конечно. Первый снег. С утра подмороженными оставались только лужицы от вчерашнего дождя. Яркое солнце отсвечивало от белоснежного покрова и слепило глаза. Не смотря под ноги, я сделал два шага вниз по ступенькам. Поскользнувшись на припорошенной шелковистыми хлопьями луже, я схватился руками за голые кусты, растущие по обе стороны крыльца, дабы не свалиться на спину. Однако ветки обломились, и я оказался на ступенях и все-таки скатился вниз.

Я лежал и смотрел на безоблачное небо. Засмеяться глупо, потому что больно. Горит левое колено, и содрана в кровь тыльная сторона левой руки. Потрясающе!

– Ой, как вы так? – Девчушка лет четырнадцати подошла и хватилась помогать мне подняться на ноги.

– Ступеньки, зараза, скользкие! – Я оглядел всего себя. Кажется, ничего не порвал. – Спасибо за помощь.

– А у вас кровь!

– Вижу. – Руку пощипывало, но жить можно. – Пройдет.

– Нет, не на руке! – она уставилась на меня.

– А где?

– На бороде.

– Ты прикалываешься? – спросил я. Провел рукой по лицу, на ладони осталась красная полоса. Черт. Как умудрился?

Придется забежать в гримерку, чтобы привести себя в порядок. Масштабы катастрофы я еще не представлял, но, что кровь до сих пор сочится из моего лица, мне однозначно не нравилось.

Проскочил мимо гардероба, стараясь не поднимать ни на кого глаза, авось не заметят. Только гардеробщица, пожилая бабушка шестидесяти семи лет, прикрыла рот рукой, увидев меня:

– Батюшки!!!

– Спокойно! – на ходу успокоил женщину и проскользнул в гримерку.

Левая скула расцарапана, под подбородком длинная полоса. Видимо ветками. Чувствую, праздник пройдет на высшем уровне. Я схватил кое-какие принадлежности. Придется на месте решать, как спрятать ранения. Утрешняя голова сверчка отлично подошла бы.

– Ты чего на звонки не отвечаешь? Где гуляешь, все ищут тебя. – Костя подхватил меня со спины за локоть.

– Прости, я задержался. – Глянул на дисплей телефона, пропущенных звонков пять. – Не слышал, честное слово.

– Что с лицом? Кто тебя так? – брат усмехнулся, слегка задевая мою щеку. – Плохо пел? Возмущенные зрители пустили в ход кулаки?

– Недоразумение, упал на ступеньках. Сильно страшно выглядит?

– Третий сорт не брак! Кому какое дело? Здесь тебя никто не то, что не запомнит, никто и разглядывать не станет. Не тот контингент для высокого искусства. Давай, иди уже. – Он хлопнул меня по плечу, а сам кинулся навстречу незнакомому мужчине.

Белая рубашка, черный смокинг, бабочка. Не слишком успешные попытки замаскировать царапины, круги под глазами от череды детских утренних спектаклей. Последний раз смотрюсь в зеркало. Уставшее, осунувшееся лицо. Готов.

– Ты разве не останешься? – Костя загородил собой дверной проем.

– А разве нужно? Это ваш праздник, не мой, – повязывая шарф вокруг шеи, ответил я.

– Вот те на! Ты брат начальника юротдела, которого сегодня наградили премией и поблагодарили за отличную работу. Макс, неприлично сваливать под шумок. Снимай куртку! – Он потянул за шарф, разматывая его.

– Не хочу, отстань! Кость, прекрати. – Мы были похожи на двух препирающихся подростков. Вдруг сзади раздался мужской голос:

– Кость, ты идешь?

Я обернулся и застыл в позе выскочившего сумасшедшего перед автомобильными фарами. Лучше бы рухнуло небо или земля провалилась в дыру, чем то, что я наблюдал прямо перед собой. Готов был поклясться, лет десять я не видел этого человека, и навсегда считал умершей надежду на встречу с ним. Но сегодня не лучший день и, вообще, не лучшая минута встречи.

– Уже. Влад, познакомься с моим младшим братом Максимом. Помнишь еще такого? – Костя ослабил хватку, отпуская меня на волю. – Хочу уговорить его остаться на фуршет, а он ломается, как девчонка на первом медляке.

– К сожалению, не помню. Ты тоже футболом занимался? – Влад протянул мне руку, я ее пожал холодной и несгибаемой ладонью. Ободранную левую спрятал в карман куртки.

– Какой футбол? Он брякал на рояле всю юность. – Костя толкнул меня по-братски в плечо. В ответ я буркнул: «Это пианино». – Пианино, фортепиано, рояль – один хрен. Все, хватит стоять. Нас ждут за столом. – Брат, пользуясь моей рассеянностью, выхватил из рук ключи от машины и вложил в карман своих брюк.

– Мне тоже не нравятся подобные мероприятия. – Влад мягко улыбнулся. – По крайней мере, не придется скучать одному.

Что за чертов день? Во мне снова проснулся десятилетний мальчишка. Я не мог сказать ни слова. Просто тупо сидел и молчал за столом, проглотив язык. Костин же рот, наоборот, не закрывался ни на минуту, точно бушующий фонтан словесности. Почему природа не наделила меня таким красноречием, хотя бы в жизненно важные случаи? К тому же я не употреблял алкоголь совсем, и оставаться трезвым среди веселеющей компании самое худшее на свете. Я заметил, что Влад, как и я, не притронулся к спиртному. Мне хотелось неотрывно смотреть на него. С тех давних пор он не изменился. Стал только лучше, мужественнее, крепче в плечах. Трехдневная щетина, мягкая открытая улыбка и эти проклятые зеленые глаза. Я с ужасом вспомнил, как они мерещились во сне, пьянили, призывая утонуть в их омуте. Влад даже не помнил меня. Честно признался, что ж, на иное я не надеялся.

Из разговора стало ясно, что страховая компания была спонсором не только нашего театра, но и футбольного клуба, в котором Влад был главным тренером. Или должен был стать, я не разобрал. Ему кто-то позвонил, и он покинул наш столик.

– Ты глухонемой? – Костя перегородил своим лицом вид удаляющейся фигуры. – Макс, ты меня бесишь! Мы словно не братья с тобой, а соседи.

– Я думал, вы с ним не общаетесь больше.

– Он долгое время жил в Питере, играл в одном из клубов, был полузащитником. А сейчас приехал обратно на место тренера в наш клуб.

– Не сложилось? – любопытничал я.

– Не знаю, не спрашивал.

За стол вернулся Влад. Скользнув по нему взглядом, я представил его во время тренировки. Тихо улыбнувшись всплывшей картинке, опустил голову вниз. Дальше фантазия повела меня в душевые кабинки к его мощному, крепкому и обнаженному телу. Тело, его тело и тела других футболистов. Я покосился на Костю, на его фигуру. Почему эта мысль не посещала мою светлую голову раньше? Я не обладал атлетической слаженностью, выпуклые рельефные мускулы не разрывали рукавов рубашек. Но и не худощав, довольно-таки крепок. Утренние пробежки соблюдал почти каждый день, правда, были исключения, но все же. В этом споре я явно проиграл, и самодовольная улыбка сползла с моего лица.

– Может, съездим в одно местечко, развлечемся, а, ребят? – Костя врезался своим вопросом в мои размышления. – Скучновато тут. Макс не пьет, туда и обратно закинет нас. Как вы?

– Я не хочу. – Крикнул я и испугался собственного визгливого голоса.

– Ты вечно никуда не хочешь, твое мнение не авторитет. Влад, давай отметим твою свободу.

– Хорошо. – Влад утвердительно кивнул.

Влад сидел на заднем сидении, и в зеркало заднего вида я мог любоваться прекрасным созданием. Те же капризные завитки, падающие на глаза. Глаза. Вот что я искал в прохожих, в своих знакомых, в мужчинах, с которыми проводил ночи. Оливковые с золотистыми крапинками, они прожигали мою душу. «Макс, не стоит обольщаться и возрождать погребенную на сотню метров надежду. Этот мужчина другой. Он никогда не будет моим. Никогда». Я повторил эту мантру несколько раз.

Мы зашли в душное и темное помещение. Яркие блики светомузыки ударили по непривыкшим глазам. Толпа дрыгающихся под электронную долбежку людей. Тут же разбросаны по периметру столики. Из колонок рвется нечленораздельное пение девушки. Вот за что я не люблю подобные заведения. Грохот не связанных между собой музыкальных звуков приводил меня в ступор. В левом виске моментально засверлила боль.

– Сядем сюда? – Костя по-хозяйски уселся за один из столиков на диван. – Бутылку виски! – крикнул проходившей мимо официантке. – Или коньяку? Девушка, и коньяк захватите.

Мне стало дурно от заказа, если учесть, что на фуршете Костя уже изрядно поднабрался.

– Хочу поднять тост! Во-первых, за встречу со старым другом. – Он опрокинул стопку одним глотком. Влад чуть пригубил.

– Во-вторых, за твою вновь обретенную свободу! – продолжил Костя.

– Что это значит? – спросил я.

– Я развелся недавно, – не особо весело ответил Влад.

– И дети есть?

– Нет, к сожалению. Я вовремя понял, что брак не спасти. Предложил тихо и мирно развестись, пока не возненавидели друг друга.

– Здорово! – Я с замиранием смотрел ему на губы. – То есть здорово, что я не рад твоему разводу, а здорово, что вы, как цивилизованные люди, смогли понять, смогли понять…

– Я понял, – он улыбнулся. Боже, какой же я идиот. Робел перед ним, как подросток.

Костя и Влад болтали как старые друзья. Вспоминали тренировки, бывших знакомых. Футбол. Я же сидел и ковырялся в тарелке. В футболе я полный ноль, даже ниже ноля. Минус ноль. И когда несколько раз Влад понимающе обращался ко мне с каким-нибудь вопросом или утверждением на эту тему, я кивал головой, делая вид, что кое-что соображаю. Потом Костя выдал мою тайну, проорав через столик: «Ты что киваешь? Ты ж ни хрена не понимаешь!»

– Ты совсем не пьешь, да? – Влад спросил меня.

– Нет. Не имею к этому пристрастия, да и голос нужно беречь. Алкоголь враг тенора.

– Макс, а правда, что тенорам перед выступлением нельзя сексом заниматься? – округлив глаза, Костя смотрел на меня. Я чуть не подавился от смеха. Будто мой ответ влиял на его сексуальную жизнь.

– Да, правда. Тебе ли волноваться, ты же не тенор!

– Я как старший брат волнуюсь за твое здоровье. Кстати, о здоровье. Надо перекурить.

Костя бросил нас, оставляя меня наедине со своим желанием и страхом.

– Значит, ты в театре работаешь. – Обратился ко мне Влад. -Первый раз знакомлюсь с человеком из культурной сферы. Часто играете спектакли?

– Как раз сегодня утром был детский спектакль. Пиноккио.

– Играл Пиноккио?

– Нет, Пиноккио играет девушка. Для мальчика нужен тонкий, высокий голос. Женское сопрано. Я мудрый сверчок, помогающий Пиноккио.

– Можно спросить? – Влад вопрошающе вскинул бровь.

– Конечно.

– А это остатки грима на лице? – Он притронулся до моей поврежденной скулы. Я отпрянул, как от электрического удара.

– Нет. Так получилось. Что-то Кости долго нет. – Чтобы не смотреть в его глаза, я достал из кармана телефон. Из-за грохочущей музыки не слышал звонков Иры. – Мне нужно перезвонить. Я отойду.

Набрал ее номер, проталкиваясь сквозь потную толпу людей. После зашел в темное помещение туалета. Здесь было чуть тише, чем в основном зале.

– Да, Ир, прости, не слышал звонка. – Включив холодную воду, я поплескал в лицо. Вид у меня сегодня не лучший. В зеркале заметил, как дверца одной из кабинок приоткрылась. Поговорить без ушей не получится.

– Ир, еще раз повтори. Плохо слышно.

Где-то здесь должны быть сухие салфетки. Я поискал, но ничего не нашел. За спиной какая-то возня. Я обернулся. Дверца той кабинки по-прежнему приоткрыта. Ее придерживал мужчина, опершись на стену спиной. Бившийся в эйфории чувств, совершенно не замечая, что стал достоянием местного туалета: его голова откинута назад, глаза закрыты, брюки приспущены. На коленях перед ним стояла девушка. Мужчина держал ее за волосы, задавая темп. Слава богу, женского лица не видно.

Чувствуя, как ком тошноты подступил к горлу, я больше не смог говорить по телефону. Вышел и остался ждать, сам не зная чего. Девушка вышла первой.

– Ты совсем чокнулся? – Я схватил его за лацканы пиджака и потащил обратно в туалет, прижимая к стене. – Ей хоть восемнадцать есть?

– Зато опыта, словно у тридцатилетней, – Костя облизнулся.

– Ты можешь себя в руках держать? Ты что вообще творишь?

– Да пусти ты! Чем мне мораль читать, лучше догони эту красотку и трахни как следует. Живешь как евнух, скоро яйца отвалятся от воздержания. – Он откинул мои руки. От выпитого брата кидало в разные стороны.

– Твоя жена тебя потеряла. По всем больницам звонит. А ты малолеток обжимаешь по туалетам. – Я поймал его за ворот, чтобы брат не упал.

– Слушай, Макс, а может, мою Ирку отымеешь? Вы с ней мне всю плешь проели. Хочешь, а? Ну ответь! Эта девка визжала от восторга. Хочешь, вдвоем ее оттрахаем? Хочешь? Хочешь? Не хочешь? А может, ты педик?