Текст книги "Музыка перемен"

Автор книги: Ксения Нихельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Ксения Нихельман

Музыка перемен

Книга первая

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Ксения Нихельман, 2018

«Только тогда любовь становится поэзией, когда музыка в голове одного влюбленного отзывается песней в сердце второго…»

Максим и Ксения – брат и сестра, их жизни крепко переплелись между собой. Он отравлен запретной, осуждающей любовью, в то время как она, кажется, не любит никого. Но с появлением человека из прошлого изменится все.

18+

ISBN 978-5-4490-4447-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

Музыка перемен

Часть 1. МАКСИМ

Часть 2. КСЕНИЯ

Часть 3. ПРЕМЬЕРА

Часть 4. МАКСИМ

Часть 5. КСЕНИЯ

Часть 6. МАКСИМ

Часть 7. КСЕНИЯ

Часть 8. ОБ ОСЕНИ И НЕ ТОЛЬКО…

Часть 9. МАКСИМ

Часть 10. СПОР

Часть 11. МАКСИМ

Часть 12. КСЕНИЯ

Часть 13. КСЕНИЯ

Часть 14. МАКСИМ

Часть 15. НАЧАЛО КОНЦА ИЛИ КОНЕЦ НАЧАЛА?

Часть 16. МАКСИМ

Подруге! За то, что была рядом.

Часть 1. МАКСИМ

Сегодня зал настроен по-особому: уже погас свет, но голоса по-прежнему не смолкают, а, наоборот, с явным недовольством нарастал шум. Высушив о сценические брюки вспотевшие ладони, я первым шагнул на сцену, одаривая зрителей широкой улыбкой. «Сейчас грянет музыка, и все умолкнут», – подумал я, дожидаясь своего вступления. Из темноты зала послышались выкрики; кто-то присвистнул, и не в доброжелательной форме. Меня освистывали! Подобное происходит впервые в моей концертной деятельности! За спиной оркестр старается пересилить зрительское недовольство, но получается плоховато. Я застыл с полураскрытым ртом, пропустив вступление и позабыв слова, в то время как желудок скрутился в тугой узел, а испуг медленно начал сковывать тело.

Зал рокотал и возмущался, первые ряды топали ногами, теперь уже свистели все те, кто умеют.

– Гнать его надо со сцены!

– Слышали мы уже твои песни! Да-да, пусть катится отсюда!

– Нам-то не соврешь, мы все чувствуем!

Отовсюду: с первых рядов, последних, с балконов доносились крики безликих зрителей. Я не различал мужские или женские это голоса, они сливались в один злорадный тон. Я хотел было закричать им в ответ: «Что же, черт возьми, происходит?» Но губы не шевелились, в горле пересохло. В надежде я обернулся на музыкантов оркестра, но они продолжали как ни в чем не бывало играть композицию с такой невиданной мощью, словно играли последний раз в жизни. Вдруг в плечо ударил тяжелый тупой предмет, я немного пошатнулся от удара, но удержался, дабы не свалиться в почему-то открытую оркестровую яму. Меня продолжали обстреливать непонятными предметами, и я удивился, что боли при этом не чувствую. Что это такое? Я поднял предмет с пола, им оказалось большое ярко-красное яблоко, аппетитно сверкающее лоснящимися бочками. Зал перестал шуметь, стих и замер в ожидании, музыканты тоже уставились на меня. Сквозь созданную тишину просачивалась еле уловимая, но очень знакомая мне мелодия. Я прислушался. Да, действительно, играла музыка, становясь громче, сильнее, и уже заполоняла собой все пространство. Только сейчас я догадался – музыка раздается из яблока, которое я тут же приложил к уху…

Открыв глаза, первые секунды я щурился, пока они привыкнут к яркому свету. Незнакомая обстановка вокруг, точнее ее отсутствие: голые стены и одиноко торчащая лампочка без плафона на потолке. И эта нескончаемая музыка. Приподнявшись и осмотревшись по сторонам, до меня наконец дошло, что я в своей новой съемной однушке, в которую заехал позавчера. А с прикроватной тумбочки во весь голос разрывается телефон, тут же смолкший.

Первым, что пришло на ум – я проспал спектакль. Черт меня дери! Но в голове закрутились пробуждающиеся шестеренки, и я вспомнил, что сегодня выходной. С облегчением откинулся в постель и поглядел на наручные часы. Десять пятнадцать. Выходит, я проспал всего три часа, и просто-напросто приснился дурной сон. Сны я вижу чрезвычайно редко, но цветные, заманчивые, что порой проснувшись, прибегнув к роскошной фантазии, додумывал сон до конца. Вообще, ночуя на новом месте, я всегда испытываю трудность со сном, также получилось и сейчас.

Снова затрезвонил телефон, и я потянулся к нему, чтобы ответить. Звонила сестра.

– Эй, ты меня впускать не собираешься? – но чуть снизив голос до тревожной интонации, добавила: – Ты не один?

– Ты уже здесь? Все, иду.

Одевшись, я поплелся к входной двери, успев в темном узеньком коридорчике споткнуться о коробку с вещами. Несколько книг и музыкальных пластинок выпали на пол из коробки. Я открыл дверь и впустил сестру.

– Ты чего так рано? К одиннадцати же договаривались.

– Подумала, чем раньше начнем, раньше закончим. Звонок! – Указательным пальцем она указала на дверной звонок. – Не работает. Мне пришлось стучать.

Ксюша прошла в квартиру, чтобы оглядеть мои новые владения. Я позвал ее сюда для оказания бесценной хозяйственной помощи по приведению жилища в благопристойный вид. Квартирка была маленькой, но светлой и уютной, а главное, меблированной. Это моя вторая съемная квартира после вылета из родительского дома.

Сестра вышла на длинную лоджию, которая простиралась во всю длину комнаты и кухни.

– Вид с шестнадцатого этажа предыдущей квартиры мне нравился больше, – с грустью заявила она.

Я подошел к ней сзади и обнял ее, при этом сильно чмокнув в ухо, что она вскрикнула и захохотала. Хоть обоим стукнуло за двадцать – мне двадцать семь, а ей двадцать три – мы продолжали вести себя, как малые дети. Когда сестра родилась, мне было четыре, к тому времени у меня был старший брат, Костя. Возмущаясь, мама до сих пор утверждает, что четырехлетний ребенок не может помнить в подробностях, но я прекрасно помнил все. Уже тогда у Кости были велосипед, потом мопед, мячи футбольные, баскетбольные, волейбольные, настоящие большие теннисные ракетки и лохматый зеленый мячик для игры в него. Я же хотел собаку. Просил ее постоянно, выполняя все, что требовалось от меня. Ходил за мамой хвостиком и просил, просил. На что мама всегда отвечала: «Иди у папы спроси!» Конечно, я шел к папе и спрашивал, а он издевался: «А мама что говорит?» Они дурачили меня, водя по кругу.

Как-то раз я был в гостях у приятеля, мы вместе целую неделю играли во дворе, вернее, горестно наблюдали за другими играющими ребятами. У приятеля был огроменный пес, немецкая овчарка, с большими лохматыми ушами и черным пятнышком на морде. На радостях я прибежал домой и затараторил, что хочу именно такую собаку, однако родители загадочно улыбались и смущались. Мама подошла ко мне, поцеловала в макушку и пригладила мои всклокоченные волосы на голове. «Сыночек, мы не будем покупать собаку! У тебя теперь будет кое-кто гораздо лучше собаки. У тебя будет братик или сестренка!»

Поначалу я сильно расстроился, что не видать мне собаки как собственных ушей. Но как только в доме поселился гугукающий комочек, моя жизнь перевернулась. Даже первым словом сестры стало мое имя: она смешно улыбалась, оголяя пару маленьких зубиков, протянула худенькие ручки ко мне навстречу и пролепетала «Масим».

– Да, тот вид был потрясающим. Весь город на ладони. – Подтвердил я.

Перехватив пару бутербродов, мы принялись за генеральную уборку от самых стен до потолка. Я оглядел внешний вид сестры, в повседневной жизни предпочитающей носить исключительно платья и юбки, добивая свой наряд высоченными каблуками. На сей раз она была в легком платье свободного покроя ниже колена. Закатив глаза и тяжко вздохнув, я порадовался, что родился мужчиной, и мне не дано познать всех тонкостей женской природы. Но опыт побыть в женском обличии у меня имелся. Целых два часа я щеголял в цветастом платье, в наброшенном на плечи платке, в жутком светлом парике и туфлях сорок первого размера, купленных, как сказала сестра, в отделе для бабушек. Я играл Бабса Баберлея в дипломном музыкальном спектакле «Тетка Чарлея». Имея схожую тощую фигуру с сестрой, я лишь осекся, что мне бы подобрать платье из ее гардероба, но никак не предполагал, что она откроет передо мной незыблемый мир нарядов, спрятанный в шкафу.

– Может, лучше купить что-нибудь простенькое? На один раз и то, что выбросить не жалко, – задумчиво спросил я, пугаясь пытки от предстоящей примерки.

– Ну уж нет! Ты всегда был и будешь самым лучшим, поэтому на спектакле должен быть самым красивым!

Тогда я рассмеялся, не веря, что у меня получится.

Ближе к вечеру мы решили спуститься до первого магазина и прикупить продукты для ужина. Район был спальный, поэтому нашелся небольшой магазинчик, и с обеспечением продуктами первой необходимости проблем не возникло. Приготовили ужин, после Ксюша убрала со стола и перемыла посуду. Я же разбирал оставшиеся вещицы: перевозил хлам с собой из квартиры в квартиру. Зачем начинать жизнь с нового листа, если таскаешь за собой старую рухлядь? Действительно! Старые книги, пластинки, ненужные сувениры и еще куча разной безделицы. Собрал все вместе и выбросил в мусорное ведро. Вот и замечательно. Давно бы так!

Сестра осталась у меня ночевать, ее пустил спать на кровать, а сам устроился на полу. Мы лежали лицом к окну, на котором еще не было занавесок, поэтому было видно темное небо. На дворе август, месяц звездопадов, и даже лежа на собственной кровати, можно видеть звезды. Несколько штук пролетели мимолетно, что я едва успел задуматься о своем желании. Или желаниях? Последнее время их стало так много, что всех павших звезд не хватило бы.

– Ты успеваешь вообще загадать желание, когда падает звезда?

– Не-а, но я все равно загадываю желание. Самое главное во что-то верить, не важно, во что или кого. Без веры нельзя, иначе какой смысл жить. В чем тогда смысл? – Ксюша свесилась с кровати и заглянула мне в глаза. Я молчал. Сестра потрепала меня за волосы и снова откинулась на подушку. – Вон та, самая яркая, моя.

– Ты сегодня спросила: один я или нет?

– Макс, я спросила только потому, чтобы не попасть в дурацкую ситуацию.

– Я к тому, что ты еще веришь, во что бы то ни стало.

– Конечно. Можно тебя попросить?

– Да.

– Спой «Notte stellatа».

– Еще спрашиваешь? Ты мой любимый и самый верный слушатель.

Я закрыл глаза и начал петь. Как всегда отдаваясь музыке до самого конца, до каждого своего вздоха. Есть ли что-то на свете еще, кроме музыки, способное одновременно убивать и воскрешать, снова убивать и наполнять изможденное тело жизненной энергией? Музыка – наш идеальный мир. Она заставляет любого поверить в собственную силу, разглядеть даже в самом ужасном уродстве необыкновенно пронзительную красоту. От этих звуков мы становимся слепы, зрение обретает наше сердце. Под чарующие ноты мы влюбляемся, радуемся, тоскуем, проливаем слезы и клянемся стать сильнее. Через музыку с нами говорят ангелы, я уверен в этом.

Когда я закончил, то комната погрузилась в безрадостную тишину: сестра лежала, не шевелясь, и я почти не слышал ее дыхания, но зато прислушивался к отчетливо крадущейся поступи одиночества, тянущегося шлейфом за мной, где бы я не находился. Сестра громко вздохнула.

– Как дела на работе? – спросил я.

– Мы договорились это не называть работой, забыл? Допустим, практика, благотворительность.

– А твой начальник? Все еще оказывает знаки внимания?

– Оказывает, но лучше бы перестал. Макс, я не знаю. Запуталась. И честное слово, не знаю, как быть дальше. Нельзя работать с человеком, который, так сказать, не безразличен, и с которым тебе нельзя быть. А если поддамся искушению, то совершу самый омерзительный поступок в своей жизни, и придется мне гореть в аду. Нет, гореть в аду в любом случае, но только не за это. Давай не будем о нем! Не хватало еще субботний вечер на него тратить.

Сестра почти заканчивала магистратуру на юридическом факультете, до получения диплома оставалось полтора года. Но уже весь последний год она «работала» общественным помощником при районной прокуратуре, без официального трудоустройства, без заработной платы, без денег, но переполненная надеждой и ждущая второй диплом магистра после бакалавра, дабы получить должность «помощника прокурора». Ну а пока нужно было зарекомендовать себя со всех сторон (как ценного в будущем сотрудника), получить заветное разрешение прокурора на постановку в кадровый резерв. Она выполняла все поручения: от мелких до самых трудных, не стесняясь браться даже за те, от которых открещивались сами работники прокуратуры. Мне сложно было принять ее выбор, однако этому имелось некое объяснение. Страсть к музыке в нашей семье разделяли только я и Ксюша, Костя зачем-то ударился в юриспруденцию и неплохо устроился в страховой компании, но только мне удалось по-настоящему в полную силу заниматься музыкой. Собственно ею я жил.

Дело в том, что отец никогда не одобрял моего желания стать артистом, а уж мое громкое заявление, что я исполнитель оперы, встретил в штыки. Называл артистическую жизнь бродяжничеством, а меня попрошайкой, выклянчивающей деньги за свое выступление.

– Сегодня у тебя есть голос – завтра нет. Куда пойдешь работать? – кричал отец, содрогая стены.

– Найду куда, я работы не боюсь.

– Вот попрошайкой и возьмут тебя!

С отцом тяжело спорить, практически невозможно, его авторитет давил на все сферы жизни, но волшебным образом я стал солистом театра оперы и оперетты. Видимо, отец сосредоточил свое дальнейшее внимание на сестре. Однажды на семейном ужине я рискнул возразить, вступаясь за сестру. Только меня быстро скинули с условной табуретки, с которой я попытался вещать свое мнение. «Попрошаек никто не спрашивал!»

Отогнав от себя грустные воспоминания детства и юности, я решил сменить тему, спросив у сестры:

– Ты в субботу приходишь на премьеру?

– Конечно, как всегда, амфитеатр, ряд одиннадцатый, место одиннадцатое.

– Отлично, хотя бы с этим мы договорились. Ладно, давай спать.

И вот вторую ночь подряд я сражался с бессонницей. В голову снова полезли плохие мысли. В моей жизни наступила пустынная засуха. Отсутствие личной жизни и несметное количество лжи. Я лгал своим родным, друзьям, малознакомым людям и, самое главное, я лгал себе. Мне нравятся мужчины.

Родителям приходилось врать, что у меня много работы или что-то невразумительно-космическое останавливает от серьезных отношений. Друзья пытались с кем-то познакомить, подсовывая подружек, будто я был самым последним безнадежным придурком на свете. На работе, благо, никто и никогда не спрашивал меня о моей личной жизни, а значит, я тихо себе помалкивал и мог расслабиться, сосредоточиваясь на любимом деле.

Как это произошло или когда, я точно себе не могу припомнить, наверное, я был таким всегда. Костя, старший брат, как-то раз ввалился в дом с друзьями, и с этого момента моя тихая размеренная жизнь начала свой обратный отсчет. Я увидел его, и в душе стало тесно. Влад был среднего роста, темноволосый с капризными завитками, а его оливковые с золотистыми крапинками глаза заставляли мое бедное сердце скакать лихой рысью. Хуже всего было то обстоятельство, что с тех пор прошло достаточное количество времени, но я так и не смог забыть парня. С друзьями брата я общался очень редко, встречи хоть и были, но мимолетные и не содержащие ничего важного. С Владом я пересекался также пару раз, при этом жутко краснея и смущаясь, как десятилетний мальчишка. Единственным человеком, знавшим правду, была моя сестра.

***

– Ксюш, мне нужно тебе кое-что сказать! – Я бесцеремонно уселся на ее кровать. Была уже ночь, дома все спали. Один я ворочался в постели, то укрываясь, то раскрываясь. Внутри все обжигало каким-то адским огнем, казалось, вот-вот рванет и снесет все к чертям собачьим. Я решительно настроился. Да, я готов. Я должен был это сделать. Встал и пошел к ней в спальню. Сестра спала, но мне плевать. Мои немногочисленные партнеры, знавшие обо мне, не в счет. Она должна принять меня таким, какой я есть, либо отречься от меня раз и навсегда.

Сестра соскочила и вглядывалась в темноту, ища часы, чтобы узнать который час.

– Что случилось?

– В общем, я это, хотел сказать тебе, что я… Не знаю, как правильно. Ты наверняка меня не поймешь, это моя странная жизнь, но ты должна знать, вообще, самый дорогой мне человек должен знать…

– Что ты гей?

Я смотрел на нее, как идиот. Все слова разом вылетели из головы. Я просто сидел и смотрел на нее. Сестра произнесла эти слова так, словно они ничего не значили, и все мои терзания, вся та боль, которая мучила и душила последнее время, была лишь плодом наболевшего рассудка. Я тщательно готовился к этому разговору, подбирая слова таким образом, чтобы донести их как можно проще и понятнее. Но ее реакция выбила из-под моих ног землю.

– Что ты сейчас сказала? Откуда ты знаешь? Я не понимаю!

– Макс, я люблю тебя! И мне неважно, кого будешь любить ты, главное, чтобы тебя любили искренне, честно и взаимно. А кто именно это будет, ты не должен спрашивать никого из нас. Ты просто должен быть счастлив и все.

Она поцеловала меня и притянула к себе. Только через пару секунд я ощутил на своих щеках горячие слезы. Я их так долго скрывал, что теперь они принесли долгожданное облегчение…

Часть 2. КСЕНИЯ

Пронзительно зазвучали звуки испанской гитары – «Alejate». Мягкий, бархатный голос баритона Джоша Гробана. Я прикрыла глаза, подставив лицо солнцу, бьющее в окно автобуса. Приятное тепло, расплывающееся по низу живота, и трепет в груди. Мелодия наращивает темп, низковатый голос становится сильнее и настойчивее. Бархатный баритон обволакивает, заворачивает в свои нежные объятия. Я впитывала кожей каждый звук, растворялась, и разум улетал куда-то далеко. Нечем стало дышать, не хватало воздуха, трепет в груди рвал ее на части, выжигая все человеческое.

Так бывает со мной всегда. Отключаюсь и сливаюсь с мелодией, что могу запросто начать петь или танцевать посреди улицы или в автобусе, как бы поступила прямо сейчас, но успев вспомнить о нормах приличия. Я чуть замешкалась с наушниками: оставить их в ушах или, свернув бантиком, убрать в сумку? И все-таки с недовольством отправила наушники в боковой кармашек сумки, я тысячу раз давала себе обещание не ходить по городу в них. Но сидеть в автобусе без наушников и без любимой музыки – испытание еще то. Хоть и случайно, но вслушаешься в чью-нибудь болтовню, ужаснешься, узнаешь все аптечные махинации по продажам валокордина, в конце автобуса, как всегда, по-дикому вопит кондукторша, потому что кто-то не хочет платить, кто-то сел не в тот автобус и с вылупленными глазами возмущается, почему не остановили на остановке.

С большой радостью я вышла из автобуса и побрела по тротуару, привыкшему за год к моей быстрой походке. Сзади по дорожке для пешеходов меня обогнали велосипедисты, от неожиданности и испуга я уронила на пыльную дорогу сумку. Не спешиваясь с велосипедов, парни вихрем промчались по пешеходному переходу, успевая проскочить на последних секундах зеленого света светофора. А какой-то дурак на большой черной машине не успел на зеленый и с оглушающим ревом мотора чуть не проехался по ногам старенькой бабули, которая пустилась через проезжую часть, словно ей тринадцать. Уже с шести утра город ворчит, огрызается и ругается, как старый прапорщик, – это означает одно: выходные закончились, и началась новая рабочая неделя. Я насторожилась и стала вертеть головой во все стороны, мало ли козырек от старинного дома на голову упадет или в открытый канализационный люк провалюсь. Хорошо, что наушники покоятся в сумке.

Семиэтажное серое здание прокуратуры уже было открыто для всех желающих пожаловаться, парадная дверь раскрыта и подперта обломком кирпича. В холле в очереди на прием к дежурному прокурору собралась приличная толпа из одних пожилых людей и одного мужчины средних лет с двумя плотно набитыми разноцветными папками. Я прошла мимо толпившихся и сделала вид, что меня совсем не смутили осуждающие взгляды старого поколения относительно моего внешнего вида: короткое летнее платье и босоножки на высоком каблуке.

– О, Ксюня-Ксюня! Я тебя жду!

Надя, секретарь прокурора, веселая и все время хихикающая девушка. Она помахала мне свободной рукой, пока второй тормошила кулер с водой, видимо опять не пропускавшего воду.

– Люди точно спятили! С самого утра чем-то недовольны, толкаются, меня чуть велосипедисты не сбили. Откуда только взялась дурная привычка по утрам на велосипедах кататься?

– У нас тоже не тихо. Вон Иван Николаевич не успел зайти, так трясет с меня надзорки, а они у него в сейфе лежат. Сам забыл куда упрятал, а Надя ищи! Кстати, зайди сразу к нему, не то сам сюда придет.

Его кабинет находился последним по коридору. Мужчина сидел за столом, читая уголовное дело. Иван Николаевич Удальцов высокого роста, темноволосый, с хорошей подтянутой фигурой для своего возраста. Ему было тридцать, и он женат. Постоянно покручивал свое блестящее обручальное кольцо, иногда вовсе снимал и перемещал на другой палец, а еще он любил рисовать каракули в деловом ежедневнике, поэтому вместо важных записей из раскрытой книжки выглядывали странноватые зарисовки. Детей у него не было.

Я заглянула в кабинет. Удальцов на минуту оторвался от чтения и кивком головы указал на свободный стул. Я уселась, скрестив руки и стараясь откровенно не пялиться на начальника. Даже про себя запела песню, лишь бы отвлечься. Иван Николаевич с усердием вчитывался в материалы дела, хмуря брови и морща лоб. Какое серьезное, сосредоточенное лицо! Но таким он бывал крайне редко, по большей части болтаясь в соседнем кабинете с кружкой черного растворимого кофе. Я готова была поспорить, что он уже давно перестал читать по-настоящему и тянул минуты. Несмотря на мужские странности, он казался мне милым, зачастую напоминая одного актера в молодости.

– Как выходные? – Я пришла в себя не сразу. Он обезоруживающе улыбался.

– Спасибо, хорошо. Все как обычно. Как у вас? – Идиотский вопрос. «Как у Вас?» Рядом с ним я терялась и не могла спокойно говорить. Казалось, что развивался некий паралич одновременно с каким-нибудь психическим отклонением, потому что я выглядела именно так.

Удальцова я не любила той любовью, о которой пишут в женских книжках и о которой мечтают. Не смотрела на него с придыханием и замиранием сердца. Обыкновенное романтическое любопытство к противоположному полу. Мужчина обладал своеобразной энергией, она сквозила в каждом его слове, движении, но трудно было понять, на что она направлена. Некоторые поступки не поддавались объяснению: то ли он поступил с добром, то ли постарался унизить? Рядом с ним я не принадлежала себе, смущаясь и побаиваясь сказать лишнего.

– Не поверю, что у такой девушки как ты, выходные проходят скучно и уныло! Наверняка встречи, гуляния, расставания, а? – Он снова улыбнулся хищной улыбкой.

– Да отличные выходные! Помогала брату с переездом.

– Брату? То есть так современные девушки проводят свое свободное время? – Я ничего не ответила, лишь слегка улыбнулась, про себя добавив, что некоторые современные девушки еще занимаются бесплатными работами и находятся в режиме ожидания приглашения на работу. Хотя в моем случае, наверное, даже старость объявится на пороге жизни гораздо быстрее. – Я часто слышу в твоих разговорах с Надей о брате, думал он младше тебя.

– Нет, я младшая в семье.

Наш разговор прервал телефонный звонок. Удальцов лениво потянулся к трубке. Вот еще одна странная особенность – говорить с кем-то по телефону и не спускать с меня хитроватого взгляда, что я несколько раз ловила себя на мысли: а может, на том конце уже давно сбросили звонок, и он треплется в пустую трубку?

Удальцов появился в прокуратуре неожиданно. Пять месяцев назад его утвердили на должность заместителя прокурора, хотя все ждали женщину из другого района. Что он сразу же выделил меня, я почувствовала природным женским чутьем, это невозможно было отрицать. Начальник был женат, и это означало для меня конец. Я поставила крест на потенциальном развитии наших возможных отношений. Пусть мне будет хуже, больнее, но строить свое счастье на несчастье чужих людей – за гранью моего понимания. Может, кому-нибудь в жизни и везло, попадая в треугольники, и люди, действительно, обретали свое неземное счастье, благословляя тот чудесный день, а мне с лотереями не везло. И не только с лотереями. Однажды на новогоднем утреннике Дед Мороз вытащил из своего огромного красного мешка моей школьной подружке мягкого, пушистого зайчика. Потом поглядел на меня, в мешок, снова на меня и снова в мешок. И достал оттуда пластмассовую лопатку для игры в песочнице. Поэтому вряд ли я была одной из сторон треугольника, скорее, пятым колесом для телеги.

Мое раздумье прервало легкое касание его пальцев моей руки. Так, вроде бы совсем простое, ничего не значащее движение, но сколько чувств оно пробудило во мне. Рука настойчиво, но не властно, сжала пальцы. Я нервно сглотнула и оттянула руку назад, пряча в складках платья.

– Прости, что перебил тебя. На чем мы остановились?

– Вы хотели дать мне какое-то важное задание, – я постаралась сменить тему.

– Нет, мы говорили о тебе. Не нужно менять тему. Я хочу услышать о твоей семье, больше узнать про тебя саму. Значит, у тебя есть брат, и чем же он занимается?

– Ну, брат у меня не один. У меня два брата. Старший, Костя, он совсем взрослый, ему тридцать три. У него своя семья, правда, детей пока нет, но мы все в ожидании чуда. И второй брат Максим, помладше.

– Ого, сколько защитников. Да к тебе не подобраться! Твоему парню туго придется. И все юристы?

– Нет, только Костя. Он юрист в страховой компании, вернее, начальник юридического отдела с недавнего времени. А Максим солист театра оперы и оперетты. Поет, в общем.

– Поет? Оперу? Интересно! Слушай, а он занимается какими-нибудь подработками, может, выступает на каких корпоративах, мероприятиях?

– А зачем вам? С какой целью интересуетесь? – Я натянуто улыбнулась. Внутри меня что-то оборвалось и плюхнулось.

– Впереди разные корпоративы, праздники. Было бы неплохо иметь своего человека, который предоставил бы концертную программу. Он же не только оперу исполняет?

Да, Макс, подрабатывал. Его зарплата в театре не была высокой, и он брался за различные мероприятия, которые подходили ему по душе главным образом, но он не занимался свистоплясками и не разменивался на ширпотребный репертуар, который предлагался в караоке-барах. Да, он был актером, но он не был клоуном. Тем более для подогретой алкоголем массы.

– Нет, он таким не занимается, – отрезала я.

– Ладно, ладно! Сейчас еще покусаешь меня! Значит, ты решила стать как твой старший брат. Юрист это не профессия, а призвание, верно говорю? – Он подмигнул.

– Наверное. А вообще… Папа сказал, что одного музыканта в нашей семье достаточно и нужно выбирать более стабильную профессию.

– Папина дочка. А чего же хотела на самом деле ты?

– Я? – В голове вихрем пронеслись до боли приятные воспоминания. Моя детская комната. Я в кроватке, Макс на полу с поджатыми к подбородку коленями, распевающий мотивы каких-то еще непонятных мне песен. Я не понимала этих слов, не понимала языка, на котором они исполнялись, но эти звуки зерном прорастали в моей душе. Я тихо лежала, боясь шевелиться и даже дышать, только бы не спугнуть чудесное мгновение. Стрелки часов замирали на месте, и время останавливалось. Так проходили наши ночи. Брат пел, я слушала.

– А вы? Вы получили то, что хотели? Что же хотите вы? – «Что же хотите вы от меня?» – отметила я про себя.

Начальник отвлекся. Очередной деловой телефонный звонок.

Я встала и пошла к выходу, прихватив с собой целую кучу приостановленных уголовных дел с его рабочего стола. Для меня уже не стало загадкой, для чего заместитель прокурора вызывает с утра пораньше в свой кабинет: для работы. Не отрываясь от разговора, Удальцов одними губами проговорил «спасибо». Да всегда пожалуйста, только быстрее возьмите на должность «помощника прокурора», чтобы обрадовать моего отца. В дверях кабинета я столкнулась с женщиной, плечом она скинула одно дело на пол. Женщина нагнулась и подняла дело, встречаясь со мной лицом, не слишком приятно для меня знакомым.

Весна в этом году была ранняя. Как сейчас помню, пятница, и мы с Надей решили после работы прогуляться. Стоял очень жаркий, не для весны, день. Весь город, словно огромный муравейник зашевелился: велосипеды, ролики, скейты, влюбленные парочки, дети. Приятная возня после долгой и утомительной зимы. Устав болтаться и глотать дорожную пыль с разбитых дорог, мы зашли в кафе перекусить.

– Я до сих пор не понимаю, как могла произойти дурацкая ситуация с материалом проверки! Я, ты и еще два человека все обыскали! Каждый сантиметр кабинетов перерыли – нет его! Ты и я смотрели дважды! А потом, раз! И он лежит себе спокойненько на столе, прям на самом видном месте! – Надя смешно наматывала пасту на вилку, которая постоянно соскальзывала и падала обратно в тарелку.

– Магия! Следующий раз будем экстрасенсов вызывать, чтобы помогали в розыске.

– Ага, или полиция с собаками приходит и ищет. Их материал, вот пусть и ищут. Еще Лена, новенькая наша, вечно все путает. Принимает почту через раз. Приходится все за ней перепроверять. Хочу отпуск. Такая жара стоит, а ведь еще весна.

Минут через пятнадцать в кафе вошла женщина. И села за столик напротив нас.

Господи, спасибо тебе за продвинутый, высокотехнологичный век! Интернет и социальные сети творят чудеса. Конечно, я уже знала ее. Как она выглядит, и как ее звать. Но сегодня я видела женщину впервые в реальном времени. И от этого под левым ребром больно задергался нерв. До сегодняшней встречи слово «жена» звучало эфемерно, будто где-то очень далеко у Удальцова есть жена, которая его ждет в их квартире, готовит ему изысканные блюда, гладит рубашки, называет «милым» и поправляет галстук перед уходом на работу. Жена, жена, жена. Если долго произносить одно и то же слово, то оно потеряет смысл. Так и здесь. Жена, бессмысленная жена. Таких жен много. Но теперь обрелись формы, и призрачное существо превратилось в высокую брюнетку с цветочным парфюмом и красным маникюром. Она кого-то ждала и часто поправляла пышную прическу, откидывая голову назад. Она знала себе цену, и цена была высока. Я тут же набила сообщение Максу, что встретилась с женой Удальцова. «Она тебя узнала?» – ответил брат. Я раздраженно покачала головой, все-таки мужчины неисправимые тупицы, и мой брат в их числе.

– А чего же хотела на самом деле ты?

– Я? А вы? Вы получили то, что хотели? Чего же хотите вы?

Этот разговор постоянно прокручивался в моей голове. Постоянно. Простой вопрос, заданный просто так. Возможно, Удальцов его задал от нечего делать, но ловко сумел задеть за живое. Почему мне трудно было на него ответить? Что не так? Что на самом деле хочу я? Я ведь знала. Каждый человек знает, кто он и что хочет! У каждого есть свое место в этом огромном мире, как место каждой звезды на небосклоне. Кто-то светит так ярко и горячо обжигает лучами своей славы, а чей-то свет тусклый и холодный. Но есть те, кто несутся огненным метеором с бешеной скоростью, а потом миг… И их свет гаснет навсегда. Таких не вернуть никогда, они остаются прекрасным и одновременно печальным следом в нашей памяти. А в моей жизни ни намека на просвет, сплошное разочарование. Забавно, я не знаю простого ответа на простой вопрос. Однако знаю точно одно – я не должна разочаровать отца.