Текст книги "С видом  на счастье"

Автор книги: Ксения Любавина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

4

– Станислав Михайлович, рассчитайтесь, пожалуйста, с агентством, – сказала я.

Покупатель однокомнатной квартиры по улице Крылова протянул мне плотненький «пресс» купюр достоинством в одну тысячу рублей.

– Нет, я не понимаю, за что вы платите агентству такие деньги? – с досадой произнесла Самарина.

– Мила, – одернул ее шепотом Володя.

– А что?! Ну вот что они такого выдающегося сделали? Да эту сделку оформить – раз плюнуть!

– Послушайте, не надо считать мои деньги! – возмутился Станислав.

– Но вы могли бы отдать их нам! А то что же получается: агентству отвалили такие комиссионные, а с нас сторговали полтинник! Вот заплатили бы им меньше, тогда и с нами торговаться бы не пришлось!

Ах да, она ведь как-то говорила об их с супругом крайней бедности. Покупатель сердито нахохлился, но не нашел что ответить. Я тоже не стала дискутировать, только посмотрела на часы. На одиннадцать у нас была занята очередь в юстиции на регистрацию сделки.

Мила разочарованно умолкла, ибо никто, даже муж, не поддержал ее желания поспорить. Я не понимала, отчего молодая и с виду абсолютно нормальная особа ведет себя как спятившая старуха. Милочка представлялась мне экспонатом кунсткамеры, и я смотрела на нее с каким-то болезненным любопытством, как человек с нормальной физиологией может смотреть на врожденное уродство. Да, она хороша собой, ослепительно молода и обеспечена материально. У нее есть любящий муж и ребенок. Я недоумевала: откуда в этом беззаботном существе двадцати трех лет столько дряни, которая так и прет, как дерьмо из прорвавшейся канализации.

– Господин покупатель, рассчитайтесь с продавцом.

Деньги, бесспорно, любят счет. Я распаковывала купюры и пропускала их через счетную машинку, которая тут же выдавала результат. По мере того как неоприходованных пачек становилось все меньше и меньше, личико Милы делалось все мрачнее и мрачнее. Внимательно следя за машинкой, одним глазом я все-таки наблюдала за Самариной. Наверное, у меня скоро разовьется профессиональное косоглазие. А еще я думала, что если Мила снова что-нибудь отчебучит, то я ее непременно огрею стулом.

– Отлично. Суммы у нас сошлись. Ну что ж, Мила Альбертовна, теперь вам следует передать деньги агентству на хранение на то время, пока мы будем находиться в юстиции. Я выдам вам расписку.

Обычная процедура, ничего особенного. Все логично и продуманно: одна сторона передает деньги другой, а третья сторона принимает сумму на временное хранение, дабы никто никого не нагрел. По возвращении из юстиции деньги с нашим удовольствием непременно будут возвращены продавцу. И я всем разъясняю это еще на задатке.

– Мне не надо никакой расписки! – вдруг заявила Самарина. – Я свои деньги в вашем агентстве не оставлю! Я возьму их с собой в юстицию!

Интересно, где тот конвейер, на котором таких дур штампуют? Еще бы парочку заказать!

– Хорошо, – кивнула я. – Однако вам известно, что в агентстве все равно остается сумма залога. Покупателю нужны гарантии.

Будь на месте Милы кто-нибудь другой, я, возможно, и нарушила бы процедуру сделки. Но от этой оторвы всего можно было ожидать. Сиганет с деньгами в свой автомобиль – и поминай, как звали!

– Я же сказала, что не собираюсь оставлять деньги в вашем агентстве! – прошипела Самарина, раздувая ноздри, как Змей Горыныч.

Я посмотрела на часы. До регистрации оставалось двадцать минут. Станислав поднялся из-за стола.

– Алла Константиновна, можно вас на минутку? – сказал он, выходя из кабинета.

Я вышла следом, затворив за собой дверь.

– Слушайте, я так больше не могу, – признался он. – У этой девушки как – все дома?

– Лучше, чем у нас с вами, – заверила я его.

– Тогда сделайте что-нибудь!

– Станислав Михайлович, вы хотите купить эту квартиру?

– Ну разумеется, хочу!

– Оставайтесь здесь, – холодно приказала я.

Я вернулась в кабинет, оставив растерянного покупателя за дверью.

Самарина по-прежнему сидела за столом с кучей денег и победно смотрела на меня.

– Мила Альбертовна, – строго начала я, скрестив руки на груди. – Вы все еще намерены продать свою квартиру?

– Ну разумеется, – сладостным голосом ответствовало ее величество.

– Тогда деньги до подписания договора в юстиции остаются в агентстве. Таково желание покупателя.

– Да плевать мне на его желания! С моими желаниями тут кто-нибудь считается?!

– Значит, вы продолжаете настаивать на своем, – подвела я итог. – Отлично. Тогда мы расторгаем сделку. А поскольку виновной в этом являетесь вы, Мила Альбертовна, согласно договору задатка обязаны выплатить сумму неустойки. То есть двойной размер задатка. Это покупателю. И три процента от стоимости квартиры – агентству.

– Какие еще три процента?!

– Штрафные санкции по эксклюзивному договору, – терпеливо пояснила я. – За невыполнение обязательств.

– То есть я же еще чем-то вам обязана?!

Я была беспощадна.

– Да. Обязаны. Мы выполнили по вашей просьбе колоссальную работу, которая должна быть оплачена.

– То, что вы требуете, – незаконно! Володя, ну скажи ты ей!

– Мил, ну хватит уже, – тихонько вздохнул ее муж, глядя в сторону.

– Так… мы идем в юстицию, или вы намерены дальше рассуждать, что законно, а что нет? – поинтересовалась я.

Самарина молча встала, выхватила у меня расписку и вышла из кабинета. Володя с видом обреченного поплелся за ней. Я убрала деньги в сейф и снова посмотрела на часы. Было без десяти одиннадцать. Господи, мне показалось, будто прошла вечность, а на самом деле – каких-то десять минут. Меня трясло от напряжения. Чертова работа!

В учреждении юстиции все завершилось быстро и гладко. Пройдет месяц, и Станислав Михайлович Бородин станет полновластным хозяином собственной однокомнатной квартиры по улице Крылова. И никто ему слова против не скажет. Мила Самарина вела себя чинно. У нее не было причин кочевряжиться перед сотрудницей юстиции, которая принимала у нас документы.

Наблюдая за процессом, я подумала: вот ведь не пыльная работенка! Опись… протокол… сдал… принял… отпечатки пальцев… Впрочем, так порой кажется, когда смотришь, как работает другой человек. Такова уж наша загадочная природа: в чужих руках ломоть хлеба всегда толще.

По возвращении в офис я выдала супругам Самариным их кровные. Но Мила почему-то оставалась недовольной. Закусив губу и сдвинув брови, пунцовая от гнева, она нервно кидала пачки денег в большую спортивную сумку. Володя вышел покурить, и в кабинете мы остались вдвоем с Милой. Я решила заговорить с ней. Она должна объяснить мне, чем я ей не угодила.

– Мила, ответьте, пожалуйста, почему вы так себя вели? Чем я могла вас обидеть?

Она перестала запихивать деньги в свой баул, обернулась ко мне и с нескрываемым презрением сказала:

– А вы не догадываетесь?! У меня с вашим агентством старые счеты!

Мне стало интересно. Я присела за стол и попросила:

– Расскажите подробнее.

– Ну вы же знаете, что я покупала эту квартиру в вашем агентстве. Вы, наверное, не в курсе, мы с Володей сами нашли ее. Потом пришли сюда, чтобы оформить сделку. Мы бы тогда здорово сэкономили, заплатив какую-то там символическую сумму. «Самострой» – кажется, это так у вас называется…

– Да… верно…

– Так ваше агентство перекупило эту квартиру прямо у нас из-под носа! Нам пришлось переплачивать, чтобы получить этот вариант! Это как, по-вашему, нормально, справедливо?!

– Это бизнес, Мила. Жесткий бизнес. И потом, агентство – такой же покупатель, как и частное лицо…

– Да уж… вряд ли вы сказали бы мне что-то другое!

– Мила, тогда меня здесь еще не было. Я пришла в агентство позднее. Почему же вы решили отыграться именно на мне?

– Да какая разница?! Вы ведь работаете в этом агентстве! Все вы тут рвачи, все из одного теста! Разве нормальный, порядочный человек будет здесь работать?!

– Значит, вы хотели увести покупателя, оформить сделку на стороне и оставить нас без комиссионных, – задумчиво произнесла я.

– Всего доброго, – сказала Мила, подняла сумку и направилась к выходу.

– Угу… до свидания, – рассеянно ответила я.

Самарина ушла, оставив меня в одиночестве. Несмотря на то что причина конфликта выяснилась, я чувствовала себя униженной. Как если бы об меня вытерли ноги. Как если бы Мила внезапно, вместо того чтобы высказывать все эти оскорбительные обвинения, достала из сумки револьвер и выстрелила в меня. Или кинула гранату. Нет, наверное, тогда я вряд ли чувствовала бы себя лучше.

Интересно, куда определяют риелторов там, в ином мире? Для них предусмотрено индивидуальное пекло, или они варятся в общем котле с другими грешниками – убийцами и негодяями? Или все-таки в рай, как мучеников? Надо будет на собеседование к Богу или его заместителям захватить хотя бы флешку с резюме – мало ли что… А впрочем, Высокое Руководство Вселенной и так все знает о каждом из нас.

Может быть, заняться поисками новой работы? Сколько еще терпеть все эти выкрутасы? Ах, здравствуйте, мы тут к вам такие разобиженные пришли, сейчас глумиться будем. Пропади оно все пропадом!

В «задаточную» заглянул Никитин.

– Слава богу, живая! – радостно воскликнул он.

Я не могла разделить его радости. У меня разболелась голова, я была в таком состоянии, что дальнейшее пребывание на работе казалось бессмысленным. Наверное, мне следовало отпроситься у Ольги Романовны и ехать домой. А там, в уединении, спокойно подумать, как жить дальше. Но у моего напарника была идея получше.

– Знаешь что… время обеденное… пойдем в парк, пивка выпьем.

Он почти насильно поднял меня на ноги и потащил из душной «задаточной» на улицу.

5

В парке было хорошо: полуденное солнце припекало по-летнему, зеленела молодая нежная листва, прохожие шли без верхней одежды, несли в руках плащи и пальто, подростки в экипировке гоняли на роликах. Лепота…

Оказалось, в парках теперь пива не наливают, мол, нельзя употреблять в общественном месте. Вася купил две бутылки «Солодова» в ближайшем магазинчике, и мы уселись в каком-то тихом дворе, на лавочке, как алкаши.

– И чего я вешаться собралась? Жизнь-то налаживается, – сказала я, сделав несколько глотков, и небрежно сдвинула на макушку солнцезащитные очки. – Представляешь, Вась, а я ведь увольняться собралась.

– Это новость. Если учесть, что ты постоянно собираешься увольняться после очередной такой Милы.

– Я серьезно!

– Перестань…

Вася отпил из своей бутылки и закурил.

– Чем она тебя допекла? – поинтересовался он.

Я рассказала.

– Хорошая девушка Мила в дурдоме напротив живет… – выслушав меня, задумчиво продекламировал Никитин. – Во-первых, я тебе сразу сказал, куда ее следует послать. Помнишь?

– Вась, если так посылать каждого клиента…

– Каждого посылать не надо. Тем более, Алюсь, что они все такие. Ну, по крайней мере, через одного. Что делать-то? Это наша работа.

– Значит, надо менять работу, – уныло произнесла я.

– Нет. Ты пойми, для каждого человека квартирный вопрос – самый главный после здоровья. Когда на карту поставлены недвижимое имущество или деньги, у редкого человека крышу не сорвет.

– А я тут при чем?

– Ты в этой теме центральная фигура.

– То есть между молотом и наковальней?

– Угу… Знаешь, мы тут, по сути дела, занимаемся родовспоможением.

Я рассмеялась. Откровенно говоря, не представляю Никитина в роли бабушки-повитухи. Но с ним трудно спорить. Как-никак, «жираф большой, ему видней»…

– Вась, почему ты пошел в риелторы?

– Семью надо было кормить. Да и потом, где еще наемный сотрудник заработает нормальные деньги?

Что правда, то правда: ведущий риелтор преуспевающего агентства зарабатывает ничуть не меньше, чем высокооплачиваемый топ-менеджер. Но это притом, что он пашет, как лошадь. Я-то знаю, что далеко не каждый риелтор имеет такие заработки. Мне, например, было еще очень и очень далеко до уровня, которого на сегодняшний день достиг Никитин. И я не чувствовала уверенности, что когда-нибудь этого уровня достигну. Многих, кто приходит на стажировку в агентства недвижимости с мыслью, что здесь можно, не утруждаясь, грести деньги лопатой, как навоз, подстерегает опасность быстрого перегорания. Как если лампочку небольшой мощности включить в высоковольтную сеть.

Ваське, как главе семейства, действительно необходимо было зарабатывать деньги. Вот если бы все мужики помнили о своих обязанностях, да еще и предпринимали какие-либо действия в этом направлении! «Эх, если бы парни всей Земли… вот было б здорово…» Мечты, мечты…

Закурив, я прислонилась головой к Васькиному плечу. Мне так хотелось лечь к нему на колени и, откинувшись, смотреть в его серые глаза снизу вверх. Какой он все-таки классный… сильный… умный… Вот интересно, такие экземпляры еще не сняты с производства или они пока находятся в стадии разработки, а Вере посчастливилось отхватить опытный образец? Нередко у меня, хоть я и гнала их прочь, возникали опасные мысли: Никитин хочет меня?.. а как он целуется?.. а какой он в постели?.. а Вере он изменяет? Мне порой казалось, что, позови он меня, я тут же кинулась бы ему на шею, обвилась бы вокруг него, будто лиана-паразит вокруг мощного красивого дерева. Но я также понимала, что, узнай я все это, наши отношения изменятся. Не исключено, что к худшему.

У меня так уже бывало. Вначале сумасшедшая страсть, эротические СМС, цветы и ни дня друг без друга. Потом постепенно чувства бойфренда угасают, и вот я вынуждена звонить ему на сотовый, потому что уже две недели от него ни слуху ни духу. Становишься зависимой и уязвимой. А какой женщине это приятно – чувствовать, что тебя использовали, что ты больше не интересна, что тебе, возможно, нашли замену? Через некоторое время боль, конечно, отпускает. Не век же размазывать сопли из-за козла! Проходит примерно полгода, и… здравствуйте, я ваша тетя, кавалер звонит как ни в чем не бывало, и, не представившись, – вот еще, представляться! – задает идиотский вопрос: ты меня узнаешь?

Мне бы не хотелось, чтобы мы с Никитиным докатились до подобной пошлости. И потом, мы ведь работаем вместе. Как там, в песне Высоцкого: «…удивительное рядом, но оно запрещено…» Пусть в моей жизни останется хоть что-то святое. Не нужно ничего менять. Не нужно ни мне, ни ему. Просто я сейчас немного поддала и окосела до неприличия от бутылки пива. Разыгралось воображение. К тому же весной активность, по всей видимости, обостряется не только у шизиков, но и у незамужних девушек, которым слегка за тридцать.

– Вася, я поняла… все риелторы в прошлых жизнях были гладиаторами… или летчиками-камикадзе… ну, или еще какими-нибудь смертниками…

– Не нравится мне твое настроение, – сказал Никитин. – Алюсь, я тебе уже сто раз говорил: клиенты – это рабочий материал. Вот и относись к ним как к рабочему материалу. И хватит об этом. Лучше вспомни, сколько у тебя за этот год было удачных сделок. Ал, все же нормально.

– Да ничего не нормально, Вася!

Есть у меня такая черта: чем настойчивее уговаривают, тем больше хочется хныкать и жаловаться.

Никитин, впрочем, давно изучил мои повадки.

– Короче, уволиться я тебе не дам, даже не надейся, – строгим голосом проговорил он. – Тоже придумала… Как в таких случаях говорят? «Не можешь – научим; не хочешь – заставим! Мы друга в «биде» ника-да не оставим!»

С этими словами Вася обнял меня за плечи и заглянул в глаза: не собираюсь ли я, случайно, зареветь, как это обычно бывает со мной после подобных передряг…

Я искоса посмотрела на него. Почему он так мной дорожит? Подумаешь, коллега собралась увольняться. Придет другая стажерка, снова будет заглядывать в рот, хлопать ресницами, кивать… Нет, я не могу вот так, за здорово живешь, отказаться от него и от своей заполошной работы. Васька прав: за этот год произошло много хорошего, много такого, чего не вычеркнешь из жизни просто так. Мне говорила Ольга Романовна, когда принимала на работу, что на профессиональное становление риелтору требуется год, а то и больше. Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как я здесь работаю. Может быть, это уже чего-то стоит?

Я пристыженно улыбнулась, внезапно осознав, что поступаю точь-в-точь как король из сказки «Золушка», который, чуть что не по нему, так сразу парик – в одну сторону, корону – в другую, мол, ухожу в монастырь…

– Может быть, мне курить бросить? – сказала я ни с того ни с сего.

Вроде бы и не собиралась.

– Хорошая мысль, – усмехнулся Никитин. – Представляешь, как Александр Никодимович обрадуется!

Хорошо вот так, в разгар рабочего дня, сидеть на лавочке, в тени раскидистого клена, пить пиво, прислонившись к мужественному плечу Никитина, и тешить себя надеждой, что когда-нибудь сможешь бросить курить.

6

Никитин меня ревновал. Однажды я поняла это. В тот день мы всем офисом чествовали нашего старожила Виктора Сергеевича Кузнецова: ему исполнилось пятьдесят лет. Солнечным сентябрьским днем, в самый разгар бабьего лета, в кухне нашего агентства одновременно собрались почти все сотрудники. Все мы, точно пираньи, набрасывались на торты.

– Ай да Сергеич! Ай да сукин сын! – восклицала Надежда Леонидовна Суровцева, запивая чаем, крепким и сладким, большой кусок торта.

Сорокалетняя Суровцева, крашенная под блондинку, полная, похожая на буфетчицу, слыла у нас первой сплетницей. Она всегда все про всех знала и довольно своеобразно интерпретировала добытую информацию. Поэтому ее слова редко воспринимались нами всерьез. Терпеть не могу это слово, но Надя была бабой до мозга костей, и в самом нехорошем смысле этого слова.

Итак, мы угощались на кухне. После работы намечался небольшой курбан-байрам в «узком кругу ограниченных людей». Должны были пойти, разумеется, Ольга Романовна, Андрей Туманов, Эльза Фридриховна Ильм, по прозвищу баба Лиза, – ей оставался год или два до пенсии. Мы с Никитиным были званы в числе прочих. И еще Кирилл Артурович Кислевский, красивый, холеный мужик тридцати пяти лет, дальний родственник Виктора Сергеевича и такой же бабник. Ни одна сотрудница агентства, исключая Ольгу Романовну (все-таки начальник), бабу Лизу (не прошла по возрастному цензу) и Надежду Леонидовну (не та весовая категория), не избежала его настойчивых ухаживаний и домогательств. В том числе и я. Но мою честь строго соблюдал Василий Зоркий Глаз, и Кислевский вынужден был отстать.

Посовещавшись, мы решили купить для Кузнецова новый сотовый телефон. Сообщив о нашей задумке Ольге Романовне, разумеется по секрету, чтобы «юбиляр раньше времени не обрадовался», мы получили от руководства приличную денежную сумму. За подарком снарядили Туманова, хоть он всячески противился.

Тем временем сотрудники, откушав за здоровье Виктора Сергеевича, начали потихоньку расходиться по рабочим местам. На кухне остались я и Надежда Леонидовна. Пока я размышляла, а не выпить ли мне еще и кофе или все же ограничиться чаем, в кухню вошла Эвелина Гизатулина, персона нон грата в нашем агентстве.

Сказать, что мы недолюбливали Эвелину, означало бы согрешить против истины. Мы все ее просто терпеть не могли. Такое, к сожалению, бывает. Не потому, что она наполовину армянка, а наполовину, по отцу, татарка. В нашем агентстве работали люди разных национальностей. Не потому, что у нее состоятельные родители. Вот у Славы Белорецкого, самого молодого нашего коллеги, например, тоже мама по барнаульским меркам «олигархиня». А у ее бывшего мужа, Славкиного отца, – процветающий бизнес то ли в Москве, то ли в Питере. И не потому день ото дня крепла наша неприязнь, что эта двадцатичетырехлетняя девочка была необыкновенно хороша собой и носила вызывающие наряды. Просто от нее исходило тако-о-е… Передать невозможно то презрение, с каким Эвелина Каримовна Гизатулина стала относиться к нам, «челяди», буквально с первого дня, ну а мы, понятное дело, платили ей тем же. И только Надежда Леонидовна Суровцева, шовинисточка наша махровая, до дрожи ненавидела Эвелину за все вышеперечисленное: за национальную принадлежность, за могущество и богатство ее родителей, за редкую, экзотическую красоту.

К слову сказать, родители Эвелины были приятными, вменяемыми людьми. Не потому, что они, наши постоянные клиенты, с завидной регулярностью увеличивали прибыль агентства, покупая очередной объект недвижимости, а потому, что это была чистая правда. Когда Карим Натанович, широколицый, плотный, веселый, входил к нам, произнося свое неизменное: «И снова здравствуйте!» – у нас как-то сразу повышался градус настроения, и мы все искренне ему улыбались, несмотря на то что эти сделки не имели к нам никакого отношения – супруги Гизатулины были давними клиентами Ольги Романовны, которая познакомилась с ними еще в бытность свою простым риелтором. Само собой, Арменэ Вартановна была под стать мужу: южная красавица с быстрыми, жгучими глазами и напевной речью. Одевалась она безупречно и очень дорого, словом, классная тетка, как говорил о ней Андрей Туманов. Поговаривали, что у нее два высших образования и даже какая-то там ученая степень. Поговаривала, скорее всего, Надежда Леонидовна, ибо для нее женщина со вторым высшим образованием была чем-то из ряда вон выходящим. Что уж говорить об ученой степени.

Полгода назад Гизатулины купили в нашем агентстве квартиру для своей дочери, а потом, видно, решили, что пора единственное дитятко приобщать к труду, и впихнули ее к нам с молчаливого согласия Ольги Романовны. Оно, с одной-то стороны, и правильно: трудиться должна девица… А с другой стороны… мы-то тут при чем? И что этому избалованному ребенку делать в агентстве недвижимости, где работают в основной массе несостоявшиеся учителя, измученные нищетой медработники, бывшие военные и менты? Что она, прикатывавшая к офису на новехоньком «додже», думает почерпнуть для себя среди этих Богом обиженных людей?

«…И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла…» Когда я, в общем-то не страдавшая ханжеством, впервые увидела Эвелину, поняла, что мир катится в бездну. Она приходила в офис в юбках, которые держались буквально на лобке, с голым в любую погоду животом, а в пупке поблескивало колечко с камушком. И в носу у нее также был пирсинг. А эти ее наращенные ногти, как у Фредди Крюгера, которыми она клацала по клавиатуре… И ведь Ольга Романовна даже не может сделать ей замечание, что, мол, в таком виде на работу не ходят.

Я могла бы и не обращать на нее внимания, но, признаться, у меня тоже был повод ненавидеть Эвелину. Она настойчиво пыталась соблазнить Никитина и поэтому часто отиралась возле нашего стола или же подстерегала его в курилке. И если настороженность Васи в отношении меня и Кирилла Кислевского казалась надуманной, здесь все было настолько прозрачно, что не нужно и к гадалке ходить. Во всяком случае, я не крутила задом перед Кириллом при всем честном народе и не приставала к нему во время перекура.

Эвелина, обведя кухню заинтересованным взглядом, вдруг скривила пухлые яркие губы и недовольным тоном произнесла:

– Понятно. Мне, бедной родственнице, здесь уже ловить нечего.

Она, безусловно, была права. Все три коробки из-под гигантских тортов оказались пустыми. Как говорится, в большой семье… Правда, у меня на тарелке оставался большой, нетронутый кусок, явно лишний. Во мне вдруг заговорила совесть: хомо сапиенс я или где?

– Эвелина, не расстраивайся. У меня остался кусочек, я к нему даже не прикасалась. – С этими словами я подвинула к ней тарелку с тортом.

Тонкие брови Эвелины Каримовны удивленно поднялись, карие очи гневно сверкнули.

– Нет, благодарю. Я чужими объедками не питаюсь.

Она достала из холодильника бутылочку с йогуртом, присела на стул и принялась пить, исполненная отвращения ко всему роду человеческому вообще и ко всем присутствовавшим на кухне в частности.

Я деликатно заткнулась.

– До чего же некоторые заелись – не будем показывать пальцем, – сказала Надежда Леонидовна. – Давай, Алка, мне. Я не гордая.

– Надежда Леонидовна, – с укоризной произнесла я. – Лопнете же!

– А ты налей и отойди, – парировала она, засмеявшись.

Мне ничего не оставалось, как пожертвовать кусок торта недоедающей, будто негры в Африке, госпоже Суровцевой.

– Слушай, цветочек аленький, – не отставала она от меня. – А какой телефон решили Сергеичу-то подарить?

Я покачала головой. Договорились же не трезвонить по всему офису о нашей идее. Но добиться от Надежды Леонидовны соблюдения конфиденциальности можно было только одним способом: заклеив рот скотчем или пластырем. Да еще руки связав для верности. Чтобы не жестикулировала.

– Не знаю, – отмахнулась я от назойливой собеседницы. – На какой денег хватит.

– Надо непременно «Нокию» брать, – с видом знатока сказала Надежда Леонидовна.

Эвелина тем временем покинула кухню, швырнув пустую бутылочку в мусорную корзину. Когда дверь за ней закрылась, Суровцева придвинулась ко мне поближе.

– Ну, Алка-палка, ты меня удивляешь… Как это у тебя хватает выдержки с ней разговаривать? Еще и торт ей предложила… Она у тебя Никитина хочет увести, а ты все с ней миндальничаешь… Будь я на твоем месте…

В отличие от птицы Говорун Суровцева не блистала ни умом, ни сообразительностью, ни, что характерно, тактом. Я уже почти привыкла к ее несносному бабьему любопытству и беспардонности, но, когда дело касалось наших с Никитиным отношений, в которых я и сама-то ничего не понимала, мне хотелось ее придушить.

– Если хотите, Надежда Леонидовна, я уступлю вам свое место. Только вот одна проблемка: у Никитина жена есть. Забыли?

– Жена-то тут при чем?

– Так… к слову…

Я не знала, что встретиться с Эвелиной на кухне – это дурная примета, но тем не менее… Возможно, я зря грешу на свою «соперницу», просто бывают такие аномальные дни, когда случаются все неприятности, какие только могут случиться. Выпив кофе, я пошла на перекур, в курилке столкнулась со взъерошенным Тумановым.

– Андрюш, за тобой что, погоня? – спросила я, закуривая.

Он обреченно посмотрел на меня:

– Алка, мне конец…

– Что-то случилось?

– Меня Романовна за яйца подвесит. А вы все проклянете…

– Ты скажешь, наконец, в чем дело?! – рассердилась я. Вечно он так.

– Я общак потерял.

– Что?!

Я уставилась на него, не вполне понимая, о чем идет речь. Мне хотелось думать, что Андрюшка, по обыкновению, включил дурачка, что он просто разыгрывает меня. Но похоже, он и не думал шутить.

– Час от часу не легче! Как же тебя угораздило?!

В глазах у Туманова светилась мировая скорбь. Мне стало жаль этого клоуна, и я примирительно положила руку ему на плечо.

– Андрюш, ну ладно… не расстраивайся… Мы с Васей что-нибудь сейчас придумаем. Мы что-нибудь обязательно…

– Понимаешь, – прервав меня на полуслове, вдруг начал рассказывать он, – я в магазине поставил борсетку на прилавок. Пока телефоны разглядывал… хватился… ее нет. У меня там свои деньги остались, паспорт, ключи от квартиры, доверенность на приватизацию квартиры на Лазарева…

– Ох, Андрюша, по-моему, тебя не только Тишкина подвесит за причинное место…

– Да мне самому осталось только взять и повеситься! – взвыл Туманов. – Где я теперь деньги возьму?! Плюс доверенность восстанавливать, паспорт… мать твою, еще и замки менять! Трындец!

– Так, друг сердечный, – решительно произнесла я, – сейчас ты заткнешься, а потом пойдешь и выпьешь валерьянки.

– Мне бы водки.

– Обойдешься.

Никитин был, как и полагается, на рабочем месте. Я коротко, без околичностей, изложила ему суть проблемы.

– Вот это номер. Чтоб я помер, – сказал он.

А что, собственно, еще он мог сказать?

– Надо что-то делать, Вась. Надо что-то решать. Франция в опасности.

– Факт. Нужно где-то бабло доставать и спасать Андрюхину голову от гильотины. Без головы-то ему небось неудобно будет. Да и некрасиво.

С минуту мы сидели, не говоря ни слова. Наконец Никитин произнес:

– Делать нечего, надо самим сбрасываться Сергеичу на подарок. У меня с собой есть сто евро. Как раз хотел поменять в банке.

– У меня тысяча рублей наберется…

– Нормально… так… надо еще Надьку Леонидовну растрясти, да и у бабы Лизы наверняка наличность какая-никакая найдется.

– Кислевский еще, – подсказала я.

При упоминании этой фамилии Вася брезгливо поморщился:

– Не хотелось бы к нему обращаться. Но что поделаешь, ради святого дела я готов снизойти…

Я-то знала, какие у Никитина отношения с Кириллом Кислевским. Мне ли не знать. По лету чуть было до мордобоя не дошло. Мало того что, только-только начав работать в агентстве, Кислевский с недюжинным рвением принялся перехватывать у него клиентов и квартиры, так еще и покусился на святая святых – на меня. Подобной наглости Василий Андреевич уже стерпеть не мог. Хотя история-то ломаного гроша не стоила, просто Кирилл подкатывал ко мне с непристойным предложением, и я его послала куда подальше. Ходили слухи, что Никитин где-то, вне стен агентства, потолковал с Кислевским по-мужски. Никто ничего, разумеется, не видел, а сами оппоненты об этом не распространялись… Вспомнив эту неприятную историю, я поняла, что Васе с Кириллом самому разговаривать все-таки не стоит.

– Вась, а Вась… не надо бы тебе с ним общаться.

Никитин удивленно поднял брови:

– Я не понял… а ты что предлагаешь?

Я замялась, но потом все же сказала, не вполне, правда, уверенно:

– Ну… я могу с Кислевским поговорить. – Сразу пожалев о своих словах, принялась лепетать какую-то ахинею, исключительно ради оправдания собственной глупости: – Нет, серьезно… я могу его убедить… а то вдруг он захочет на тебе отыграться… или ты ему скажешь что-нибудь этакое. Я тебя знаю. В общем, у вас не те отношения, чтобы…

– А у вас, Алла Константиновна, стало быть, с Кириллом Артуровичем именно «те» отношения, – нарочито заметил Вася, и я увидела, как у него на скулах заходили желваки.

Но тут уж во мне заговорила девичья гордость. Что он себе позволяет, в конце концов?! Пусть за женой следит. А я – свободная личность. Да здравствует женская независимость! Долой самодержавие! Свободу попугаям!

– Слушай, мне по большому счету – плевать, – сказала я с негодованием. – Делай как знаешь.

– Вот именно.

Он вышел из-за стола. Я скорчила ему вслед гримасу, нисколько в этот момент не заботясь о контурах своего пока еще моложавого лица. Хотя на самом деле мне было приятно, что Никитин злится на меня из-за Кирилла. Именно тогда-то я и смогла окончательно убедиться, что он ревнует, и эта простая догадка приятно согрела мне душу.