Текст книги "Душенька"

Автор книги: Ксения Любавина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Кажется, там твой ленинградский почтальон приехал... в почтовой карете, – ехидно произнесла Саня, выглянув в окно.

Людмила быстро подушилась легкими духами, затем надела туфли на высоком каблуке, взяла сумочку и еще раз критически оглядела себя с головы до ног в зеркале прихожей. Не полнит ли ее это платье? Не слишком ли яркая помада? Сильно ли заметны морщинки в уголках глаз?

– Как думаешь, дочь, твоя старуха мать еще ничего? – справилась она у Сани.

– Моя старуха мать еще о-го-го! Ты давай топай, а то почтальон заждался... Слышишь? Уже сигналит второй раз.

– Почтальон всегда стучит дважды... Ладно, Сань, пожелай мне удачи.

– Аллах акбар, мамуль!

Людмила послала Сане и Танюшке воздушный поцелуй и выпорхнула из квартиры.

До сеанса еще оставалось много времени, и Петр предложил поужинать на веранде какого-нибудь ближайшего ресторана.

– А ваши родители живы? – поинтересовалась Людмила.

– Да, слава богу. Но они развелись почти тридцать лет назад. Отец сейчас живет за границей, в Англии. В прошлом году я был у него вместе с Артемом.

– Как грустно... И что, он там совсем один?

– Ну почему же... – Петр улыбнулся. – В Англии полно разных людей. Вообще-то отцу некогда скучать. Он историк, кандидат наук, пишет документальные книги, переводит, преподает в университете...

– В Оксфорде?

– Ну, не так круто... В Англии есть и другие высшие учебные заведения, попроще.

– Понятно... А что ваша матушка?

– Домохозяйка, – быстро, с нарочитой улыбкой ответил Петр, и Людмила вдруг поняла, что ему не особенно хочется говорить о ней. – А ваши родители?

– У меня похожая история, – сообщила она. – Мои старики тоже разошлись. Видите ли, моя мама – археолог. Ну, экспедиции и все такое, сами понимаете...

– Понимаю... Это, должно быть, очень интересно. Мне вот чертовски интересно общаться с моим отцом, хоть чаще всего это происходит по телефону. У меня – бизнес, у него – университет, особенно встречаться-то и некогда.

– Да, понимаю. У меня детство прошло у бабушки. Мама всегда была в разъездах или сидела за очередной диссертацией. Но то, чем она занимается, действительно казалось мне интересным и всегда окутанным ореолом таинственности, так что я ее понимаю. И даже не осуждаю. В конце концов, каждый должен делать то, что приносит ему радость.

– Вы правда так думаете?

У Булыгина внезапно загорелись глаза, он оживился и даже, как показалось Людмиле, обрадовался, хоть она и не понимала, что в ее словах так его взволновало.

– А знаете, Люда... я... – от волнения он стал запинаться, как школьник, – черт... я так волнуюсь. Но все же хочу вам кое в чем признаться...

Она едва не выронила вилку. Может быть, не надо так уж быстро признаваться? Кажется, сейчас не принято признаваться в любви, пока не переспишь... Да и вообще, дикость какая! Не надо ей никаких признаний. Им и так хорошо, зачем все усложнять? Чай, не подростки. Слава богу, возраст Ромео и Джульетты уже давно позади...

– Я всегда мечтал написать книгу.

Написать книгу... Господи, вот дура-то!.. Почему она решила, что он собирается признаться ей в любви? Глупая, чисто женская самонадеянность, усугубленная неискоренимой верой в прекрасного принца на белом коне.

– Прекрасное желание, – отозвалась Людмила. – О чем же вы собираетесь писать?

– Ну, я предполагаю, что это будет исторический роман. Я ведь окончил исторический факультет Томского университета.

– Практически Оксфорд, – рассмеялась она.

– Да, почти... История меня всегда привлекала... Я ведь уже сказал, что это у нас семейное. Что-то вроде династии.

– И что же вам мешает начать?

– Вообще-то сейчас мне уже ничто не мешает. Но вот сомнения, будь они неладны...

– В чем же вы сомневаетесь?

– Ну как в чем... Во-первых, университет давно позади... во-вторых, я ведь историк, а не филолог, боюсь, что будут проблемы со стилистикой... и потом... мне сорок два года... Наверное, уже поздно что-то менять в жизни. Да и бизнес отнял в свое время много сил...

– Но ведь вам же этого хочется, так?

– Да, очень! Я даже не припоминаю, чтобы мне еще чего-то хотелось так же сильно.

– Ну и не сомневайтесь.

– Вы думаете?

– Петр, вы такой хитрый! Хотите, чтобы я приняла это решение за вас?

Он ужасно смутился. И ей понравилось, что он смутился. Не все же ему ее смущать!

– Нет, что вы, Люда! Просто мне было необходимо ваше одобрение...

Она снова насторожилась:

– Именно мое?

– Да, именно ваше.

– Почему?

Булыгин, вдруг спохватившись, посмотрел на часы:

– По-моему, нам следует немного поторопиться. До начала сеанса осталось двадцать минут...

Они сидели в темном зале кинотеатра и смотрели фильм. Он все-таки догадался купить билеты в последний ряд. И сеанс тоже был поздний. Иными словами, все как в пору их безоблачной юности: парочка смущенных подростков, притаившихся в последнем ряду, на самом верху огромного темного зала. Их даже не особенно интересовало содержание фильма, как, впрочем, и само действие, они просто честно смотрели на экран. В какой-то момент, примерно через полчаса после начала, Петр взял ее за руку, и она не отстранилась, а, напротив, стала водить большим пальцем по его ладони. Потом их пальцы сплелись, как гибкие тела влюбленных.

Это было в десятки раз эротичнее, чем если бы он, как водится, просто стал гладить ее по коленке. Но в какой-то момент Людмила вдруг опомнилась, словно от хорошей оплеухи, и высвободила свою руку. Он предпринял попытку снова взять ее.

– Нет, прошу вас, – твердо произнесла она.

Булыгин смущенно кашлянул в кулак. Она чувствовала, что он очень сконфужен, а может быть, даже обижен и готов уйти. Но что-то его удерживало подле нее.

На обратном пути они отчужденно молчали. Петр смотрел на дорогу, она – тоже вперед, на сверкающие и манящие рекламные вывески. Они даже не обмолвились ни единым словом, хотя бы для проформы, например, о киноленте, которую только что якобы посмотрели.

Он остановил автомобиль возле подъезда ее дома, выбрался из салона, обошел вокруг и открыл ей дверцу. И, как всегда, подал руку. Снова эта его рука... Людмила оперлась на нее, вышла из машины и намеревалась проститься с Булыгиным, как вдруг он крепко сжал ее в объятиях, и они стали целоваться, просто потеряв контроль над собой, впиваясь друг в друга, задыхаясь от какой-то неуправляемой глупой юношеской страсти. Ничего нельзя было сделать.

– Поедем со мной... – шептал он.

– Куда?

– Куда-нибудь...

– Я не могу...

Но он не желал слушать эти ее «не могу». Как, впрочем, и «не хочу». Он только понимал, что не может отпустить ее. Нет, только не сегодня. А все остальное – сожаления, запоздалое раскаяние, самоанализ – потом.

– Люда, ты слышишь меня? Поедем... Пожалуйста, Люда... Я сниму квартиру... Я хочу тебя, Люда... Люд...

Разве она не хотела того же самого, когда поперлась с ним в это идиотское кино?.. Хотела. Но не может ведь она, взрослая и в общем-то порядочная женщина, которая всегда относилась к таким вопросам очень серьезно, вот так взять и сразу согласиться...

Но согласилась.

Глава 6

– Кто-то, помнится, говорил, что никогда не изменял жене.

– Ну, когда-то ведь надо начинать.

– Какой ты, оказывается, циник.

– Но ты же сама говорила: если сильно хочется, то не сомневайся...

– Я говорила не об этом, не надо передергивать.

– Просто я подумал, что это правило универсально... Люд... тебе что, было плохо со мной?

Она поднялась с постели.

– Извини, мне надо принять душ.

– Почему бы нам не сделать это вместе?

Людмила не ответила, просто молча прошла в ванную комнату.

Булыгин снял номер в гостинице. Это был очень хороший номер. Если не люкс, то полулюкс точно. Не станет же сиятельный господин, хозяин не чего-нибудь там, а «Джинсового рая», трахаться с любовницей в третьесортном номере для командировочных экспедиторов... Людмила вдруг мысленно одернула себя: ну зачем уж так цинично?.. Помнится, она только что упрекала в том же самом своего кавалера. Нет, любовника... Справедливости ради, ее ведь никто насильно не заставлял, сама же захотела прогуляться с ним, сама же согласилась и на продолжение. И так же не стоит отрицать того, что ей было хорошо с ним в постели...

Людмила приняла душ и, завернувшись в полотенце, пришла обратно в комнату, села в кресло, напротив кровати. Тогда Булыгин тоже поднялся и, обиженно дергая желваками, пошел принимать душ.

Вернувшись, он сел в другое кресло и открыл бутылку вина, стоявшую на журнальном столике. Затем наполнил бокалы, один из них подал Людмиле. Она взяла. Они стали молча пить вино. Людмила старалась не встречаться взглядом с Петром, в то время как он смотрел на нее неотрывно.

– Извини, – наконец произнесла она. – Мне не следовало ехать с тобой.

– Почему?

– Просто не следовало, и все.

– Но ты же не собираешься сбежать среди ночи. Останься хотя бы до утра. Если я уж так тебе неприятен, то обещаю, что больше не буду к тебе приставать. Хоть это и не просто...

Она не могла объяснить ему истинную причину этого отчуждения. Да, возможно, она рассуждает несовременно, но ей на самом деле казалось, что они поступают некрасиво. Петр женат. Ей не следовало пользоваться ситуацией и известной мужской слабостью в отношении женщин. Наверное, все дело в том, что у нее уже давно никого не было. Ей просто хотелось немного внимания, немного ласки, немного тепла...

– Да нет же! – чувствуя, что ее внезапная холодность очень сильно его задела, принялась возражать она. – Ты мне вовсе не неприятен... напротив... Ладно, Петь, извини, я вызову себе такси... Хорошо? Не обижайся... Надеюсь, это никак не отразится...

Он не дал ей договорить, вытащил из кресла, сорвал с нее влажное полотенце, и они снова очутились в постели.

Утром Булыгин отвез ее домой, а потом снял квартиру для встреч.

Это была очень красивая квартира, просторная современная «студия», отделанная и меблированная по последнему слову. Некрасивыми были только их поступки: эти тайные встречи, отношения без будущего... Людмила ненавидела себя за это, проклинала последними словами, но не могла ничего с собой поделать. Стоило только его номеру высветиться на дисплее мобильного, как сердце тут же обрывалось и падало в темную бездну и внизу живота разливался огонь. Это было худшее, что могло случиться: связаться на старости лет с женатым мужиком. И все же это было самое лучшее, что могло с ней произойти.

– Если я разведусь с женой, ты выйдешь за меня? – спросил Петр примерно через пару месяцев после того, как закрутился их бурный роман.

Уже два месяца они встречались, ходили вместе в театры, даже были в консерватории, ну и, само собой, ужинали в лучших ресторанах, несколько раз ездили за город, в пансионат, и дважды в неделю занимались любовью на «конспиративной» квартире. Уже остался позади весенний студенческий фестиваль, и их почти ничего не связывало, но они почему-то продолжали видеться. И она ни разу не намекнула ему на то, что ей, как взрослой и порядочной женщине, нужно нечто большее, чем просто встречи.

– А без «если»? – шутливо, как бы с вызовом, произнесла Людмила, ни на йоту не веря в истинность его намерений.

– В каком смысле? – не понял он.

– Почему ты ставишь вопрос именно так: мол, вот, если я разведусь...

– Люд, но ты ведь не думаешь, что я могу просто так бросить женщину, которая прожила со мной двадцать лет, родила мне ребенка...

Она поняла, что действительно сморозила глупость.

– Извини...

– Нет уж! – Дурачась, он заговорил с притворной строгостью. – Не извиню, пока не ответишь на мой вопрос. Немедленно отвечай! Как ты тогда сказала? На любой ваш вопрос есть любой мой ответ?

– Ты серьезно?

– Люда... Ну что за ребячество? Конечно, серьезно.

Он и впрямь не шутил, несмотря на игривый тон, и даже не собирался морочить ей голову. Людмила осознавала, что это как раз то, чего ей хочется больше всего на свете, но одновременно что-то заставляло ее тревожиться. Она сама не знала – что. Видимо, какие-то глупые дремучие предрассудки насчет того, что на чужом несчастье... Он такой хороший... Он очень, очень хороший... У нее никогда не было такого мужчины... Но ведь это же неправильно, неправильно и подло уводить его из семьи. В конце концов, он дает ей все, что может, и даже себя. И любит ее, хоть и нечасто ей об этом говорит. Она не должна соглашаться...

– Ну хорошо, – сказала она. – Я согласна.

Он налетел на нее с поцелуями, совершенно искренне, по-мальчишески, радуясь тому, что она сказала ему «да».

– Значит, так... – заговорил Петр, когда порыв страсти утих. – Я куплю нам квартиру. А пока мы можем пожить тут, чтобы не стеснять Сашу. И я наконец-то начну писать мою книгу! Ты готова стать моей музой?

– Что же мне еще остается? – рассмеялась она.

– Бизнесом займется мой сын, я оставлю себе долю, так что ты не беспокойся, бедствовать мы не будем...

Она вдруг вспылила:

– Господи, Петя! Да ну тебя с твоими деньгами!

Он осекся, лицо изумленно вытянулось.

– Люд, ты чего?

– Ничего. Я никогда богато не жила, и мне на все это глубоко наплевать. Неужели ты думаешь, что меня интересуют твои деньги?

– Ну, вообще-то деньги всех интересуют, – робко возразил он, опасаясь опять сказать что-то не то.

Внезапно Людмила загадочно улыбнулась.

– Но не до такой же степени, чтобы говорить об этом в постели, – упрекнула она его.

Петр с облегчением рассмеялся, сообразив, куда она клонит.

– Да, ты права, постель – это святое... Но машину Саше я все-таки куплю. «Тойоту». Да? Как ты думаешь? Родственникам невесты, кажется, положено отдавать калым?

– Что это еще за азиатская дикость!

– Почему же азиатская? – продолжал он, притягивая Людмилу к себе, чтобы снова заняться любовью. – Ну ладно, выберем европейскую марку. «Ауди», БМВ... «вольво» опять же... Слушай, а давай правда купим Сашке «вольво»...

– Да ну тебя с твоими машинами! – засмеялась она.

Глава 7

Этого разговора никак нельзя было избежать. Приехав домой, в свой загородный коттедж, после свидания с Людмилой, Булыгин выбрал момент и сказал:

– Лара... нам надо серьезно поговорить.

Жена внимательно посмотрела на него, удивленно подняв брови.

Она сидела за туалетным столиком в их спальне с огромной королевской кроватью под балдахином, в шелковом полупрозрачном пеньюаре, с повязкой на голове, скреплявшей волосы, и собиралась накладывать какую-то маску, похожую на обыкновенную грязь из ближайшей канавы. Петр, конечно, ничего не понимал в этих косметических ноу-хау. Он просто знал, что его жена Лариса – красивая женщина. И у них уже полгода нет никакого секса. А у нее – молодой любовник. И он знает об этом, и его это нисколько не волнует.

– Ну, говори, – произнесла она. – Что случилось?

Тянуть не было никакого смысла.

– Лара, прости, но мне нужен развод.

– Какой еще развод? – Она смотрела на него во все глаза.

– Я говорю, нам надо развестись, – мягко произнес Петр.

– Мне – не надо.

Лариса встала из-за стола, нашла пачку сигарет и закурила. Она нервничала.

– Лар, я думал...

– Думал он! – с внезапным раздражением воскликнула она. – Петя, милый, ты что, обалдел? Какой развод? Ты с кем-то трахаешься на стороне? Ну и трахайся на здоровье, какие проблемы? Зачем разводиться? Какой в этом смысл?

– Лара...

– А-а-а, я, кажется, догадываюсь! Твоя пассия залетела. Да? В этом все дело?

Она возбужденно размахивала сигаретой перед его лицом и не давала вставить слово. Он понимал: Лариса боится остаться ни с чем. Ей сорок лет. Этот ее так называемый бойфренд наверняка без гроша, и, конечно, бросит ее, как только узнает, что его женщина осталась на мели. Вот от чего она так нервничает. Петр шагнул к жене, отнял у нее сигарету, затушил в пепельнице, затем крепко взял ее за плечи и усадил обратно на стул.

– Лара! – проговорил он прямо ей в лицо, чтобы заставить слушать. – Дорогая Лара! Я развожусь с тобой. И меня не интересует твое мнение на этот счет.

На красивом холеном лице Ларисы отразились противоречивые чувства. Сначала она, по-видимому, собиралась расплакаться, и у нее даже задрожали губы, но быстро взяла себя в руки и холодно спросила:

– А как же совместно нажитое иму...

– Имущество мы разделим поровну, как положено. Я же понимаю, что ты отдала мне твои лучшие годы, родила и вырастила моего сына... И ты выходила за меня, когда я еще был студентом аспирантуры и почти ничего собой не представлял. Кстати, именно благодаря тебе я эту самую разнесчастную аспирантуру так и не окончил, но, как говорится, кто старое помянет...

– Ну, ты, Булыгин, и своло-очь! Аспирантуру мне припомнил! Господи! Да если бы я тебя не уговорила все это бросить и заняться делом, мы все просто положили бы зубы на полку! Ты лучше вспомни, какое тогда было время! Идиот! Петя, ты же просто идиот! Твое увлечение историей нас прокормило бы, что ли?!

Он пожал плечами:

– Прости, Лар, если обидел. Я не специально. Просто для меня это было важно. Но с другой стороны... хорошо, что так все вышло. Без денег ведь не прожить, верно? Зато теперь у меня есть возможность вернуться к любимому занятию. У меня ведь есть теперь деньги. Много денег. Я вполне могу отойти от дел и, наконец, написать книгу, как давно мечтал.

– Да ты просто больной! Какая в задницу книга! Петя! У тебя что, крышу снесло? Из тебя писатель, как из меня Анастасия Волочкова! И что это значит – отойти от дел?

– Ну а что, по-твоему, это может значить?

Лариса качала головой, глядя на него с жалостью.

– Боже мой... Боже мой... – повторяла она. – Я наслышана, что есть такие девочки-пираньи, которые за рекордно короткий срок могут сделать мужа миллионером... если он к этому времени уже был миллиардером. Но чтобы вот так, из здравомыслящего и преуспевающего человека сделать форменное посмешище... Просто мастер-класс! Скажи хоть, кто эта баба... Я ее знаю?

– Вряд ли.

– Ну, кто она?

– Зачем тебе?

– Ну, как зачем, Петь? Я запишусь к ней на курсы... по облапошиванию мужиков.

– Я соберу вещи.

Он вышел из спальни и отправился в гардеробную, соображая по пути, где последний раз видел большую дорожную сумку. Петр надеялся, что найдет все самостоятельно, ибо ему не хотелось просить об этом Ларису. Это уже будет верх цинизма с его стороны. Форменное свинство – уходя к другой женщине, просить жену собрать вещи. Лариса, последовав за ним, встала возле дверного проема и скрестила руки на груди.

– Скажи честно, что тебя не устраивает? – наблюдая за тем, как он собирается, спросила она уже более спокойным тоном.

– Вообще-то я считаю, что мы неплохо жили, – признался Петр. – Во всяком случае, не хуже других. Но дело не в этом.

– А в чем?

– Я люблю другую женщину.

– Она молодая?

– Для меня – да.

– О господи! Но я же сказала тебе, что ты можешь любить кого твоей душе угодно! Разводиться-то зачем?!

– Нет, Лара. Ты сказала не так. Ты сказала – трахаться. А я считаю, что «любить» и «трахаться» – это не всегда одно и то же.

– Ты что, издеваешься?!

Он застегнул сумку, выпрямился и посмотрел на Ларису. Она почему-то сильно нервничала, и все лицо у нее пошло пятнами, а он совершенно искренне не мог понять, из-за чего вся эта буря эмоций. С одной стороны, его немного терзали угрызения совести, а с другой... Петр был на сто или даже на двести процентов уверен, что, не скажи он ей сегодня о разводе, она даже не заметила бы, что он пришел домой. И спокойно поехала бы встречаться со своими подружками в ресторан или на свидание со своим любовником. И легла бы спать одна, в их спальне, на огромной королевской кровати под балдахином, и тоже не заметила бы, что его нет рядом. Жене давно без разницы, где и с кем ее муж проводит время. Главное, что он в принципе есть. И у него есть деньги.

Петр так и сказал ей:

– Лара, в чем проблема? Ты всегда хотела только денег. Я даю тебе их. Что тебе еще от меня нужно?

– Тебя! Моего мужа!

С ее стороны это было откровением.

– Перестань. Я не так уж тебе необходим. Мы не спим вместе уже шесть месяцев.

Он хотел еще добавить – с тех пор, как у нее появился тот весьма прыткий молодой человек, – но не стал. Ему даже говорить об этом было противно. Да и толку чуть.

– Ну хорошо, давай спать вместе, – предложила Лариса, глядя на него со всей искренностью, на какую только была способна.

Ему стало смешно.

– Не теперь, Лара. Может, в следующей жизни. Хотя, если верить теории реинкарнации, я тебя уже отработал. Так что вряд ли.

Вот теперь она разозлилась по-настоящему:

– Ах ты, сволочь! Философ ты недоделанный! Я вышла за тебя замуж, когда у тебя в кармане был голяк! Я заставила тебя, идиота, работать! Только благодаря мне ты стал тем, кто ты теперь есть! Аспирант хренов! Ботаник!

– Историк, – мягко поправил Петр.

– Да пошел ты к черту, скотина! Вали к своей мокрощелке! Катись! Совет да любовь!

Слушать все это и смотреть на нее было неприятно, но по крайней мере на этот раз она была искренна, как никогда, и говорила от души.

– Пока, Ларис. – Петр поднял сумку и вышел из гардеробной.

Забросив вещи в багажник «мерседеса», Булыгин отправился домой к Людмиле, чтобы потом вместе с ней ехать на ту, арендованную им квартиру. Она тоже намеревалась собрать кое-какие свои вещи. Хотя она все равно будет навещать Саню и сидеть с маленькой внучкой. И это прекрасно. Когда они с Сашей познакомятся, он тоже будет нянчиться с малышкой. А то от Артема, с его свободными взглядами на жизнь вообще и на семейную жизнь в частности, ему, Петру, дождаться собственных, родных внуков вообще не светит. Во всяком случае, в ближайшее десятилетие.

Сам он женился по теперешним меркам рано. Тогда он только поступил в аспирантуру. Потом родился сын. Они бедствовали. И Ларисе, уставшей от безденежья, со слезами, с истериками, все же удалось уговорить его бросить это безнадежное дело.

И вот, в конце восьмидесятых, он, перспективный молодой историк, принялся варить джинсы вместе с приятелем Борей Труновым, а потом, в девяностых, стал возить в город турецкие джинсы, открыв несколько точек на вещевом рынке.

Булыгин поставил на одежду ковбоев и не прогадал, и через пятнадцать лет стал джинсовым королем. Виват, джинсы!.. Джинсы – форево!.. Теперь Петр владел магазинами молодежной одежды, открыл несколько джинсовых супермаркетов. Он работал как проклятый, создавая этот свой джинсовый рай. Это Господь может создавать миры за семь дней. Ему же, простому смертному, к тому же несостоявшемуся аспиранту, понадобилось целых три пятилетки. Ну, так, перефразируя известный еврейский анекдот, посмотрите на этот мир и – на эти джинсы.

Сейчас его дела были в полном порядке, его жена и его сын ни в чем не нуждались. Он купил Артему квартиру, разумеется в престижном районе, и как настоящий русский бизнесмен отец подарил единственному чаду машину на совершеннолетие. А потом и катер. Они часто ездили за границу отдыхать, как все вместе, так и каждый по отдельности. Последнее время больше по отдельности. Лариса не работала и располагала уймой свободного времени, а у него все время отнимал бизнес, и они отдалились друг от друга. Он не осуждал ее за измену. Ему и самому все это осточертело, и даже сам себе как личность он стал не интересен. Только где-то в глубине души маленьким, слабеньким огоньком теплилась надежда, что когда-нибудь он найдет в себе силы и найдет время, чтобы осуществить свою давнюю мечту.

Как-то на днях он отыскал в столе, в своем домашнем кабинете, старую-престарую, как древний манускрипт, общую тетрадь, что-то вроде дневника. Просто полез за какими-то документами и вдруг наткнулся на нее, и у него в душе что-то екнуло, в груди стало горячо, и он вмиг забыл о своих важных делах и, опустившись на пол перед столом, стал жадно читать записи, сделанные корявым ученическим почерком. Эту тетрадь он впервые обнаружил на их недостроенной даче, среди прочего хлама, когда мать решила избавиться от построек и он помогал ей в поисках покупателя. А потом спрятал находку в стол и опять забыл о ней на несколько лет.

Петр всегда, сколько себя помнил, вел какие-то записи. А затем перечитывал их. Как ни странно, не все там было глупостью, иногда встречались очень глубокие мысли, даже среди заметок двадцатилетней, а порой и тридцатилетней давности, когда он перешел в четвертый класс и им стали преподавать историю. Именно тогда он понял, что станет писателем.

Глава 8

Ему звонила мать...

Следует заметить, что Инесса Давыдовна всегда звонила, как выражался сын Артем, несколько не в тему, то есть обязательно тогда, когда он, Петр, решал какие-то важные дела. Увещевания, что он, как примерный сын, перезвонит ей позже, просто не принимались во внимание. Ибо Инесса Давыдовна никогда не прекращала разговор, пока не выскажет все, что считала должным сообщить. У нее вполне могли быть какие-то подруги-единомышленницы, ведь с кем-то же она обсуждает телевизионные сериалы и сплетни из желтых газет. Так почему бы ей и все прочие вопросы бытия не обсуждать с ними же, а не отвлекать его от важных дел, тем более что ее мнение все равно ничего не меняет. Ну, разве что слегка подпортит настроение на весь оставшийся день. Но и только.

Сегодня она позвонила, когда Петр, сидя в своем кабинете, просматривал старые документы и собирался пригласить к себе Трунова, боевого товарища и исполнительного директора его фирмы, чтобы обсудить с ним возможность управления компанией без участия хозяина. И вообще, надо было понемногу подключать к этому Артема, коль скоро тот перешел на четвертый курс университета. Пусть постепенно вливается во взрослую жизнь.

– Петя! – услышал Булыгин в трубке, после того как робкая секретарша сообщила ему, что на линии его матушка.

Спасибо, милая Дашенька, что предупредила. Он хотя бы мог сделать глубокий вдох перед тем, как вступить в разговор с женщиной, которая родила его на свет.

– Петя! Ты меня слышишь?!

– Слышу, мама... еще как слышу, – смиренно откликнулся он.

– Здравствуй, мой дорогой.

– Здравствуй, мама. Я, к сожалению, ужасно занят. Не могла бы ты позвонить позже? Или я сам тебе пере...

– Петя! Оставь эти уловки! Мне все известно!

Это было, конечно, наивностью с его стороны: пытаться отложить разговор с матерью, уговорив ее подождать, – со ссылкой на занятость. Она никогда не слушала никакие доводы разума, почему же он решил, что сейчас будет по-другому?.. Господи, ему, сорокалетнему бородатому дядьке, до сих пор звонит мама. Собственно, сам факт, что ему звонит мама, был не так уж плох. Но Инесса Давыдовна всегда несла такую чушь...

– Что тебе известно, мама?

– Не притворяйся! Лариса мне все уже рассказала.

– Ах, Лари-иса рассказала... Понятно.

Это был один из тех редких случаев, когда свекровь с невесткой сосуществовали в мире и согласии. То есть были заодно. Этакая женская коалиция. Просто Североатлантический альянс какой-то...

– Петя, эта женщина, к которой ты ушел, загубит твою жизнь! Вот помяни мое слово! И что будет с твоим делом, с твоим бизнесом?! Ларочка сказала, что ты решил все бросить! Но это же совершенно невозможно!

– Почему?

– Господи! Ты уже лишился способности мыслить! На что мы все будем жить, если ты бросишь бизнес?!

– Отойти от дел – это вовсе не означает, что я бросаю мой бизнес. Здесь все налажено настолько, что моего участия уже и не требуется...

– Петя, избавь меня от подробностей, – холодно прервала его мать. – Я в этих делах все равно ничего не смыслю.

Кто бы сомневался...

– Я только понимаю, что оставлять такое дело нельзя ни на минуту, иначе все разворуют.

– Мама, ты, видимо, судишь по тем временам, когда работала заведующей универмагом.

– Времена сейчас точно такие же! – обиделась Инесса Давыдовна. – И люди ничуть не лучше. А как раз наоборот. Скажи мне, чем ты намерен заниматься, если уже твердо решил отойти от дел?

– Я буду писать, мама.

– Что именно? – презрительно поинтересовалась она. – Картины? Стихи? Нецензурные слова на заборе?

Ну конечно, откуда ей знать об увлечениях сына, когда все ее молодые и зрелые годы были потрачены на погоню за дефицитными тряпками и многочисленные романы с мужчинами... И все-таки это была его мать. Поэтому он из последних сил задушил свою детскую обиду и спокойно сообщил:

– Я собираюсь написать книгу.

– Книгу???

– Да, исторический роман.

– О боже...

– Представь себе, – заявил он с вызовом. – Я всегда мечтал писать, и я буду писать.

– Господи, Петя! – горестно воскликнула Инесса Давыдовна. – Все писатели и вообще все творческие личности – это сплошь алкоголики и шизоиды! Они прозябают в нищете!

Он громко вздохнул:

– Я так понимаю, что ключевое слово в нашем диалоге – это «нищета». На этот счет можешь не волноваться. Деньги я тебе буду давать. Но только тебе, а не твоим малолетним альфонсам.

– Что-о-о? – Инесса Давыдовна буквально задохнулась от возмущения. – Как ты разговариваешь с матерью, Петр?!

Не обращая внимания, он продолжал:

– Видишь ли, теперь, когда у меня появилась вторая семья, нам всем придется урезать расходную часть.

– Что значит семья?! У той женщины есть ребенок?!

– Допустим, и что?

– Как это что, Петя? Какая-то посторонняя женщина и чужой ребенок стали для тебя дороже матери?! Дороже твоего родного сына?! Если только... О боже! Петя! Я все поняла! У тебя там, в той семье, побочный ребенок, да?!

Он молчал, собираясь с мыслями.

– Так это действительно твой ребенок?! Да или нет?!

– Да, можно и так сказать.

– Сказать-то можно как угодно, но сам факт... Это ужасно, Петя! Это бесчеловечно по отношению к нам всем! Но в первую очередь – по отношению к твоему законному сыну, Артему!

Петр допускал, что ссылка на внука в данном случае была сделана Инессой Давыдовной исключительно для красного словца. Чтобы придать ситуации побольше драматизма. В самом деле, как-то дико слышать эти пафосные слова от бабушки, которая за все то время, что Артем был маленьким, не спела внуку ни одной колыбельной и не поменяла под ним ни одной пеленки. Не говоря уже о подгузниках. А эти ее выражения «законный сын», «побочный ребенок»... Просто девятнадцатый век. Скандал в благородном семействе. Инесса Давыдовна вообще любила высокопарные речи. Видимо, она полагала, что эти ее манеры придают ей больше благородства, какой-то, будто бы врожденной, интеллигентности. В самом деле, и не скажешь никогда, что она в свое время торговала из-под прилавка дефицитными вещами, водила дружбу с барыгами и смачно, с душой, нисколько не стесняясь, материла своих несчастных продавщиц и вечно поддатых грузчиков.

Петр взял себя в руки.

– Нет, мама, – возразил он. – Бесчеловечно было бросить моего отца в сложный период его жизни.

– Ты упрекаешь меня, твою мать?!

– Ну что Ты, мама, как я могу!

– У твоего отца всегда был сложный период! Вся наша совместная жизнь была одним сплошным сложным периодом! Он не умел бороться за существование! И я, слабая женщина, вынуждена была все везти на себе!