Текст книги "Игра в любовь"

Автор книги: Ксения Духова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Брянские аккордеоны

После того, как я потрясла окружающих своими талантами в первом классе общеобразовательной школы, нужно было решать вопрос о смысле жизни. Уже наступил июнь, дневник с пятерками лежал в столе, а я все еще не прославилась. Год жизни прошел впустую! В музыкальную школу меня не приняли. Знакомыми родственникам мама печально говорила:

– Мне кажется, пение – не ее стезя…

– Но она же талантливая девочка! – удивлялись коллеги и родственники.

– Да, но музыкальной школе ее своеобразный талант не подошел.

Я немного гордилась, что у меня куча талантов, и все пыталась выяснить – какие именно мне нужно развить для славы. Мама горестно сдвигала брови и патетически вскрикивала:

– Тебе что – районной славы не хватает?! Ты хочешь, чтобы на меня весь город пальцем показывал?!

Но я не хотела известности даже городского масштаба. Я замахнулась на мировую славу! Я хотела, чтобы даже на самолетах Аэрофлота были мои портреты. Киркорова с его самолетом тогда еще никто не видел, так что реклама в небе первоначально была исключительно моей детской мечтой.

В течение года я посетила (по разу) все кружки нашего района и остановилась на драмкружке, кружке по фото, гимнастике, хоровом пении в местном ДК и спортивных танцах. Но пока я занималась кружковым анализом – как-то неожиданно учебный год закончился. И все разъехались на каникулы. От нечего делать мы с соседом стали шить парашют из простыни, чтобы сигануть с крыши нашего дома. В разгар спора о пропитке парашюта крахмалом для формы, приехала мама с билетами в Брянск. Другой конец света прямо -таки! Хотя нам, жившим на Байкале, брянские леса не страшны.

И мы поехали. С коврами в коридоре вагона и в купе.

– Как белые люди, – говорила мама удовлетворенно.

Ели в вагоне ресторане! Но, если честно, очень хотелось яиц вкрутую и жареной курицы. Что же это за поезд с коврами и без яиц?

Проводник приносил чай в подстаканниках, которые позвякивали всю ночь. А на верхней полке были накрахмаленные занавески и бортик от падения. От этого мечта увидеть самолет с портретом потускнела и трансформировалась в другую. Чтобы всю жизнь быть великим кем-то там и ездить в поездах по ночам под звон подстаканников. И сидеть, смотреть в окно очень задумчиво. И курить сигарету в черном мундштуке. А в это время решать сложную проблему. Как будто меня любят сразу трое. И все – просто безумно. И если кому отказать, то – сразу – все! Потому что я знаменитая и красивая до умопомрачения. И очень умная. А все, кто в меня влюбляется, сразу непременно глупеют от страсти и слез. А я люблю высокой и нереальной любовью кого-то другого, но ОН никогда об этом не узнает. Потому что ОН был отважным путешественником по белым пятнам. И пропал. Теперь я отказалась от всех и всего, оставила только мундштук, ЕГО фотографию и деньги, чтобы всю жизнь проводить в поездках. А слава и любовь теперь не для меня. Я всегда молчу и улыбаюсь, отказываясь от славы и салютов в мою честь. Но меня все равно знает весь мир и восхищается моим мужеством.

А потом вдруг путешественник найдется. И все ликуют, а друзья ему рассказывают о моей удивительной любви. В общем – все хорошо. В старости. Момент нашего воссоединения я переживала, заливаясь слезами на верхней полке. Мне было очень жаль, что пришлось полжизни потратить на ожидание любви и отказ от славы, но это было обязательное условие настоящей любви. Хотя, утешала я себя, шмыгая в подушку, сорок лет – не такая уж глубокая старость. Мы еще можем несколько лет быть счастливы с героем-путешественником!

А еще хорошо бы он отморозил руку и не мог писать, например. И тогда бы я писала за него обо всех его приключениях. Потому что я еще и знаменитая писательница.

А потом мы приехали в Брянск.

Бабушка, которая бросила Байкал, потому что «понимаете, омуль и орешки конечно же хорошо, но свой коэффициент мы отработали, и хочется в среднюю полосу!», жила здесь уже два года. Бабуля перед отъездом скупила все китайские покрывала и халаты с драконами и меняла наряды каждый день. Поэтому местные соседки (про их мужей я промолчу) до сих пор были потрясены ее красотой.

Первым делом меня провели по окрестным пенсионеркам, показав мою упитанность и «ум в глазах». Потом отвели в ближайший парк, где я до тошноты каталась на машинках и аттракционе «ромашка». Два потрясения было в Брянске: здесь продавалось все! Даже бананы и пастила! И монпансье в жестянках! Во всех магазинах! Просто так!

А сметана была в маленьких стеклянных баночках, куда не лезла столовая ложка. И второе невероятное – в каждом районе был большой парк с аттракционами, и это кроме общегородского, который почему-то все называли «Соловьи».

Через неделю я укаталась на машинках и «Ромашке» до омерзения. Я ненавидела парки, аттракционы и пастилу. Я не ела бананы и не ходила кормить лебедей. Я тупо лежала на балконе и читала книжки. Моя очень подвижная бабушка решила, что я больна и меня надо срочно развлечь. И она пригласила свою подругу Женю.

Женя пришла с аккордеоном на плече и бодро хлопнула меня по плечу. В тот момент я заново полюбила свою бабушку, оценив ее по достоинству. Ведь моя бабуля не носила, как Женя, цветные бриджи до щиколотки, не стриглась сама в ванной до состояния ощипанного цыпленка, не красилась хной в ярко-рыжий цвет с подтеками за ушами и не курила, закинув ногу на ногу.

Но почему-то они дружили.

– Женя, – радостно сказала бабуля, – как узнала, что тебя в музыкалку не взяли, сразу возмутилась.

– Да! – стукнула кулаком Женя, – я и говорю – нет неталантливых детей! Все достойны лабать на роялях!

– Ну, в общем-то, и не очень хотелось, – подала я голос, поняв куда клонят старушки.

– Нет, милочка! Мы не будем терять время зря и докажем этим кабалевским, что у тебя талант!

– Нет у меня таланта! У меня голова болит… я бананов хочу… Мне в книжный надо… Нам на все каникулы математику задали! 200 задачек!!! – Я судорожно рвалась из рук Жени на свежий воздух.

Но было поздно. Все случилось. План развития таланта у ребенка был прост – в день по песне. Занимаемся месяц – и я сдаю экстерном экзамены за год в музыкальной школе по классу аккордеона. Ибо, аккордеон – это вещь! Это, как рояль, только лучше. Его по всем свадьбам и поминкам с собой можно носить. На нем какие хочешь фронтовые песни можно сыграть! И даже Шопена можно! И кроме рук – ничего не надо. Голова в игре не участвует, поэтому ей можно артистично мотать туда-сюда и петь громко. А в особо трагичных местах нужно прикрывать глаза, морщиться и губы закусывать. Как от невыносимой боли. Что мне Женя и продемонстрировала. Кстати, бабушкой или тетей она себя называть запретила. Сказав, что обидится на меня, а те, на кого она обижается – долго не живут.

Пока Женя пела, я мотала головой, кусала губы и морщилась. Было невыносимо. Потом меня стали учить песне «Синий платочек». Теперь морщилась и плакала бабушка.

Когда Женя уходила, она пообещала, что я ее страшно полюблю вскоре. Потому что ее невозможно не любить – нельзя же быть равнодушной к человеку, который воспитывает твой талант!

А песню «Синий платочек» я до сих пор помню. Хотя в музыкальную школу меня так и не взяли. Не судьба.

Мое сентябрьское счастье

Самый замечательный месяц на свете – сентябрь. Школа, воротнички белые пришивать, галстуки гладить, гольфы белые с пумпончиками – красота неописуемая. Ложишься спать накануне 1-го сентября, и сердце сладко замирает. Особенно если перед этим никого из класса не видел. И думаешь – чем завтра таким летним будешь хвастаться. Ну, кроме загара, шрама от гвоздя на ноге и ворованных деревенских яблок.

А в середине сентября каждое утро тебя будит запах горящих листьев. По дороге в школу мечтается о работе дворника и прекрасных перспективах сжигания громадных лиственных куч до самой старости. А по дороге домой – топтание у догорающих костров, доедание расплющенных в портфеле бутербродов и предвкушение арбузной пирушки. В нашем поволжском городе все знают, что настоящая арбузная вакханалия начинается в сентябре, когда в каждом дворе появляется огромная машина с полосатыми арбузами. Вокруг машин выстраивается много теток, берущих на пробу «по одному арбузику». Потом у всех в доме балконы заваливаются этим счастьем, и каждый вечер на кухонных столах растут горы корок. В тазиках. Арбузы такие огромные, что с балкона их нужно выкатывать, а не приносить. И такие спелые, что не доесть и оставить на ночь – кощунство.

И в этот момент к нам приезжает бабушка. На неделю. Как она говорит – «чистить почки», а как мама тихо шепчет – «изводить гостей, тараканов и меня». Но я бабушке радуюсь. Во-первых, она готовит макароны по-флотски так, как я люблю. Она всегда спрашивает меня:

«Ну что, отвариваем макарошки с дырками?» – и достает настоящее, ребристые, короткие обрубочки.

Мама, если и варит макароны, то всегда – спагетти. А потом кладет туда жареный фарш с луком и заливает все томатной пастой. Это, мол, «спагетти болоньез». Но мы-то с бабушкой понимаем правильную флотскую жизнь! В макаронные дырочки забивается мясо, и есть такое блюдо не отказались бы даже моряки дальнего полярного плавания! А мясо должно быть не жареное, а вареное. Бабушка говорит – это очень важно. Очень. Потому что на флоте сначала варится борщ с большим количеством мяса, а потом половина из него вылавливается и засовывается в мясорубку. Я на флоте не была, но бабушке верю. Пока она жарит лук с морковкой на сливочном масле (самая вкуснотища, хоть мама и говорит, что это вредно для мозга), я кручу мясорубку. Изо всех сил. Так, что кусочки мяса летят на стенки, откуда мы их и собираем. А потом всю эту миску невесомой прокрутки бабушка – ба-бах! На сковородку! В масло! И быстро мешает, другой рукой подбрасывая макароны в дуршлаге (кажется, он так называется?). И тут же она неуловимым движением смешивает мясо с макарошками и – накладывает мне в алюминиевую миску. Это обязательно – чтобы в алюминиевой миске. Мама, если такое видит – громко кричит, что даже собаки уже везде едят из тарелок. И еще – про разные вредные вещества, которые из нагретого алюминия попадают мне прямо в мозг и отравляют его. Но я -то знаю, что на флоте из тарелок не едят, и все должно быть по-настоящему.

Мы уминаем это произведение поварского искусства за обе щеки и запиваем компотом из сухофруктов. И нет на свете человека счастливее меня.

А однажды в сентябре мама вдруг решила стать виноделом. На даче у подруги неожиданно созрел синий виноград. И никто не знал, куда его деть. Поэтому у нас на балконе появилось шесть ведер с виноградом, книга по изготовлению домашнего вина и мешок сахара. Мама читала книгу две недели. Виноград уже начал портиться и бродить, когда она решилась:

– Все! Сегодня мы ставим вино. Если получится – купим летом дачу и высадим виноград. Чем мы хуже французов?!

Мы с папой хотели сказать чем – климатом. Но вовремя промолчали.

Две двадцатилитровые бутыли стояли в теплой кухне и не проявляли признаков брожения. Мама забеспокоилась и начала звонить знакомым виноделам. Слава богу, не во Францию. Ей посоветовали сделать на горлышках индикатор. Чтобы она знала по бульканью или свисту, что процесс пошел. Но мама же – гений виноделия! Она надела на каждое горлышко по хирургической перчатке.

Сначала перчатки висели уныло и неподвижно. И мы уже стали забывать про вино. Даже бутыли перетащили в кладовку, чтобы мама не расстраивалась. И вдруг, однажды утром, она ворвалась на кухню с радостным криком:

– Ребята! Левый мизинец распух, а правая ладонь немного подергивается!

Мы с папой тревожно переглянулись и уставились на мамины руки в поисках признаков страшной болезни. Но она потащила нас в кладовку наблюдать за распуханием перчаток.

А на выходные приехала бабушка. Первые два дня мы суетились, подстраиваясь под ее распорядок дня и привыкая к развешанным на дверях комнат бабулиным халатам. В этот раз она привезла не весь свой гардероб, так что жизненное пространство еще оставалось.

В суете все забыли про вино, а ведь процесс брожения не останавливался не на минуту. На третий день бабушка, не подозревая о плохом, пошла в кладовку за банками, где прямо в лицо ей взметнулись гордые перчатки. Истошно крича, бабуля вихрем пронеслась на кухню:

– Рука!!! Руки!!! Две руки!!!

Папа проглотил спичку, которой задумчиво и расслабленно ковырял в зубах после ужина, а мама уронила на кота вилку.

Бабушка кричала, требовала от нас быстрых и разумных мер, а когда все выяснилось, оскорбилась и пожелала покинуть «этот дурдом, где нет места нормальному человеку». Напоследок, правда, тайно и мстительно разрезала ножницами все пальцы у перчаток.

Но вино все-таки получилось. Потом мы его долго переливали в бутылки поменьше, разлив половину. Соседи долго морщили нос, когда выходили в общий коридор – пока запах не выветрился. А ведь раньше у нас была репутация хоть и ненормальной, но все-таки весьма умеренно пьющей семьи.

Бойкая вдова

Бабушка очень за меня переживает. Очень. Так и говорит – это я, мол, из-за тебя вся седая и нервная.

А все потому, что я не замужем. Это ненормальное для женщины состояние длится уже долго. Поэтому бабушка проводит со мной беседы. Ходит кругами, когда я сижу себе расслаблено на диване и книжку читаю. Начинает издалека. Вот, мол, все гуляют и веселятся, а я себе глаза порчу. Ослепну – и все. Она мне читать вслух не будет. А мужа нет. Значит, останусь я одна и без помощи.

Я бабушке нехотя возражаю, что в мороз -25 и гололед только умом тронутые гуляют по нашему темному району. И веселиться народу не от чего. Во вторник-то вечером. А если я ослепну, так муж меня первый же бросит, украв предварительно все мои ценные вещи.

Бабушка негодующе машет руками и начинает топать по комнате. Ради моего замужнего счастья она сгущает краски и плачет по моей загубленной жизни. Со слов бабушки все мужчины – чисто ангелы, которые не ругаются, не пахнут, не храпят, а рождаются на свет, чтобы составить мое счастье. Любой из выбранных мной в мужья, будет мыть мне ноги и пить грязную воду, не морщась, со счастливой улыбкой на лице. А через много лет мы будем сидеть на лавочке, седые и маразматичные, трогательно сложив свои старческие руки.

Мне бабушку жаль разочаровывать, но приходится напоминать о ее собственной личной жизни. В которой не было места слезам радости поутру и множественным оргазмам семейными вечерами. Только последний из мужей соответствовал идеалу мужчины, но бабушка очень быстро уморила его своим темпераментом. И теперь эта бойкая вдова учит меня жить?!

– Бабуля! – говорю я решительно. – Дай мне почитать учебник по семейному праву и не делай из меня дуру. Ни к чему выходить замуж. Для того, чтобы испортить себе жизнь, есть много других, более простых способов!

– Ну, хорошо… – не сдается неугомонная старушка, – тогда заведи любовника. А лучше двух!

– Бабушка! Откуда у тебя в твои семьдесят такой порнографический подход к жизни?!

– Мужиков много не бывает, – страстно шепчет престарелая сирена, – их как минимум надо трое!

– Сколько?!!!!

– Ну… буднишный… празднишный… и для денег!

Тут я привожу последний безотказный аргумент. Напоминаю, что уже была замужем. Дважды. А третий приберегаю на глубокую старость. Лет на пятьдесят. Бабушка обижается и замолкает. Но ненадолго.

Старушка-жаворонок

Разные люди любят разное время суток. И это вполне естественно и учеными много раз объяснено – биоритмы и другие сложности. Только ученые не говорят, почему нельзя человека с другими биоритмами называть не нежными птичьими именами – жаворонком или голубем, а вредителем и разрушителем здоровья.

У нас семья нормальная. То есть абсолютно, что по сегодняшним условиям практически нереально. У нас даже все встают в одно время. Есть небольшая проблема: сначала в туалет очередь, а потом в ванную. Но это можно пережить. Один раз в день ведь толпимся! Вечером у всех дела, и мы друг друга почти не видим. Так что утром нам в удовольствие за зубными щетками потолкаться. И дружески так подтрунивать над близкими людьми.

– Чего это у тебя глазки, как у китайца? – Папа ко мне первый внимание проявляет. А потом вдруг он решает, что нежности с утра недостаточно, и тычет мне в нос помазок с бритвенным кремом. И этим кремом затыкаются все мои дыхательные отверстия, благодаря чему я чихаю в сторону кухни. А из кухни как раз выходит мама с чашкой чая и улыбкой на лице. И тут же покрывается белоснежными ошметками с запахом ментола и камфары. Словом, все по-семейному. Несмотря на крики и недвусмысленные намеки на экзекуцию и кастрацию.

Но все это происходит часов в 9 утра, поскольку папа у нас – очень ценный для общества человек и ходит на работу не слишком рано.

Мама вообще не работает. Она только тексты пишет. Сценарии для фильмов. И называет это – «мое хобби, которое приносит в семью деньги». А как она сценарий напишет, так начинает договариваться с режиссерами, и мы ее совсем дома не видим. И еда дома сразу переводится, потому что маму режиссеры всячески ублажают и «рвут друг у друга из рук». Это она папе жалуется, когда утром у нее голова болит, потому что очередной режиссер ее устрицами и омарами перекормил. Папа ее всегда жалеет и холодное полотенце ей на лоб перед уходом кладет. А мама в этот день пьет только минералку и по телефону всем говорит, что «она выжата как лимон, и валяется овощем на диване». Мы маму любим и совсем не против ее растительной жизни. Только вот очень надоедают котлеты глубокой заморозки и вареники из пачки.

И вот тогда у нас начинается бабушкин период. Когда мама ведет общественно бесполезную жизнь, бабушка, вся в заботах, проявляется только по телефону.

– Я в вашу жизнь не лезу, – гордо говорит она, отвергая приглашение приехать в гости. – Я человек независимый! – кричит бабуля, когда мы ей предлагаем вместе с гостями за столом алаверды говорить. К примеру, на чей-нибудь день рождения. – Мне ваших тортов не надо! А подарок я вам авиапочтой вышлю!

Между прочим, бабушка нас очень любит и даже скучает, но она человек горный и со своими твердыми принципами. Она всю молодость в Грузии прожила и очень застолья любила. И сейчас любит, но предпочитает их дома собирать. Потому что никому так ее коронные блюда не приготовить, а «стол должен быть столом!». Но мы ее застолий боимся, ведь потом все гости мучаются от обжорства и пьют разные народные средства.

Так что наша горная орлица срывается с места только тогда, когда ее сыну и внучке грозит опасность погибнуть голодной смертью.

И вот в субботу, в тот момент, когда даже попугаи спят в своей клетке, в нашей двери поворачивается ключ и раздается рев иерихонских труб.

– А где мои дорогие голодные потомки?! – на шестьдесят децибел воркует бабушка, бросая сумки с пищей в прихожей прямо на мамины выходные туфли. – Почему никто не встречает меня этим солнечным утром?! – вопит она же, дробно топоча по коридору.

Навстречу бабуле из спальни выползает ее ненаглядный сыночек с пятничной щетиной и, не открывая глаз, чмокает маму в макушку, отчаянно пытаясь понять, что в доме происходит. А ее единственная внучка обреченно думает – ах, почему же у нас не многодетная семья?! Но мои родители в молодости оказались не готовы к массовому деторождению, и потому сдерживать натиск соскучившейся старушки приходится одной.

Все это происходит, напомню, в субботу! В шесть утра! Потому что бабушка приезжает к нам только на самой первой электричке и никак иначе! Однажды наша горная фурия опоздала на первую субботнюю электричку. Так она в тот день не поехала к нам вообще!

– А какой смысл ехать к вечеру? – сказала она по телефону в 11 утра, когда мы проснулись и в панике заметались по квартире, ища бабушку и пищу. Мама называет ее «жаворонок-извращенец» и старается улизнуть куда-нибудь еще в пятницу, сославшись на возможность нервного утреннего припадка.

Мы же с папой усаживаемся на кухне, куда бабушка притаскивает сумки с едой, и, не открывая глаз, отвечаем на ее вопросы. Со стороны смотрится как сбор китайских болванчиков. Бабушка, энергично стуча судочками и кастрюльками по столу, тараторит и жестикулирует. Вопросы горошком рассыпаются по полу и стенам кухни, а мы с папой киваем головами и мычим, все убыстряя темп. Мама всегда нам покупает одинаковые пижамы, чтобы долго не выбирать. Поэтому мы сидим как Пат и Паташон в мужских пижамах, сонные и на все согласные, а бабушка радостно и удовлетворенно перемещается в пространстве. Она у нас маленькая и сухонькая, но ее всегда очень много. Получается, что наша квартира заполняется громкой и стремительной саранчой, а мы – на положении колорадских фермеров, не способных побороть это нашествие. Когда вот-вот разразится экологическая катастрофа, папа как главный фермер берет себя в руки и громко кричит:

– Мама! Не пора! Ли! Нам! Поесть!

– О, боже! – всплескивает она руками и ставит на стол все, что привезла. И мы начинаем есть прямо из судочков и кастрюлек. Это самые счастливые минуты с момента нашей встречи. Готовит бабушка вкуснее, чем повар в «Пекине», а когда мы едим, она замолкает и любуется нашими одухотворенными лицами.

Если бы бабуля не вырывала из рук судочки, как только мы доедим пищу, и не бросалась мыть их и складывать обратно в пакетики, было бы совсем хорошо. Но в этом мире нет совершенства, как говорил один умный человек. Поэтому мы с папой только вздыхаем и облизываемся.

Потом бабушка пытает нас на предмет нашей худобы и неумытости. Заставляет папу показать ей голову и горестно шепчет:

– Совсем как Котовский скоро будешь!

Я за папу обижаюсь и начинаю его защищать, доказывая, что лохматее папы только наш сосед с шестого этажа, который три месяца пьет и в парикмахерскую не ходит. Так, в тихих семейных пререканиях, проходит раннее субботнее утро.

В полдень, как Золушка на балу, бабушка начинает нервничать и суетится. Она торопится надавать нам впрок полезных советов, снова и снова переспросить – довольны ли мы едой. И ровно в полпервого, как боевой конь, услышавший полковую трубу, бабуля рвется на простор. Удержать ее нельзя ничем, и горе тому, кто на это решится! Судочком ему по глупой голове…

Иногда, правда, «сценарий бабушкиной гастроли», как говорит наша мама, меняется. Бабуля, исчерпав все темы для беседы с нами, нервно ищет – какую бы ощутимую пользу принести нашему дому. Польза всегда в одном – надо помыть полы!

В начале бабушкиных набегов, когда мама еще выдерживала заряд бодрости по субботам, она пыталась бабушке объяснить, что полы у нас чистые. И кони по ним копытами не ходят, и собаки блох не вычесывают. А легкий налет пыли по углам помогает нам адаптироваться в этом мире. Ведь если вымыть все бактерии из дома хлорной водой, то мы будем болеть и чахнуть. И приводила в пример цыганских детей, полевые цветы и кишечные палочки. Но бабушка на выхватывание из рук тряпки обижалась и уезжала раньше заветного срока, нервно бормоча и стуча кастрюльками в прихожей.

А мы с папой бабушке никогда не возражаем, сидим, поджав ноги, пока она расшвыривает микробов шваброй по квартире. Потом бабуля обессиленно валится на диван и шепчет: – Боже, какой бардак!

А мы поим ее чаем с малиновыми листочками и обещаем убираться каждый день. И даже мыть кухонные шкафы и не выливать заварку в раковину! Нам все равно, а ей приятно.