Текст книги "Литораль (ручная сборка)"

Автор книги: Ксения Буржская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

7

Ну что, сынок, бросила она тебя? Я всегда говорила, что она тебе не подходит. А что? Не вздыхай. Вечно все было не по ее. Все-то не так и не этак. А домом она занималась вообще? Ну нет. Все всегда холодное, сын голодный. А ты? Разве она любила тебя по-настоящему? Жила твоими интересами? Ты меня извини, но, по-моему, она только требовала. Понимаю, что тебе тяжело, сынок. Но я всегда буду на твоей стороне и поддержу во всем. А эту… женщину ты и не любил никогда. Пройдет время, и ты поймешь, что я была права. А сейчас не грусти. Давай-ка лучше я тебя покормлю. Ты же с работы, голодный небось. А я как раз ужин приготовила. Твой любимый. С курочкой. Иди мой руки и за стол. И не переживай. Всё у нас будет хорошо. Я же твоя мама, я всегда буду рядом. И поддержу, и помогу, и утешу. Ты только не грусти, сынок. Всё будет. Да бог с ней. Найдется. Куда денется-то?

– Ну мам.

Ну что ты как маленький? Как она вообще тебя захомутала? Я тебе всегда говорила, что это плохая идея. Помнишь, как мы с ней впервые встретились? Я вошла в твою комнату, а она на тебе повисла. И даже не поздоровалась. Всегда была хамкой. Я еще сказала: девушка, а вы не хотите представиться? А ты за нее говоришь: это Аня. А я говорю: у нее что, языка нет? Тебе нужна была девушка, которая бы хорошо на тебя влияла. Мужчины бывают разные. Некоторые не могут без тыла. Ты думаешь что? Не зря говорят, что за каждым великим мужчиной стоит женщина. Не шуточки. Такая женщина каждому нужна. Поддержать, обеспечить комфортную жизнь, окружить любовью и заботой и уйти в тень. Такова наша роль. Анька твоя всегда хотела тебя перещеголять. У нее слишком много амбиций, вот что тебе скажу. Ей много надо было для себя. А домом кто будет заниматься? А ребенком? Вот Наумчик и не говорил так долго, потому что атмосфера у вас дома нездоровая. А теперь заикается. Бедный мальчик. Оба вы мои бедные мальчики. Я говорила ей – займись уже ребенком. Всем надо заниматься, ничего само по себе не происходит. Но нет, у нее, видите ли, карьера. Ну и что она там накарьерила?

– Ма-а-ам.

Ты всегда у меня был славный мальчик. Наумчик на тебя похож. Вот до Аньки у тебя девочка была, помнишь? Ната. Хорошая девушка, умненькая. Нравилась мне. Родители у нее тоже были положительные. Когда девушку встречаешь, сынок, надо смотреть не только, прости, в вырез блузки, а еще и на перспективы. Как бы сразу оценивать, насколько это выгодный товар, извини за сравнение. С Натой были перспективы, я сразу увидела – ее отец мог бы помочь тебе с работой, он, между прочим, владел фирмой… что же они там делали… погоди, забыла, то ли коробки какие-то, то ли пакеты. Или масло. Слушай, вот ведь выпало из головы, просыпалось, ну это нормально, двадцать лет прошло. И вот как она тебя любила. Приходила ко мне, говорила: Антонина Борисна, как вы думаете, что Толеньке подарить на 23 февраля? То или это? И я ей советовала. Вот это правильный вообще подход. Кто знает мужчину лучше его матери? О-хо-хо. Да ты ешь, остынет. И фигурка у нее, кстати, была ничего, не знаю, что тебе не нравилось, ну, может, скучноватая, простоватая девочка, но женщина и не должна блистать умом, не такая у нее задача. Ее дело простое. Главное дело женщины – это муж. Вот ты хороший муж. А что? Надежный, верный, непьющий. А она… и семейка у нее, я тебе скажу…

– Мам. Ты можешь помолчать? Хотя бы пять минут, мам.

А с другой стороны, сынок. Ты тоже, конечно, не подарок. Ну скажи мне, какая жена вот это выдержит все. Ты же никогда ни во что не вмешивался. И заработать не умеешь. Не спорь с матерью. Слушай, пока я жива, потом еще благодарен будешь. Женщину, сынок, нужно любить. Подарки ей дарить. Иначе она найдет такого, который все это будет делать. Как в «Анне Карениной», помнишь? Читать нужно было в школе, когда я тебя заставляла. Что-то там такое, что вот любовник мой смотрел на меня горячим взглядом, а муж холодным. Что значит «что значит»? То и значит.

8

Хлоя появилась неожиданно, очень живая и с черными дымчатыми глазами. Под ресницами немного размазалось – как говорили в бьюти-блогах, «пожившие смоки».

Еся обрадовалась – очевидно, ее не очень интересовала мазь со змеиным ядом, о которой толковала Антонина Борисовна.

– А вам зачем со змеиным ядом? – спросила Хлоя.

– Колени мазать, – сдержанно процедила Антонина Борисовна, глядя в густую черноту Хлоиных глаз.

– А свой не помогает уже? – спросила Хлоя и рассмеялась, а Еся за ней – как-то совсем неприлично вышло.

– Хамка, – плюнула Антонина Борисовна и решительно вышла из кухни.

– Да ну что вы, Антонина Борисна! – крикнула ей вслед Хлоя. – Я же просто шучу. Считайте, что это стендап. Вон Наум хочет стендапом заниматься, все время шутит, а я чем хуже?

– А все-таки где он? – спросила Еся, оглядываясь вокруг, как будто Наум мог спрятаться где-то между ящиком с картошкой и луком и холодильником.

– Гуляет где-то, – пожала плечами Хлоя.

– А Толя где?

– А ты будто к нему пришла, – весело сказала Хлоя, с удовольствием наблюдая за Есиным замешательством.

– Да я нет, ну ты что… – начала отпираться Еся, и тут как раз в дверь позвонили.

– Вон, пришел твой Толя, легок на помине, – сказала Хлоя, наливая себе вина. – Беги встречай.

Но первой встречать сына вышла, конечно, свекровь – с большими претензиями наперевес.

– Ты где ходишь-то, сынок? – спросила Антонина Борисовна. – Я уж тут натерпелась от твоих.

– Да ты что, мать, – сказал Толя себе в ботинки, расшнуровываясь. – Что у вас тут опять произошло-то?

– Твоя мама не оценила моих шуток, – крикнула Хлоя из кухни. – А твой сын, между прочим, стендапер!

Толя прошел на кухню и выразительно посмотрел на Хлою.

– Что? – спросила она, наполняя бокал еще раз.

– Ничего, – сказал Толя раздраженно. – Вечно не можете нормально себя вести.

– Мы да, мы не можем, – кивнула Хлоя.

– Ага. – Толя быстрым и злым шагом пошел из кухни в сторону комнаты, где ждала обиженная мать, а потом вдруг развернулся и, выхватив у Хлои бокал, опрокинул его над раковиной.

– Тебе хватит уже, – сказал он и снова исчез в комнате.

– Вечер перестает быть томным, – засмеялась Хлоя и пошла в прихожую напяливать пуховик.

В этот момент дверь открылась и в квартиру ввалилась Алка, которой сразу же стало много.

– А что, вечеринка уже закончилась? – поинтересовалась она, не совсем понимая мизансцену.

– Пойдем-ка, – сказала Хлоя. И потянула Есю, которая топталась у нее за спиной, за рукав. – Тут больше не наливают.

В баре у дома дым, как обычно, стоял коромыслом. Оставив Анну с Толей и Антониной Борисовной, Хлоя с девочками по скользкому накатанному снегу дошли до неоновой вывески с рюмочкой.

– Давайте накидаемся? – весело предложила она.

– А что, повод есть?

– А нам он нужен?

– Ну хоть формально.

– Я встретила человека.

– С этого нужно было начинать! – Алка упала грудью на стол, а потом подняла высоко вверх руку и закричала: – Мальчик, еще настоечек!

– В общем, я знаю немного: только имя, – сказала Хлоя. – Не то чтобы есть что рассказывать!

– Случайный секс?

– Не совсем. Я сказала ему, что не хочу ничего о нем знать и чтобы он не спрашивал. И так продолжается уже несколько месяцев.

– Это что за индийская мелодрама? – спросила Алка и заржала своим конским хохотом.

– Хочу, чтобы между нами была только радость. И знаешь, чтобы я была для него чистый лист. Не надо ему ничего знать обо мне.

– Я бы поняла, если бы это было серьезно, а так… – сморщила свое миловидное личико Еся.

– А мне и не надо серьезно, – ответила Хлоя.

– Да ладно тебе, – вмешалась Алка. – Имеет право, не маленькая уже. И вообще, это ее жизнь. Пусть делает, что хочет.

– Я просто не понимаю, – сказала Еся, – почему нельзя узнать его получше? Вдруг он маньяк какой-то.

– Потому что я не хочу, – отрезала Хлоя. – Я хочу просто наслаждаться жизнью и не думать о будущем. Жить сегодняшним днем, знаешь. Как советуют психологи.

– Хуёлоги, – вставила Алка. – Ну и наслаждайся, кто тебе мешает?

Она подняла рюмку.

– Давайте лучше выпьем за то, чтоб у нашей подруженьки все было хорошо!

Немедленно выпили.

– И все-таки, – сказала Еся, – я не понимаю, почему ты так боишься обязательств.

– Потому что они меня душат, – ответила Хлоя. – Я не могу дышать, когда думаю о том, что кто-то еще будет от меня чего-то ждать. Достаточно. Давление сейчас – 120 атмосфер.

– Но ведь отношения – это не только обязательства, – возразила Еся. – Это еще и любовь, и поддержка, и понимание.

– Вот именно, – согласилась Хлоя. – А я не хочу, чтобы меня поддерживали и понимали. Я хочу просто радоваться.

– Ну, как знаешь, – вздохнула Еся. – Но я все равно не понимаю.

– Не важно, – сказала Алка. – Выпьем, девочки?

И они снова выпили.

Потом Еся придвинулась к самому уху Хлои и сказала:

– Слышишь, закусывай.

Анна редко бывала без сознания после выпитого, и, хотя у нее не было такого стойкого «иммунитета» к алкоголю, как у Хлои, она все же норму свою знала и соблюдала – хотя бы в присутствии гостей. Но сегодняшний вечер выбил ее из колеи – она нагнала свою опоздавшую норму в баре и, вернувшись домой часа в два ночи, сначала споткнулась о свекровины сапоги с меховой опушкой, а потом чуть не снесла тяжелую секцию вешалки вместе с всесезонными куртками и пальто. Толя выскочил в прихожую в трусах и вешалку поймал, а вот Анну спасать было некому, и она просто рухнула на пол, больно ударившись обеими коленками. На шум, конечно, выскочили все – Наум (глянул и тут же вернулся обратно в свою нору, плотно прикрыв дверь), Антонина Борисовна в ночной рубашке в пол и кот с выгнутой спиной, как бы выражавшей всеобщее презрение. Толя соскреб Анну с пола и, приставив ее к стене как не очень устойчивую конструкцию, процедил:

– Ну Аня, ну бля, закусывать надо было. – И отправился спать на разобранный вечно диван, где они спали всегда, когда приезжала мать, а Антонина Борисовна осталась стоять как истукан, очевидно не в силах подобрать в столь поздний час подходящие по силе нотации.

Анну вовремя стошнило прямо свекрови под ноги.

– Господи, милая, да что ж ты так убралась-то, – запричитала Антонина Борисовна и, придерживая Анну за плечи, потащила в туалет. – Давай, давай наклонись, ну не на пол же.

Анна нагнулась над унитазом, и ее вывернуло еще раз.

Антонина Борисовна держала длинные волосы невестки и приговаривала:

– Ничего, ничего, все образуется. Что ж ты дура-то такая. А еще учительница.

Затем они вместе дошли до ванны, и Антонина Борисовна помогла ей раздеться.

– Ты давай, под воду встань, попрохладнее сделай, полегчает.

Анна безропотно выполнила все указания свекрови и впервые, пожалуй, подумала, что, случись чего, от мужчин толку не будет никакого.

Она постояла под водой, вертолеты стали понемногу стихать, тогда Анна села в ванну и заплакала, уткнувшись лицом в колени. Вода стояла по щиколотку – слив работал плохо.

– Ну детка, ты что? – сказала Антонина Борисовна, появившись в ванной со стаканом воды с шипящим аспирином. – Ты давай не сиди тут, вода холодная, простудиться можно.

Анна взяла стакан с подпрыгивающей водой – смешно и приятно кололо язык.

Потом вытерлась и заглянула в комнату сына. Наум спал – лежал под одеялом с головой лицом к стене.

Анна шагнула, чтобы поднять с пола его джинсы, лежащие комком. Старалась тихо, но из кармана на пол тут же что-то звонко посыпалось, она вздрогнула и стала на корточках собирать. Сначала не думала, просто складывала на стол, потом удивилась. Включила настольную лампу: тушь, подводка, хайлайтер, помада… Анна не сильно красилась, но все же марки эти знала – обходилась более простыми, заказывала на «Вайлдберриз» дешевые аналоги. Сколько это стоит и откуда такие вещи у мальчика?

Потом внимательно рассмотрела джинсы – не помнила, чтобы покупала их. Пытаясь бороться с очередным приступом тошноты, она быстро перебрала лежавшие вокруг вещи сына. Все они были новыми, явно недешевыми и незнакомыми ей. И денег на них он тоже не просил.

– Милый, – тихо позвала она.

– Ы? – промычал Наум и повернулся.

– Откуда у тебя эти все вещи?

Наум откинул одеяло и посмотрел на нее со злобой. Анна стояла – в одной руке джинсы, в другой тушь. Для объема и без комочков. Ведь ты этого достойна. Нет, не ты.

– Роешься в м-м-моих вещах по н-н-ночам? – возмущенно зашипел Наум и выхватил у нее джинсы.

– Да нет, я просто убрать хотела… Скажи, ты что, воруешь?

Он бросил джинсы обратно на пол.

– Господи, только не наркотики, – искренне испугалась она.

Время от времени молодые ребята попадались на этом – прятали пакетики в почтовых ящиках и за мусоропроводом, старшая по дому активно вылавливала таких и сдавала полиции.

– Не твое дело, – огрызнулся Наум.

– Ты просто объясни мне, – попросила Анна. – Просто объясни.

Наум молчал.

– Милый, я тебя люблю, но…

– А тебя н-ненавижу, – совершенно будничным тоном ответил Наум и спрятался обратно в кокон.

Анна, шатаясь, вышла в коридор. Пол был грязный, к горлу опять подкатило.

– Иди, иди спать, – легонько подтолкнула ее свекровь. – Я вытру здесь.

– Спасибо, – сказала Анна тихо.

Потом помолчала и добавила:

– Вы простите, что я иногда веду себя… так.

– Иди спать, Анна, – сказала свекровь, отжимая тряпку в ведро, и Анна заметила, что подол ее ночной рубашке весь в рвоте. – Всякое бывает, ты думаешь, я не знаю, что ли.

9

Темное утро – как день сурка. Будильник – треснувший экран – вздыбленный линолеум – раскаленный змеевик с колготками – заведенная бомба плиты. Анна проделывает этот ритуал каждый день, Анна душит бычок в пепельнице, Анна смотрит с отвращением на Толю, но все равно соглашается завтракать с ним, Анна выводит соседскую собаку (соседка в Египте), и это выводит ее из себя. Автобус, снежное месиво, школа. Остановка так и называется «Школа». Ни ума, ни фантазии.

В школьной столовой душно. Атмосфера тревожная. За учительским столом сидит группа, справа налево: Камилла Дмитриевна – директор, Сусанна Валерьевна – завуч, Анна – учитель обществознания, Есения – учитель немецкого, Дмитрий Петрович – учитель труда, потом еще математичка, физичка, историчка. Словом, педсостав.

Сусанна Валерьевна, вредная дама в плотном теле, обращается к остальным:

– Что я могу вам сказать. Ничего не могу вам сказать.

Камилла Дмитриевна отвлекается от судоку в своем телефоне, поднимая брови над угловатыми очками:

– Ну вы уж скажите нам что-нибудь, будьте любезны.

– Грядут проверки, дамочки.

Дмитрий Петрович вскидывается:

– Чего это «дамочки»?

– Да бросьте, Дмитрипитрович, – морщится Усатая. – Дело нешуточное.

– Ну вот вы говорите «проверки». Меня ведь тоже касается, – не унимается трудовик. Халат на нем синий, засаленный, в пятнах.

За глаза все называют его Папа Карло.

– Ну вас-то это, может, и не коснется, друг мой, – снова отвлекается Камилла Дмитриевна. – Труды всякие и рисования проверяют в последнюю очередь.

– Вы так говорите вот! – Папа Карло все время чувствует себя так, будто его не принимают всерьез. – Всякое может быть. Вы их недооцениваете. Может, они специальный заказ пришлют, на посылочки…

– Ну, соберете, значит, посылочки, не развалитесь, – раздражается Усатая. – Сколотите, в конце концов, ящики из фанеры.

В Мурманске Анна работала в гимназии, в симпатичном здании, с видом на море. После педа хотела заниматься частными уроками, но мать посоветовала сначала наработать опыт. Нельзя сказать, чтобы одна школа как-то очень уж сильно отличалась от другой, но все-таки в гимназии была среда – заслуженные педагоги, директриса заинтересованная, а еще родители – родители были другие, и дети тоже.

Анна ходила на работу с удовольствием, придумывала, как сделать так, чтобы дети хотели учиться, участвовала в спектаклях, сама что-то ставила с детьми. Директриса ее ценила, давала премии, прочила ей славное будущее.

Если б не Толя со своим Снежногорском, Анна взяла бы еще пару ставок, может, еще один предмет, ездила бы с классом на олимпиады. С переездом из нее как будто выкачали воздух, оставив выбор – одна школа или вторая. Выбрала ту, что ближе к дому, даже не разбиралась, какая лучше. Решила, что поработает немного – пока Наум в началке, узнает что к чему, поможет ему адаптироваться, а потом наконец возьмется за частные уроки – ЕГЭ, подтянуть, помочь.

Но так и зависла на пятнадцать лет. Сначала испытательный срок, потом классное руководство – а это что? Это ведь с пятого класса. И не бросишь же их потом, а это уже шесть лет. Потом новый класс – вы уж возьмите, Анна Сергеевна, они прицельно на вас шли. Потом еще Антонина – не уходи, Аня, ну много ли ты частными уроками заработаешь, сегодня есть – завтра нет, Толя, сама видишь, много не заработает, как я ни старалась, но что с него взять? Хотя бы честный. А тут стабильность, больничный, отпуск два месяца, Науму пригляд, а он мальчик у нас непростой.

И вот Наум уже в десятом классе.

А в школе становилось все хуже: год за годом все меньше прав у учителя, все меньше свободы, больше проверок, бумажек и бюрократии, новые технологии, которые против всего живого, – электронные дневники, учебные программы, курсы повышения квалификации. Теперь еще эти нелепые требования: методички – что говорить и о чем лучше не заикаться. Анну воротило с души.

Она завидовала Есе – преподавать немецкий можно в любой ситуации, не заходя на спорную территорию, но как это сделать в обществознании? Как рассказать об устройстве общества, если оно устроено чудовищно несправедливо, как рассказать о том, какие права есть у граждан, если эти права не соблюдаются, как объяснить законы, которые как будто берутся с потолка? Ну хорошо, а как знакомить учеников с моралью и этикой, будучи аморальной и неэтичной блядью, которая просто несет чушь из наскоро слепленной методички?

Как-то в начале осени Анна говорила с учениками о том, почему важно соблюдать законы. Ученики задавали ей вопросы, а она отвечала.

– Анна Сергеевна, а если закон несправедливый?

На этом вопросе зашла Усатая, но Анна уже не могла остановить несущийся в пропасть поезд.

– Тогда вы должны попытаться изменить закон. Вы можете написать письмо в органы власти, протестовать или обратиться к адвокату.

Судя по лицу Сусанны, у нее шевелились волосы на жопе.

Ругали Анну всем педсоветом.

– Что вы себе позволяете? – вопрошала завуч. – Призываете детей свергать власть и ходить на митинги?

– Я всего лишь ответила на вопрос.

– Нет, Анна Сергеевна, вы прекрасно знаете, как ответить на такой вопрос правильно. А этим вы всех нас подводите под монастырь. Что бы мы лично ни считали правильным, говорить нужно то, что правильно сегодня для всех.

– Это не входит в мою задачу как учителя, – ответила Анна, чувствуя себя Зоей Космодемьянской, не меньше. – Моя задача – дать ученикам знания и научить их критически мыслить.

– Но вы должны воспитывать в учениках патриотизм и уважение к власти.

– Я считаю, что любовь к Родине, например, должна быть результатом личного опыта и убеждений человека.

– Вы подрываете авторитет власти и не выполняете свои обязанности, – сказала Сусанна, злобно глядя на Анну. – И если это будет продолжаться, мы поднимем вопрос о вашем увольнении. Да, Камилдмитривна?

Директриса подняла на Анну мутные глаза, оторвавшись от шариков в своем телефоне.

– Все так, Сусанночка, все так.

Анна тогда вышла из школы с твердым намерением больше туда не возвращаться и написать заявление, но Толя долго ее успокаивал и говорил, что все это пройдет – как прошел же Брежнев и Советский Союз, и даже полярная ночь каждый год проходит.

«Темнее всего перед рассветом», – глубокомысленно сказал он, а Анна подумала, что ей просто жалко отдавать им на съедение детей.

Партсобрание подходило к концу, Анна выжидающе смотрела на часы, а Сусанна вглядывалась в ее искаженное отвращением лицо.

– Вот вы, Анна Сергевна, пожалуйста, отнеситесь к урокам о важном со всей серьезностью. Христом богом вас прошу.

– Что ж, если в программе этих уроков будет что-то, что искажает реальные события, мы на этом материале и будем учить? – спрашивает Анна, сложив руки на груди. Защитная поза, которая ни от чего не защищает.

– Если в программе будет, так и скажете, – заявляет Сусанна Усатая, с раздражением глядя на подчиненных. Все-то им приходится объяснять.

– Но это же безнравственно!

– Нравственно, Анна Сергеевна, нравственно. И вам ли о нравственности рассуждать? – Сусанна рассматривает свои когти в перламутровом маникюре.

– Простите? – Анна даже привстала. – Вы что-то конкретное имеете в виду?

– Ничего конкретного, – прищурилась Усатая. – Вы должны следовать рекомендациям РОНО. Только и всего. Если хотите, конечно, продолжать здесь работать.

Опять угрозы, опять намеки, опять это хождение строем. Анну мутило от мысли, что она бессильна перед этой Сусанной Вареньевной, как называл ее Наум, когда был еще маленький.

– Рекомендация – это ведь не приказ, я правильно понимаю смысл этого слова? – все-таки попыталась Анна, хотя и понимала бессмысленность своей затеи.

– В данном случае считайте, что приказ, – отрезала Усатая, плюнув ей в лицо. – Не юродствуйте.

Дома Анну ждала накрытая поляна от свекрови – вчерашние котлеты, пюре, конечно с масляной желтой ямой, компот. Все как в детском саду. На тесной кухне – выдвинутый в середину стол, вокруг – две табуретки и два стула из комнат. Ужинать, считает Антонина Борисовна, необходимо всей семьей.

Анна садится спиной к холодильнику, чтобы было на что опереться, Толя с мамой – рядом, как будто она привела сына на собеседование, а Наум напротив Анны – в надвинутой на лоб кепке.

– Ты бы головной убор снял, – укоризненно говорит Антонина Борисовна. – Ты ж не на улице.

– Мне волосы м-м-мешают, ба! – говорит Наум и переворачивает кепку козырьком назад.

Ба все равно снимает с него кепку, правила есть правила.

– Как дела в школе? – спрашивает она, и неясно, к кому обращается – к внуку или к невестке.

Мать и сын смотрят друг на друга, типа: отвечает Александр Друзь. Анна кивает – ты отвечай.

– Все норм, – отмахивается Наум.

– Ну и у меня все норм, – говорит Анна и обращается к сыну. – А если найду?

– Да ну чё т-т-ты, мам, н-н-нормально все, нечего рассказывать.

– Всегда у вас один ответ – нормально, – недовольно говорит бабушка. – А что это значит-то?

– А ты чего х-х-хочешь узнать-то?

Наум ест шумно, прямо как Толя, и Анна подавляет свое обыкновенное желание сделать ему замечание. В присутствии бабушки она привыкла сына защищать.

– Ну, какие отметки у тебя? Какие предметы нравятся? Может, вообще интересное что-то…

– Да что инт-т-тересного там, ба!

– Отстаньте от парня уже, – миролюбиво говорит вдруг Толя.

И Анне сразу же почему-то хочется с ним поспорить. Впервые за всю историю ей хочется объединиться со свекровью – чисто по-женски, что ли, из благодарности за вчерашнее.

– Слушайте, вот правда, от вас же никогда никаких подробностей не дождешься. Живем как соседи. – Наум смотрел в тарелку, а Толя хлебал компот. – Хоть бы кто из вас рассказал, как день прошел, чем живете.

– А у тебя как день прошел? – спросил Толя, звякнув об стол пустым стаканом. – Ты с себя начни.

– Я сегодня в очередной раз ругалась с Сусанной. Только я бы не хотела сейчас это обсуждать. Не при ребенке.

– Мам! Я д-д-давно уже не ребенок!

– Ну вы еще поругайтесь! – вставила Антонина Борисовна, пребывая в новом для себя амплуа миротворца. – Давайте прямо по кругу, по очереди. Я вот сегодня смотрела передачу одну. Там показывали, что в Анадыре у одной женщины на лепешке проявился лик Христа…

– Ну ясно.

– Что тебе ясно, Толя?

– Херней все занимаетесь какой-то.

– Прости? – Анна даже вилку уронила от возмущения.

– Ой, – вставила Антонина Борисовна. – Женщина придет.

– Да вот же, уже пришла, – раздраженно сказала Анна и встала. – А теперь ушла.

И вышла из-за стола.

– Ба, роняй н-н-нож! – сказал Наум, с удовольствием наблюдая за этой сценой.

– Зачем, Наумчик?

– Чтобы она вернулась.