Текст книги "Мы побелили солнце"

Автор книги: Ксения Букина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

«Аленка» и Лазарь

– Дядь, мы вдвоем, ничего? Это Данька, типа мой кореш.

Мое птичье сердце издает пронзительное "чип", когда я спотыкаюсь о взгляд открывшего нам дверь мужчины. И, следуя преображению сердца, я тоже превращаюсь в галчонка, шугаюсь за спину Охапки и судорожно выдыхаю. Успеваю отделаться только легким помутнением и головной болью, пока птичка в моей груди неистово бьется о прутья клетки ребер и визжит, что мне нужно бежать как можно скорее.

Я думал, таких глаз не бывает. Только в дурацких фильмах про полулюдей-полуволков – два янтарных камня вместо радужки, которые и прожигают тебя с истинно волчьей суровостью. Они были не желтые, нет, скорее – золотисто-карие, но яркие, а оттого – пробирающие меня до ледяного озноба.

– Дань, ну че ты? – Охапка снова впивается в мое плечо клещами и пытается затащить в квартиру.

А я снова смотрю на его дядю и стараюсь не подниматься взглядом выше обмотанной черным шарфом шеи.

Ладно, плевать, что он укутан, как Марфушенька из "Морозки". Плевать, что в свитере, похожем на мешок картошки, плевать на две штанины-трубы. Но зачем он дома ходит в перчатках?

– Здрассте, – протягиваю, неосознанно ухватившись за дужки очков.

Молчит. Я готовлюсь уже вдохнуть запах ядреного перегара, но чувствую только крепкий табак. Не сказав мне ни слова, сторонится, впускает нас и запирает следом дверь.

Пол у них в квартире сделан под темное дерево, и я радостно упираюсь в него взглядом, пока Охапка волочет меня в комнату.

И дядя – я не вижу, но чувствую – продолжает жечь мою макушку янтарными глазами. До тех пор, пока Охапка не закрывает дверь.

А я все так же смотрю в пол.

– Это твой дядя? – хриплю.

– Ага. Нравится?

– Чего?

– Ну, в смысле, типа как он тебе?

– Это из-за него ты ссыковал домой возвращаться, поэтому вцепился в меня, как блоха в собаку?

Охапка бросает портфель в угол и заваливается на узенькую – я даже не знал, что такие вообще бывают! – кровать. Боязливо поднимаю взгляд. На столе мелькает что-то желтое, и поэтому я спешно перевожу глаза на Охапку.

– Типа, – отвечает. – У меня типа не было выхода. Он бы меня прибил. Так что… короче, типа сорян.

– Он тебя бьет?

Охапка будто случайно опускает взгляд на синяки, пятнающие почти анорексичные запястья.

– Он типа при чужих людях нормальный. А я… кое-что типа накосячил. Думаю: ну все, задница мне, а тут – ты. Другой бы не пошел за мной, про Лазаря все знают!

– Какого еще Лазаря?

Охапка глистом извивается на постели. А я все еще стою у двери, обняв себя покрепче.

– Ну типа дядя мой, Лазарь! – вздыхает Охапка тоном учителя, который объясняет школьнику очевидную для него самого тему. – Потому что Лазарев у него фамилия.

– А у тебя?

– Александров, – он некоторое время думает. Усмехается. – Александров – охапка дров и плов готов!

Издаю невольный смешок. Интересно, любит ли он сырки?

– Так он брат твоей матери?

– Ага. Младший.

Опасливо прохожу вглубь незнакомой комнаты. На кровать не сажусь, потому что либо упаду, либо придавлю Охапке ноги. Вместо этого прислоняюсь к стене.

– А чего он такой странный? – кошусь на дверь.

– А, – Охапка взмахивает рукой, – фотограф он. Фотографы, они же все с приветом.

– У меня отчим – фотограф, и он нормальный.

– Да не ссы мне в уши, компьютерщик он!

– Но и фотиком пользоваться умеет.

– Уметь пользоваться и работать фотографом – типа разные вещи. Только Лазарь людей фоткать не любит. Он знаешь, к чему больше горит?

Из вежливости приподнимаю брови. Охапка придвигается ко мне. Садится в кровати, сложив ноги кузнечиком.

– Типа… как тебе сказать, – замолкает, подыскивая подходящее слово. – Типа фоткать город с крыш высоких домов. И типа чем выше, тем лучше. Это называется… дай вспомнить… типа руфинг. Только он один всей этой херней занимается. И не ради драйва, а ради фоток красивых. Инстаграмщик хренов.

– Как подросток? – смеюсь. – Ему сколько лет?

– Дохренища, а до сих пор не вырос. Но это раньше так было, сейчас-то он уже никуда не лазит. Только дома сидит и до меня домогается, – поморщась, сплевывает прямо в стакан на столе, – со своей моралью.

– А деньги откуда берет?

– Типа есть у него заказы. На свадьбы-хренадьбы зовут, но редко. Его услугами даже за низкую цену никто пользоваться не хочет.

– Фоткает плохо?

– А ты типа попробуй попозировать мужику, у которого из пасти алкашкой воняет!

– А откуда клиенты заранее об этом знают?

– Клиенты все знают, они как бабы базарные. Дядя сам на себя работает, поэтому типа его никто и не гонит, но и денег у него нихрена нет.

Хмыкаю. Кутаюсь в кофту.

Плетусь к нему и присаживаюсь рядом на кровать. Потираю переносицу, которая вспотела от очков.

– Ну чего, сценку придумывать будем? – начинаю.

– А… забей. Завтра быстренько типа что-нибудь намутим. Все равно Олегычу хоть какую херню в уши толкни – он хлебнет. Просто побудь тут со мной.

Прищуриваюсь. Покачиваю головой.

– Ты меня сейчас назовешь душнилой, но мне позарез пятерка по химии нужна.

– Нахрена?

– Личный интерес, – отвечаю уклончиво. Хочу уже ходить с нормальным телефоном, а не включать ради соцсетей ноут и не разрисовывать на переменах поля, как дебил.

– Мамка по жопе даст? – гогочет Охапка.

– Ну она же не твой дядя.

Охапка фыркает. Снова заваливается на кровать, спихнув меня с нее ногой, и достает телефон.

А мне что прикажете делать? Сесть и сидеть, пока, видите ли, Лазарь не остынет? Пытаться вывести Охапку на диалог? Встать и уйти?

– Долго я тут еще буду? – играюсь с веревочками капюшона.

– А ты типа куда-то спешишь?

– Типа мне неинтересно тут тебя сторожить, – в тон отвечаю я.

– Да не ссы, не парься, позадротить в тел пока можешь… Я ж тебе шоколадку обещал! – он соскакивает с кровати, ковыляет странно изогнутыми ногами до книжного шкафа и вытягивает запрятанную между увесистыми словарями плитку.

Желтую. Плитку "Аленки".

Сжимаю губы и резко отворачиваюсь, чуть не свалившись с кровати. Покрываюсь неприятными мурашками. Ну почему из всех шоколадок ты выбрал именно эту, а?!

– Не хочу. Забери, – командую, поразившись ледяному тону.

– Да че ты скромника врубаешь? Бери, я ж типа обещал, а обещания типа всегда выполняю!

– А мы химией вроде не занимались.

– Но ты же все равно пришел! Да на!

– Только если ты прямо сейчас отведешь меня домой, – приказываю, а задним умом понимаю: ну и дурак. За шоколадку еще и условия требую, вообще красиво!

Но Охапка не смущается.

– Не вопрос, – и холодный прямоугольник оказывается вложенным в ладонь.

Покрепче сжимаю губы и стискиваю раскаленную плитку в руке, не поддаваясь ожогам и не разжимая хватки. Только швыряю ее в рюкзак, облегченно падаю на кровать и выдыхаю.

– Ты обещал, – напоминаю.

– А… ну да. Ну ты… типа дойдешь сам, ладно? Если я потом опять один домой вернусь, меня же…

– Ты обещал! Я не знаю города!

– И че? Позвони кому-нибудь.

– Ты обещал проводить!

– Такси вызови.

– Охапка!

Обомлев, он спотыкается на полуслове. В замешательстве закусывает кровавую губу. Размышляет и кивает:

– Только запоминай дорогу, чтобы по сто раз тебя водить туда-сюда не пришлось. Тебе типа до дома?

– До школы, а там я разберусь.

Охапка чуть не спотыкается о порог комнаты. Неуклюже поворачивает круглую ручку и вываливается наружу. Дрожащими руками откидывает патлы волос и хрипит:

– Дядь, я щас приду, я Даньку провожу!

Я не видел Лазаря – он сидел на кухне.

Но слышал, как глухим, до основания прокуренным голосом тот отозвался:

– Сюда иди.

– Да сейчас, – Охапка впивается в мое плечо клешней. – Я ж типа недолго, минут на пятна…

– Если я сказал идти сюда – значит, ты, сука, должен идти сюда! Это аксиома!

Я вырываюсь, прильнув спиной к стене. Сейчас Охапка меня утащит, а попадет и ему, и мне. Слишком уж не сочетается Лазарь с такой романтичной профессией, как фотограф, да еще и вершин.

Охапку перекашивает. Он сплевывает в горшок с полумертвой корягой, ковыляет в кухню и прикрывает за собой дверь.

Но и через нее до меня долетает пропитый голос Лазаря.

– И какого хера ты тут устроил?

– Да он типа этого…

– Что "типа этого"? У нас тут притон, не пойму?

– Молчи, – чувствую, что Охапка говорит это в закрытую дверь. Понимает: я слышу.

– Я замолчу! – слышу удар по столу. – Ты хочешь всю шарагу сюда приволочь?!

– Ну… – Охапка сбивается.

– Имбецил, – кажется, Лазарь даже не удивляется, лишь чувствуется в его голосе легкая усталость. – Конченый.

– Да мне типа срочно нужно было…

– Ша! Срочно водичка из жопы льется. И чтобы я больше никогда, ни-ког-да ни одного хлебала здесь не видел.

У меня уже мелькает мысль валить домой и петлять среди тысяч улочек в поисках своей, но Охапка выпадает из кухни и по привычке зажимает мое плечо.

– Поговорили? – иронизирую. Бросаю взгляд на кухонную щель, вижу сутулый силуэт за столом и ежусь.

– А, не бери в голову, его типа штырит с похмелдоса, – шепчет.

– Перегаром от него вроде не тянет.

– Так выветрился уже. Похмелдос, говорю же, ну! И лучше нам с тобой порезче отсюда свалить, иначе он реально мне морду в унитаз окунет.

В последний раз оборачиваюсь на замотанную в тряпки фигуру. Желтые глаза Лазаря вдруг поднимаются на мое лицо, а я от неожиданности чуть не влетаю в косяк, вовремя свернув. Даже на улице чувствую дрожь в руках от пронизывающего до костей взгляда, пульсации висков…

И желтой плитки "Аленки", которая жгла мою спину даже сквозь рюкзак.

***

В квартире пахнет чем-то сладковатым, похожим на клубничный йогурт или на коктейль "Чудо". Уже вовсю горят спиралевидные лампы, хотя за окном небо только-только окрашивается в розовый. Я млею от домашнего тепла, так контрастирующего с осенней слякотью. Швыркаю, сбрасываю рюкзак с курткой, выбираюсь из кроссовок – носки стягиваются вместе с ними – и шлепаю босиком по холодному ламинату в кухню.

– О, а где мать? – выдыхаю, застыв в проеме.

– Хрен ее знает, – добродушно отзывается Игорь в смешном фартуке с волком из "Ну, погоди", который был повязан так туго, что облегал всю мужскую фигуру.

Я увожу глаза, прокашливаюсь и подхожу к столу.

– Стой! Руки помой сначала. Ты в этой школе поселиться решил? Чего так поздно? Компенсируешь вчерашний день?

Закатываю глаза, но плетусь к крану и подцепляю скользкое полосатое мыло.

– Да к другу ходил сценку по химии репетировать.

– Что за друг?

– Охапка. Ну, Костя Александров.

– Ой, к нему? – Игорь заходится смехом. Звякает тарелками. – Ну ты и друзей, конечно, себе находишь.

– А чего с ним не так?

– Да алкашонок мелкий, в спальном районе живет. С дядей вроде. Пацанов вокруг себя собирает, таких же вольтанутых, и шарится с ними по улицам.

Взбираюсь с ногами на стул. Подпираю щеки кулаками и наблюдаю, как Игорь возится то ли с фруктовым салатом, то ли с самодельным йогуртом. Фартук так непривычно облегает его бедра, что делает еще фигуристей, еще выразительней, еще красивей.

Чувствую, что начинаю заливаться краской от таких мыслей, но взгляда не увожу. Не заметит. Спиной же повернут. И джинсы, кстати, надел сегодня обтягивающие. Даже слишком…

– Ну и ничего, – отмахиваюсь и большими усилиями перевожу взгляд на дверцу холодильника. – Мы же просто химией позанимались и… О, вы убрали магнитик в форме солнца?

Игорь разворачивается ко мне. На какое-то время в лазурных глазах мелькает азарт, который тут же сменяется серьезностью.

– Мы, Данко, уже в аптеку сходили.

– В аптеку? Зачем?

Он заливает странную мешанину в тарелке топленым, чуть подгорелым шоколадом.

– Набрал тебе всяких успокоительных.

– Зачем мне успокоительные?

– Вот прикинь, нигде не нашел таблеток от боязни желтого цвета! В интернете прочитал. А еще тебе нельзя волноваться, переживать, надо больше спать и радоваться жизни. Так что ты, оказывается, реально беременный.

Игорь перемешивает фруктовую кашицу с шоколадом. А я смотрю то на его сотканные из шелка длиннопалые руки, то на пустующий прокол в губе, то на особенно сосредоточенное выражение лица. Так круто за ним наблюдать, когда он чем-то занят. Сразу становится таким строгим; сразу на его ладонях вздуваются вены, что хочется их погладить, чтобы снять напряжение. И как он с раздражением отбрасывает с глаз челку; как уверенно передвигается по кухне в четком вальсе, захватывая по пути вилки и ложки!

– Вот это, – он с хлопком опускает на стол передо мной бутылек таблеток, – будешь пить, чтоб так остро на желтый не реагировать.

– А как часто?

– Хрен знает, хоть всю пачку за раз, все равно от такого не сдохнешь. Зато! Попробуй, что я тут для тебя накашеварил! – он придвигает ко мне миску.

С сомнением смотрю на политые шоколадом бугры. Принюхиваюсь. А он действительно подгоревший.

– Это блюдо вашего авторства? – улыбаюсь Игорю.

– Это бананы в шоколаде.

– Что в шоколаде?!

Я вцепляюсь в чашку и спешу ее отодвинуть, но Игорь вовремя накрывает руку холодной ладонью. И меня ударяет разрядом тока. Легкое статичное электричество, но его хватает, чтобы вздрогнуть и застыть.

– Да подожди ты, – он мягко берет меня за запястье и отводит руку от тарелки. – Бананы же внутри белые. Ты хоть раз ел бананы?

Смутившись, убираю руки в карманы кофты.

– Ел йогурт со вкусом бананов.

– Так это то же самое, только еще и с шоколадом! Я сам его в микроволновке растопил. Ну?

– А прикол в чем?

Игорь вздыхает. Садится напротив меня.

– Чтобы ты понял, что в желтом нет ничего страшного.

– Игорь, это так не работает, – криво улыбаюсь. – Я боюсь желтого такси не потому, что в нем едет маньяк, а потому что оно желтое.

Игорь морщится – видимо, я очень глубоко задел его самолюбие. И я осекаюсь. Хватаю ложку, загребаю ей коричневую жижу и, решив не нюхать, съедаю.

– Ну как? – Игорь подается ко мне с комично взволнованным лицом. – Вкусно?

Захожусь в кашле, сгибаюсь над столом и молюсь всем богам, чтобы Игорь не видел моей скривившейся физиономии.

Это додуматься надо было смешать реально подгорелый шоколад со вкусом угля с, кажется, полугнилыми бананами, да еще и с какой-то кислятиной – не то лимоном, не то вареньем.

Но еще больших усилий мне стоит это проглотить.

– Готовить – явно не ваше призвание, – выдавливаю улыбку, бросаюсь к раковине, вцепляюсь в ее края, сгибаюсь и хлебаю прямо с крана. Этот вкус не может заглушить никакая вода!

– Чего? – Игорь ошарашен. – Почему? Я же… думал, нормально получится.

– Вы так мне еще одну фобию разовьете, – все никак не могу разогнуться над раковиной. – Шоколадобоязнь.

– Екарный Касперский, – оборачиваюсь через плечо, и по сжатым в тонкую линию губам вижу, что уязвил я его неслабо. – Ну я и не готовлю! Нахрена мне готовить, все же заказать можно. Бутеры я делать умею, дошик завариваю, а супы да каши не жру.

Отрываюсь от раковины – не потому что напился, а потому что мне стыдно перед Игорем за резкие слова. Утираю с губ ледяные капли, сажусь рядом и бормочу:

– Не обижайтесь, я… я ж понимаю, что вы хотели меня порадовать, но, – запинаюсь, ведь еще больше чувствую, какой я урод. Поднимаю на него глаза, – но в следующий раз хотя бы не топите шоколад в микроволновке.

– А ты сам-то готовить умеешь?!

– Немножко. Баба учила, но почти в каждом рецепте есть масло, яйца или сыр, поэтому…

– Вот и молчи тогда, умник.

Прикусываю язык.

Давно я так по-свински себя не вел. Человек старался для меня! Готовил, может, впервые в своей жизни, чтобы меня порадовать! Чтобы от болезни меня вылечить, а я… Игорь, это неправильно, Игорь, это мне нифига не поможет, Игорь, ты не умеешь готовить…

– Ну Игорь! – придвигаюсь к нему ближе и пытаюсь заглянуть в мрачно опущенные глаза. – Простите!

– Я тебе, кажется, говорил, что по сто раз извиняются только терпилы? – Игорь вздыхает. – Проехали.

Нет, не проехали! Я чувствую по его тону, что не проехали! Нужно спросить что-нибудь нейтральное, чтобы проверить, злится он или уже нет.

Взгляд опускается на бумажные Игоревские ладони со вздувшимися венами. Напряжен…

Протягиваю руку, чтобы их погладить и это самое напряжение снять, но сам же себя останавливаю – это будет странно выглядеть.

Поерзав, спрашиваю:

– А вы правда себе ногти красили?

Игорь с неохотой прослеживает мой взгляд.

Я устраиваюсь на стуле поудобнее. Кровавый свет заката, проходя через синие шторы, обливает кухню фиолетовым цветом. И лицо Игоря в этом свете выглядит еще уникальнее.

– Ну да, – пожимает плечами. – Мне это казалось таким крутым. Если б не называли педиком на каждом углу – и сейчас бы красил.

– А я думал, вас чужое мнение не колышет.

– Ты прав, не особо. Но в школе все равно заставят стереть. "Вы же школьный работник, вы не должны позволять себе европейский срам, с вас же берут пример!".

– А вам?! – я задыхаюсь возмущением и даже подскакиваю на стуле. – Вам-то какое дело?! Вы физичку завуалированно на три буквы посылали, а сейчас печетесь из-за крашеных ногтей! Можете ведь так же свое мнение отстоять!

– Ты ж мой хороший, – он фыркает. – Чувствуй разницу между прихотью и нуждой. Если человек может достойно ответить всяким обнаглевшим особям – его уважают. Но если он будет тявкать по любому поводу и заявляться на работу голым, аргументируя это "своим правом" и красиво затыкая тех, кто хоть слово против ему скажет – ни на одной работе он долго не продержится. Ты это запомни и имей в виду.

– И, – сглатываю, – пирсинг? Пирсинг вы по этой причине не носите?

– Нет, – он смеется и по инерции касается губы, а я облегченно вздыхаю. – У меня прокол в последнее время болеть стал сильно. От колец сразу гноится и опухает. Странно, раньше такой фигни вообще не было.

– Стареете, – подпираю голову, рассматривая его лицо в лиловом сиянии. – У вас только один прокол?

– Еще есть, но с ним никаких проблем.

– В ухе?

Он смотрит на меня. В упор смотрит, и смотрит с призрачной усмешкой. Я даже ежусь от этого взгляда, а он расставляет ноги в обтягивающих джинсах и легонько хлопает себя по паху.

Поперхнувшись, я заглатываю от неожиданности воздух. Жар волной приливает к щекам, а руки сами тянутся к капюшону и набрасывают его на голову. Сконфуженно протягиваю:

– Та-а-ам?

– Ну да. Показать?

– Не надо! – с перепугу я отскакиваю от него на соседний стул.

А Игорь прыскает, и тогда я понимаю, что это было шуткой.

– А зачем? – выдавливаю. Щеки горят еще сильнее. – Не видно же…

– Захотел и сделал. Кому должно быть видно? Мне видно – и это главное.

– И больно было?

– Да, кстати, почти нет. Меня пацаны все, помню, пугали. Но, знаешь… ничего! Может, болевой порог у меня такой?

– И удобно?

– Привыкнуть можно, – он подпирает голову рукой и начинает меня рассматривать, как парой минут назад я рассматривал его.

– А наколки вы себе сделать не рискнули?

– Рискнул бы, но у меня аллергия на них. Пытался как-то по молодости и чуть не сдох.

Сердце начинает биться ровнее, и щеки горят уже не так, но все равно поднимать глаз на Игоря не решаюсь. Чувствую – встречусь с ним взглядом и покраснею еще сильнее. А еще раздражает, что он на меня смотрит! В упор смотрит! Хватит меня взглядом прожигать, я же не картина!

Неосознанно выпрямляюсь, поправляю кофту и приглаживаю волосы. Может, у меня трусы из-под джинсов выглядывают или ширинка расстегнута? Чего он на меня так смотрит-то?

– Дань, – тихо начинает он, наклонившись ко мне.

Я застываю и навостряю слух, опасаясь пропустить хоть одно слово.

Но закончить Игорю не дает звонок в дверь. Странно, но я этому звонку не рад. И сожалею, что Игорь, так и не завершив фразы, встает и идет к двери.

Слышу, как он лязгает ключом. Слышу, как цокают каблуки и шуршит пальто. И слышу вздох Игоря:

– Ты-ы?!

Мне даже не нужно вставать, выходить из кухни и смотреть на гостью, чтобы понять: это пришла не мать.

Подсолнух и Буйность

Сегодня суббота, а я просыпаюсь в семь утра под крики тети Лоры, что цветы вянут, потому что мать поливает их химией из крана.

И ладно бы мать вспомнила, что вообще-то в доме есть еще люди, которые спят! Ладно бы сказала: "Тише, Ларис, Даня спит, он за неделю учебы умаялся". Так она об этом даже и не думает! А мне что делать? Идти спать на балкон? Или вскакивать в семь утра, потому что тетушке приспичило поорать ни свет ни заря?!

Рывком откидываю одеяло, встаю с постели, нацепляю очки и шлепаю в одних трусах из комнаты.

– Теть Лор, а ничего, что я сплю вообще-то? – процеживаю, приоткрыв дверь.

Отвожу от нее взгляд, ибо сразу вижу ядовитое пятно подсолнуха, расплывшееся на тетином халате. И почему-то пахнет от нее средством для мытья посуды, хотя за то время, пока Лора у нас гостит, посуду она не мыла еще ни разу.

– Дань, доброе утро? – протягивает она с привычной манерой, будто у нее заложен нос. Причем протягивает с недвусмысленным намеком, что первым пожелать доброго утра должен был я.

– Ага. Здрассте. Потише быть не можете?

– Данечка, – гундосит Лора. Боковым зрением вижу, что она поправляет белый парик. – Скажи мне, солнышко, ты в школе перед девочками тоже ходишь в нижнем белье?

– Так вы уже давно не девочка.

– Вот именно. Я – дама, а перед двумя дамами в доме мог бы хоть немного воздержаться от стриптиза. Роза, он случайно не сын Игоря?

Мать растерянно выглядывает из кухни под бурление чайника. Ее лицо выглядело бы обескураженным, если б не в угрожающей позе выставленный венчик для взбивки яиц.

– Не придумывай. Игорь старше него всего на… тебе же восемнадцать, Дань?

– Это был сарказм, – хмыкает теть Лора. – Потому что другого объяснения я их врожденной беспардонности не нахожу. Что один в неглиже щеголяет перед женщиной, что другой мне в лицо "тыкает", когда я еще даже войти не успела. Нет, ты представляешь, я в гости приезжаю, а он "ты-ы-ы?!". Мы с ним за одной партой сидели или в один горшок ходили?!

– Игорь же тебя знает, Лор… Он, наверное, просто от неожиданности…

– Да что ты говоришь, от неожиданности! От неожиданности он уже две недели втаптывает меня в грязь своим невиданным красноречием! Данила, а ты вставай, а то мы ничего сегодня с тобой не успеем.

– А что мы должны успеть? – я шарахаюсь от нее в комнату.

– Сегодня выходной, и мы займемся твоим здоровьем. А то совсем уже зачах цветочек, а мог бы быть красивым тюльпаном! – тетя подходит к зеркалу и поправляет парик.

Слава богу, она уже не прикапывается к моим очкам – Игорь сказал ей, что ношу я их из-за болезни глаз.

– Сейчас "Жить здорово" начнется! – торопит меня Лора, теребя волосы и пряча свои родные пряди под кукольный блестящий парик. – Мать яичницу с сыром пожарила. Наливай молоко, клади себе яиц и приходи в зал, тебе полезно знать советы о здоровье.

– Да не. Я… потом. Только, теть Лор, вы не могли бы снять халат?

Она давится слюной, а я только спустя пару секунд понимаю, какую глупость сморозил и как это прозвучало для теть Лоры.

– В смысле, переодеть его, – спешу оправдаться, сгорая от стыда. – Он некрасивый. Провинциальный такой, вам не идет вообще.

– Данечка, милый, ты хочешь сказать, что разбираешься в моде? – она ядовито усмехается. – После "Жить здорово" как раз начнется "Модный приговор". Я бы рекомендовала посмотреть его вместе со мной, чтобы обрести чувство стиля и научиться понимать гармонию образов. Давай-ка быстренько переодевайся, завтракай и иди в гостиную. Мать тебя на восемнадцать лет бросила и даже сейчас не спешит браться за воспитание! Кому ты еще, кроме тетки родной, нужен?

Я на некоторое время серьезно задумываюсь: идти или нет. Пока не слышу шаги и визг бегунка сумки в комнате Игоря. Срываюсь, влетаю в дверь комнаты – и чуть не сшибаю его с ног, закрепив в объятиях.

– Ты проснулся! Наконец! – с неохотой отстраняюсь, успев втянуть морозный запах с его шеи.

Для меня, лично для меня, мы с Игорем только что ступаем на новую стадию отношений. Стадию, когда та грань, которая заставляла меня "выкать" ему и бояться, как он отреагирует на мою попытку сближения, рассыпается и позволяет сделать самый важный шаг. Многие с замиранием сердца ждут первого секса, а я с замиранием сердца ждал первого интимного "ты" к нему из своих уст. Меня волновало, как он на это отреагирует и не заподозрит ли в европейской моде любить людей своего пола. По непонятным причинам мне всегда казалось, что именно это он обо мне и думает, когда смотрит на меня с подозрительно сощуренным взглядом. Или когда видит мой расцветший румянец от его слов. Или когда замечает, как пристально я им любуюсь. Или когда просто тихо спрашивает: "Дань, все хорошо?".

Все хорошо. Потому что сейчас я впервые обратился к нему на "ты".

И он меня не исправил.

– Это что тут за бесштанная команда? Ага, с вами поспишь.

– Она тебя тоже разбудила?

– Она даже Валеру разбудила, – Игорь с грустью поглаживает чемоданчик с ноутом. – Включился ни с того ни с сего и тарахтеть начал. Тоже ругается, видишь как оно бывает.

– А зачем ты Валеру упаковываешь? Ты куда-то едешь?

Он отмахивается.

Стаскивает с кремовых бедер спальные трико. Затаив дыхание, судорожно сглатываю. Вспотевшими руками поправляю очки и любуюсь точеностью его бедер, пока есть шанс. Белые-белые, будто лепестки ромашек, но на вид крепкие, подтянутые и упругие. А наощупь…

– Эй, Москва! – Игорь машет перед глазами ладонью, и только после этого я просыпаюсь. Учащенно моргаю, фокусируя взгляд уже не на бедрах, а на лице. – Как слышно, прием! Я к вам обращаюсь!

– Я… не выспался.

Сжимаюсь от необъяснимой внутренней боли. Наркоман. Настоящий наркоман, и "ты" мне недостаточно. Наоборот – от "ты" меня знобит сильнее, сильнее колотится сердце и сильнее тянет на новые подвиги. Но храбрости на эти самые подвиги не хватает, и мне остается только мучительно обнимать себя и изводиться от жажды большего.

– Так на сколько она тут поселилась, ты не знаешь? – он пытается влезть в узкие кишки-джинсы. – Две недели уж прошло. Непонятно нахрена приехала, непонятно зачем примостилась и непонятно когда свалит.

– А ты куда?

– Да Екатеришка вызвала, у нее электронная доска не пашет.

– В субботу?

– Хрен знает, опять, наверное, какой-то кружок.

– А я хотел, – шмыгаю, вороша расправленную постель Игоря, – чтобы ты спас меня от Лоры. Она заставляет меня смотреть Малышеву и жрать яичницу.

Игорь снимает домашнюю майку.

Легонько шлепаю себя по коленям. Ну угомонись! Он же видит, что ты на него пялишься, дурак! И точно подумает не о том!

– В школу хочешь? – иронизирует, накинув футболку в красную клетку.

Выдыхаю. Сжимаю простынь сильнее. Странно, но мне легче от того, что мать и Игорь спят в разных комнатах. Он объяснил это уважением собственного личного пространства и нелюбовью к стягиванию кем-то одеяла. А еще поделился, что мать храпит, "в ее-то годы!".

– Ты же скоро вернешься?

– Как дела пойдут. А ты чего нудишься? Я тебе мобилу купил? Купил, как и обещал! Вот и накачай себе всяких майнкрафтов.

– Я сам себе ее купил, – издаю смешок. – Самую дешевую.

– Ну извините! – разводит руками. – Как потопали, так и полопали! У нас был договор!

– Я знаю, но учителя…

– Так, цыц. Пять триста – не так уж и мало. Я тебе больше скажу: все телефоны, не считая камеры, одинаковые. Их только засирать не надо и правильно за ними ухаживать, память не забивать, кэш периодически чистить. А все эти тыщенки за громкое имя накручиваются, так что улыбку на морду натяни, шли тетку нахер и иди облюбовывай новинку.

Укладываюсь на холодную Игоревскую постель и с тоской наблюдаю, как он передвигается по комнате и выискивает шнуры от Валеры. Может, реально с ним уйти? А будет ли ему там до меня дело? У него же работа, а я как балласт.

– Можно я буду тут спать, пока ты на работе? – кутаюсь в одеяло, обнимаю подушку. В одних трусах я все-таки замерзал.

Он оборачивается на меня через плечо.

– Если тетка твоя заткнется на пару минут, то можешь хоть на потолке. Слушай, ты не знаешь, что в человеческом теле съедобно и как людей вообще готовят?

Прыскаю.

– Хочешь теть Лорой закусить? – веселюсь. – Понятия не имею, почитай дневники каннибалов.

– Я просто комикс дописываю, и у меня по сюжету крокодила зарежут на мясо гурманы-вьетнамцы, а потом подадут в туристическом ресторане.

– А люди причем тут?

– А Чеба за Гену захочет отомстить и расчленит владельца этого ресторана. Ну и повара, который крокодила зарезал. И подаст их под острым соусом туристам. Вот мне и нужно узнать с подробностями, как людей вообще разделывают.

– А тебе зачем такие подробности? – болтаю сзади ногами. – Ну напиши просто, что он их зарезал и съел.

– Да нет, так неинтересно! Людям экшен нужен, а в двух словах и дурак напишет! Хрен с тобой, у Алисы спрошу.

Хихикаю, пряча смущенное лицо в складках простыни. Запах Игоря до того впитался в нее, будто и не в постель я сейчас утыкаюсь, а в шею, в его зимнюю шею с въевшимися запахами Нового года. И пахнет она мятными мандаринами, морозной хвоей, шуршащими мешками с конфетами, которые я находил под елкой каждый раз и верил, что это купила не бабушка, а Дед Мороз изготовил на своей сладкой фабрике…

Судорожно вздыхаю от неприятно кольнувших воспоминаний. Обнимаю одеяло и утыкаюсь в него лицом.

– Что за парфюм ты используешь? – шепчу. – Или дезик… Пахнет прикольно. Прям Новым годом.

– Какой дезик? – замирает перед дверью комнаты. – Он у меня без запаха. Может, гель для душа? Он классный, приятный запах в кожу впитывается и на сутки потом остается.

– А можно мне им тоже помыться? – млея от душистой простыни, интересуюсь.

Игорь загадочно улыбается, глядя, как я нежусь в его постели.

И, прежде чем уйти, кивает:

– Такой красненький бутылек с мужиком полуголым.

Ага. Запомнил. Красненький бутылек с мужиком – и моя постель тоже пропитается его запахом, им пропитается вся моя кожа. Готов идти в душ хоть сейчас и вылить на себя весь флакон, а потом лечь в кровать и опьяняться, опьяняться…

– Молодой человек, доброе утро? – слышу голос тети. – Хоть вы соизвольте передать своему… его даже пасынком назвать нельзя! Своему маленькому другу, что столь бурное проявление чувств мужчине не идет. Мужчине подобает быть хладнокровным и сдержанным, а не срываться и не бежать в спальню… кхм, другого мужчины – только потому, что тот проснулся.

– О, доброе утро, мадам! – журчит Игорь. – Конечно, передам. Вы, кстати, тоже можете пришить себе мужской половой орган, потому что и вас я бы очень хотел видеть хладнокровной и сдержанной.

– А вы сильны только в мужланском, пошлом юморе? Может, вы тоже любите расхаживать по дому полуобнаженным? Или поведение своего маленького друга вы считаете нормой?

– Вы так взбудоражены парнем в трусах, словно до этого никогда их не видели. Соболезную вашей личной жизни.

Утыкаюсь носом в простынь. Хоть и не вижу Игоря, а все равно краснею и хихикаю в белую ткань с маленькими пиццами.

– Да что вы себе позволяете?!

– Не более, чем вы себе. Прошу прощения, мне нужно на работу.

Счастливо сжимаю в объятиях кусочек его одеяла. Точно схожу в душ и лягу в свою в постель с тем же запахом. А то теть Лора прикопается еще, чего это я блаженствую в постели своего взрослого друга.