Текст книги "Мы побелили солнце"

Автор книги: Ксения Букина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Ксения Букина
Мы побелили солнце

Желтый свитер и Сисистер

Когда в могильную тишину квартиры врезается голос Урганта с тщательно отточенной бодростью – уже тогда я понимаю, что включать телевизор все-таки было глупой затеей.

Бабушка, в общем-то, не запрещала мне смотреть его ночью, только стоял он в зале, там же спала и она. Не совсем советский и не совсем пузатый – старых моделей «JVC», зато в настройках можно было выбрать черно-белый колор. Для меня это было самым важным, да и с бабушкой в этом вопросе мы сошлись мнениями – она уже привыкла к советскому кинематографу, и монохромность ее успокаивала. А еще телек был с триколором и спектром разномастных каналов, на которые, порой, пропускали разного рода порнографию. Только днем мне со своей юношеской пылкостью ее посмотреть не удавалось – бабушка либо вытаскивала меня с собой в огород, либо смотрела свои передачи с Малаховым и Гордоном – а ночью я стремался ее своей порнографией разбудить.

Но сейчас, когда в три ночи по квартире раскатываются звуки передачи, а расправленный бабушкин диван пустует, я понимаю: отвлечься не получится.

Поэтому я решительно выключаю Урганта и иду в свою спальню. Везде повключал белые спиралевидные лампочки для храбрости (они экономнее), а бабушка бы сказала: «Нехер электричество жечь, вот будешь сам зарабатывать – жги пожалуйста!». И мне снова становится неуютно.

Вроде и не страшно, но ночью один я за восемнадцать лет еще не оставался. Да и Демон во дворе надрывается. Наверное, все еще лает на врачей, хотя скорая уже минут десять как уехала.

Особенно становится страшно, когда в дверь стучат.

Я знаю, что это теть Женя, но бешеный лай Демона во дворе вгоняет меня в мурашки. Я чуть не спотыкаюсь о сдернутый врачебной каталкой палас, добредаю до двери и, прежде чем повернуть ключ, хриплю:

– Кто?

– Евгения Павловна.

Коротко киваю, открываю ей дверь. Бабушка успела позвонить тете Жене, чтобы она посидела со мной до приезда мамы. Ночь же, мало ли, что случится. Тем более, вся деревня видела, как бабушку скорая увозила. Возьмут да залезут…

Вижу, что тетя Женя даже не накинула никакой ветровки, а от ее халата пахнет мокрой травой.

– Льет? – не придумываю ничего умнее. Сторонюсь, упираюсь спиной в каркасную стену с карандашными отметками роста. Последняя была на уровне моих бровей.

Тетя Женя по-собачьи встряхивается. Цепким, типично тетижениным взглядом окидывает прихожую, закутывается в мышиный халат и плюхается на маленькую скамеечку у выхода. Бабушка поставила ее, чтобы удобней было зашнуровывать кроссовки и ботинки. Ну, или сидеть «на дорожку» перед долгими поездками – обычно в город за школьной формой или к Решетнякам на шашлыки.

– Ой, да покапывает маленько. Холодно-то у вас как, или я просто промокла… Уже сентябрь, уголь заказывать пора, а она все экономит. Бабушку-то давно увезли?

Все еще подпирая карандашные шпалы спиной, чешу бровь. С трудом сдерживаюсь, чтобы не зевнуть. С двух часов не сплю… а сейчас еще и разговоры дотошные слушать…

Поднимаю взгляд на часы.

– Уже минут пятнадцать доходит.

– И надо же было сердцу прихватить, а! Вот я ей сколько раз говорила: ну кому, кому ты садишь эту траву? Вот у меня все четко: грядочка морковки, грядочка свеклы, рядом лук и салат. Ну, еще огурцы с помидорами в теплице, чтоб под рукой было, когда салатику захочется. Все! Остальное в магазине купить можно. Нет, давайте еще свиней и коров держать, чтоб вообще на всем домашнем сидеть!

Не сдерживаюсь. Зеваю – да так, что хрустит челюсть. Тоскливо кошусь на спальню с открытой дверью и на расправленную постель.

– А у нее всякой херни насажено! Ну вот зачем, скажи, ей базилик, мелисса, перец, чеснок… ладно, чеснок пригодится, я и сама его одно время садила. А сейчас, само собой, работа, не до огорода уже. Вон, внуки приедут, грядки мне польют и прополют. Так она же – все сама! Все сама на этом огороде корячится! А потом кряхтит: «Ой, Жень, как я переутомилась…». Тут у слона сердце схватит!

– Я ей помогаю, – задумчиво скручиваю в спираль вязочки на спортивных штанах.

– Ой, ты-то! Молчи лучше. Школу, вон, прогуливаешь, из дома тебя не вытащишь, все в гаджеках своих сидишь. Матери-то звонил?

– Баба звонила.

– И чего? Приедет?

– Ну да. Заберет меня. Сказала, ей еще собраться надо и такси вызвать.

– А чего такси? У нее ж мужик новый вроде… да? – она щелкает пальцами и хмурит лоб. – Какой-то этот… ну этот! Ну на модной работе какой-то! Слово не выговорю, стам… стим… Ну подскажи!

Вздрагиваю. Странное ощущение, когда соседка знает о твоей матери больше, чем ты сам.

– А я не знаю, – спираль лихо разматывается и выскальзывает из-под опущенных рук. – Ну, баба говорила, что она теперь с кем-то живет, но с кем – понятия не имею.

– И как, она тебе вообще не звонит? – тетя Женя вздергивает брови и жалостливо поджимает губы.

– Почему? Звонит. С днем рождения поздравляет. Несколько раз даже приезжала, но это давно было.

– У… – она качает головой. – Ну сейчас, понятное дело, ей не до этого. Жених появился. Этот… ну как же его? Сти… сим… Ну модная такая работа! Вот надо спросить. Вот приедет – спрошу. Долго она там еще?

– Так пятнадцать минут назад звонили. Может, вы чаю попьете?

– Ой, нет-нет-нет! – она категорично махает руками. – Я потом спать плохо буду! Всю ночь в туалет бегать, а завтра на работу к одиннадцати.

– Так вы по-любому будете еще часа полтора тут сидеть, – устало усмехаюсь. Складываю руки на груди. – До города километров восемьдесят.

– Сколько?! Полтора! Ну-ка позвони ей.

Опускаю взгляд. Тяжело вздыхаю. Пожимаю плечами:

– Не могу. Телефона нет.

– Потерял! Так ищи быстрее! Без телефона поедешь?

– Да не… – морщусь. Отворачиваюсь и решаю пройти на кухню, чтобы избежать лишних вопросов. Шкафчики душераздирающе скрипят, но я достаю кружку и кидаю в нее пакетик. С розовым перцем и клубникой, как уверяет упаковка… Ну и чай. А стоит копейки. Значит, такие же и клубника с перцем.

– Так, Дань! – она соскакивает со скамеечки и встает в кухонном проеме. – Может, тебе свой старый принести? Я бы быстренько сбегала… Ну как ты без телефона в город поедешь?

– Да не, не надо.

– Ну чего молчишь-то? Потерял? Украли?

Вздыхаю. Выключаю свет, чтобы погрузиться в синее свечение кнопки от чайника. Опираюсь на гарнитур и жду, когда он закипит.

– Да баба забрала, – неохотно отвечаю. – И спрятала. Сейчас уж точно не найду.

Глаза тети Жени светлеют. Она кивает, будто во всем понимает меня, и садится за стол. От скуки начинает разглядывать календарь в синем ореоле подсветки еще за позапрошлый год, но бабушке настолько нравились котята на нем, что он висел теперь вместо картины.

– Ну и правильно, – снова кивает. – Ты же не учишься совсем. Я же вижу в окно, что ты из дома не выходишь, когда другие дети в школу шагают. Да и бабушка твоя рассказывала.

Ее вдруг одолевает любопытство, и с календарика с котятами она переводит взгляд на мои руки. С типично тетижениной цепкостью разглядывает синяки. Я вздрагиваю и спешу опустить рукава толстовки, но это делает только хуже. Тетя Женя все замечает.

– А чего ты стесняешься? Правильно же все. Детей воспитывать надо только так. Ты вырастешь и все поймешь, спасибо еще скажешь бабке. Она тебе добра желает, хочет человека из тебя вырастить.

Резко шлепаю по кнопке. Чайник щелкает и неохотно перестает бурлить, а я хватаю и лью воду в кружку. А ведь и вправду пахнет пряной клубникой… да насыщенно так…

– Почему бы мне у вас не переночевать? – оборачиваюсь через плечо. Сжимаю ручку кружки. – А мама бы утром приехала. Ей тоже на ночь срываться как-то…

– Данечка, да где у меня-то? – восклицает она, а меня перекашивает. Хмыкнув, я сажусь за стол, ставлю кружку перед собой и дую на чай. – У меня ж сын приехал с женой! Кроватей лишних нет!

– Понятно, – фыркаю. Дую в последний раз и прихлебываю, не поднимая кружки. Замираю на пару секунд, когда чай обжигает горло и начинает плавно скатываться вниз по пищеводу. Горьковатая, чуть острая клубника… И чего я раньше избегал этот чай?

А тетя Женя разглядывает скатерть. Примечает полосочку от ножа и теперь растягивает ее пальцами, чтобы убедиться: действительно ли это дырка или просто царапина?

– И кем же он работает… – бормочет она под нос. – Крутым кем-то. С… се… О! – она хлопает ладонью по столу. – Вспомнила! Сисистер он!

– Кто?

– Сисистер! Работа такая модная! Не знаешь разве? Да я, старуха, и то разбираюсь!

– Кто такой сисистер? Чем он занимается вообще?

– А это такой дядька, который чего-то там чинит. Модная работа, сейчас все в сисистеры идут.

Приподнимаю из вежливости брови. Может, прилечь? Мать все равно не скоро приедет.

– Можно я пойду прилягу? – поднимаю на тетю Женю усталый взгляд. – Разбудите меня, как такси подойдет…

– Данечка, да ты что! Зачем я тогда посреди ночи вскакивала и к тебе мчалась? Уж вместе мамку дождемся. В машине поспишь.

Делаю последний глоток чая, складываю на столе руки и опускаю на них голову.

– А чего она, кстати, тебя на бабку-то сбагрила? – тетя Женя подается ко мне.

Морщусь. Укладываюсь на руки поудобнее.

– Да откуда я знаю? Работа у нее. Некогда ей со мной нянчиться.

– Ну да, да. Такая работа, что до сих пор неизвестно, кто твой отец. Это с каким уже по счету мужиком она живет?

– Да не знаю я! Она мне не докладывает! Она вообще меня только с праздниками поздравляет и все! Я не знаю, с кем она живет!

– Ты чего кричишь? – ахает тетя Женя. – Бабушка говорила, что ты кричишь постоянно. Вот в городе аптек много, ты купи таблетки такие, «Афобазол» называются. Я внуку своему даю, а то он тоже психованный. И, знаешь, даже спокойнее стал! И в гаджеки тыкается поменьше.

Тихо взвываю. Встаю со стула и плетусь в зал. Завалившись на диван, тыкаю кнопку на пульте. Ургант уже кончился, да мне и не шибко он нужен. Поспать бы хоть полчаса… Хотя бы под шум телевизора…

Но – удивительное дело – сон ни в какую не идет!

Итак, что я имею.

Пока бабушка в больнице – а это затянется минимум недели на две – я буду заперт в многоэтажке вместе с матерью и ее сисистером. Ездили ли вы хоть раз в летний лагерь? Или, может, лежали в больнице? В крайнем случае, ночевали в гостях? Когда домашняя одежда должна быть новой, ни в коем случае не грязной и не дырявой, обязательно поглаженной и еще ни разу не надетой, потому что «не было случая». Когда ты утром и вечером принимаешь душ и брызгаешься дезодорантом на ночь. Когда стараешься много не есть и высчитываешь время, чтобы незаметно проскользнуть в туалет.

Вот примерно такая жизнь и ожидала меня у матери и ее нового сисистера.

Я помню, как она приезжала к нам на Новый год и даже на Пасху. Тискалась со мной и обязательно привозила арбуз. День рождения ли это, Рождество ли – всегда вместо конфет и подарков шар в зеленую полоску.

Не люблю арбузы. Почти так же, как не люблю тошнотворные одуванчики или ядовито-лимонные бананы. После приездов матери во дворе постоянно валялись арбузные корочки, которые потрошили разжиревшие на кормах туши кур. Сейчас их перерубили, да и корочек больше нет – последние несколько лет мать и носу сюда не казала.

А что плохого в том, что я немного развеюсь? Надену солнечные очки, парочку возьму про запас, задерну в комнате шторы и попытаюсь огородить себя от желтых предметов, как благополучно справился с этим здесь. Все равно ведь ни в школу, ни куда-либо еще я ходить в городе не буду. Только телефона, жаль, нет. Но хоть древний ноут остался – бабушка до него не добралась, потому что заседал я в нем реже.

– Даня! Дань, тут Демон разлаялся. Выгляни в окно у себя там, посмотри. Может, приехала?

В окно я, конечно, не выглядываю и с дивана не встаю. Приехала – постучит. Встречать ее у меня нет никакого желания.

– А чего телевизор у тебя черно-белый? – тетя Женя привидением возникает в проеме. – Хотя… конечно, государство такую пенсию выделяет, что попробуй, купи на нее цветной. Сколько у бабки пенсия-то, тринадцать?

– Не знаю.

– Ну ничего ты не знаешь, ты с ней в одном доме живешь или в разных? Хоть немножко-то нужно интересоваться тем, что вокруг тебя происходит, а не только гаджеками. Чего Демон надрывается? Ты в окно смотрел? Не приехала мать?

– А… не. Не знаю.

Тетя Женя цыкает, качает головой и исчезает из проема.

А я запрокидываю голову и устремляю взгляд на треснутые рельсы потолка. Закрываю глаза, пытаясь вспомнить черты матери – но вспоминаю только арбузные корочки, разжиревших кур и ее вечное: «Как ты вырос, на Баскова стал похож!». На Баскова я если и походил, то только тем, что я «натуральный блондин, на всю страну такой один» и вечно ношу какую-то фигню.

Я помню, что она вроде была красивой. Может, маленький я не умел отличать искусство косметики от истинной привлекательности и находил очарование в мазутной подводке и леопардовой блузочке. Кстати, леопардовую блузочку я помню почти так же хорошо, как арбузные корки. Может, поэтому маленький я шарахался от испещренной черными пятнами желтизны на ее теле, хотя и сам же тогда не понимал причины такой неприязни. Вот потому и не запомнил как следует внешность. Только арбузные корочки. Желтый цвет. И виноватую улыбку.

– Приехала! – взвизгивает тетя Женя, кинувшись ко мне в зал и прильнув к окну. – Ну точно! Слышу же, как дверца хлопнула. Ой, в каком плаще-то модном… Даня, иди встречай. Сумки, сумки готовь! Вещи-то собрал? Тащи все к порогу, она ждать тебя не будет.

А я только начал дремать.

Потираю лоб. Сбрасываю с себя одеяло. Плетусь до своей комнаты и подцепляю два саквояжа: в одном была одежда, а в другом чудом спасенный ноутбук с зарядкой, зубная щетка и полотенце. А еще несколько пар темных очков в футлярах.

– Даня! Дань, она в дом не заходит, она снаружи тебя ждет! Выбегай скорей, ну! Давно уже одеться надо было, сейчас станешь копошиться…

Я влезаю в ветровку, а на голову набрасываю капюшон. Поправляю очки. Ожидаю, что тетя Женя начнет смеяться, чего это я такой модный в очках поехал, как всегда смеялась бабушка и учителя. Но она только бегает по дому и выключает везде свет с телевизором, а затем и остальные приборы.

– Дань, может, принести тебе все-таки телефон свой старый? Как ты без сотика будешь?

– Да не, – пожимаю плечами, положив ладонь на дверь. – Теть Жень, вы это… Вы только Демона кормите, ладно? А если холода наступят – кочегарку топите, а то отопление перемерзнет. Ну и цветы поливайте… если сможете…

– Да ты отдохни там хорошенько, – она подплывает ко мне и заключает в короткие объятия. – Ну, с богом! С богом, мой хороший, езжай. На дорожку не посидишь?

– Да не. Пойду я.

– Ну и правильно, мать тебя ждет. Давай, удачи!

– До свидания, теть Жень, – вздыхаю, подцепляю сумки и, минуя скрипучее крыльцо, выхожу в ночной двор.

Хочу погладить на прощание Демона, который в темноте из-за своего размера и пушистости мог сойти за барана, но он рвется с цепи, облаивая чужую машину. Поэтому не рискую, а лишь повторно вздыхаю и толкаю калитку плечом.

Даже не смотрю в сторону машины. Да и не шибко рвусь смотреть в сторону матери. Первым порывом было протиснуться через нее и усесться на заднее сидение, но она преграждает мне путь и сжимает в душные объятия. Отфутболили меня от теть Жени к матери, хрен редьки…

– Вот он какой, – имитирует мать удивление вместо приветствия, и эта имитация удивления действует на меня хуже, чем огурцы с молоком или букет одуванов. – Парень!

Мать настойчиво поднимает мое лицо, щиплет за щеки и тянется, чтобы снять очки, но я вырываюсь и успешно ныряю в машину, забиваясь в самый ее угол.

– Эй! – она обижается. Демонстративно обижается. – Хоть посмотреть на тебя дай! И ты на меня посмотри. Ночь кромешная, а он в очках черных… Привет, говорю! Не узнал?

– Узнал, – натягиваю спасительный капюшон еще сильнее, а сам прислоняюсь лбом к холодному стеклу машины. – Спать просто хочу.

Так и не смотрю в ее сторону. Незачем. Знаю, что на ней уже не леопардовая блузка, а красное пальто, но поджатые губы и разочарованный взгляд чувствовались лучше любого прикосновения.

– И надо же было такому с мамой случиться… И ведь не сказала мне ничего по телефону. Приезжай, говорит, и все. А мне потом переживай.

– А ты арбуз привезла? – усмехаюсь вдруг.

– Чего? Какой арбуз? – она усаживается рядом со мной на заднее. А таксисту кричит: – Все, давайте обратно. Нечего нам тут задерживаться, деньги же капают… Какой арбуз, Дань? Ты арбуз хотел?

– Забей.

– А что ты отвернулся? Ну? – она протягивает руку и с той же настойчивостью поворачивает мое лицо к себе. – Обиделся на что-то?

– Нет.

– Ну и что тогда? Поговори хоть с матерью, ты меня уж сколько лет не видел. Как в школе дела? Учишься-то как? На пятерки?

– Нормально.

– Друзья-то есть? С кем общаешься вообще?

– Ну, так. Общаюсь.

– А девчонками не обзавелся? – она лукаво улыбается. – Вот я в восемнадцать уже вовсю романы крутила.

– Да не. Смысла не вижу.

– Да ладно тебе! – пихает в бок. – Ну я же ничего не скажу! Я, наоборот, только рада буду! Ну не поверю я, что такой красивый мальчик ни разу с девочкой не дружил.

– Я хочу спать.

– Домой приедем и поспишь, я же соскучилась! Ты мне не звонишь, совсем меня забыл, и сейчас тоже на отвали отвечаешь… Ну хорошо, – она поджимает губы еще сильней. – Ладно тогда. Раз спать хочется – спи. Мешать тебе не буду.

– Мам…

И насколько сложно и непривычно мне было это произносить, настолько и матери сложно и непривычно было на это откликаться.

– Да?

– А где… где работает твой сожитель новый?

Не сказать, что в ее взгляде мелькает разочарование, но она точно обескуражена вопросом. Тем не менее, отвечает:

– Игорь? В школе, а что?

– Чего?! Как в школе? Учитель – разве модная и крутая профессия?

– Какой из него учитель, прости господи… Он над техническим оборудованием ответственный. Смотрит, чтобы компьютеры в школе не ломались, операционные системы на них устанавливает, проекторы подключает. А что такое? Тебе про Игоря рассказать?

– Да не, – я широко зеваю и начинаю медленно жалеть, что спросил об этом мать именно сейчас. – Сисадмин… Компьютерщик, значит. Прикольно.

– А я знаешь, кем устроилась недавно? – она пододвигается ближе и дергает меня за рукав кофты. – Вот у меня работа точно модная и крутая. Ну Дань… Тебе хоть интересно? Если я надоедаю, ты так и скажи.

– Да, интересно. Потом расскажешь. Я сейчас ничего слушать не могу, я спать хочу.

И она снова характерно поджимает губы. Будто бы ненамеренно отодвигается от меня как можно дальше и отворачивается к окну. А я облегченно вздыхаю. Кошусь на мать, чтобы убедиться: она больше меня не потревожит. А затем облегченно прикрываю глаза и проваливаюсь в дремоту.

– Женщина, я таксист, а не грузчик!

Когда реальность снова ко мне возвращается, я понимаю, что моя голова безвольно свисает вниз, машина стоит, а таксист о чем-то спорит с матерью. Забавно, что раньше я всегда смеялся над бабками, которые засыпали в автобусах, а их головы нелепо болтались в такт движению транспорта, как у собачек-антистрессов.

Я потягиваюсь всем своим затекшим телом, разлепляю глаза, заглядываю в окно и вижу скворечники пятиэтажек. Ни разу я, кстати, не был внутри таких многоквартирных домов, а что такое подъезд и лифты, знал лишь по фильмам. Стараюсь не останавливать взгляд на окнах, но отравляющие пары желтых квадратов все-таки впитываются в мои глаза даже сквозь очки. Мгновенно меня бросает в озноб, я наваливаюсь на дверцу машины всем телом и бьюсь о нее в лихорадке, как рыба о берег. Блин, хоть бы мать не заметила… Решит же, что я наркоман или пришибленный!

– Ну и пожалуйста, – фыркает мать с такой обидой, будто таксист обязан ей жизнью. – Значит, ждите, пока мы сами перенесем все сумки. Дань, выходи уже! Говорила я, дома нужно спать, а не в машинах!

Поправляю сползший капюшон. Нашариваю ручку и выпрыгиваю из машины. Даже головы не поворачиваю в сторону дома. Слава богу, в сумерках цвета предметов не особо различимы…

– А куда идти? – я топчусь на месте, разминая затекшие ноги. Небо уже светлеет, а вместе с этим возникает утренняя прохлада.

– Погоди ты. Сейчас, позвоню ему, чтоб спустился и вещи помог донести… Пока ты спал, я в «Три апельсина» заскочила и продуктов купила.

– Продуктов?

– Арбуз, кстати! Ты же просил, – она достает миниатюрный красный телефончик и набирает номер. – Я его из магазина с трудом донесла, а на пятый этаж…

– Женщина, вы тут до Пасхи стоять будете? – таксист явно ее воодушевления не разделял и больше всего хотел поехать сейчас домой – отсыпать ночную смену.

– Ну вы же сумки нести отказались! – огрызается мать, зажав телефон плечом. Уже тише обращается ко мне. – Я всегда говорю: нужно детьми с самого детства как следует заниматься, особенно сыновьями. Им прививать надо, что женщин нужно уважать и помогать им… Да где он? Спит, что ли? Сказала же, ну не ложись ты, дождись нас! А у него телефон, наверное, как всегда на беззвучке…

А я потягиваюсь после короткого, но сладкого сна. Огибаю машину, осторожно разглядывая светлеющие окрестности. И вдруг боковым зрением замечаю, как одно маленькое окошечко на пятом этаже вспыхивает синим. Сквозь шторы, наверное – но это дает мне шанс рассмотреть его как следует.

Матери, правда, никто не отвечает.

Но в окне на пару секунд мелькает силуэт. Я судорожно вцепляюсь в очки, ведь если они вдруг слетят или будут сорваны – свет остальных окон станет в разы ярче, а меня пробьет паника.

– Нет, он издевается! – восклицает мать, тычет в кнопку и по новой набирает номер. Дальше из ее уст следует непечатное слово, которому я очень удивляюсь.

А свет продолжает гореть, но силуэт исчезает.

– А какое окно в вашу квартиру? – осмеливаюсь спросить через некоторое время, теребя ручку сумки.

Она не успевает поднять голову и ответить мне, как ржавая подъездная дверь издает скрежет, и на улицу просачивается – мне подсказывало шестое чувство! – тот же самый силуэт, что был в окне.

Свет фонарного столба мигом обливает его и превращает из тени в мужика. И я точно понимаю – это Игорь. Хотя бы потому, что он был одет в трико, но сверху накинута порванная камуфляжная ветровка. Под капюшоном спрятаны лохматые каштановые волосы, а на ногах – сланцы. Явно же, что только проснулся, вышел только во двор и только на пару минут.

На вид ему тридцать два – может, чуть помоложе, но точно не старше, хоть и в возрастах я не шибко шарю. Будто заметив, что я его изучаю, он сбрасывает капюшон.

Мне он почему-то напомнил женских персонажей из мультиков про зверей – всяких волчиц, кошек и газелей, которых обычно рисуют с большими глазами, острым носом и тонкими губами. В то же время, как бы странно ни звучало, на женщину он не был похож. Будто его рисовал художник, который раньше писал исключительно дам, а сейчас изо всех сил пытался запечатлеть мужчину. Только такой художник нарисует нежные белые ручки; тонкую, совсем не маскулинную шею и писаные гуашью бирюзовые глаза со странной радужкой, отдаленно похожей то ли на пленку мыльного пузыря, то ли на крылья стрекозы.

Я не сразу понимаю: он видит, как я его разглядываю. Видит и усмехается, а затем на пару секунд задерживает взгляд и на мне.

Отворачиваюсь. Обнимашек, приставашек и криков типа «Приве-е-ет!», «Как тебя звать, давай знакомиться!» и «Расскажи про себя, расскажи про школу и друзей!» не избежать. Если б я не поспал в машине – не знаю, выдержал ли б еще одну волну беспонтовых вопросов и тисканий. Верная мысль: если хочешь почувствовать себя мелким – съезди к дальним родственникам.

– А трубку ты решил не брать? – выдыхает мать, опустив от досады телефон. – Ну сложно было взять и прямо сказать: я сейчас спущусь? Все твои принципы…

А Игорь сладко потягивается всем телом, и никаких сомнений не остается: его только что выдернули из кровати. Причем он ничуть этого не смущался.

Мать пытается всучить ему сумку с арбузом, а Игорь прищуривается. Не спешит принимать пакеты, да и ко мне не подходит, а только топчется на одном месте и кутается в камуфляжку.

– Я арбузы не ем, – серьезно заявляет, пихнув руки в карманы.

Хмыкаю. Не таким я представлял его голос, да и в принципе такого у мужиков не встречал. Ну… разве что у Андрея Хлывнюка. Проникновенный и глубокий, но какой-то слишком уж неординарный. Будто и не живого человека сейчас слушаю, а какой-нибудь трек типа «Вахтерам».

– А тебя никто и не спрашивает. Мы с Данечкой поедим, нам же больше достанется… Ну? Мне самой, по-твоему, его на пятый этаж тащить?

Игорь кривится. Пару секунд искренне раздумывает – и подхватывает тяжелую сумку.

А затем подходит ко мне.

Я мгновенно делаю шаг назад. Первым порывом было спрятать лицо за капюшоном и надвинуть сползающие очки, но руки заняты сумками. Вжимаюсь в машину и делаю вид, что Игоря вовсе не замечаю, а только с интересом разглядываю фонарь. По третьему кругу за ночь отвечать на дебильные вопросы взрослых нет никакого желания.

Но он только касается ручки моей сумки и тихо спрашивает:

– Помочь?

Тут же прижимаю драгоценный ноутбук к себе поближе.

– Да не. Я сам.

– Понял, – и он сразу убирает руку. Несколько секунд смотрит на сумку и вдруг издает смешок: – Ноут в чемодане таскать? Ну оке-е-ей.

Как он понял, что там ноутбук? Он же даже на вес не успел попробовать! Или по моей реакции догадался?

А Игорь загребает еще и пакет с продуктами, после чего бодро шагает к дому.

– Ну чего? – интересуется вроде как у матери, но смотрит на меня. – Бабка там утур херек?

Я не вдумываюсь, что он сказал. Но мать всплескивает руками и, гневно нахмурившись, выдыхает:

– Между прочим, это моя мама! И бабушка Дани! Имей уважение!

– Ну я-то ее знать не знал. Мне что теперь, расплакаться?

– У нее просто сердце прихватило! Хоть бы извинился за такой юмор…

– Извиняюсь.

Может, я слишком поспешно составил о нем мнение, но кажется, он вообще никогда не испытывал раскаяния. Меня это покоробило, как покоробила и странная шутка в адрес бабушки, смысл которой начал медленно до меня доходить.

– В этом мире я гость непрошеный, отовсюду здесь веет холодо-о-ом… Не потерянный, но заброшенный… – Игорь от скуки тихо заводит песню, пока взбирается по ступеням и качает сумкой с арбузом, как маятником. – Роз, ну так че, Даниил к нам надолго?

– Я не Даниил! – мой голос пронзительным эхом прокатывается по подъезду. – Я Данила! Это не то же самое!

– Ага, – и снова Игорь не смущается ни на йоту. – Буду знать, спасибо за полезную информацию.

Стискиваю посильнее зубы. Возмущаться мне не позволяет сумасшедшая одышка, хотя мы вроде только миновали третий этаж.

У меня есть время, чтобы сравнить ожидания от этой встречи и саму встречу. Я не хочу есть, я уже не хочу даже спать, а хочу просто полежать и обдумать, как мне выживать в пятиэтажной клетке. Что я имею? А имею я только надежду, что бабушка поправится как можно скорее. Там я хотя бы худо-бедно обезопасил себя от желтых предметов и позавешал все окна, причем не вызвав подозрений бабушки. Здесь же мне предстоит либо то же самое, либо три пары темных очков на носу и перспектива все две недели проваляться под одеялом. Позорище. Да и как-то плевать, что про меня подумает мать и сисистер-задрот. Главное, чтоб по всей Москве не растрепали.

– Вот мы и дома, – сладко журчит мать, проталкивая меня в квартиру.

Я мельком окидываю прихожую взглядом – и присвистываю.

Голубые обои в виде карты с парусниками, гармоничная мебель из темного дерева и – я чуть не заплакал от восхищения – плотные синие занавески.

Казалось, эта квартира была обустроена специально для меня. Казалось, они заранее знали о моей ксантофобии и решили сделать мне сюрприз. Как маленький сладкоежка считает раем пряничный домик из сказки; как интроверт вожделеет жить в домике на дереве, куда ни один посторонний человек забраться не может – так и я уже был готов обнять эту синюю комнату с корабликами без единого намека на желтый цвет.

От восторга я даже снимаю очки и щурюсь от приятного аквамарина. Еще пару секунд – и стены лопнут, а море вырвется из обоев и захлестнет меня солеными волнами. Я никогда не видел чужой мир настолько свежо и ярко, без черных стекол, без вечной привычки натягивать капюшон и отворачиваться, чтобы ненароком не зацепиться взглядом за лимонное извращение. Даже лампы были такими же, как у бабушки – белыми и закрученными в спираль.

Если другие комнаты будут не такими божественно синими, как эта – я поселюсь прямо в прихожей, ведь я уже полюбил ее всем сердцем.

– Да не стой на пороге, – усмехается Игорь, хотя его лисьи глаза под цвет обоев показывают, что он не усмехается, а явственно насмехается над моей робостью, при этом пытаясь казаться уязвимым. – Да-ни-ла. Ты говорящий вообще или нет? Проходи, ну!

Он не скрывает снисходительности ко мне. Он, напротив – выражает ее всей своей сущностью. Я был слишком маленьким для него, слишком странным, слишком простым и, да что там – чужим. Слишком чужим и слишком не вписывающимся в его планы. Дети вообще часто не вписываются в планы мужиков – особенно взрослые и возникшие из ниоткуда, как чертик из табакерки.

А, может, он в принципе не любил чужаков. Не знаю. Но его отношение определенно мне не нравится.

Назло ему я продолжаю стоять у двери – маленький суровый мальчик в капюшоне во всеоружии в виде ответного презрительного взгляда.

Но и на него Игорь усмехается, предопределив собственный триумф.

Медленно скидывает камуфляжку.

И на моих глазах мгновенно отпечатывается лимонная вспышка.

И горло тут же сдавливает железной петлей. И дыхание перехватывает, и я закашливаюсь, разрывая горло. И меня начинает тошнить. И все тело погружается в немоту.

И масло. Масло, слишком много масла, в котором я тону и не могу вдохнуть… слишком много желтого… Масло его свитера затекает в уши, масло золотой цепочки забивается в ноздри, масло бананового браслета на его тонком запястье отпечатывается ядовитым пятном на веках и парами въедается в мозг…

Кажется, я реально и без шуток мог задохнуться, если б тотчас не сорвался и не выбежал из прихожей. И я выбегаю. Стремглав нахожу уборную и влетаю в нее. Скрючиваюсь над унитазом, выблевываю из себя все масло желтой желчью, а затем смываю ее и тщательно отбеливаю ободок туалетной бумагой.

Очаровательно начинается мое проживание у матери. Не знаю, почему на этот раз все было настолько тяжело. Наверное, я попросту не ожидал – вот и все. И перенервничал от болезни бабушки и внепланового переезда. Хорошо хоть в обморок не мотыльнуло, а то и такое со мной бывало…

– Дань?

Может, это реально было худшее завершение грандиозного провала, но изменить я уже ничего не мог: Игорь появляется в проеме ванной бесшумной тенью.